Глава VI МЫС БЕРНУЛЛИ

Первой заботой Джона Манглса было стать на два якоря на глубине тридцати пяти футов. Дно оказалось хорошим – из твердого гравия – и прочно удерживало якоря. Значит, судно не унесет в море, и оно не сядет на мель. После стольких тревожных часов «Дункан» очутился в маленькой бухте, защищенной от океанских ветров высокой дугообразной косой.

Гленарван пожал руку молодому капитану и сказал:

– Спасибо, Джон!

И Джон Манглс почувствовал себя щедро вознагражденным этими двумя словами.

Гленарван сохранил в тайне пережитые им душевные муки: ни леди Элен, ни Мери, ни Роберт даже и не подозревали, насколько велика была опасность, от которой они только что избавились.

Оставалось выяснить существенные вопросы: в какое место побережья занесен «Дункан» этой страшной бурей? На сколько отклонился он от тридцать седьмой параллели? На каком расстоянии на юго-западе находится, от него мыс Бернулли?

Это первое, что должен был определить Джон Манглс, и он тотчас же занялся наблюдениями и вычислениями, результаты которых затем нанес на судовую карту.

Оказалось, что «Дункан» не особенно уклонился от своего курса: всего на два градуса. Он находился под 136° 12 долготы и 35°07 широты, у мыса Катастрофе на южном побережье Австралии, в трехстах милях от мыса Бернулли.

Мыс Катастрофе, носящий такое зловещее название, расположен против мыса Борда на острове Кенгуру. Между этими двумя мысами проходит пролив Инвестигейтор, который ведет к двум довольно глубоким заливам: северный из них – залив Спенсер, а южный – залив Сент-Винсент. На восточном берегу этого последнего залива находится порт Аделаида, столица провинции Южная Австралия. Аделаида основана в 1836 году, ее население – сорок тысяч человек. Это довольно богатый город, но жители его заняты только обработкой плодородной земли, приносящей им богатые урожаи винограда, апельсинов и других сельскохозяйственных продуктов. Крупных промышленных предприятий в городе нет. Поэтому там меньше инженеров, чем агрономов, и интерес к коммерции и технике невелик.

Можно ли отремонтировать «Дункан» на месте? Это надо было выяснить. Джон Манглс, желая знать, каково повреждение винта, приказал водолазам спуститься за корму яхты, и те доложили, что одна из лопастей винта погнулась и задевала за ахтерштевень,^[93] поэтому-то винт и не мог вращаться. Повреждение это было очень серьезным, для его починки требовалось такое оборудование, которого, конечно, не найти в Аделаиде.

По зрелом размышлении Гленарван и капитан Джон приняли такое решение: плыть на «Дункане» под парусами вдоль австралийского берега, разыскивая следы крушения «Британии», сделать остановку у мыса Бернулли, собрать там заключительные сведения, затем продолжать плавание до Мельбурна, где повреждения яхты легко исправят. А как только винт будет приведен в порядок, «Дункан» закончит свои поиски у восточных берегов.

Этот план был одобрен. Джон Манглс решил сняться с якоря при благоприятном ветре. Ждать пришлось недолго. К вечеру ураган совершенно стих. Задул попутный юго-западный ветер. Стали готовиться к отплытию, поставили новые паруса. В четыре часа утра матросы взялись за лебедку. Высвободив якоря из грунта, они подняли их наверх, и «Дункан» под фоком, марселем, брамселем, кливерами, бизанью и крюйс-марселем пошел правым галсом вдоль австралийских берегов.

Через два часа потеряли из виду мыс Катастрофе – яхта плыла мимо пролива Инвестигейтор. Вечером обогнули мыс Борда и прошли вдоль острова Кенгуру. Остров этот, самый большой из австралийских мелких островов, служит убежищем для беглых ссыльных. Вид его очарователен. Бесконечные ковры зеленой растительности спускаются к прибрежным слоистым скалам. По этим равнинам и лесам, как и в 1802 году – году открытия острова, скачут неисчислимые стаи кенгуру.

На следующий день, в то время как «Дункан» лавировал вдоль побережья, на остров были посланы шлюпки с командой – осмотреть крутые берега Кенгуру. Яхта находилась под тридцать шестой параллелью, а Гленарван хотел, чтобы до тридцать восьмой параллели не осталось ни одного неисследованного клочка земли.

18 декабря яхта, летя на всех парусах с быстротой настоящего клипера, прошла вплотную вдоль берега бухты Энкаунтер, куда попал в 1828 году путешественник Стерт, после того как открыл Муррей – самую большую из рек Южной Австралии. Но берега этой бухты совсем не походили на цветущие берега острова

Кенгуру. Они были мрачные: однообразие нарушалось иногда каким-нибудь серым утесом или песчаным мысом, – словом, все как на бесплодном побережье полярных земель.

