Часть первая. Только одна. Ну конечно! Конечно же, осталась только одна бутылка

Одна или две?

Только одна. Ну конечно! Конечно же, осталась только одна бутылка.

Или нет, погоди… Я вижу две. А может, у меня двоится в глазах?

И все‑таки там только одна…

Нет, я не настолько пьяна, и у меня не двоится в глазах. Их действительно две.

Ладно, пусть две. почему две?

О господи, они выглядят совершенно одинаково. Размер, форма, цвет и даже даты изготовления совпадают… Точно… совпадают… Да эти бутылки – близнецы! Но… но как? Каким образом одна бутылка вдруг превратилась в две?

Как это могло случиться? И главное – почему?.. Зачем?..

Это нечестно…

* * *

Эта сцена повторялась почти каждый вечер в одном из самых больших и богатых домов города, расположенном на холме над заливом. Во всяком случае, в течение последнего месяца. Диана лежала, зарывшись в подушки, на черном кожаном диване, стоящем в самом дальнем углу огромной гостиной, наедине с двумя бутылками вина. Она все пыталась понять, почему ее жизнь так неожиданно перевернулась.

Вот и сегодня, впрочем, как и каждый вечер, все то, о чем она пыталась забыть на протяжении дня, навалилось на нее, словно тяжелый камень. Тело будто бы онемело, каштановые волосы растрепались, а зеленые глаза покраснели то ли от слез, то ли от пьянства. И взгляд этих воспаленных глаз медленно переходил от двух бутылок вина на кофейном столике до фотографии матери на каминной полке и обратно.

Единственное, что отличало этот теплый майский вечер от предыдущих, было пламя, которое она специально развела в камине, чтобы сжечь два письма. И отблески огня, плясавшие на лице Дианы, еще сильнее разжигали пламя внутри нее.

Сделав последний глоток из бокала, она уронила его на пол. Собираясь с силами, чтобы дотянулся до второй бутылки. Диана мутным взглядом уставилась на опустевшую первую, которую только что прикончила.

– А знаешь, – сказала она бутылке, – ты похожа на меня: даже когда тебя опустошили, ты все равно стоишь, бесстыдно и бесшабашно, назло всем. – Диана криво усмехнулась. – Мы с тобой богини, разве нет? Никто и ничто не может опрокинуть нас.

Она перевела взгляд на вторую бутылку.

– Ну а ты, красотка? Мама говорила, что мы близнецы, но мне кажется, что ты просто ничтожество, так… иллюзия.

Диана приподнялась на подушках и, опершись о кофейный столик, потянулась к бутылке, но вместо нее взяла письмо матери, лежавшее рядом. Письмо, которое за считанные минуты превратило одну бутылку в две.

Мать вручила его Лиане месяц назад, за день до своей смерти, и велела вскрыть только после того, как она умрет.

– Здесь моя последняя воля, дорогая, и я хочу, чтобы ты пообещала исполнить се.

Лиана поинтересовалась, что именно она должна сделать. но мама не ответила. Просто смотрела на дочь своими синими глазами и ждала, пока та даст обещание. И так смотрела, что Диана не выдержала этого умоляющего взгляда и поклялась исполнить волю матери.

Услышав это. мама на мгновение преобразилась – ее бледное лицо порозовело, а глаза заблестели, как в молодости. Она взяла Диану за руку.

– Я всегда знала, дорогая, что могу положиться на тебя. Позаботься о ней. береги ее. Она ведь особенная.

– Она? Кто это – она? – Диана склонилась к матери. – О ком ты говоришь, мам?

Но се вопросы так и остались без ответа, а на следующий день мама умерла.

Когда Диана распечатала и прочитала письмо, ей показалось, что земля уходит у нее из‑ под ног. Медленно опустившись на колени, она снова и снова перечитывала письмо, чувствуя, как последние силы покидают ее…

С тех пор мало что изменилось.

И прежде чем сжечь письмо в камине, Диана напоследок еще раз прочитала его.

1 апреля

Моя дорогая Диана!

Надеюсь, с тобой все в порядке, моя девочка. Ты должна держаться. И никогда не верь, что потеряла меня. Знаю, это будет непросто, но прошу тебя… Хотя бы время от времени рассказывай, как у тебя дела. Пиши мне что‑нибудь в своем дневнике или поговори с моей фотографией…

Как только узнаешь дату своего выпуска, дай мне знать. И не прекращай, пожалуйста, гулять по вечерам. На занятия ходишь, надеюсь? Ответы на твои запросы о работе еще не пришли? Обязательно сообщи мне, когда начнешь писать свои замечательные рассказы. Кто знает, может, ты вскоре порадуешь меня и станешь писателем.

