Глава 2. Барон Николас Хоуквуд поднялся на самую вершину холма и, остановив коня, стал пристально вглядываться в замок Эшборн

Барон Николас Хоуквуд поднялся на самую вершину холма и, остановив коня, стал пристально вглядываться в замок Эшборн. В холодном весеннем воздухе все предметы вырисовывались кристально‑четко, как искусно граненые алмазы, и замок казался старинным золотым украшением в футляре из зеленого атласа. Это предзакатное солнце окрашивало в золотистые тона высокие крепостные стены, сложенные из известняка, а вокруг простирались мягкие сочные луга и кружевные, едва покрытые листвой, леса.

Равнодушный к этим сияющим красотам, барон сложил на груди руки в кожаных перчатках и громко выругался. Ему было больно: даже малейшее движение коня бередило свежую рану в ноге. Он ждал здесь уже больше часа, но лорд Уайтхоук явно решил испытать его терпение. Раздраженно вздохнув, рыцарь потер затекшую ногу. Дело оказалось гораздо сложнее и утомительнее, чем обещал король.

Снова внимательно взглянув на суровый, без малейших украшений и излишеств, замок, Николас решил, что построен он давно и с расчетом на долгие времена. Возводили его норманны – и стены, и башни должны были пережить века. Но он‑то прекрасно знал, что уже сейчас эта твердыня вполне созрела и можно собирать щедрый урожай.

Внутри, за крепкими и высокими стенами, оставались лишь слуги, несколько вооруженных воинов да горстка детей; все эти люди не представляли собой ни малейшей помехи. Замок падет быстро и без звука, и даже не при виде меча, а при виде простого клочка бумаги. Королевское предписание хранилось за подкладкой синего рыцарского плаща.

Мелко исписанный листок, запечатанный королевской гербовой печатью, моментально превращал замок со всеми его окрестностями и угодьями в собственность его отца, лорда Хоуквуда.

Рыцарь презрительно скривил губы: ему самому этот замок не нужен вовсе.

Внезапно тишину прорезал звук копыт. Всадник в зеленом плаще на серой в яблоках лошади подъехал почти вплотную к его черному жеребцу.

– Где Уайтхоук? – нетерпеливо поинтересовался барон.

Молодой рыцарь в ответ пожал плечами.

– Я возвращался по южной дороге. Там его нет – вот что я могу сказать. Сюда скачут твои всадники; возможно, они что‑нибудь знают.

Николас с проклятьем откинул капюшон и оглянулся вокруг, его темные волосы при этом движении тут же разлетелись на ветру.

– Не иначе, Уайтхоук и король в последний момент передумали, и что‑то изменили в своем договоре.

Компаньон молча потеребил свои золотистые усы и угрюмо кивнул. Потом все‑таки заговорил:

– Да, мой господин, похоже, что вы с лордом Уайтхоуком опять соперники!

– Замолчи, Перкин! – оборвал барон. – Сам я не имею ни малейшего желания делать это, однако должен подчиняться приказу короля. – Он пошевелился в седле и чуть не вскрикнул от острой боли в ноге.

– Успокойтесь, милорд. Вы сейчас раздражены еще больше, чем тогда, когда я вас покинул. Как ваша рана?

– Я же ответил тебе: пустяки.

– Надо обязательно найти этого охотника.

– Не стоит. Царапина, глупый случай. – Он отвел взгляд, но не мог изменить напряженного и болезненного выражения. Разве он найдет в себе силы признаться, что пострадал от руки какой‑то девчонки, когда так неосторожно ехал по лесной дороге? Они с Питером Блэкпулом (Перкин – это его детская кличка) выросли вместе и близки, как братья. Но у Питера слишком острый и насмешливый ум, он вечно ищет повода для соленых шуток – такое событие окажется для него праздником.

Питер, задрав голову, внимательно разглядывал замок. Его короткая рыжеватая борода отливала медью в лучах заходящего солнца.

– Как ты думаешь, девчонка в этом замке уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж?