Работа команды шлюпок во время плавания была тяжелая, но никто не роптал. Моряков почти всегда сопровождали на берег Гленарван, неразлучный с ним Паганель и юный Роберт. Им хотелось собственными глазами увидеть останки «Британии». Но самые тщательные их поиски ничего не обнаруживали. Австралийские берега остались так же немы, как и патагонские прерии. Все же не следовало терять надежду до тех пор, пока не будет достигнут тот пункт, который указан в документе.

Поиски в этих местах производились лишь как добавочная мера предосторожности, на всякий случай. Ночью «Дункан» дрейфовал, чтобы, по возможности, держаться на месте, а днем на берегу производились самые тщательные поиски.

20 декабря путешественники поравнялись с мысом Бернулли. Им не удалось найти на своем пути ни одного обломка «Британии». Но эта неудача ничего не доказывала. В самом деле, ведь с момента катастрофы прошло целых два года, а за это время море могло и даже должно было сорвать с подводных камней, разбросать и уничтожить все обломки трехмачтового судна. Да и туземцы, которые чуют кораблекрушения, как коршуны труп, конечно, подобрали бы мельчайшие его обломки. А Гарри Грант и его оба спутника, попав в плен в ту минуту, когда волны выбросили их на берег, были, вне всякого сомнения, уведены в глубь материка.

Но в таком случае теряла смысл одна из остроумных гипотез Жака Паганеля. Пока речь шла об Аргентине, ученый был вправе утверждать, что цифры документа относятся не к месту кораблекрушения, а к местонахождению пленных. Конечно, в пампасах большие реки с их многочисленными притоками легко могли вынести в море драгоценный документ. Здесь же, в этой части Австралии, реки, пересекающие тридцать седьмую параллель, немногочисленны. К тому же Рио-Колорадо и Рио-Негро текут к морю через пустынные земли, негодные для жилья и незаселенные. Главные же австралийские реки – Муррей, Маррамбиджи, Дарлинг – либо впадают одна в другую, либо несут свои воды в океан через такие устья, которые стали крупными гаванями, оживленными портами. Как мало шансов за то, чтобы хрупкая бутылка могла спуститься по течению рек, где непрестанно движутся суда, и попасть в Индийский океан!

Неправдоподобность этого, конечно, не могла ускользнуть от людей проницательных. Гипотеза Паганеля, допустимая в условиях аргентинских провинций Патагонии, была бы нелогичной в Австралии. Паганель согласился с этими соображениями – их выдвинул майор Мак-Наббс. Стало очевидным, что координаты, указанные в документе, могли относиться только к месту крушения и что, следовательно, бутылка была брошена у западного побережья Австралии, где разбилась «Британия».

Тем не менее, как основательно заметил Гленарван, это толкование документа не исключило гипотезы о том, что капитан Грант находится в плену. И сам он даже наводит на эту мысль следующей фразой своего документа: «где они попадут в плен к жестоким туземцам». Поэтому искать пленных именно на тридцать седьмой, а не на какой-нибудь другой параллели оснований больше не было.

Так был разрешен этот долго обсуждавшийся вопрос. Из этого следовало, что, если только и у мыса Бернулли не найдется следов «Британии», Гленарвану ничего не останется, как вернуться в Европу. Правда, его поиски окажутся бесплодными, но все же он исполнил свой долг добросовестно и мужественно.

Конечно же, это чрезвычайно огорчило пассажиров «Дункана», а Мери и Роберта привело в отчаяние. Когда дети капитана Гранта подплывали к берегу вместе с лордом и леди Гленарван, Джоном Манглсом, Мак-Наббсом и Паганелем, они думали, что теперь уже вопрос о спасении их отца решается бесповоротно. Бесповоротно, ибо во время предыдущего обсуждения Паганель справедливо сказал, что потерпевшие крушение давным-давно вернулись бы на родину в том случае, если бы их судно разбилось о подводные камни у восточного побережья.

– Надейтесь и уповайте на бога! Не теряйте надежды! – повторяла леди Элен сидевшей подле нее Мери, в то время как шлюпка шла к берегу.

– Да, мисс Мери, – сказал капитан Джон, – когда все человеческие средства исчерпаны, провидение внезапно указывает людям новые пути.

– Да услышит вас бог, мистер Джон, – ответила Мери Грант.