Что, собственно, мешает тебе осуществить эту мечту? Но, разумеется, решать тебе. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

Я говорю о твоем счастье, Лиана, но это письмо. возможно, станет для тебя потрясением. Прости меня, я не хотела, чтобы все так вышло, но, боюсь, у меня нет выбора. Прости…

Я, конечно, предпочла бы сказать тебе об этом лично, но даже по моему почерку, наверное, видно, что у меня просто нет сил произнести это, глядя тебе в глаза, а тем более – разъяснить все подробности. Я только надеюсь, что успею окончить это письмо.

Не знаю, с чего и начать. А даже если бы знала, то не смогла бы. Для того чтобы начать, мне придется вернуться на двадцать четыре года назад – в тот день, когда тебе исполнился годик и ты в последний раз видела своего отца.

Диана… Дело в том, что твой отец не умер, дорогая. Он ушел от нас и забрал с собой твою сестру‑близнеца Мэри.

Все эти годы ты верила, что он умер, и не испытывала той боли, которую в свое время испытываю я, росшая с сознанием того, что отец меня бросил. Я даже заказала надгробие с его именем и установила его на кладбище, куда мы с тобой ходили каждый месяц, когда жили в Нью‑Йорке. Впрочем, для нас не имело никакого значения, живой он или мертвый. Его просто не было.

А когда мы переехали в Сан‑Франциско, все осталось в прошлом. Здесь никому не известно о том, что твой отец жив, и тем более о том, что у тебя есть сестра‑близнец Мэри. Я знаю, что твой отец, который забрал ее у нас, никогда не позволит нам увидеть ее вновь. Наверное, он рассказал ей подобную историю и обо мне.

Ты, конечно, спросишь меня (и ты вправе это сделать), почему я говорю о ней только сейчас. Что ж, позволь объяснить…

Месяца полтора назад твой отец, узнав о моей болезни от одного общего друга и, видимо, желая избавиться от чувства вины, дал мой адрес Мэри. Но он ничего не сказал ей ни о тебе, ни о моей болезни.

С тех пор Мэри писала мне каждую неделю. Я получаю четыре письма, но ни на одном из них не было обратного адреса. Она писаю о том, что скоро приедет и с нетерпением ждет встречи. Но неделю назад я получаю от нее последнее письмо.

«Мама, я больше не могу без тебя. Если мы не можем быть вместе, то зачем тогда жить? Мама… я не хочу жить… Мэри. 23 марта».

Судя по прежним письмам, твоя сестра очень жизнерадостный человек, и не трудом верю, что она могла написать такое. Тем более, зная мой адрес, она всегда могла приехать сюда. Не понимаю…

Но мало того, вчера позвонил твой отец. Первый раз за двадцать четыре года. Как только я услышат его голос, то сразу поняла, что он звонит из‑за Мэри. И действительно, первыми его словами, сказанными мне почти за четверть века, били: «Ты не знаешь, где Мэри?»

Потом он рассказал, что двумя неделями раньше Мэри исчезла, оставив прощальное письмо, – ты найдешь его в том конверте, твой отец вчера переправил его факсом. Он сказал мне, что ее искали везде, где только можно, опросили всех ее друзей и знакомых, но безрезультатно. Никто не знает, где она находится.

Моя дорогая Диана, у меня остаюсь мало времени, я ничего не могу сделать, и мне страшно… Ты – моя единственная надежда. Поэтому у меня нет другого выбора, кроме как просить тебя найти свою сестру и позаботиться о ней.

Поверь, мне очень жаль, что я взваливаю на тебя такую ответственность помимо твоего горя и скорби. Но мне еще больнее от того, что я покидаю другую дочь, которая жила надеждой увидеть свою мать.

Зная, как ты любишь меня, дорогая, я нисколько не сомневаюсь, что ты сделаешь все, чтобы исполнить мою последнюю волю, но понимаю, что найти Мэри будет нелегко. Никто не знает, где она. Наша единственная надежда – это ее письма, чуть приоткрывшие дверь в тот удивительный и необычный мир, который она сама создала для себя. Мир, похожий на сказку, и в то же время такой реальный…

Уверена, что она ни с кем не делилась этой тайной, даже с отцам и ближайшими друзьями, потому у нас больше шансов найти ее, чем у других.

Я хочу, чтобы ты вошла в ее мир, отправилась по ее следам и отыскала ее. Да и кто сделает это лучше, чем сестра‑близнец?

У нас есть лишь три имени, которые Мэри упоминаю в своих письмах. Зейнеп, Сократ и название какого‑то дворца. Этого, конечно, очень мало, но, к сожалению, у нас больше ничего нет.

Письма Мэри лежат в антикварной шкатулке. Ключ найдешь в коробке с моими драгоценностями.

Диана, я так надеюсь, что вы с Мэри скоро снова будете вместе, как когда‑то внутри меня. И когда это случится, обязательно напиши мне…

Диана, девочка моя, не будем прощаться. Всегда помни, что я с тобой, ведь я так люблю тебя.

Твоя мама.