– Девчонка вполне взрослая, – коротко ответил Николас. – Четверо младших отпрысков Роже де Эшборна все еще живут в замке. Она – старшая. Думаю, что сейчас ей около двадцати.

Он, конечно, мог бы рассказать о ней и подробнее, но предпочел пока подержать свои знания при себе. Несколько лет назад он просил руки старшей из дочерей, в счет уплаты долга чести отцу. Но Роже де Эшборн умер внезапно – прежде чем состоялся договор. А сейчас Николас узнал, что король отдал его отцу, лорду Уайтхоуку, среднюю из дочерей.

– Ну, с сиротами Уайтхоук, конечно, справится с легкостью, – язвительно заметил Питер. – Он получает молодую невесту вместе с прекрасным замком. Вы, мой господин, тут вовсе ни при чем!

– Как знать!

Король назначил его опекуном трех младших детей Эшборна. Мысль об этом едва не заставила его разразиться проклятьями: нянька по велению короля!

– Куда же, черт возьми, он подевался? – проворчал Николас, снова оглядываясь на дорогу. – Уже ведь далеко за полдень!

– Может, в лесу он попался в руки врагов? – предположил Питер. В глазах его, голубых, словно безоблачное небо, сверкали насмешливые искры.

– Прекрати свои шутки, Перкин! Я вовсе не настроен веселиться! Ты же сам прекрасно знаешь, что отец и носа не сунет в лес, если есть хоть малейшая возможность обойти его стороной. Из‑за своих глупых предрассудков он вечно опаздывает! Воин превращается в бабу! – Он повернулся в седле. – Клянусь, если Уайтхоук сию минуту не появится, я все брошу и уеду отсюда!

– С годами вы становитесь нетерпеливым, милорд! Да и характер ваш, надо признаться, не улучшается! – продолжал поддразнивать Питер. Обернувшись, он внезапно прищурился. – О! Вон там, по древней, еще римлянами построенной дороге приближается ваш бесценный родитель!

Древняя дорога, как лента, вилась между холмами. На ней действительно показалась группа всадников. Во главе ее верхом на мощном белом коне ехал высокий рыцарь в черных доспехах. Его длинные, абсолютно белые волосы развевались на ветру, как шелковое знамя.

– Ну, наконец‑то! – выдохнул Николас.

– А кто это с ним? Ото! Отряд человек в тридцать – нет, сорок! У тебя, по крайней мере, хватило благоразумия привести с собой лишь восьмерых! И – черт побери…

– Впереди Хью де Шавен!

– Этот пучеглазый бастард! – фыркнул Питер. – А он‑то здесь при чем?

– Это ты говоришь о моем кузене? Очевидно, тебе неизвестно, что он уже капитан отцовской охраны!

Питер удивленно взглянул на приятеля. Значит, тот втерся‑таки в доверие к лорду!

– Он всегда пользовался доверием! Недавно Уайтхоук пожаловал ему небольшое поместье на границе с Уэльсом. Хотя жить там, по‑моему, практически невозможно! Так что он все равно вынужден зарабатывать себе на жизнь воинской службой.

– Вот в этом я ему могу посочувствовать: служба в качестве вашего телохранителя совсем не приносит мне радости, милорд! – Питер изобразил на лице печаль. – Младший сын, земли в наследство мне не досталось, вот и приходится мотаться по свету… – Он с наигранным драматизмом закатил глаза.

– Ну, ты мог стать, например, монахом, – Николас с интересом взглянул на приятеля. Питер рассмеялся:

– Моему мечу очень уютно в ножнах у меня на поясе. Кроме того, я просто мечтаю о собственном клочке земли. И уже выиграл на турнирах пару небольших поместий. Но, если ставить себе целью, провести остаток жизни в роскоши, то придется еще немало потрудиться.

– Я бы с радостью уступил тебе звание наследника Уайтхоука, – проговорил Николае в ответ на эти откровения. – Накануне Святок он лишил меня наследства. Но с месяц назад, когда при дворе короля, мы вынуждены были улыбаться друг другу, говорить комплименты и вообще строить из себя любящих родственников, он снова заявил, что я его единственный наследник. Правда, я что‑то слабо в это верю: очень скоро он опять обнаружит во мне какой‑нибудь ужасный порок!

