Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава XVI РИО-КОЛОРАДО





 

На следующий день, 22 октября, в восемь часов утра, Талькав объявил, что пора отправляться. Аргентинские равнины между 22 и 42° широты понижаются с запада на восток – перед путешественниками теперь простирался отлогий спуск к Морю.

Когда патагонец отказался от предложенной лошади, Гленарван подумал, что Талькав, как многие местные проводники, предпочитает идти пешком, что, при его длинных ногах, было делом нетрудным.

Но Гленарван ошибся.

Перед самым отъездом Талькав свистнул как-то по-особому, и тотчас же на зов хозяина из соседней рощицы выбежала великолепная рослая лошадь. Это было необыкновенно красивое животное караковой масти, сильное, гордое, смелое и горячее. У него была маленькая, изящно посаженная голова, раздувающиеся ноздри, глаза, полные огня, мощные колени, крутой загривок, высокая грудь, длинные бабки – словом, все признаки силы и ловкости. Мак-Наббс, знаток лошадей, не мог налюбоваться этим степным скакуном; майор обнаружил у него некоторое сходство с английским гунтером. Этот красавец конь но сил имя «Таука», что по-патагонски значит «птица». Несомненно, он заслуживал это имя.

Талькав вскочил в седло, и лошадь рванулась вперед. Нельзя было без восхищения смотреть на этого великолепного наездника. У его седла висели болас и лассо, бывшие в большом ходу у охотников аргентинских равнин. Болас состоит из трех шаров, соединенных кожаным ремнем. Индейцам случается кидать его шагов на сто в преследуемого зверя или врага, и они делают это так метко, что болас опутывает ноги жертвы, и она тут же валится на землю. Это грозное оружие в руках индейцев, владеющих им с поразительной ловкостью. Лассо же никогда не покидает руки того, кто его бросает. Оно представляет собой длинный, футов в тридцать, ремень, сплетенный из двух кожаных полос и заканчивающийся мертвой петлей, скользящей по железному кольцу. Эту петлю бросают правой рукой, а левой держат за конец лассо, который прочно прикреплен к седлу. Длинный, надетый через плечо карабин дополнял вооружение патагонца.

Талькав, не замечая восторга, вызванного его ловкостью, непринужденной и гордой осанкой, стал во главе отряда, и все двинулись в путь. Всадники или скакали галопом, или ехали шагом, ибо аргентинским лошадям рысь, видимо, была незнакома. Роберт ехал так уверенно, что Гленарван быстро перестал беспокоиться относительно его умения держаться в седле.

Пампасы начинаются у самой подошвы Анд. Они могут быть разделены на три части: первая часть, покрытая низкорослыми деревьями и кустарником, тянется от гор на двести пятьдесят миль; вторая, шириною в четыреста пятьдесят миль, поросшая великолепными травами, кончается в ста восьмидесяти милях от Буэнос-Айреса. Отсюда до самого моря путешественник едет по бескрайним лугам, покрытым дикой люцерной и чертополохом, – это третья часть пампасов.

Когда отряд Гленарвана выехал из ущелий Кордильер, ему прежде всего встретилось на пути множество песчаных дюн, носящих здесь название «меданос». Если пески эти не укреплены корнями растений, то ветер их гонит, словно морские волны. Песок дюн, необыкновенно мелкий, при малейшем ветерке взвивается, порой образуя целые смерчи, поднимающиеся на значительную высоту. Смотреть на это одновременно и приятно и неприятно. Приятно, потому что, конечно, чрезвычайно любопытно наблюдать за этими бродящими по равнине смерчами: они сталкиваются, смешиваются, падают и снова поднимаются в хаотическом беспорядке; а неприятно, потому что эти бесчисленные меданос наполняют воздух мельчайшей пылью, которая проникает в глаза, как плотно ни закрывай их.

Это явление, вызываемое северным ветром, продолжалось в течение всего дня. Тем не менее отряд быстро продвигался вперед, и к шести часам вечера горы, оставшиеся в сорока милях позади, лишь смутно чернели на горизонте, теряясь в вечернем тумане.