2

Лиана развернула прощальное письмо Мэри к отцу, чтобы еще раз просмотреть его, прежде чем оно превратится в дым.

17 марта

Дорогой папа!

Сегодня я насовсем ухожу из дома, и ты, наверное, спросишь, почему и зачем…

Вчера я снова, впервые за много лет, перечитала «Маленького принца» Сент‑Экзюпери, и знаешь, мне показалось, что книга сильно изменилась. Однако по‑прежнему мой самый любимый персонаж – это роза. Ну и, конечно. Лис: ведь это он научил Маленького принца, как приручить ее.

И мне кажется, я теперь пони. чаю, что значит «приручить розу».

Поэтому я ухожу.

Помнишь, в конце книги Экзюпери побуждает нас спросить себя: «Съел ли барашек розу? До или нет?» И он утверждает, что ответ на этот вопрос может все изменить.

Я тогда я спросила себя: «Украл и у меня мою розу? Да шли нет?»

Экзюпери был прав – ответ на этот вопрос может изменить все. Но я знаю, что ни один взрослый человек никогда не поймет, почему это так.

Я уезжаю, потому что мои ответ на этот вопрос – «да».

И я уезжаю, чтобы найти свою розу…

Мэри.

Диана снова повернулась к бутылкам.

– Свет‑бутылочки мои, мне всю правду расскажите… – пробормотала она. – Может, хоть вы, черт возьми, понимаете, что все это значит? Это же безумие! Уехать из‑за прочитанной книги! Из‑за розы! Что означает эта чертовщина? Найти пропавшую розу… приручить розу… Нет‑нет, мне вовсе не интересно, что символизирует роза в «Маленьком принце» и что она значит для этой девушки, – мне это абсолютно до лампочки. Я просто хочу знать, почему я, именно я должна расплачиваться за то, что какая‑то девчонка, которую я никогда не видела, ушла из дома и хочет свести счеты с жизнью?

Диана умолкла, внезапно разозлившись на себя за то, что обратилась к бутылкам, которых еще совсем недавно так презирала. С другой стороны, в доме больше никого не было и больше некому было слушать се, кроме этих злосчастных бутылок.

– Мама была права, – прошептала Диана. – Она говорила, что Мэри особенная… Еще бы! Это уж точно. Да ведь она украла у меня маму – действительно, это бесподобно!

Диана смяла письмо Мэри и швырнула его в пламя камина.

– Прости меня, мама, – прошептала она, безучастно глядя на то, как бумага превращается в пепел.

Ее разбудил звонок в дверь. Вообще‑то от с был мелодичным и негромким, но Диане показалось, что он вошел в болевшую с похмелья голову как нож.

– Мисс Лопес! Мисс Лопес! Пожалуйста, откройте дверь! – морщась от боли, крикнула Диана, но тут же вспомнила, что у мисс Лопес сегодня выходной. С трудом поднявшись с дивана, Диана пошатываясь побрела ко входной двери.

На мониторе камеры наблюдения она увидела, что незваным гостем был Габриэль, почтальон. который регулярно доставлял ей посылки. цветы и другие подарки.

Диана открыла дверь. Габриэль принес ей очередную посылку, причем коробка была такой большой, что упиралась ему в подбородок. Его коричневое лицо, коричневый комбинезон и коричневая бейсболка прекрасно гармонировали с цветом бумаги, в которую была завернута посылка.

– Добрый день, мисс, – поздоровался Габриэль. – У меня снова посылка для самой красивой девушки Сан‑Франциско. Вы случайно не знаете, не здесь ли она живет?

– Не рановато для доставки, Габриэль? – сухо спросила Диана, морщась от головной боли.

– Ага, адрес все‑таки верный. Может, со временем что‑то не так?

– А сколько сейчас?

– Уже за полдень.

– Что, правда? Кошмар какой…

Диана расписалась за посылку нечитаемой закорючкой, которая была похожа на что угодно, но только не на ее обычную подпись. Не дожидаясь привычной фразы Габриэля «увидимся, когда ваши поклонники пришлют очередной подарок», она поспешно захлопнула дверь.

Получать красиво упакованные подарки ей всегда нравилось. Это повышало настроение на целый день, но сейчас ей было все равно, что именно в коробке и кто ее прислал. Поставив коробку на пол, она побрела обратно к дивану. По пути Диана мельком взглянула на себя в зеркало и заметила пятна от вина на своей рубашке. Сразу вспомнилась мама… За последние дни Диана уже привыкла к тому, что ее мысли постоянно возвращаются к матери. Все напоминало о ней – запахи, цвета, слова, а сейчас вот эта рубашка с пятнами от вина. И сразу всплыл в памяти тот день, когда она купила ее, и последующий разговор с матерью… Это было словно вчера.

В тот день она решила пройтись по магазинам. В одном из бутиков она долго убеждала себя, что на сегодня хватит покупок, но. конечно же, все равно приобрела еще одну желтую рубашку.