Питер серьезно взглянул на друга.

– Будем надеяться, что такого не случится, сэр.

– Да. – Николас вздохнул. И, натягивая поводья, мрачно добавил: – Возможно, до этого и не дойдет!

Пронзительные крики раздавались из маленькой спальни. Но теперь к ним присоединился чей‑то сердитый голос. Эмилин на секунду остановилась на ступеньках, а потом резким движением открыла тяжелую дубовую дверь. Хотя крики Изабели доносились из оконного проема, Эмилин сразу отметила, что девочке не угрожает ни малейшая опасность. Из‑за полога кроватки тоже неслись душераздирающие вопли. Эмилин быстро взяла Гарри на руки и, покачивая малыша, начала бормотать что‑то ласковое и успокаивающее. Потом повернулась к старшим:

– Кристиен! Изабель! Прекратите немедленно! – голос девушки звучал строго. Малыш на ее руках неожиданно икнул и пухлыми ножками уперся ей в живот.

Кристиен, с деревянным мечом в руках, при виде старшей сестры отступил. Сейчас он послушно опустил оружие. Эмилин привычно обошла его стороной. Изабель, скорчившись, лежала в глубокой нише окна и орала, как умеют орать только шестилетние дети. Спиной она прижалась к крестообразной бойнице, из которой лучники стреляли, когда приходилось защищать замок от врагов. Отверстие было достаточным, чтобы пропустить вдоволь солнца и воздуха, но, к счастью, слишком маленьким для ребенка: в него проходило лишь плечо или рука. Уже несколько лет назад их отец приказал поставить на окна толстые чугунные решетки: ведь в этой комнате спали дети.

– Ну же, Изабель, выходи! – Эмилин помогла хнычущей девочке выбраться из своего укрытия.

Изабель повернулась и обиженно уставилась на брата. Тот стоял, упрямо расставив ноги, сложив руки на груди. Мальчик выглядел явно плотнее и крепче сестры, хотя они и были близнецами. Волосы его цветом напоминали мед – в отличие от ее черных блестящих локонов. Но глаза, голубые, как колокольчики, одинаково ярко сияли на личиках детей. Гарри, наконец, успокоившись, с любопытством разглядывал брата и сестру. Его светлые кудряшки вздрагивали в такт тихим всхлипываниям.

– Я взял ее в плен, – заявил Кристиен. – Потому что она – сарацинский воин!

Изабель уже успела прийти в себя и упрямо топнула ногой в остроносой войлочной туфельке:

– Я сарацинская принцесса! Рыцаря не смеют поднимать меч на леди, а тем более выбрасывать их из окон замка!

– Вовсе никто не собирался выбрасывать тебя! А ревела ты просто потому, что я тебя победил! И никакая ты не принцесса!

– Ты – король Ричард, а я должна быть твоей королевой!

– У меня не будет королевы! – упорно сопротивлялся Кристиен.

Эмилин встала между ними:

– Прекратите сию минуту! Разве в этой комнате можно играть в такие игры? Гарри спал. Кроме того, вы прекрасно знаете, как опасны окна. Кристиен, ты в ответе за сестру: во‑первых, ты на целых несколько минут старше. Во‑вторых, ты когда‑нибудь станешь рыцарем. Разве рыцарь вправе так неуважительно обращаться с дамой? Даже если это сарацинская дама!

– Воин! – упрямо пробормотал Кристиен. Эмилин вздохнула, глядя на брата.

– Да, чего тебе действительно не хватает, так это мальчишек‑приятелей. Ну, извинись перед сестрой и в вечерней молитве не забудь покаяться. – Она нежно пригладила вихры на разгоряченной голове. – Попроси святого Георгия даровать тебе учтивость и спокойствие.

– Ладно уж! – ворчливо согласился мальчик и пробормотал какое‑то извинение.

