Понтийские греки

М ы снова идем по вечерним улицам Фессалоников. Зажигаются уличные фонари. Ветер с моря несет вдоль широких скверов прохладный соленый воздух вверх по склонам раскинувшегося на холмах города. Мы вышли на набережную, когда совсем стемнело. Мощные чугунные тумбы, ухватившись толстыми тросами за корабельные носы, крепко держат на привязи большие стальные катера. Мы идем вдоль самой кромки набережной, которая здесь используется как причал. Вода громко и очень жалобно всхлипывает под днищами кораблей, покачивая их на небольшой волне у самого берега. А напротив, тут же на набережной, — обычные жилые дома со множеством магазинчиков и кафе на первых этажах. Их огромные окна из темноты смотрятся, как экраны больших телевизоров, и люди в них кажутся актерами. Не замечая нас, они играют какой-то свой спектакль. С моря доносится музыка. Это далеко на рейде в темноте стоит мно­гопалубный лайнер, блистая гирляндами огней на всех своих палубах и в каютах. Мне уже давно хочется спросить Нину: почему ей дали имя просвети­тель­ницы Грузии? И я начинаю издалека:

— Нина, где же вы так великолепно смогли выучить русский язык?

— В русской школе.

— Как, неужели в Греции есть такие школы?

— Да нет, не в Греции. Я жила и училась в Тбилиси.

— В Тбилиси? Но как же вы там оказались?

— А я и родилась в Грузии. Мои родители — понтийские греки.

— Ах, вот оно что! Ну, теперь мне понятно, почему вы носите имя равноапостольной Нины! Если не секрет, как вы оказались в Греции?

— Сразу после развала Союза в Грузии со страшной силой вспыхнул национализм, причем в наихудшем варианте. Его смысл, как я понимаю, — не защита культурных традиций нации, ее языка или каких-то экономических интересов, а создание конфликтной ситуации в стране. Принцип старый — разделяй и властвуй. Этническая вражда нужна, думаю, чтобы отвлечь людей от более важных проблем. Пока их внимание, их эмоции будут поглощены сведением счетов между нациями, можно в это время тихонечко провести, например, приватизацию или еще какую-нибудь гадость. Собственно, это и делалось. Гамсахурдиа бросил клич: «Грузия — для грузин!». И сразу начались межнациональные конфликты, о которых еще несколько лет тому назад и не слыхивали. Греков, русских и армян стали обижать и на работе, и на улице. Было много случаев насилия, избиений… В общем, все мы жили в постоянном страхе. Именно тогда и начался массовый отъезд греков с Кавказа. Их в Грузии было очень много. Но жили они, как правило, компактно. Было немало крупных сел и даже городов, население которых состояло сплошь из одних греков. И разговорным языком в них был — греческий. В школах там преподавали тоже на греческом, но учили также и грузин­ский, и русский языки. Так что большинство греков хорошо знало три языка. А некоторые из них говорили еще и по-турецки.

— Ну, а вы (простите за любопытство), чем занимались в советское время?

— Преподавала физику в средней школе, в Тбилиси.

— А здесь, в Греции, как с работой?

— Здесь, конечно, сложностей очень много. Рабочих мест не хва­тает. Кроме того, к понтийским грекам, из бывшего Со­вет­ско­го Союза, здесь относятся, мягко говоря, насторо­женно. Многие из них, к сожалению, вороваты, ленивы, а иногда сильно пьют. С их приездом тут в несколько раз выросла преступность.

— Теперь я понимаю, почему в греческом посольстве в Москве российским грекам с таким трудом удается получить визы, да и то лишь на две недели.

— Совершенно верно. Правительство Греции пытается ограни­чить въезд понтийцев, в основном, из-за взрыва преступности.

— Вот, Нина, реальные плоды атеизма в действии!

— Да, да. И мне тоже так кажется. Греки, которые приехали из бывшего Союза, хотя и знают греческий, тем не менее, — вполне советские люди, т. е. по сути своей — атеисты. Нет, Бога они, конечно, не отрицают, но дальше свечки в храме и креста на груди вера у многих не идет. Семьдесят лет жизни в богоборческом атеистическом обществе ни для кого не прошли даром. Многие из них живут только этой, земной жизнью. О жизни Вечной они и не помышляют, а потому для них заповеди Божии — пустой звук. Отсюда и воровство, и пьянство, и все остальное. До их приезда в селах и маленьких городах Греции люди, уходя ненадолго, не запирали домов. Что такое воровство — они не знали. А теперь…

— Как же вам-то удалось сохранить веру, да еще будучи советским педагогом?

— Это не моя заслуга. Благодарить нужно моих родителей. Оба они — глубоко верующие люди. Вот только с братом моим ничего не могут поделать. Непутевый он какой-то. Советский атеистический дух его все-таки сильно повредил. Жаль его очень. Не может найти себя, своего пути в жизни, да и не видит в ней смысла. Правда, сейчас, из-за отсутствия работы на материке, он подрабатывает на стройке в одном из монастырей Афона. Надеемся, может быть, по молитвам святых афонских отцов что-то у него в душе прояснится, и он постепенно окрепнет в вере. Дай бы Бог!

Нина глубоко вздохнула. Вдруг, встрепенувшись, она взглянула на часы.

— Ой, как поздно! Мне срочно нужно домой, родители будут волноваться.

От древней городской башни, которая возвышается почти у самой набережной, мы поспешили к автобусной остановке. Людей на темных улицах становилось все меньше. Жизнь города понемногу замирала. Тепло простившись, мы посадили Нину на автобус. На душе было необыкновенно радостно оттого, что Бог послал нам в помощь такого хорошего человека. И даже от одной мысли, что подобные люди еще есть на этой грешной земле, на душе стало как-то светлее.

Глава 5.