В гостях у скитского старца

Д обраться до кельи старца оказалось совсем нетрудно. Выйдя из-под арки ворот, мы повернули налево и немного прошли по дороге, зажатой между склоном горы и задней стеной Кириакона. Миновав колокольню, еще раз свернули налево и вдоль северной стены ограды начали спускаться вниз по тропинке, которая в самых крутых местах имела аккуратно выложенные каменные ступени. Оставив позади несколько келий, расположенных на террасированном склоне горы уступами одна над другой, мы, наконец, добрались до двухэтажного белого домика с длинным балконом по фасаду. Его подпирали металлические столбы, образуя под ним неширокую галерею. В тени балкона, спаса­ющего хозяина от летнего зноя, виднелись садовая скамейка и большие глиняные горшки с цветами. Искусно выровненная площадь небольшой терраски вокруг домика была идеально ухо­жена и засеяна газонной травой. За миртовой20изгородью, покры­той пахучими густо-зелеными кожистыми листьями, виднелось несколько цветущих миндальных деревьев. Солнце уже начало припекать, и вокруг цветущего миндаля деловито гудел целый пчелиный рой. С тропинки мы свернули на ровную бетонную дорожку и через несколько метров уперлись в решетчатую калитку между двух кирпичных столбиков.

Постучали. За непрозрачным стеклом входной двери домика негромко скрипнули половицы. На пороге появился седобородый старец и любезно пригласил нас войти. Внутри келья походила скорее на дом профессора. В стенных нишах — полки со множеством книг, дорогие альбомы по иконописи, фрескам, архитектуре и истории. В пустотах между книгами — вазочки с изящными сухими веточками и цветами. На выбеленных стенах — старинные литографии в красивых рамах и греческая майолика. По домотканым полосатым дорожкам старец повел нас в свою домовую церковь. Она очень маленькая, но светлая и чистая. Здесь все сделано со вкусом: резной иконостас, иконы, стасидии, бронзовое паникадило.

— Эту икону, — старец показывает небольшую рублевскую Троицу, — прислали мне из России… А вот икона Серафима Саровского, это, пожалуй, самый почитаемый в Греции русский святой. У нас практически все знают его житие и поучения, особенно о стяжании Святого Духа. Книги о нем несколько раз издавали в Салониках на греческом языке. Да, великий был исихаст!

— А вы бывали в России? — поинтересовался Антон.

— Нет, не бывал. Но Россию очень люблю и много читал о русских святых, о ее истории. Одно время у меня даже жил келейником молодой человек из России. Я предполагал со временем постричь его в монахи. Но однажды, прожив у меня более полугода, он сказал, что хотел бы взять у своего духовного отца в России благословение, чтобы навсегда остаться на Святой Горе. Я, конечно, согласился, что на всё необходимо брать благословение и ничего не делать по своей воле. Он уехал обратно в Россию и через некоторое время написал, что духовник не благословил ему возвращаться на Афон.

Неожиданно из прихожей, которая более походила на кабинет ученого, донеслась трель телефонного звонка. От неожиданности мы втроем уставились на старца. Здесь, в диких горах, где нет даже электричества (за исключением тех, кто имеет солнечные батареи), — телефонный звонок?! Старец, видя наше изумление, виновато улыбнулся:

— Вот видите, даже и до нас дотянулась костлявая рука цивилизации. Это, наверное, звонит гостинник из архондарика.

Кратко переговорив по-гречески, он положил трубку и пригласил нас посидеть на солнышке. Мы вышли и уселись на скамейку.