В этот момент дверь распахнулась и в комнату, тяжело дыша, ворвалась Тибби:

– Боже праведный! Что же вы опять здесь вытворяли? Неужели опять христиане сражались с сарацинами и испугали малыша? А куда подевалась девчонка‑служанка, которую я отправила вслед за вами в пекарню?

Изабель и Кристиен виновато взглянули друг на друга и встали плечом к плечу:

– Она осталась там есть медовые прянички…

– Я возьму этих разбойников к себе в комнату, а ты постарайся опять уложить Гарри. – Эмилин передала младенца няне. Он тут же положил голову ей на плечо и засунул палец в рот.

Девушка вывела близнецов из комнаты и по короткому коридору повела к себе.

– Если будете хорошо себя вести, разрешу вам посмотреть, как я работаю.

Дети с восторгом ворвались в спальню старшей сестры – маленькую комнатку, устроенную в толще стены, – и моментально устроились на покрытом мягкой подстилкой подоконнике, ожидая, пока Эмилин переоденется в сухое платье из мягкой голубой шерсти. Девушка затянула талию вышитым шелковым поясом и, наклонившись, заглянула под кровать в поисках своих войлочных туфель.

Тибби терпеть не могла беспорядка в комнате Эмилин, но этот небольшой жизнерадостный хаос был так свойственен ей! Даже годы, проведенные в монастыре, не смогли уничтожить эту черту характера. Она так и не смогла полностью подчиниться строгой дисциплине монашек и часто выслушивала упреки в нетерпеливости и советы молиться о душевном спокойствии. Уединенность монастырской жизни вполне соответствовала стремлению девушки к душевной сосредоточенности, но она не воспитала в ней строгой организованности.

Переодевшись, Эмилин тоже уселась на подоконник и начала расплетать косы, чтобы расчесать их. Шелковистые волны отливали несколькими цветами: некоторые пряди казались совсем светлыми – как лен; другие – золотистыми, как спелая пшеница, а локоны у висков были каштановыми – такими же, как и густые смелые брови. Душистая копна волос спускалась до пояса, пышная, словно облако. Времени снова заплетать косы уже не было, поэтому девушка покрыла голову подобием белой вуали – тончайшей прозрачной тканью, закрепленной шелковым шнуром. Она опасалась, однако, что Тибби начнет ворчать, увидев, что волосы распущены.

Вечернее солнце проникало в комнату сквозь узкое стрельчатое окно и золотыми полосами ложилось на красную парчовую подушку на подоконнике. С ним вместе залетал и легкий ветерок. Он приносил забытый за зиму аромат цветущих садов.

Эмилин вдохнула прохладный воздух и прислонилась головой к косяку окна, глядя вдаль – поверх крепостных стен, на молодую зелень леса и мягкие округлые холмы. Где‑то там, подумала она, ждет радостная, ничем не скованная и не омраченная дикая свобода, какую испытывали очень мало мужчин и еще меньше женщин. Совершенно уверенная, что никогда не познает ее, девушка иногда задумывалась, какой же была бы жизнь без этих толстых стен, без охранников, ограничений, обязанностей и чувства долга.

– Ты пропустила ужин, – заметила Изабель.

– Да. Я ходила в лес, чтобы попрактиковаться в стрельбе из лука.

– Одна?! Но леди же не может ходить без охраны!

– Тем более что сейчас весна и Лесной Рыцарь наверняка бродит где‑то неподалеку, – вставил Кристиен. – Смотри, как бы он не отрубил тебе голову своим топором! – Страшно скосив глаза, мальчик склонил голову набок и высунул язык. Изабель тут же нервно вскрикнула.

Эмилин вздохнула.

– В следующий раз я расскажу вам что‑нибудь не такое страшное, как история о Лесном Рыцаре. Может быть, прочитаю балладу о Бивисе Хэмптоне. Он победил дракона. – Глаза Кристиена широко раскрылись, он энергично закивал. – Никогда не бойтесь леса, милые: это прекрасное, мирное место, – добавила девушка.