Путешественники, несколько утомленные после перехода в добрых тридцать восемь миль, были рады отдыху. Привал сделали на берегу реки Неукен, мутные, бурые воды которой мчались меж высоких красных утесов. Неукен называется у одних географов «Рамид», а у других – «Комоэ» и берет начало среди озер, известных только индейцам.

Этой ночью и за весь следующий день не произошло ничего такого, о чем стоило бы рассказать. Ехали легко и быстро. Ровная местность и умеренная температура облегчали путешествие. Все же около полудня солнечные лучи стали жгучими. Вечером горизонт на юго-западе заволокло тучами – верный признак перемены погоды. Патагонец не мог не знать этого и указал географу пальцем на западную часть горизонта.

– Знаю, – отозвался Паганель и, обращаясь к своим спутникам, добавил: – Погода меняется. Нам придется испытать на себе памперо.

И тут же он объяснил, что памперо, холодный, чрезвычайно сухой юго-западный ветер, – частое явление в аргентинских равнинах. Талькав не ошибся, и ночью памперо задул с ужасной силой. Для путников, защищенных одними пончо, эта ночь была нелегкой. Лошади улеглись на землю, а люди сбились в кучу подле них. Гленарван боялся, что ураган может задержать их, но Паганель, поглядев на свой барометр, успокоил его, сказав:

– Обычно памперо свирепствует три дня подряд, на что безошибочно указывает падение барометра. Но когда барометр поднимается, как в данном случае, все ограничивается несколькими часами яростного шквала. Успокойтесь же, мой друг, на рассвете небо снова станет ясным.

– Вы говорите, как книга мудрости, Паганель, – заметил Гленарван.

– Я и есть книга, – согласился географ, – и вы свободно можете перелистывать ее, сколько вам заблагорассудится.

«Книга» не ошиблась: в час ночи ветер вдруг стих, и путешественникам удалось восстановить свои силы крепким сном. Все проснулись освеженными и бодрыми, в особенности Паганель: как молодой пес, он весело потягивался, так что хрустели суставы.

…Было 24 октября. Прошло десять дней со времени отъезда путешественников из Талькауано. До того места, где Рио-Колорадо пересекается тридцать седьмой параллелью, оставалось еще девяносто три мили,[57] то есть еще три дня пути. Во время этого переезда через Американский материк Гленарван стремился встретить туземцев, надеясь получить от них какие-либо сведения о капитане Гранте. Сделать это он мог при посредстве патагонца, с которым Паганель уже недурно стал объясняться. Но, к сожалению, ехали по местам, мало посещаемым индейцами, так как проезжие дороги из Аргентинской республики к Андам проходят севернее. Поэтому путешественники не встречали на своем пути никаких индейцев: ни кочевников, ни оседлых, живущих под властью кациков. Если же случайно вдали и показывался какой-нибудь всадник-кочевник, то он спешил ускакать, видимо не желая вступать в сношения с незнакомцами. Подобный отряд должен был в самом деле казаться подозрительным всякому, кто бы ни отважился в одиночестве бродить по здешней равнине: грабителя пугал вид этих восьми вооруженных людей на быстрых лошадях, а путешественник среди этих пустынных мест мог заподозрить в них людей злонамерен ных. И потому им никак не удавалось побеседовать ни с честны ми людьми, ни с грабителями. Пожалуй, приходилось пожалеть, что на пути им не попадалась шайка растреадорес,[58] хотя бы даже и пришлось начать разговор ружейными выстрелами.

И все же, хотя Гленарвану и не удалось, к сожалению, войти в сношения с индейцами, произошло нечто, удивительным образом подтвердившее правильность толкования документа.

