В храме великомученика Димитрия

Д о главного городского собора, где покоятся мощи великомученика Димитрия, было недалеко, всего лишь двадцать минут ходьбы. Торопиться нам было некуда, и мы отправились пешком. Город внешне ничем особенным не отличался от других современных городов юга Европы. Обычные многоэтажки, стриженые кустарники в скверах, немногочисленные африкан­ские пальмы и кипарисы между платанами, яркое солнце и множество маленьких ресторанчиков, кафе и бистро под полосатыми тентами, из которых доносится ставшее уже привычным шаманское завывание англоязычных рок-групп. Удивляло только то, что время от времени кто-либо из прохожих неожиданно брал мою руку и, с поклоном приложившись к ней, молча удалялся. Чаще это были дети. Нина объяснила, что у верующих здесь в обычае именно таким образом брать благословение Божие от любого священнослужителя, причем не разбирая: священник ли он, дьякон или простой монах. «Откуда у них такой странный обычай, — подумалось мне, — не просить благословения, а брать его как бы без разрешения, самостоятельно?!» Но тут же мне вспомнилась женщина, страдавшая постоянным кровотечением на протяжении двенадцати лет, которая, подойдя сзади, прило­жи­лась к краю одежды Спасителя. И по своей вере получила исцеле­ние! Вероятно, этот ее поступок и лежит в основе обычая брать благослове­ние самостоятельно и независимо от воли того служителя Церкви Христовой, через которого хотят полу­чить Божие благословение. Интересно, что Спаситель не только не осудил ее, но даже Сам обратил внимание окружающих на возможность как бы самостоятельно получить от Него помощь. Потому-то Он и спросил: «… кто прикоснулся ко Мне? — а затем пояснил Свой вопрос, — <…> прикоснулся ко Мне н! екто; ибо Я чувствовал силу, исшедшую из Меня» (выд. — авт.) (Лк. 8, 45 — 46). Тем самым Он благословил подобное, как бы «насильственное», отнятие у него благодатной силы, хотя, безусловно, Он Сам и подает ее человеку, видя его веру и заранее зная просьбу каждого…

Наконец, пройдя через сквер с котлованом посередине, где, как сказала Нина, археологи проводят раскопки древнего городища, мы увидели большое вытянутое здание, похожее на базилику, с двумя башнями, между которыми был зажат треугольный фронтон. Левая башня, увенчанная крестом, была выше правой и служила колокольней. Храм вовсе не блистал красотой архитектурных форм и производил более чем скромное впечатление. Удивляли только его размеры. Располагался он на огромной каменной террасе пологого склона одного из множества холмов, которые за прошедшие века были сплошь изрезаны улицами и застроены домами разросшегося вширь города. К террасе, выложенной квадрат­ными плитками, вели многочисленные ступени. Благодаря своевременным реставра­ци­он­ным работам, древняя базилика выглядела почти новой.

Служба давно закончилась, и людей в храме было совсем мало. Мы остановились посередине центрального нефа, с удивлением рассматривая непривычные для нас ряды обитых красным велюром кресел. Как в кинотеатре! (Прости, Господи!).

— Помогите ветерану войны…

Голос был старческий, дребезжащий, с каким-то непонятным иностранным акцентом. Он принадлежал чисто одетому старичку, который незаметно оказался рядом с нами.

— Слышу, вы русские. А я во время войны вместе с русскими воевал. Сам-то я серб. Сын у меня недавно умер, помогите немного деньгами.

Серб! Ветеран войны! Ну, как не дать?! Лезу в карман (в греческих деньгах я еще совсем не разбираюсь, просто не знаю местных цен), попадается бумажка в 500 драхм.

— Не-е-т. Это мало. Давай еще столько же.

Меня немного покоробила такая бесцеремонность. Давать еще почему-то расхотелось. «Но все-таки он — ветеран войны, да и в Писании сказано: просящему дай!» — вспомнил я и снова полез в карман. Получив свои 500 драхм, старик спросил:

— А вы, наверное, мощи святого Димитрия ищете? Пойдемте, я покажу вам.

Он повел нас в левый неф, где под круглой мраморной сенью стояла рака с мощами великомученика. Сверху, на самой раке, под стеклянным колпаком находился похожий на архиерейскую митру ковчег, в котором хранилась глава святого. Позже мы и в других храмах видели, что святые главы хранились отдельно от остальных мощей. В то время как мы по очереди прикладывались к раке, делая земные поклоны, у колонн образовалась кучка из женщин-гречанок, которые с пристрастием допрашивали Нину.

— Эп о ти М о сха (греч. — из Москвы), — услышал я знакомые слова. Это о нас!