Берег был уже близко – до него оставалось не больше одного кабельтова. Он отлого спускался к воде у оконечности мыса, вдававшегося на две мили в море. Шлюпка причалила в маленькой природной бухте, между двумя коралловыми отмелями – из таких отмелей должно со временем вырасти целое заграждение из рифов вокруг южного берега Австралии. Да и теперь они уже были рифами, крайне опасными для кораблей, и вполне возможно, что именно о них и разбилась «Британия».

Пассажиры яхты беспрепятственно высадились на совершенно пустынный берег. Вдоль него тянулся ряд слоистых утесов вышиной от шестидесяти до восьмидесяти футов. Нелегко было бы без лестниц и крюков перелезть через эту природную крепостную стену. К счастью, Джон Манглс обнаружил в ней полумилей южнее брешь, образовавшуюся при обвале части стены. Вероятно, море, особенно бурное во время равноденствия, бьет волнами в это рыхлое заграждение из туфа и подмывает его.

Гленарван и его спутники углубились в этот проход и поднялись по довольно крутому склону на вершину утеса. Роберт, словно котенок, первым вскарабкался на нее. Паганель был в отчаянии, что двенадцатилетний мальчуган на своих детских ножках опередил его, длинноногого сорокалетнего мужчину. Но зато географ оставил далеко позади себя безмятежного майора, которому это было совершенно безразлично.

Вскоре маленький отряд весь собрался на вершине утеса и стал оттуда рассматривать расстилавшееся внизу пространство. Это были обширные невозделанные земли, поросшие жалким кустарником, – местность почти бесплодная. Гленарвану она напомнила глены Шотландии, а Паганелю – бесплодные ланды Бретани. Но если край этот казался необитаемым у побережья, то несколько видневшихся вдали построек говорили уже о присутствии человека, – и не дикаря, а цивилизованного труженика.

– Мельница! – крикнул Роберт.

И действительно, милях в трех вертелись в воздухе крылья ветряной мельницы.

– Это действительно мельница, – отозвался Паганель, посмотрев в свою подзорную трубу. – Вот маленькое сооружение, столь же скромное, сколь и полезное. Вид его всегда радует мой взор.

– Как похоже на колокольню, – сказала леди Элен.

– Да, сударыня, между ними еще одно сходство: и колокольня и мельница дают пищу – одна для души, другая для тела человека.

– Идем на мельницу, – сказал Гленарван. Двинулись в путь.

Через полчаса ходьбы местность преобразилась. Голая земля внезапно сменилась обработанной. Исчезли жалкие кустарники; зеленая живая изгородь окружала, видимо, недавно распаханный участок. Несколько быков и с полдюжины лошадей паслись на лугах, обсаженных раскидистыми акациями – питомцами обширных рассадников острова Кенгуру. Мало-помалу стали показываться и поля; на них росли хлеба, местами уже начавшие золотиться. Поднимались стога сена, сложенные в виде громадных ульев. Стали видны за новыми оградами фруктовые деревья, прекрасный, достойный Горация^[94] сад, сочетавший приятное с полезным. Затем сараи и другие службы, весьма разумно расположенные. Наконец, путешественники увидели простой, но уютный жилой дом; над ним, лаская его скользящей тенью своих длинных крыльев, возвышалась островерхая мельница.

На лай четырех собак, возвестивших о появлении чужих людей, из дома вышел человек лет пятидесяти, с располагающей наружностью. За ним показались пять красивых, здоровых молодцов, его сыновей, и высокая, крепкая женщина, их мать. Картина была ясна: этот человек, со своими бравыми домочадцами, среди новых построек, в этой почти девственной местности, представлял собой законченный тип колониста-ирландца, который, устав от нищенской жизни на своей родине, отправился искать достатка и счастья за моря.

Не успели путники представиться, как уже раздались сердечные слова хозяина:

– Чужеземцы, милости просим в дом Падди О'Мура!

– Вы ирландец? – спросил Гленарван, пожимая руку колониста.

– Был им, – ответил Падди О'Мур, – а теперь я австралиец. Кто бы вы ни были, господа, входите и будьте как дома.

Оставалось только воспользоваться без дальнейших церемоний этим радушным приглашением. Миссис О'Мур тотчас же повела в дом леди Элен и Мери Грант, а сыновья колониста помогли пришельцам снять их оружие.

В нижнем этаже дома, сложенного из толстых бревен, находилась большая, светлая, совсем новая горница. К стенам ее, выкрашенным яркой краской, было приделано несколько деревянных скамей. Тут же стояло с десяток табуреток, два дубовых буфета с расставленной на них белой фаянсовой посудой и блестящими оловянными жбанами, и широкий длинный стол, за которым, пожалуй, и двадцати гостям было бы не тесно. Вся обстановка как нельзя более соответствовала и этому прочно построенному дому, и его крепким обитателям.