Уже несколько раз отряд пересекал разные дороги и тропы, в том числе довольно значительную дорогу из Кармен-де-Патагонес в Мендосу. Ее легко можно было узнать по грудам костей домашних животных: мулов, лошадей, овец и быков. Кости эти, обглоданные хищными птицами и побелевшие от действия воздуха, служили как бы вехами дороги. Их были тысячи, и, вероятно, не один человеческий скелет смешался здесь с останками животных.

До сих пор Талькав не задавал никаких вопросов о маршруте путешественников. Но, конечно, он понимал, что путь этот, не проходивший ни по одной из дорог пампасов, не вел ни к деревням, ни к городам, ни к учреждениям аргентинских провинций. Каждое утро отряд, выезжая, направлялся навстречу восходящему солнцу и держался в течение всего дня прямой линии, а вечером, когда делали привал, заходящее солнце виднелось позади. Должно быть, Талькаву как проводнику казалось странным, что не он ведет путешественников, а его самого ведут. Но если он и удивлялся, то по сдержанности, свойственной индейцам, не показывал этого и, пересекая тропинки, по которым отряд не желал следовать, никаких замечаний не делал. Однако в этот день, когда отряд достиг дороги из Кармен-де-Патагонес в Мендосу, Талькав остановил своего коня и, повернувшись к Паганелю, сказал:

– Это дорога на Кармен-де-Патагонес.

– Ну да, милейший мой патагонец, – ответил географ, стараясь как можно лучше выговаривать испанские слова, – это дорога из Кармен-де-Патагонес в Мендосу.

– Мы по ней не поедем? – спросил Талькав.

– Нет, – отозвался Паганель.

– А куда же мы направляемся?

– Всё на восток.

– Это значит никуда не попасть.

– Как знать!

Талькав замолчал и с глубоким удивлением посмотрел на ученого. Однако он ни на минуту не допускал, что Паганель шутит. Индеец, всегда ко всему относящийся серьезно, не может себе представить, чтобы кто-либо говорил несерьезно.

– Так, значит, вы не едете в Кармен? – прибавил он, помолчав немного.

– Нет, – ответил Паганель.

– И в Мендосу не едете? – И туда не едем.

В это время Гленарван подъехал к Паганелю и спросил его, что говорил ему Талькав и почему он остановился.

– Он спрашивал, куда мы направляемся: в Кармен-де – Патагонес или в Мендосу, – пояснил Паганель, – и был очень удивлен, узнав, что мы не едем ни в одно из этих мест.

– В самом деле, наше путешествие должно ему казаться очень странным, – заметил Гленарван.

– Видимо, так. Он говорит, что мы никуда не попадем.

– Ну что же, Паганель, не могли бы вы разъяснить ему, какова цель нашей экспедиции и почему нам важно двигаться все время на восток?

– Это будет очень трудно сделать, – ответил Паганель, – ведь для индейца непонятно, что такое географические градусы, а история документа покажется ему фантастической.

– Чего он не поймет: саму историю или того, кто будет ее рассказывать? – с самым серьезным видом вставил майор.

– Ах, Мак-Наббс, – воскликнул Паганель, – вы все еще сомневаетесь в моем испанском языке!

– Попытайтесь, мой почтенный друг! – ответил тот.

– Попытаюсь.

Паганель подъехал к патагонцу и начал объяснения. Гео графу часто приходилось останавливаться из-за недостатка слов, а также из-за трудности передать индейцу некоторые особенности дела и разъяснить ему совершенно непонятные для него подробности. Любопытно было глядеть на ученого: он жестикулировал, силился как можно отчетливее произносить слова и вообще так старался, что пот градом катился у него со лба. От устных объяснений он перешел к наглядным. Паганель соскочил с лошади и стал чертить на песке географическую карту, где меридианы пересекались с параллелями, где были изображены два океана и проходила дорога на Кармен-де-Патагонес. Ни один преподаватель еще не бывал в таком затруднительном положении. Талькав невозмутимо следил за всеми движениями географа, но по его виду нельзя было угадать, понимает он или нет.

Урок географа длился более получаса. Наконец Паганель умолк, вытер вспотевшее лицо и посмотрел на патагонца.