А про себя подумала: за исключением отдельных случаев. Но твердо решила снова отправиться туда совершенствовать свое мастерство стрелка. Ну, если Бог не дал ей таланта? К черту раненных в ногу рыцарей!

– Так ты будешь сейчас работать? – вывел ее из задумчивости голос Кристиена. Эмилин кивнула и направилась к столику с наклонной поверхностью, на котором лежал лист пергамента. Уголки его были закреплены небольшими камешками. На стене над столом висела полка, на которой теснились небольшие горшочки с грунтовыми красителями, раковины моллюсков, в которых удобно смешивать краски, множество различных кистей и кисточек, пузырек с чернилами и отточенные гусиные перья для письма. Из всего этого богатства Эмилин выбрала один из горшочков и две кисточки. Она разместила их на столе, а сама уселась на трехногую табуретку.

Часть пергаментного листа уже оказалась покрытой тщательно выписанными красными и черными буквами. Слова принадлежали не ей, но она и сама могла прочитать их и написать – спасибо аббатисе монастыря, которая считала, что благородная дама должна иметь разум настолько же занятой, как и руки. Поэтому Эмилин и другие девушки постигали премудрости чтения и письма, азы математики, философии и теологии – все это вдобавок к обычному набору рукоделий.

В монастыре имелась небольшая комната для переписки книг, где монашки копировали и украшали причудливыми виньетками сочинения, достойные внимания. Как только они узнали, что у Эмилин ловкие и искусные руки, ей пришлось проводить за перепиской долгие‑долгие часы – пока буквы не начинали сливаться и путаться перед утомленными глазами. Одно воспоминание об этой работе заставляло правую руку сжиматься, как‑будто судороге. Но что ей всегда нравилось – так это рисовать заставки. Отец одобрял и грамотность дочери, и ее умение копировать книги. Его младший брат, Годвин стал монахом в Йоркском монастыре. А кроме этого, он прославился как искусный художник, чьи фрески украшали стены нескольких церквей и замков на севере страны. Годвин был еще и ученым; Эмилин знала, что сейчас дядя работает над хронологией и историей британских королей, украшая страницы книги собственными рисунками.

Приехав однажды на Святки, Годвин, чтобы развлечь девочку, показал ей, как пользоваться красками и кистью. Магия ярких цветов на пергаменте заворожила душу и воображение, и Эмилин с тех пор не переставала рисовать.

Девушка взялась за работу. Легкий ветерок ласкал вьющиеся локоны, рассыпавшиеся по плечам. Придерживая рукой лист, художница тоненьким концом кисти осторожно закрашивала доспехи рыцаря – они должны быть серыми, с металлическим блеском. Вырисовывать ряды крошечных кольчуг в сцене битвы оказалось утомительно, и хотелось поскорее закончить эту работу. Но девушка осталась довольна и четким рисунком, и энергичной композицией, точно передающей накал битвы.

Кристиен с Изабелью, непривычно тихие, едва дыша, из‑за плеча наблюдали за работой. Аккуратно водя тоненькой кисточкой, сестра рассказала им, что эта картинка, так же как и другие, которых накопилось на полке уже довольно много, иллюстрировала героическую французскую балладу о сэре Ги Уорвике. Она даже прочитала по‑французски немного из того, что было написано на листе. О некоторых приключениях дети уже слышали и раньше – ведь Эмилин часто читала им книги или рассказывала баллады, укладывая их спать. Да и в плохую погоду это занятие скрашивало длинные дни и вечера.

– Мне нравится, как сэр Ги дрался с драконом, – заявил Кристиен.

– Ты только и знаешь драконов да мечи, да боевых коней, – презрительно прервала его Изабель.

– Ну вот, наконец‑то я покончила с доспехами, – прервала спор детей Эмилин. – Теперь буду раскрашивать попоны. У меня две голубых краски, помогите‑ка выбрать нужную. – Она сняла с горшочков восковые крышки, и дети с любопытством заглянули внутрь.