Вечером, когда Диана показывала матери свои покупки, та заметила на рубашке цент гик, который Диана не потрудилась оторвать.

– Четыреста долларов, дорогая? – переспросила мама. – А ты не читала во вчерашней га‑ гете об аукционе в Париже?

– Нет, мам, а что?

– Жилет, принадлежавший Декарту, продали за двадцать пять тысяч долларов.

– Неужели? Хорошо, что нас там не было. Ты бы не смогла его купить, а я бы расстроилась из‑за этого. Но. по‑моему, моя рубашка куда симпатичнее, чем жилет Декарта, правда же?

– Хорошо, что ты не отдала за нее двадцать пять тысяч.

– Ладно, ладно. Я поняла. Ты хочешь сказать, что четыреста долларов – это вовсе и не дорого за такую рубашечку, да?

Разумеется, она прекрасно сознавала, что мать имела в виду совершенно другое, но Диане не хотелось с ней спорить, и она с чистой совестью повесила новую рубашку в гардероб к остальным.

– Что ж. в одном ты права, дорогая. Твоя рубашка, безусловно, выглядит лучше, чем жилет Декарта. Его жилет не из шелка и не из кашемира, он даже не от «Донны Каран» и не от «Армани». На барахолке за него и пяти долларов не дадут.

– И тем не менее, мам, аукционная цена оправдана, ведь его носил сам Декарт.

– Верно. Если вещь носил выдающийся человек, такой, как Декарт, это резко повышает ее цену. А ты можешь представить все это наоборот?

– В каком смысле?

– В том смысле, что предмет одежды повышает ценность человека?

Диана опустила голову. Она отлично поняла, что ей пыталась сказать мама в своей обычной неподражаемой манере: «Все, что тебе нужно, чтобы чувствовать себя особенной, – это ты сама».

– Я понимаю, мам. что ты пытаешься сказать мне, но люди хотят видеть меня одетой в самые лучшие вещи. Как только меня замечают, то сначала оглядывают с головы до ног, от прически до туфель, и только потом говорят: «Привет». Если я два дня подряд надену одно и то же, то на меня станут косо посматривать… Нравится ли мне то, что обо мне судят по внешности? Нравится ли видеть фальшивое уважение в глазах окружающих? Или знать, что они обсуждают за моей спиной мою одежду от лучших кутюрье, мои часы от Картье, мой «мазератти» и многое другое… Нет, мам, на самом деле мне это не нравится. Но ты ведь знаешь: это происходит потому, что мы знамениты и люди ожидают, что я всегда и всюду буду на высоте.

– И ты полагаешь, дорогая, что должна вести подобный образ жизни только для того, чтобы оправдать их ожидания?

– А как еще? Мы ведь не в джунглях. – Она игриво улыбнулась. – И признай, мама, что имя «Диана Стюарт» уже стало брендом, торговой маркой. Как я могу разочаровать моих обожателей, осыпающих меня бесконечными подарками и цветами?..

…Однако пять месяцев спустя, с тех пор как врач вынес свой вердикт, многое изменилось в жизни Дианы.

– Мы ничем не сможем помочь твоей маме, – сказал тогда доктор.

Аптечка лежала в буфете в кухне, а кухня была далеко. С каждым днем дом словно рос: расстояния от гостиной до кухни, от кухни до спальни, от спальни до ванной становились все больше и больше. Уже месяц она не спускалась в цокольный этаж к бассейну и не поднималась наверх, на террасу и в арт‑студию, поэтому понятия не имела, стали они больше или нет. Да и желания узнать это не возникало.

Добравшись до кухни, Диана налила себе стакан воды и выпила его залпом. Потом второй. И только в третьем растворила две таблетки аспирина, прежде чем выпить его.

И снова долгий путь к дивану в гостиной. Она еле плелась обратно, когда зазвонил сотовый. Раз, другой, третий… После седьмого звонка Диана все‑таки решила ответить.

– С днем рождения! С днем рождения! С днем… – раздался восторженный мужской голос.

Диана тут же отключила связь и швырнула сотовый на стол.

Это что, правда?!

Неужели сегодня действительно се день рождения? Ведь кто‑то другой должен был сказать ей об этом, кто‑то другой должен был поздравить ее первым!

Раньше она всегда считала дни до этого праздника, заранее готовилась к нему и даже составляла список тех, кто будет поздравлять ее и в каком порядке они это сделают. И первой в списке всегда была мама.

Это будет первый день рождения без нее. Первый из всех…

На глаза сразу навернулись слезы. Диана медленно зашла в свой кабинет и достала свой дневник из ящика письменного стола. Усевшись прямо на под, она открыла его и начала писать:

Моя дорогая мамочка!

Ты сказала, что всегда будешь со мной. Ест это правда. то почему мне тебя так не хватает?

Я сейчас вспомнила, что сегодня мой день рождения… Мамочка! Где же ты?

Прости меня, дорогая, что долго не писаю тебе, но сегодня я впервые открыт дневник с тех пор, как ты ушла от меня…

Нет‑нет, я не рассердилась на тебя за прощальное письмо… Разве что совсем чуть‑чуть, когда начат читать его. но ненадолго. Понимаю, у тебя были причины держать это в тайне от меня. но… Извини, мам, я не искала Мэри. Никогда не прошу ей, что ты провела последние дни в волнениях и страхе за нее. Веришь, я даже не читаю ее письма тебе! Может, она уже давно умерла… Извини, мама…

И знаешь, что больнее всего? Мне кажется, из‑ за того, что я не выполнит обещание, ты уходишь все дальше от меня, и я не могу удержать тебя в своем сердце. И хотя все вокруг напоминает о тебе, от этого становится только хуже. Я не могу вспомнить тебя спокойной и умиротворенной. Если бы она не появилась со своими письмами, все было бы не так.

Да, кстати, тот человек – ее отец – мне тоже абсолютно безразличен. Думаю, у тебя были все основания считать, что дуля нас обеих не имеет значения – жив он или нет.

И все же позволь мне ответить на твои вопросы, мама.

Сегодня последний день учебы в шкале, и я по‑ прежнему в первой тройке выпускников. Церемония состоится девятнадцатого мая в пять часов. Ты даже не представляешь, как мне хочется, чтобы ты была там…

Если честно, то я уже не хожу гулять по вечерам, но не беспокойся, я снова начну, как только пройдет эта усталость… Что касается работы, то у меня уже есть предложения от двух очень солидных юридических фирм. Ответ им нужно дать до конца месяца, но я еще не решила, какую из них выбрать. Ты, конечно же, посоветовала бы мне отказать обеим и стать писателем. Поверь. мне тоже хотелось бы поступить именно так, но, мама, мы обе знаем, что мои рассказы нравятся только тебе. Остальные от них не в восторге.

Дело в том, что я всегда хотела стать писателем только благодаря тем чудесный историям и скалкам, которые ты рассказывала мне в детстве. Именно они придавали смысл моей жизни. Но ты ушла. И они ушли вместе с тобой. Ты больше ничего не расскажешь мне, а если я напишу книгу, ты никогда не прочтешь ее. Никогда не скажешь: «Боже, это прекрасно, Диана…»

Вот и все новости, мам. Надеюсь, так или иначе, но ты знаешь, что у меня все в порядке.

Еще несколько секунд Диана невидящими глазами смотрела в дневник. На мгновение она почувствовала, что мама ждет весточки от нее. Но это же бред! Мертвые не могут читать адресованные им письма и не могут знать, все ли хорошо с их дочерями.

Она закрыла дневник и подошла к серебряной рамке, которую мама специально заказала, чтобы подарить ей на день рождения. За месяц до смерти она вручила дочери эту рамку, украшенную четырьмя искусно вырезанными черными розами, с надписью «С днем рождения, доченька». Диана тогда все сразу поняла и не стала напоминать, что до дня рождения еще два месяца.

Она коснулась пальцами черных роз и вслух прочитала стихи матери, написанные на серебре:

Это не то, что ты думаешь,

Ты не теряешь меня.

С тобой говорю отовсюду.

Буду я рядом всегда.

Слеза скатилась по щеке Дианы. – Нет, мам, это не так, – беззвучно прошептала она. – Я потеряла тебя. И ты больше не говоришь со мной.

Диана наклонилась над посылкой, чтобы открыть ее, где‑то в глубине души надеясь, что ее прислала мама. Как ни странно, но даже яркая подарочная упаковка не вызвала у нее праздничного настроения.

Внутри лежали хрустальная бутылка шампанского в форме сердца, открытка с поздравлением и любовное письмо без подписи. Прежде чем она выбросила все это в мусорную корзину, во входную дверь снова позвонили. Похоже, сегодня ее не оставят в покое.

На мониторе камеры она увидела, что незваными гостями на этот раз оказались се подруги Изабель и Андреа. Впрочем, они были из тех «подруг», которых интересовали только се прически, во что она одета и насколько сейчас популярна. А что она собой представляет на самом деле, их мало волновало.

Но Диана понимала, что именно благодаря таким подружкам и друзьям как Изабель и Андреа, она и чувствует всеобщее восхищение и обожание. Именно благодаря им она ощущала себя особенной, именно благодаря им она стала «той самой Дианой». И теперь, когда они явились к ней, она не могла просить их зайти позже или крикнуть им, что никого не хочет видеть. Поэтому она открыла дверь.

С днем рожденья тебя!

С днем рожденья тебя!

С днем рожденья, богиня!

С днем рожденья тебя!

Правда, энтузиазм подруг несколько увял, когда они заметили, как выглядит Диана.

– Господи, что с тобой, Ди? – спросила шокированная Изабель.

– Сколько раз говорила тебе: не смешивай разные напитки, – тут же сердито добавила Андреа. И. не пожелав больше стоять на пороге, она схватила подруг за руки и потащила по ступенькам наверх, на террасу, по пути забрасывая Диану вопросами: – Разве мы сегодня не празднуем, Ди? А почему тебя не было на занятиях? Что будем делать, ты уже придумала?

Едва они (лупили на террасу, Изабель провела пальцем по пыльной мебели.

– Все ясно, мисс Стюарт. Эта пыль доказывает, что хоть весь город и у ваших ног, вы перестали любоваться им. Что скажешь, Андреа?

– Скажу, что ты абсолютно права.

– Ну так что, Ди? – Изабель снова повернулась к Диане. – Ты не ответила на вопрос Андреа. Какие у нас планы на сегодня?

– Нет никаких планов. Ничего не хочется.

– Что?!

– Не хотелось бы вас разочаровывать, но я очень поздно вчера легла, и голова просто раскалывается.

– Но ведь сегодня твой день рождения!

– Мне правда не до этою, подружки.

– Да что с тобой происходит. Диана? – Изабель внимательно посмотрела на нес. – Ведь раньше ты всех поднимала и увлекала в движение, а теперь тебя вообще не видно. Мы знаем, через что ты прошла, и все понимаем это. Но неужели ты думаешь, что тебе станет лете, если ты закроешься от мира в своем доме? Думаешь, этого бы хотела твоя мама? Возьми себя в руки, Ли. Ты ведь сильная девочка.

– Нет.

Почему «нет»?

– Я слабая.

– Нет! Ты не можешь быть слабой. У тебя еще все впереди все твои мечты сбудутся. Но если ты будешь вести себя…

– Какие мечты? – бесцветным голосом переспросила Диана.

– А разве ты не мечтала стать преуспевающим юристом?

Лиана только тяжело вздохнула и впервые подняла взгляд на Изабель, а потом на Андреа. Похоже, они действительно не понимали.

– Я никогда не мечтала стать юристом, Изабель.

– Не мечтала?

– Я всегда мечтала стать писателем.

– Ах, ты об этом…

– Да ладно тебе, Ди, – вмешалась Андреа. – Мы ведь больше не дети. Когда я была маленькой, то хотела стать певицей, но когда подросла. поняла, что голос у меня как у вороны.

Но ни беспокойство на липе Андреа, ни се неискренние попытки посмеяться над собой не скрыли от Дианы того, что та на самом деле имела в виду.

– Не переживай. Андреа, – равнодушно бросила Диана. – Я уже знаю, что пишу как ворона.

– Я не это имела в виду, Ди, просто…

– Ладно, девочки, хватит спорить, – снова вмешалась Изабель. – Гак что мы творим сегодня вечером?

Диана и Андреа промолчали.

– Ди, сейчас нам все равно нужно идти на примерку платьев для выпускного, но мы зайдем и гобой часам к восьми. И будь, пожалуйста, готова, чтобы мы не теряли время зря. Отвезем тебя в «Олимпию» или в «Да Марио» А как насчет «Пуланы»? Ты же знаешь – несколько звонков, и вся наша старая компания соберется гам, где ты скажешь. Как тебе мой план?

– Я «за»! – тут же поддержала ее Андреа.

– Нет. девчонки, спасибо зато, что пришли, но… сегодня я хочу побыть одна.

Когда Изабель и Андреа ушли. Диана еще немного постояла на террасе, думая о том. как мало се знают подруги. А ведь сколько лет дружат. вместе развлекаются, делятся проблемами и секретами… И при этом они даже не догадываются. о чем она всегда мечтала… А впрочем, какая разница, понимает ли кто‑то мечту, от которой она сама отказалась!

Диана вспомнила, как мама спрашивала в прощальном письме: «Что, собственно, мешает тебе осуществить свою мечту?» Диана знала: проживи она хоть тысячу жизней, в каждой из них она хотела бы быть писателем. Она выбрала юриспруденцию лишь потому, что ясно представляла себе то, что ожидает обычного, посредственного писателя. Начать хотя бы с того, что нее друзья и знакомые просто не поймут, зачем она потратила столько лет на учебу, но, разумеется, будут вежливо говорить, что она выбрала интереснейшую профессию. Однако втайне все будут разочарованы, и скоро, очень скоро, она станет предметом сплетен и слухов. Люди будут шептаться о том, что наследница международной сети отелей, в том числе одного из самых престижных отелей Сан‑Франциско, пресловутая Диана Стюарт, кумир молодежи этого города, девушка, которой восхищались все и каждый, закончила тем, что стала писательницей, чьи книги никто не читает. Те. кто всегда мечтали оказаться на се месте, будут сожалеть о том, что она испортила себе жизнь.