– Понял он? – спросил Гленарван.

– Сейчас выясним, – ответил Паганель. – Но если он не понял, то от дальнейших пояснений я отказываюсь.

Талькав не сделал ни одного движения, не проронил ни слова. Он не отрывал глаз от начерченной карты, мало-помалу сдуваемой ветром.

– Ну? – спросил его Паганель.

Казалось, Талькав не слышал этого вопроса. Ученый заметил на губах майора ироническую улыбку и, задетый за живое, собирался было с новой энергией возобновить свой урок географии, но патагонец жестом остановил его.

– Вы ищете пленника? – спросил он.

– Да, – ответил Паганель.

– И ищете именно вдоль этой линии, которая идет от заходящего солнца к восходящему? – прибавил Талькав, пользуясь индейской манерой выражаться для определения дороги с запада на восток.

– Вот-вот.

– Это ваш бог вручил волнам огромного моря тайну пленника?

– Да, сам бог.

– Ну, так пусть воля его свершится, – с некоторой торжественностью проговорил Талькав. – Мы будем двигаться на восток и, если понадобится, до самого солнца!

Паганель, придя в восторг от своего ученика, не замедлил перевести товарищам ответы индейца.

– Что за умный народ! – с жаром прибавил он. – Я уверен, что из двадцати французских крестьян девятнадцать не поняли бы моих объяснений.

Гленарван попросил узнать у патагонца, не слыхал ли он о каком-либо чужестранце, попавшем в плен к индейцам пампасов. Паганель задал индейцу этот вопрос и стал ждать ответа.

– Быть может… – сказал патагонец.

Этот ответ был немедленно переведен на английский язык, и семь путешественников, окружив патагонца, вперили в него вопросительные взгляды.

Паганель, волнуясь и с трудом подбирая слова, продолжал задавать вопросы. Его глаза, устремленные на лицо невозмутимого патагонца, словно пытались прочесть на нем ответ раньше, чем он слетит с его губ.

Каждое испанское слово патагонца географ тотчас повторял по-английски, так что его спутники понимали индейца, как будто он говорил на их родном языке.

– Кто же был этот пленник? – спросил Паганель.

– Это был чужестранец, европеец, – ответил Талькав.

– Вы видели его?

– Нет, но я знаю о нем по рассказам индейцев. То был храбрец. У него было сердце быка.

– Сердце быка! – повторил Паганель. – Ах, как выразительны патагонцы!.. Вы понимаете, друзья мои? Он хочет сказать «мужественный человек»!

– Мой отец! – крикнул Роберт Грант. Потом, обращаясь к Паганелю, он спросил: – Как сказать по-испански: «Это мой отец»?

– Es mio padre, – ответил географ.

Тогда Роберт взял Талькава за руки и с нежностью произнес:

– Es mio padre!

– Suvo padre![59] – воскликнул патагонец, и взгляд его про светлел.

Он обнял мальчика, приподнял его в седле и посмотрел на него с любопытством и приязнью. Умное, спокойное лицо индейца выражало сочувствие.

Но Паганель еще не закончил своих расспросов. Где находился этот пленник? Что он делал? Когда именно Талькав слышал о нем? Все эти вопросы теснились одновременно в его уме. Ответы были тут же получены. Паганель узнал, что европеец был в плену у одного из индейских племен, кочующих между Рио – Колорадо и Рио-Негро.

– Но где же находился он в последнее время? – спросил Паганель.

– У кацика Кальфукура, – ответил Талькав.

– Не вблизи ли той линии, по которой мы двигались до сих пор?

– Да.

– А кто такой этот кацик?

– Он вождь индейского племени пойуче – человек с двумя языками, с двумя сердцами.

– То есть он хочет сказать, что этот вождь – человек лживый на словах и на деле… – пояснил Паганель, предварительно переведя дословно это образное выражение. – А сможем ли мы освободить нашего друга? – спросил он, обращаясь к проводнику.

– Быть может, если он еще в руках индейцев.