Как только я вышел из-под сени, женщины тут же окружили меня плотным кольцом. Они были удивительно похожи на наших российских верующих женщин и, в отличие от многих других, «эмансипированных» гречанок, все были в платочках. Нине тут же пришлось переквалифицироваться в синхронного переводчика. Благодаря ей полностью исчез языко­вой барьер. Возникло ощущение, будто я снова оказался в России и беседую со своими родными российскими прихожанками. Вопросы были самыми разными.

— Батюшка, меня помыслы замучили во время молитвы, что делать?

— Афродита, ну что же ты стоишь? Подойди к батюшке под благословение!

— Помолитесь, патэрас, у меня сын никак на работу не может устроиться.

— Если внучек в храм не хочет идти, стоит ли его тащить насильно?

— У моей дочери недавно появились страхи, а теперь она стала слышать угрожающие голоса. Прямо в голове! Что это? Как от них избавиться?

Пока я объясняю маме и дочке — что нужно делать и каким образом молиться, другие женщины что-то быстро строч а т на листках бумаги.

— Сократ! Скорее иди сюда! Покажи батюшке бок. — Сократ (здоровенный детина) послушно задирает рубашку. На боку у него красное пятно, что-то наподобие лишая. — Батюшка, перекрестите ему бок.

Женщина произносит просьбу с такой несомненной верой в крестное знамение и молитву незнакомого священника из России, что я, секунду поколебавшись (нашли, тоже, исцелителя!), всё же крещу бок Сократу, а про себя молюсь: «Посл!и, Господи, милость Свою, и да будет ей по вере е!я, и аще х!ощеши, исцели сына рабы Твое!я!». Вспоминаю… Удивительные вещи происходят иногда в жизни священников, причем совершенно независимо от них! Бог Своею благодатью действует — как хочет, когда хочет и через кого хочет. И не приведи Господи, приписывать действия Божии себе! Это прямая дорога в «прелесть». В уме неожиданно всплывает картина: лето, жаркий день. У трапезной палаты монастыря двое рабочих раскиды­вают лопатами по дорожке горячий асфальт. Когда я прохожу мимо, один из них, весело улыбаясь, говорит:

— Батя! Тресни Кольку лопатой по спине, а то жалуется: всё болит, да болит. Радикулит, вишь, замучил. Врачи помочь не могут. Может, ты поможешь?!

Я прекрасно понимаю, что это шутка. Отстраняю протянутую мне лопату.

— Ведь этак, лопатой, я искалечу, а не вылечу!

Подхожу к Кольке, а он послушно (как сейчас это сделал Сократ) задирает рубаху. «Господи, помоги!» — я крещу больное место и напоследок, шутки ради, хлопаю его ладонью по пояснице. Мы все смеемся, и я ухожу по своим делам. Недели через две ко мне подходит тот самый весельчак-рабочий, но на этот раз с очень серьезным лицом. На нем написано даже некоторое недоумение.

— Батя, а ты знаешь? Шутка шуткой, а у Кольки-то спина прошла в тот же день! Он всё ждал, ждал — что вот сейчас снова заболит. Дак ведь не болит! А уж сколько дней прошло!

Но я-то и не думал тогда ни о каком исцелении. Так, скорее по привычке, перекрестил и в шутку ударил. Моей заслуги во всем этом нет никакой. Как говорится: «и знать не знал, и ведать не ведал» — что может произойти. Один только Бог ведает: как и почему Он это сделал.

Все это мгновенно проносится в моем сознании в тот момент, когда я хочу отказаться крестить доверчиво заголившего свой бок Сократа…

— Костас, сыночек, — зовет другая женщина мальчика лет двенадцати, — наклони голову!

И, обращаясь ко мне:

— Батюшка, у моего сына очень сильно голова болит. Перекрестите ему голову. Пожалуйста!

Все они смотрят на меня с таким доверием. Ну, совсем как дети! И я ловлю себя на мысли, что ощущаю их как совершенно родных, близких и давно знакомых мне людей. Господи, как же радостно сознавать, что мы, христиане, — одна большая семья, где нет «ни эллина, ни иудея, ни… скифа»! (Кол. 3, 11). Но время идет, и нам нужно уже прощаться. Со всех сторон ко мне тянутся руки с записочками.

— Вы же едете на Святую Гору, — говорят женщины, — помолитесь там о нас и о наших близких.

— Не надо денег, — говорю им, заметив купюры, вложенные в записки, — я и так помолюсь за вас.

— Нет, нет, они вам пригодятся в пути.

Уже вечером, в монастыре, я обнаружил, что в записках оказалось ровно 1000 драхм разными купюрами. Именно столько я дал старику-сербу. «Вижу, Господи! Не оставляешь Ты нас без Своей помощи ни на минуту! Слава Тебе!»

Глава 3.