Диана никому никогда не говорила, что выбрала карьеру юриста (разумеется, со всеобщего одобрения окружающих) только для того, чтобы не пойти по такому пути. Поэтому, возможно. она сама виновата в том. что друзья так мало знают о ней. Но ведь сколько раз она пыталась поделиться с ними своими мечтами! А они всегда осуждали се за это, словно знали, что именно для нее будет лучше, и давали массу советов по поводу того, о чем мечтать и даже что чувствовать. Они никогда и не пытались понять ее.

Как же она останется одна в этом мире, где никто не понимает ее?

Чтобы немного успокоиться, Диана решила пойти прогуляться в городском парке, как они часто это делали с мамой.

Людей в парке было немного, но Диана все равно старалась держаться в стороне от них и шла вдоль берега.

Господи, сколько же раз они гуляли здесь с мамой! И что бы она только не отдала за еще одну прогулку вместе! Господи… только одну…

В таких раздумьях она медленно бродила но парку еще с четверть часа, а когда впереди показались паруса яхт в открытом море, повернула обратно к дому. Обычно Диана, гуляя в одиночестве, возвращалась коротким путем, срезая дорогу через парк. Ей нравилось разглядывать необычных людей, встречавшихся ей на пути. Людей, чьи волосы были выкрашены во все цвета радуги, с пирсингом в самых немыслимых местах, людей, у которых уже не оставалось места на геле для еще одной татуировки.

И, как обычно, на аллее толпилось множество музыкантов, художников, татуировщиков, попрошаек и прочих персонажей, характерных для подобных мест.

– Эй, маленькая леди! – услышала она густой бас, когда проходила мимо попрошаек.

Лиана украдкой огляделась, не знай, обращаются ли к ней или к кому‑то другому, но вокруг не было больше человека, которого могли так назвать. И тут же заметила старого бродягу, уставившегося на нее.

– Привет, маленькая леди, – снова сказал он.

Она и раньше видела этого старика с курчавыми седыми волосами, обычно сидевшего здесь со скрещенными ногами на соломенной циновке. От остальных попрошаек его отличало то, что он никогда не беспокоил прохожих, хотя и постоянно словно бы искал кого‑то в толпе своими маленькими черными глазами. Кроме того, рядом с его циновкой стояла табличка: «Предсказание судьбы – 4 доллара».

Диана была удивлена. Она не единожды проходила мимо этого человека, и он ни разу не окликнул ее.

– Вы ко мне обращаетесь? – неуверенно спросила она.

– Ты ищешь ее?

– Кого вы имеете в виду? – даже растерялась Диана.

– Ее.

– Кого?!

– Если не знаешь, то откуда узнал я?

– Что узнали?

– О ней.

Диана покачала головой и вздохнула. Не было смысла продолжать странный разговор. Может. он просто ждал, над кем бы ему подшутить, а возможно, испытывал на ней новый способ привлечь внимание очередного клиента. Как бы то ни было, Диана решила, что надо побыстрее уносить от него ноги, но едва она повернулась, чтобы уйти, он снова заговорил.

– Иди сюда, маленькая леди. Я предскажу тебе судьбу бесплатно. Может, твоя удача подскажет тебе, где она.

– Не знаю, о ком вы говорите, да и не хочу знать.

Но в этот момент он бросил нечто похожее на горстку пепла в стакан волы, стоявший перед ним, и вгляделся в посеревшую воду.

– Вот это да! Что я вижу! Она похожа на тебя. Просто вылитая ты!

Диана замерла.

– Кто… похож на меня? – с трудом произнесла она.

– Вот так‑то лучше, маленькая леди. Иди сюда, присядь.

Диана подчинилась, словно робот.

Старик окунул палец в воду, провел им по лицу Дианы и, не дожидаясь се возмущённого возгласа, заговорил:

– Ищешь ты ее или нет, но она твоя копия. Тот же возраст, та же внешность, тот же рост.

У Дианы мурашки побежали по спиче. Она не знала, что делать и что сказать. Но ведь должно же быть объяснение всему этому! Ведь предсказать будущее невозможно. И мысли читать еще никто не умеет. Не может этот человек говорить о Мэри.

И чтобы доказать себе, что он шарлатан, Диана спросила:

– И где же она?

– Недалеко.

– А точнее?..

Старик взял ее руку и вылил на ладонь немного воды из стакана. С минуту он разглядывал эту воду.

– Она приехала издалека и теперь находится близко. Скоро она снова уедет далеко, но опять вернется.

Он умолк и уставился куда‑то на другую сторону аллеи. Диана обернулась и увидела там уличного художника, смотревшего па них. Заметнее взгляд, он тут же уткнулся в свой мольберт, а Диана снова повернулась к попрошайке.

– Та. что так похожа на тебя, однажды встретится с этим художником.

Диана вскочила. Не надо было подсаживаться к этому бродяге. Несомненно, он просто смеется над ней. Как она раньше не сообразила, когда только увидела эту хитрую физиономию!