– А когда вы о нем слыхали?

– Давно. С тех пор уже солнце два раза посылало пампасам лето.

Радость Гленарвана не поддавалась описанию. Время, указанное патагонцем, совпадало с датой документа. Оставалось предложить еще один вопрос Талькаву, и Паганель не замедлил это сделать.

– Вы говорите об одном пленнике, – сказал он, – а разве их было не трое?

– Не знаю.

– И вы ничего не знаете о том, что теперь с пленником?

– Ничего.

На этом разговор закончился. Вполне возможно, что трое пленников могли быть давно разлучены. Но из слов пата гонца было ясно, что индейцы слышали о европейце, попавшем в плен. Время пленения, место, где находился пленник, даже образная фраза патагонца о его отваге – все говорило за то, что это был капитан Грант.

На следующий день, 25 октября, путешественники с новым воодушевлением продолжали свой путь к востоку. Ехали они по скучной, однообразной, бесконечной равнине, на местном языке носящей название «травезиас». Глинистая почва, постоянно обдуваемая ветром, была совершенно гладкой: нигде ни камня, ни даже мелкого камешка. Они попадались только на дне какого-нибудь пересохшего оврага или по берегам небольших прудов, вырытых руками индейцев. Изредка встречались рощи из низких деревьев с темными верхушками. Среди них проглядывали белые рожковые деревья, – мякоть их стручков сладка, освежающа и приятна. Показывались рощицы фисташковых деревьев – ханаров – и всевозможные колючие кустарники, один вид которых говорил о скудости почвы.

День 26 октября был утомителен. Нужно было поскорее добираться до Рио-Колорадо. Лошади, погоняемые всадниками, неслись с такой быстротой, что в тот же вечер отряд достиг этой великолепной реки пампасов. Индейское название ее – Кобу-Лебу, что значит «великая река». Пересекая пампасы, она впадает в Атлантический океан. Там, вблизи устья, происходит любопытное явление: количество воды в этой реке по мере приближения к океану все уменьшается – потому ли, что почва дна реки впитывает влагу, потому ли, что вода испаряется. Наука еще не вполне выяснила причину.

Добравшись до Рио-Колорадо, Паганель, «в географических целях», счел прежде всего нужным искупаться в ее окрашенных красноватой глиной водах. Река оказалась удивительно глубокой, что объяснялось таянием снегов под лучами летнего солнца. Да и ширина ее была так велика, что лошади не в состоянии были ее переплыть. К счастью, двигаясь вверх по течению, путешественники вскоре обнаружили висячий мост, сделанный по индейскому способу – из сплетенных гибких прутьев, скрепленных ремнями. По этому мосту отряду удалось перебраться на левый берег, где путешественники и расположились лагерем.

Прежде чем лечь спать, Паганель вознамерился уточнить координаты Рио-Колорадо. И он самым тщательным образом нанес на карту эту реку – за отсутствием Цангпо, которая протекала вдали от него в Тибетских горах.

Следующие два дня – 27 и 28 октября – путешествие продолжалось без особых происшествий. Перед глазами был все тот же вид – бесплодная равнина. Более однообразного пейзажа, более невзрачной панорамы не найти. Между тем почва делалась все влажнее. Приходилось перебираться через затопленные водой низины, так называемые «каньядас», и через никогда не пересыхающие мелкие лагуны – «эстерос», заросшие болотными травами. Вечером лошади остановились у большого озера – Урре-Лаукен, вода которого содержит очень много минеральных солей, почему индейцы зовут его Горьким озером. В 1862 году оно было свидетелем жестокой расправы аргентинских войск с туземцами.

Здесь путешественники расположились как обычно, и ночь прошла бы спокойно, если бы вокруг не было обезьян и диких собак. Эти шумные животные, терзая уши европейцев, исполнили, видимо, в их честь, дикую симфонию, которую, быть может, и одобрит какой-нибудь композитор грядущих лет.

 

Date: 2015-09-22; view: 341; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию