Ограниченная эгоистичность

Данный термин обозначает важную характеристику функции полезности большинства индивидов: люди обычно озабочены (или действуют так, как если бы они были озабочены) уровнем бла­госостояния не только себя самих, но и других людей, причем не только близких, но и, при некоторых обстоятельствах, совер­шенно чужих. Поскольку такая структура переменных функций полезности с точки зрения поведенческой экономической тео­рии свойственна большинству индивидов, пренебрежение инте­ресами одного агента со стороны другого вызывает у первого усиленную негативную реакцию по отношению к нарушителю. Другими словами, люди в результате стремятся к тому, чтобы их считали честными и справедливыми, и сами готовы считать других честными и справедливыми — до тех пор, пока не столкнутся во взаимодействии с кем-то с подтверждением (или проявлением) противоположного свойства. «Как результат таких характерис­тик, агенты в поведенческих экономических моделях одновре­менно и более приятны, и (когда они не трактуются как чест­ные) более зловредны, чем агенты в неоклассической экономи­ческой теории» [Jolls, Sunstein, Thaler, 1998, p. 10].

Как и другие предпосылки поведенческого подхода (или поведенческой экономической теории), рассматриваемая пред­посылка базируется на наблюдениях и экспериментах. Так, в рам­ках экспериментального анализа поведения индивидов в процессе

досудебного разрешения конфликта был установлен эффект «стремления к равенству» (или «реактивной девальвации») [Korobkin and Guthrie, 1994], заключающийся в том, что шаги к компромиссу, предпринимаемые одной стороной, вызывали у другой стороны ответные шаги в том же направлении.

Отметим, что данная предпосылка, отвергающая подход нео­классической экономической теории, лишь частично совпадает с предпосылкой оппортунистического поведения, разделяемой неоинституциональной экономической теорией, поскольку агенты в рамках последней не предполагаются априори честными и спра­ведливыми, проявляя эти качества лишь тогда, когда это оказы­вается им выгодно.

Характеризуя поведенческий подход к экономической теории права, важно подчеркнуть, что он отличается от «классическо­го» экономического анализа права не только своими предпосыл­ками, но и, что гораздо существеннее, своими предсказаниями.

В силу ограниченности объема данного учебного пособия остановимся только на нескольких случаях существенного рас­хождения гипотез, формулируемых на основе неоклассических и «поведенческих» предпосылок. Прежде всего речь пойдет о характере и влиянии издержек, принимаемых индивидами во внимание при принятии решений о направлениях использова­ния ограниченных ресурсов.

Как отмечает вслед за неоклассической экономической тео­рией классик экономической теории права Р. Познер, «издерж­ки для экономиста — это альтернативные издержки», и «невоз­вратные (понесенные) издержки не влияют на решения относительно цен и объемов» [Posner, 1998, р. 6, 7]. Тем самым согласно тра­диционному анализу лица, принимающие решения, будут при­равнивать альтернативные издержки (издержки, обусловливаемые предшествующими возможностями, например возможностью купить некоторое имущество) к текущим, непосредственным издер­жкам (out-of-pocket costs), таким, как издержки, обусловленные действительной покупкой некоторого имущества. Кроме того, они будут игнорировать невозвратные издержки — издержки, кото­рые невозможно покрыть, например затраты на неиспользован­ные билеты.

По мнению Кристин Джоуле, Касса Санштайна и Ричарда Талера, каждое из этих утверждений представляет собой источ­ник ошибок предсказания [Jolls, Sunstein, Thaler, 1998, p. 12—13]. Уравнивание альтернативных и реальных издержек ведет к тому, что в отсутствие значительных эффектов богатства цена, по ко-

торой индивид готов продать некоторую вещь, примерно равна той цене, по которой он готов ее купить. Однако это равенство, как известно, очень часто нарушается. Так, люди, имеющие би­леты на то или иное популярное спортивное соревнование, не только не готовы купить их по рыночной цене, но не готовы также и продать по ней. В таких ситуациях, как показывают име­ющиеся оценки, цена продажи превышает цену приобретения примерно вдвое, причем масштабы совершающихся сделок делают неправдоподобным объяснение этого феномена в терминах эффекта богатства.

Точно так же традиционная предпосылка игнорирования невозвратных издержек ведет зачастую к неправильным предска­заниям. Так, театралы, игнорирующие невозвратные издержки, не должны принимать во внимание цену приобретенных ими абонементов на весь предстоящий сезон. Однако эмпирическое исследование говорит о другом: те из них, которым по случай­ной выборке были предложены абонементы со скидкой, посе­тили существенно меньше представлений, чем те, которые купи­ли их по полной цене [Arkes and Blumer, 1985]. Следовательно, невозвратные издержки имеют значение при принятии решений.

Другой важный пример касается фундаментального утверж­дения о том, что ресурсы тяготеют к наиболее эффективным способам своего использования, поскольку рынки отбрасывают любые неиспользуемые возможности производства прибыли. В комбинации с положением о том, что альтернативные и ре­ально осуществляемые издержки равны (см. выше), это утверж­дение порождает, по мнению Джоуле, Санштайна и Талера, теорему Ко уза, согласно которой, как известно, при нулевых трансакционных издержках начальное распределение прав соб­ственности не будет влиять на конечное распределение ресур­сов.

Однако достаточно аккуратное экспериментальное исследо­вание [Kahneman, Knetsch and Thaler, 1990] показало, что в условиях нулевых трансакционных издержек и отсутствия эффекта богатства различные начальные распределения прав соб­ственности на ресурсы меняют их конечное распределение. Такой результат вполне согласуется с предсказаниями последо­вателей поведенческой экономической теории, подчеркивающих различия между альтернативными и реально осуществляемыми издержками.

Объектом эксперимента были 44 студента, изучавших эконо­мическую теорию права в Корнельском университете. В первом

эксперименте половине из них были розданы купоны, имевшие определенную ценность, выражавшуюся в заданной (известной участникам эксперимента) цене, по которой они приобретались у студентов за наличные экспериментаторами по окончании игровой сессии. Для купонов был организован рынок: студен­ты, располагавшие ими, должны были продавать (и продавали) их тем, кто не располагал купонами, если предлагавшаяся цена была выше, чем та, по которой эти купоны обещали выкупить экспериментаторы. Соответственно, «бескупонные» студенты должны были покупать (и покупали) купоны, если цена устанав­ливалась ниже цены, по которой их обещали выкупить экспе­риментаторы. Данный эксперимент полностью подтвердил нео­классическую теорию: равновесная цена была в точности рав­на предсказанной, и купоны перешли к тем, кто ценил их выше всего.

Однако на той же основе был проведен и другой эксперимент, во всем идентичный первому, за исключением того, что вместо купонов половина студентов получила фирменные кофейные кружки Корнельского университета. Поведенческий анализ дает в такой ситуации результаты, отличные от стандартного анали­за. Поскольку люди не отождествляют альтернативные и реаль­ные издержки для благ, чья ценность не задана экзогенно (как это было сделано ранее для купонов), студенты, получившие такие кружки, должны быть менее склонны расставаться с ними даже при ценах, более высоких, чем цены выкупа, поскольку, продав кружки, они вовсе не гарантированно могли бы их приобрести вновь. В рамках второго эксперимента вновь был организован рынок, на котором продавались и покупались кружки. Однако, в отличие от рынка купонов, первоначальное назначение прав собственности оказало ясно выраженное воздействие на конеч­ное распределение кружек. Студенты, получившие кружки, демонстрировали четкую тенденцию не расставаться с ними. Хотя, по мнению экспериментаторов, теорема Коуза предсказывает, что половина кружек должна торговаться (поскольку в данном экс­перименте трансакционные издержки были практически нуле­выми, а наделение кружками осуществлялось случайно), факти­чески на рынке торговались только 15% кружек, причем те, кто решился продать доставшиеся им кружки, запрашивали цену, более чем вдвое превосходящую ту, которую предлагали студенты, не получившие кружек и готовые их приобрести. Важно отме­тить, что этот результат воспроизводился и в случае многократ­но повторяющихся «торговых сессий».

Подобное поведение участников эксперимента объясняется в рамках поведенческой экономической теории как частное про­явление более общего эффекта избегания утраты (loss aversion), т.е. более высоких весов, придаваемых индивидом потерям, чем приобретениям, составляющего базовый строительный блок пер­спективной теории полезности Канемана—Тверского.

В заключение данной главы приведем еще один пример раз­личий традиционного и поведенческого подходов, относящий­ся к анализу гражданского судебного процесса и непосредственно связанный с феноменом зависимости результатов сделки от на­чального распределения прав собственности.

Одним из следствий теоремы Коуза, примененной к проце­дурам гражданского судебного процесса, является следующий вывод: когда суд вынес приговор, например в форме компенси­рующего вознаграждения, стороны могут заключить сделку относительно другого результата, если он предпочтительнее для них, чем решение суда, при условии, что трансакционные из­держки заключения такого соглашения малы, а эффект богатства отсутствует. Например, если суд присуждает запретительно вы­сокое возмещение ущерба, способное привести к закрытию фир­мы, деятельность которой тем не менее вполне эффективна (прибыльна), у сторон будут стимулы к достижению договорен­ности относительно меньших объемов возмещений [Kaplow and Shavell, 1996].

С точки зрения сторонников поведенческой экономической теории, указанный вывод вызывает серьезные сомнения, так как в очерченной ситуации должен проявиться эффект обладания (endowment effect), частный случай которого — упоминавшийся выше эффект избегания утраты. При этом можно выделить как минимум две причины, по которым проявления данного эффекта будут особенно заметными в случае, когда блага, обладателем которых становится индивид, передаются ему в соответствии с судебным решением, вынесенным в результате юридического состязания между сторонами.