Диана быстро пошла прочь, а попрошайка крикнул ей вслед:

– Прочитай! Открой то, что написано, и прочитай!

«Открой и прочитай!» Эти слова, словно предательская стрела, вонзились в спину убегающей Диане.

Это что? Тоже совпадение? Неужели он говорит о письмах Мэри, которые она так и не прочитала? В голове все смешалось, но Диана на этот раз даже не оглянулась.

Как ей ни хотелось побыстрее попасть домой и оставить весь этот бред за дверью, она невольно замедлила шаг, проходя мимо того самого уличного художника. Когда он встал, чтобы окинуть взглядом свое творение, она успела рассмотреть его. Наверное, на пару лет старше нее, высокий, загорелый, хорошо сложен, с нечесаными каштановыми кудрями. Одет в футболку, джинсы с дырками на коленях и сандалии, такие старые, что угадать их цвет уже невозможно.

На железной изгороди, окружавшей ближайшую пальму, были развешаны его работы, которые он хотел продать. Все они были похожи – небо, море, чайки. И цена была одинаковая – семьдесят пять долларов. И пусть краски казались блеклыми, сами работы привлекали внимание.

Заметив, что Диана смотрит то на него, то на картины, художник поднял на нее большие зеленые глаза.

– Интересуетесь?

– Просто смотрю.

– А вы можете увидеть?

– Что вы сказали?

– Вам нравятся эти картины?

– Мне нравится палитра.

Он промолчал.

Диана, которая ожидала услышать хотя бы «спасибо» в ответ на свой комплимент, несколько смутилась.

– Что ж… До свидания.

Художник махнул ей рукой и снова вернулся к своей работе, больше не обращая на нее внимания.

Диане, в общем‑то, были безразличны манеры уличных художников. Во всяком случае, сегодня. Но все же она не могла не заметить его грубость, и он показался ей неприятным типом.

Только легкий дымок да слабый запах гари остались от бабочки, летавшей по комнате вокруг лампы. Глядя на тающий дымок, Диана думала о том, что заставляет бабочек лететь на свет.

Возможно, инстинкты подсказывали им избегать темноты? Нежелание оставаться во тьме, окружающей их? Словно протест против неизвестности. Бабочки предпочитали сгореть, чем всю жизнь летать в темноте.

Вероятно, ей стоило прочесть письма Мэри и сгореть, словно бабочка? А вдруг это и есть выход из той тьмы, в которую она сама себя ввергла, не исполнив последнюю волю матери? А если так, то стоит ли бросаться в неизвестность, рискуя сгореть, как бабочка?

Диана уже сама не знала, что думать. Она не знала, почему оказалась в темноте и кто в этом виноват… Она сама, потому что не выполнила просьбу матери? Или мама, взвалившая на ее плечи эту тяжелую ношу? Ее отец, разделивший семью надвое? А может, вина лежит на Мэри, посылавшей такие письма маме… Или виноват сам Господь, который забрал у нее маму. Может, виноваты все… а может, и никто.

Она еще не знала ответов на эти вопросы, но снова почувствовала себя живой, будто события, происходившие независимо от нее, определили ход ее мыслей, чувств и поступков, как если бы се дальнейшая жизнь была уже предрешена в каком‑то неизвестном месте…

Может, это судьба?

А значит, странные слова попрошайки, никогда раньше не заговаривавшего с ней. тоже знак судьбы? Если она сейчас прочитает письма Мэри – будет ли это актом ее собственной воли или же все предопределено, и она просто подчинится судьбе, влекущей ее в неизвестность? Или это одно и то же? Ответов у нее не было, но одно Лиана знала точно – она уважала этого мотылька.

Девушка вскочила и решительно направилась в комнату матери. Взяв ключ от антикварной шкатулки, она открыла ее и. «хватив письма Мэри, вернулась в гостиную.

Сев на пол и прислонившись спиной к креслу, она размотала ткань, в которую были завернуты письма, и обнаружила три больших конверта и один маленький, все разного цвета. В маленьком конверте лежало последнее послание Мэри к матери. Большие конверты были пронумерованы рукой матери в том порядке, в каком она их получила.

Конверты были соответственно красного, зеленого, белого и серебристого цветов. Диана заметила, что на трех больших конвертах стоит штемпель Нью‑Йорка, а на последнем – Сан‑Франциско.

Значит, Мэри приезжала в Сан‑Франциско? Диана тут же вспомнила слова попрошайки: *Она приехала издалека… она недалеко…».

Но если Мэри была в Сан‑Франциско, то почему не зашла повидаться с мамой? А может, она еще здесь? И где она жила с отцом все это время? В Нью‑Йорке?

Задавая себе эти непростые вопросы, она заметила, что маленький серебристый конверт пуст. Куда же делось письмо? Это еще больше запугало се.

В надежде найти разгадку она быстро просмотрела все письма, но потом отложила их в сторону, взяла первое и принялась читать снова, но уже внимательно.