Ультрамарин, насыщенный и яркий, делался из ляпис‑лазури, привезенной из Святой земли и поэтому очень редкой и дорогой. У Эмилин было ее совсем мало, поэтому приходилось работать экономно.

Вторая краска – индиго – имела более темный оттенок. Ее делали из растения найда. Обе сухих краски уже были смешаны со взбитым яичным белком. А чтобы получить другие цвета, особенно красный и зеленый, необходимо было добавлять к основе самые различные вещества: желток, мед, вино, пиво. Художники, с которыми работал дядя Годвин, по его словам, добавляли к некоторым красным цветам даже ушную серу, чтобы придать краске светлый жизнерадостный тон.

Дети выбрали цвет потемнее – индиго, – и Эмилин начала закрашивать плащи всадников и попоны лошадей. Кристиен и Изабель позабыли о своих раздорах и с любопытством следили за работой.

– Гаю очень понравится эта книга, – после долгого молчания произнесла Изабель.

– А как же! – улыбнувшись, согласилась Эмилин. – Я корплю над ней уже почти полгода!

Она действительно упрямо продолжала работать, несмотря на то, что брат давно в плену. Ей казалось, что отказаться от книги значило отказаться от надежды его снова увидеть.

Несколько месяцев назад с помощью дяди Год‑вина девушка купила незаконченный манускрипт и решила, поработав над ним, подарить его Гаю на Рождество. Годвин прислал пачку пергамента и легенду о Ги де Уорвике, переписанную монахом в монастырской келье. На некоторых страницах были оставлены чистые прямоугольники – в них‑то Эмилин и рисовала иллюстрации. Законченную книгу она отправит дяде, и он отдаст ее переплести в кожу с деревянной отделкой и, может быть, если позволят средства, даже с позолотой.

Закончив работать голубой краской, Эмилин положила кисточку в воду и взяла чистую, кроличью. Выбрала горшочек с киноварью, приготовленной из солей железа, позволила Изабели снять крышку и попросила Кристиена принести ракушку, чтобы создать новый оттенок.

В этот момент в дверь постучали, и тут же показалась голова Тибби.

– Пресвятая дева! – расстроенно воскликнула она.

– Что случилось, Тибби?

– Сэр Уот хотел встретиться с тобой в главном зале. Сейчас он на крепостной стене, и если поспешишь, то ты еще застанешь его там. Сюда скачут какие‑то всадники! – торопливо сообщила нянюшка.

Эмилин в панике вспомнила о рыцаре в синем плаще и почти слетела вниз по каменным ступеням. Выбежала из дома и стремительно пересекла подобие деревянного моста, связывающего двери замка с крепостной стеной. Быстрой походкой прошла девушка по широкой стене навстречу Уоту, остановившись лишь на секунду, чтобы взглянуть вниз, на дорогу.

Приближаясь к Эшборну, переливающаяся и искрящаяся в лучах заходящего солнца масса постепенно превращалась в вооруженный отряд.

– Святая дева Мария! – Эмилин чуть не задохнулась. Перегнувшись через парапет, до боли в руках упершись в грубые камни стены, она наблюдала за всадниками. Внезапно странное чувство охватило ее: реальность отступила – перед глазами стояла ожившая миниатюра из книги.

Больше сорока шлемов, блестя на солнце, качались в такт движению лошадей. Двое всадников скакали впереди, а за их спинами развевались яркие знамена. Один, на светлом коне, был одет во все черное. Прекрасные волосы его были абсолютно белы: их не прикрывал ни шлем, ни капюшон. А рядом с ним на черном жеребце скакал рыцарь в синем плаще.

Увидев его, Эмилин вздрогнула.

Отряд уже пересекал луг, мягким склоном спускавшийся к воротам замка. Из‑под копыт коней летели комья земли, выбитая трава и цветы. Знамена стали вполне различимы: на одном из них, главном, был изображен королевский крест, а на втором – родовой герб: зеленый ястреб на белом фоне.

Эмилин отвернулась и облокотилась на каменный парапет стены. Она не смогла сдержать стон; рыцарь, раненный сегодня в лесу, оказался посланцем короля.