В пещере преподобного Герасима

— Если хотите, — предложил старец, — я могу показать вам пещеру, она совсем недалеко отсюда. Там в первой половине XVI века подвизался преподобный Герасим. Он был монахом нашего скита и здесь принял пострижение в великий ангельский образ. В пещере у кладбища он прожил около 10 лет, ведя очень строгую аскетическую жизнь. Позднее по благословению старцев св. Герасим отправился на поклонение ко Гробу Господню в Иерусалим и там был рукоположен во пресвитера патриархом Германом, который оставил его при патриаршем доме. Уже в то время многие, как и теперь, говорили, будто человеческое естество ослабело и подвиги, о которых они читали в древних житиях, стали совершенно уже невозможны. Но св. Герасим пристыдил этих малодушных. Удаляясь время от времени за Иордан для безмолвия и молитвы, он, по примеру Спасителя, в течение 40 дней ничего не вкушал. Действительно, человеческое естество в современном его состоянии само по себе не способно ни на какие подвиги. Как, впрочем, и никогда не было на них способно. Любые подвиги во все времена совершались только благодаря помощи свыше, т. е. не по естеству, а вопреки естеству — по благодати Божией. На самом же деле не естество ослабело (оно всегда было слабым после грехопадения прародителей), а ослабело произволение христиан в борьбе с грехом. Об этом, кстати, говорил и ваш преподобный Серафим. Но если человек отрекается от себя, от своих страстей и от любых душевных или телесных привязанностей ради Бога, — то Бог Сам начинает заботиться о нем, посылая ему свышеестественную помощь и укрепляя его Своей благодатью. Вы, наверное, читали об этом у Макария Египетского и преп. Исаака Сирина. И в наше время были здесь, на Афоне, великие подвижники, которые насмерть стояли в духовной войне с мысленными грехами и с похотью плоти. Жаль, что не переведены еще на русский язык жития старцев Иосифа Исихаста (Пещерника), который преставился в 1959 году, и вашего русского старца о. Тихона из Крестовоздвиженской кельи, принадлежащей монастырю Ставроникита. Этот блаженный отец Тихон, скончавшийся относительно недавно, в 1968 году, по рассказам его ученика — знаменитого и у нас на Афоне, и во всей Греции — старца Паисия, был абсолютным нестяжателем. Представляете, у него не было даже кухонной посуды! Вместо кастрюли и тарелки он использовал большую консервную банку. В обед он съедал лишь половину свежей смоквы (инжира), хотя нормальному человеку для насыщения необходимо съесть не меньше килограмма. Всё остальное старцу восполняла благодатная сила Святого Духа*.

Итак, когда блаженный Герасим почувствовал сладость благодатных молитвенных состояний, распаливших в нем божественную любовь, он стал стремиться к еще большему молитвенному уединению. Испросив благословение Патриарха, он уехал на остров Закинф, а затем перебрался на другой остров, Кефаллинию, где и поселился в пустынном месте у разрушенной церкви. Преподобный Герасим известен еще и тем, что в течение всей своей подвижнической жизни вместо хлеба употреблял в пищу одну только зелень и удостоился от Бога дара чудотворений. Однако и на этом острове он не мог долго скрывать свою святость от местных жителей. Узнав о его добродетельной жизни, они стали упрашивать блаженного Герасима создать рядом с восстановленной им церковью женский монастырь. Как оказалось, на острове было немало семей, в которых девушки из любви к Богу отказались от вступления в брак и жили в родительских домах, словно инокини. Об этих-то девицах и просили св. Герасима их родители. Увидев в такой необычной просьбе волю Божию, преподобный Герасим с усердием занялся возведением келий. Как только строительство было закончено, в новую обитель сразу же пришло 25 сестер. Мудрый и опытный пастырь, он бдительно следил за своим «стадом», обучая «овечек» мужественно отражать нападения мысленных волков — демонов — и терпеливо переносить любые скорби, напоминая, что «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14, 22). О времени своего преставления он был извещен Богом за несколько дней до кончины. Преподобный призвал инокинь — своих духовных дочерей, всех благословил и мирно отошел ко Господу с молитвой о них в 1579 году.

