Подъем на Катунаки

Д ень еще только начинался, и голодные чайки громкими криками напоминали, что пора прощаться со старым отшельником и его таинственным лабиринтом на скалах Карули. Наш путь теперь лежал на Катунаки.

Миновав каливу нашего русского отшельника, по вьющейся серпантином каменистой тропе, обрамленной невысоким расцветшим кустарником, под жарким мартовским солнцем мы неспешно двинулись наверх — туда, где в голубой вышине белеет сквозь темную расщелину горных отрогов снеговая вершина Афона. Мы поднимаемся туда, где задние ноги мула, спускающегося к пристани, оказываются значительно выше передних… туда, где не так громко, как в скалах Карули, звучит канонада духовных боев, где больше простора и больше зелени, где ярче краски, где поют птицы.

Там, наверху, на Катунаках, склоны не так круты, и в нешироких долинах между отрогами — буйно разросся молодой лес. Местами склоны ущелья образуют пологие и довольно широкие площадки, на которых удобно располагаются утопающие в зелени монашеские постройки. Сквозь зелень виднеются небольшие кресты на плоских черепичных куполах домовых церквей. В кельях на Катунаках живут не поодиночке, как на Каруле, а маленьким братством, состоящим из старца и нескольких монахов — его учеников. Келья здесь — своего рода мини-монастырь. Катунаки на весь Афон славятся своими иконописцами.

Вот из-за поворота показалось похожее на корабль большое белое здание на крутом уступе с нависающим над пропастью широким застекленным балконом. На эту келью еще с моря нам указал наш карульский провожатый. Здесь была написана знаменитая Монреальская чудотворная Иверская икона Божией Матери, которая многие годы почти непрестанно источала обильные потоки благоуханного мира. Хранитель этой иконы — православный испанец Иосиф (Хосэ) Муньос — не так давно был зверски замучен и убит сатанистами.

В тот самый день, когда мы поднялись к этой, теперь уже почти легендарной, келье иконописцев, — умер настоятель маленького братства, схиигумен Климент. Старец, которому было уже около ста лет, скончался утром, всего лишь за несколько часов до нашего прихода. Нас провели в маленькую домовую церковь с резным иконостасом темного дерева. Почивший игумен лежал перед Царскими вратами на табуретках, завернутый в мантию, словно куколка черной бабочки (см. фото 11 на вкладке). Так на Афоне и хоронят — без гроба. Умершего монаха одевают во все монашеские одежды, а затем с головой и с ногами заворачивают в мантию, зашивая ее полы белыми нитками прямо через край. И лежит он куколкой большой бабочки — спеленутый и зашитый. В этом невольном сравнении таится глубокий духовный смысл: смерть — для будущего возрождения и высшей жизни в вечности… Таинство смерти внушало невольное благоговение и как бы выводило нас на время за пределы этого бренного мира. Созерцание усопшего старца, как это ни удивительно, не только не угнетало, а, наоборот, умиротворяло и возвышало дух, исторгая из наших сердец молитву об упокоении души его в «селениях праведных».

После обеда два молодых грека из Казахстана отвели нас туда, где была написана икона, ставшая впоследствии известной всему христианскому миру. Оказалось, что широкий застекленный балкон, нависший над пропастью, который мы приметили издалека, еще с дороги, служил для братии иконописной мастерской. Вдоль широкого балкона вполоборота к окну стояли мольберты, а на них — недописанные иконы.

Два молодых грека оказались родными братьями. Несколько лет тому назад они вернулись из развалившегося Союза на родину предков, а потому говорили по-русски значительно лучше, чем по-гречески. От них мы узнали, что «самовольщик Толя» недавно приходил с Карули, чтобы получить советы у старцев этого братства о том, как правильно вести духовную брань с демонами. Мы порадовались за Анатолия, увидев добрый признак выздоровления в том, что он пришел за советом к опытным монахам.

Как же еще раз не удивиться премудрости промысла Божия, когда начинаешь понимать неслучайность появления этого русского парня на Каруле. Меньше часа ходьбы — и он уже в катунакской келье у опытных старцев. Но главное — только здесь он мог получить ответы на свои вопросы, поскольку именно в этой келье оказались два грека, говорящих по-русски. Не будь их, как смог бы он задать вопрос и получить ответ старца? Господь неведомыми путями ведет каждого человека, не отвергающего Его помощь, по пути спасения. Кто знает, может быть, из этого искателя приключений когда-нибудь получится настоящий монах?!

У катунакиотов самой большой кельей считается келья в честь пророка Даниила — Данилэу, как они ее называют. В ней подвизается десять монахов-иконописцев. С корабля она видится белой полоской, окруженной буйной растительностью, высоко-высоко в горах. А вблизи — это красивое белоснежное двухэтажное здание, вытянутое вдоль широкого уступа. Плато, на котором стоит келья, великолепно обустроено. Во всем чувствуется тонкий вкус художника, способного «возделывать рай и хранить его», как и повелел Господь первым людям (Быт. 2, 15). Монахи почти никуда не выходят отсюда. В светлой длинной мастерской пишут огромные иконы, судя по всему, по заказу различных церквей и монастырей. Пишут хорошо, и заказов у них много. Заказчики приезжают за иконами с материка и привозят все, что необходимо монахам для жизни.

После суровых голых скал Старой Карули, это место воспринимается как земной рай — так всё ухожено и красиво. Вокруг келейного здания — вазы с цветами и клумбы, между фруктовых деревьев — посыпанные гравием дорожки с резными скамьями. Здесь — совершенно другая внешняя форма монашеской жизни, хотя суть у них одинакова. Разные люди, разные характеры, разное восприятие мира, разные физические силы и здоровье (см. фото 15).

Разнообразие не только иноческого подвига, но и быта проверено и освящено веками. На Афоне, к счастью, это понимание и традиции никогда не пресекались, чего не скажешь о России, где физическое уничтожение самих носителей монашеского опыта привело к великому оскудению иночества и однобокому его восприятию даже служителями Церкви.

У келиотов Данилэу великолепная церковь с беломраморным резным иконостасом, очень уютные кельи, множество цветов и различные городские чудеса сантехники, необычные для этих диких гор. Все это, однако, нимало не расслабляет братию. Строгий устав, отсечение своеволия в послушании старцу, напряженный труд, исклю­­ча­ющий личную выгоду, и постоянная молитва — все содействует правиль­ному направлению развития духовных сил и устремлений инока. Но главное, — выверенное многолетним опытом духовное руководство старца, являющегося преемником монашеского опыта преж­них отцов, у которых он и сам многие годы был в послушании.

Глава 22.