Во-первых, об этом говорят экспериментальные данные, сви­детельствующие, что эффект обладания выражается особенно ясно, когда индивид уверен, что заслужил или отстоял право обладания объектом [Loewenstein and Issacharoff, 1994]. Безусловно, сторона, получившая компенсацию по решению суда, будет убеж­дена, что она заслужила соответствующее вознаграждение и от­стояла его в споре с виновником.

Во-вторых, причиной меньшего числа «поправляющих» ре­шение суда сделок, чем его предсказывает традиционный эко­номической анализ права, может быть ограниченная эгоистич­ность индивидов, о которой шла речь выше. Никакая сделка невозможна без предварительного общения, а к концу судебно­го заседания стороны часто перестают общаться друг с другом, так что даже при наличии ожидаемой финансовой выгоды им может быть трудно преодолеть возникший психологический ба­рьер. Важную роль может играть также и достижение некоторо­го удовлетворения от того, что отказ от переговоров нанесет ущерб другой стороне.

Таким образом, поведенческая экономическая теория пред­сказывает, что послесудебные договоренности должны быть весь­ма редкими, даже в условиях низких трансакционных издержек, более редкими, чем это предсказывает стандартный экономиче­ский анализ. Эмпирические данные показывают, что это действи­тельно так [Farnsworth, 1998]. Ни в одном из более чем 20 случа­ев, проанализированных У. Фарнсуортом посредством интервью­ирования адвокатов сторон, не было даже попыток договориться относительно «уточнения» судебного решения, несмотря на низ­кие трансакционные издержки и потенциально значительные (для стороннего наблюдателя) возможности для взаимовыгодных соглашений.

Традиционный анализ может попытаться объяснить отсутствие послесудебных договоренностей асимметрией информации, однако ею трудно объяснить отсутствие попыток договориться.

Характерно, что собственные (так сказать, «ненаучные») объяс­нения интервьюированных адвокатов имели при этом явно по­веденческий характер. По их мнению, если люди получают су­дебное решение в свою пользу, они не хотят вести переговоры с противоположной стороной, прежде всего в силу нежелательности для выигравшего истца давать какие-либо преимущества свое­му оппоненту. Инвестировав значительные средства в судебный процесс, победитель ощущает себя как индивид, имеющий осо­бые права сохранять status quo, и он не хочет лишаться этих прав в пользу кого-либо, прежде всего своего оппонента.

Приведенные примеры (и многие другие, содержащиеся в упомянутом исследовании Джоуле, Санштайна и Талера) предо­ставляют, по нашему мнению, достаточно богатую пищу для размышления о том, как может быть трансформирован эконо­мический анализ права, исходя из идей поведенческой эко­номической теории.

Вместе с тем, все они, думается, допускают и иные интер­претации, укладывающиеся в рамки предпосылки ограниченной рациональности, разделяемой новой институциональной эконо­мической теорией, и не предполагающие радикальный разрыв с неоклассической теорией, в отличие от сторонников поведенче­ской экономики. Например, трансакционные издержки, фикси­руемые сторонним наблюдателем, могут быть действительно невелики, однако те же издержки, с точки зрения действующе­го, а точнее бездействующего, экономического агента могут быть весьма значительными, что и объясняет отказ от послесудебных переговоров, и т.п.

В любом случае критический подход к сложившемуся эко­номическому анализу права полезен — как для самого этого направления, так и для развития позитивного понимания функ­ционирования легальных институтов.

Вопросы для самопроверки

О В чем заключается некорректность критики экономического анализа права, подчеркивающей его ориентацию на эффек­тивность, а не вопросы перераспределения дохода?

О В чем заключается некорректность критики экономического анализа права, подчеркивающей его пренебрежение вопро­сами компенсаций ущерба, нанесенного жертвам правона­рушений?

О В чем заключается некорректность критики экономического анализа права, подчеркивающей его пренебрежение вопро­сами честности, справедливости и прав человека?

О Каковы направления критики тезиса о большей эффектив­ности системы общего права?

О В чем состоят основные предпосылки поведенческого под­хода к экономическому анализу права?

О Чем различаются понятия ограниченной рациональности в новой институциональной экономической теории и пове­денческой экономической теории?

О В чем заключается роль эвристик в экономическом поведе­нии, согласно поведенческой экономической теории?

О Как связаны законодательство и ограниченная сила воли, согласно поведенческой экономической теории?

Q Как соотносятся понятия оппортунизма и ограниченной эгоистичности?

О Подтверждается ли на практике тезис о том, что при при­нятии экономических решений «прошлое не имеет значе­ния»?

О Подтверждается ли в эксперименте теорема Коуза?

О В чем заключается эффект обладания и как он влияет на параметры судебного процесса?

Основные понятия главы

Поведенческий подход к экономическому анализу права

Ограниченная рациональность

Ограниченная сила воли

Ограниченная эгоистичность

Эвристика

Эффект «стремления к равенству»

Эффект избегания утраты

Эффект обладания

I лава