— Потом, лет через двести, — продолжал старец, — в этой же пещере краткое время жил Акакий Кавсокаливит, который впоследствии стал основателем Кавсокаливского скита. Он тоже, как и его предшественник, преп. Герасим, был сугубым аскетом, питаясь, в основном, дикими травами и каштанами. А спал он всего лишь полчаса в сутки. От такой пищи у него открылся туберкулез с кровохарканьем, однако он прожил, исцелившись с помощью Божией, до 98-летнего возраста. Незадолго перед смертью его посетил инок Афанасий из нашего скита Святой Анны, которому старец открыл время своей кончины. Он перешел в вечность 12 апреля 1730 года. Да помянут и нас преподобные отцы Герасим и Акакий в своих молитвах перед престолом Божиим на небесах, — сказав это, наш старец перекрестился и встал со скамейки.

Поднялись и мы, с радостью приняв его приглашение посетить пещеру, о которой он только что нам рассказал (см. фото 10 на вкладке). По крутой тропинке, придерживаясь руками за кусты, вслед за старцем мы осторожно спустились с террасы, на которой стояла его келья. Наконец, достигли узкого и длинного горизонтального уступа, протянувшегося вдоль склона горы. Здесь наш проводник повернул влево. Удивительно легко перешел он по бревну через глубокую промоину и двинулся вдоль вертикальной стены слоистых доломитов, нависающих слева над тропой. Мы старались не отставать от старца, даже не позаботившись о том, чтобы точнее запомнить дорогу. И как впоследствии оказалось — зря.

Высокие деревья и кустарники, разросшиеся на склоне справа от тропы, плотной стеной закрывали горизонт. Море за ними совершенно не просматривалось. Создавалось впечатление, будто мы находимся где-нибудь в лесу средней полосы России. Густая сочная трава вокруг указывала на близость источника. Наконец, мы подошли к пещере и с удивлением обнаружили, что вход в нее закрыт… дверью. Присмотревшись внимательнее, мы поняли, что в полукруглое отверстие пещеры ее встави­ли совсем недавно — доски не успели еще потемнеть от времени, а красноватый тонировочный лак выглядел совсем свежим. Старец отворил дверь, нащупал в темноте спички и, несколько раз чиркнув о коробок, зажег тонкую восковую свечу. Узкая пещера с треугольным сводом осветилась мягким желтоватым светом. Вниз вело несколько ступеней. Старец спустился по ним, высветив огоньком свечи крошечное пространство внутри пещеры. Ее земляной пол тоже имел форму вытянутого треугольника. От входа, сужаясь, он уходил не более чем на два с половиной шага в глубь скалы. На небольшой каменной полочке, выдолбленной, возможно, еще преподобным Герасимом, стояли простенькие, по большей части бумажные, иконы. Уверенными движениями хозяина старец очистил фитиль лампады от нагара, достал из угла бутылку с маслом, долил его в цветной стаканчик и затеплил лампаду перед иконами. Затем он пропустил нас вперед, а сам отошел к ступеням, сел в единственную стасидию, которая каким-то чудом уместилась в нише справа от двери, вынул четки и погрузился в молитву. Опустившись на колени перед иконами, мы тоже молча молились. Каждый о своём. Ни единого звука не доносилось снаружи. Полная отрешенность от бесконечной суеты обезумевшего мира и сосредоточенная молитва в благодатной тишине пещеры. Вот где мы почувствовали — что значит Афон!

Вернувшись к келье старца, мы взвалили на плечи ожидавшие нас на скамейке рюкзаки и, распрощавшись, направились к калитке, прося его не забывать нас в своих молитвах.

— Советую вам сразу же, не задерживаясь, отправиться в монастырь Святого Павла, — напутствовал нас старец. — Вы как раз успеете туда до закрытия ворот. Вон по той широкой тропе.

— Но сегодня такой чудесный день, старче! Воскресенье! — обернувшись, ответил ему Антон. — хочется погулять, подняться в горы, полюбоваться природой.

— Нет, нет, дети мои, лучше не задерживайтесь, — старец улыбнулся, — а отправляйтесь-ка сразу к Святому Павлу. Прогулки по горам — пустое занятие. Пользы от них — никакой!

Глава 25.