На столе уже стоял обед. Между ростбифом и жареной бараньей ногой дымилась суповая миска; кругом были расставлены большие тарелки с маслинами, виноградом и апельсинами; тут было все необходимое и даже больше того. Хозяин и хозяйка были так приветливы, стол так велик и так заманчиво уставлен яствами, что не сесть за него казалось просто неучтивым. В это время появились работники фермера; они были на равных правах с хозяевами и обедали вместе с ними. Падди О'Мур указал места, предназначенные для гостей.

– Я ждал вас, – сказал он просто Гленарвану.

– Ждали? – с удивлением переспросил тот.

– Я всегда жду пришельцев, – ответил ирландец.

Затем он торжественно произнес предобеденную молитву, а его семья и слуги почтительно стояли у стола. Элен была растрогана простотой нравов. Во взгляде мужа она прочитала, что он разделяет ее чувства.

Обеду была воздана заслуженная честь. Завязался общий оживленный разговор. Ведь у ирландцев и шотландцев много общего. Узенькая река Твид больше отделяет Шотландию от Англии, чем все двадцать лье Ирландского канала отделяют древнюю Каледонию от зеленого Эрина.^[95]

Падди О'Мур рассказал свою историю. Это была типичная история эмигранта, изгнанного нуждой со своей родины. Из тех, кто уехал за счастьем на чужбину, многие находят лишь горести и неудачи. Они пеняют на судьбу, забывая, что виноваты их собственные пороки и лень. Кто смел, трудолюбив и рачителен – тот добивается успеха.

Именно таков был Падди О'Мур. Он уехал из Дандолка, где вместе с семьей умирал от голода, к берегам Австралии, высадился в Аделаиде. Работе на шахте он предпочел нелегкий, но дающий верный достаток труд земледельца, и через два месяца по прибытии он завел свое хозяйство, так процветающее ныне.

Вся южная Австралия разделена на участки по восемьдесят акров, которые правительство предоставляет колонистам. Хороший земледелец может на них прокормиться и даже накопить кругленькую сумму фунтов в восемьдесят.

Падди О'Муру это удавалось. Ему помогли его агрономические познания. На свои сбережения он выгодно приобрел новые участки. Его семья и хозяйство процветали. Ирландский крестьянин стал землевладельцем, и, хотя он работал всего два года, у него было уже пятьсот акров распаханной земли и пятьсот голов скота. В Европе он был рабом, здесь же стал сам себе господином и независимым, как в самой свободной стране.

Выслушав рассказ ирландского эмигранта, гости искренно и сердечно поздравили его. Окончив свое повествование, Падди О'Мур, без сомнения, ждал, что на его откровенность гости ответят такой же откровенностью, однако никаких вопросов им не задавал. Он был из тех сдержанных, скромных людей, которые говорят: «Вот кто я, а кто вы такие – об этом я вас не спрашиваю». Гленарван и сам хотел рассказать ему о «Дункане», о том, что яхта стоит на якоре у мыса Бернулли, а также о поисках, которые он продолжал с такой неутомимой настойчивостью. Но, будучи человеком, который всегда прямо идет к цели, он прежде всего спросил Падди О'Мура, не знает ли тот чего-нибудь относительно крушения «Британии».

Оказалось, что ирландец ничего не слышал о таком судне. Да и вообще за эти два года не случилось ни одного кораблекрушения ни у самого мыса, ни в окрестностях его. Между тем «Британия» потерпела крушение не более двух лет назад. Ирландец с полной уверенностью утверждал, что никто не был выброшен на этой части западного побережья.

– А теперь, милорд, – прибавил он, – я спрошу, почему это вас интересует.

Тут Гленарван рассказал колонисту историю документа, рассказал о плавании «Дункана» и обо всех попытках отыскать капитана Гранта. Не скрыл он и того, что после столь определенных заявлений Падди О'Мура приходится отказаться от всякой надежды разыскать потерпевших крушение на «Британии».

Эти слова произвели удручающее впечатление на его спутников. У Роберта и Мери заблестели слезы на глазах. Даже Паганель не мог найти ни единого слова утешения и надежды. Джон Манглс терзался мучительной скорбью.

Отчаяние начало овладевать мужественными, великодушными людьми, понапрасну приплывшими на «Дункане» к этим далеким берегам, как вдруг кто-то произнес:

– Благодарите бога, милорд. Если капитан Грант жив, то он в Австралии.