ГЛАВА 33. Ник покинул участок. Пока он ехал, видеозапись не выходила у него из головы

Ник покинул участок. Пока он ехал, видеозапись не выходила у него из головы. Сейчас, когда он не смотрел на эти образы, ему почти удалось убедить себя, что всего этого не было на самом деле. Но он видел все своими глазами. С поразительной, леденящей отчетливостью. Этот сукин сын побывал в его доме. Наверняка ведь побывал – как иначе он достал эту фотографию? Разве только…

У него дома была Равин и могла взять фотографию. Да еще вся эта история с сумасшедшим… Могла ли Равин?… Нет. Она бы этого не сделала. Конечно, не сделала бы. Но что в действительности Ник о ней знал? Кроме своей неконтролируемой и растущей день ото дня страсти к ней, что он фактически знал?

Глубоко задумавшись, Ник не расслышал звука сирен. Как только он свернул на улицу, где находился его офис, то сразу же увидел машины "скорой помощи". Ник не смог подъехать к зданию ближе, чем на десять метров, поэтому вышел из машины и вместе с другими зеваками стал вглядываться в дымящиеся руины. Болезненное, щемящее чувство сдавило его грудь. Это был его офис.

Он протиснулся сквозь толпу, но один из пожарных остановил его.

– Эй, приятель, тебе нужно уйти отсюда, – сказал он.

– Это мой офис. Что, черт возьми, здесь произошло? Пожарный посмотрел на Ника с интересом, смешанным с сочувствием.

– Пойдем со мной.

Он подвел Ника к начальнику пожарной дружины Рику Фурлану. Ник с ним когда‑то работал, поэтому машинально протянул ему руку, отвечая на приветствие.

– Я сожалею, Лазитер. Дела плохи.

– Просто скажи мне, что случилось?

– Был взрыв. Мы еще не выяснили всех деталей. Можем сказать только вот что: в здании в это время находился один человек. Правильно?

Марвин. Господи! Ник кивнул.

Подбежал один из пожарных, его лицо было перепачкано.

– Шеф, мы не можем справиться с огнем и с толпой.

Фурлан провел рукой по лицу, вытирая сажу и пот. Он внимательно осмотрелся вокруг и снова взглянул на подчиненного.

– Сделайте радиус шире и усильте оцепление. Я сейчас буду.

Молодой человек кивнул и ушел, а Фурлан повернулся к Нику.

– Его забрали в больницу. Он был еще жив, но выглядел очень плохо.

Ник уже не слушал. Он повернулся и начал пробираться сквозь толпу, затем сел в машину и поехал в больницу. На душе у него было тяжело. Он знал, что почувствует, когда войдет в больницу. Его действия были, как фрагменты слайд‑шоу: он спросил в регистратуре о Марвине, нажал кнопку лифта, вошел в отделение интенсивной терапии.

Медсестра в регистратуре остановила его.

– Чем я могу вам помочь?

– Моего… друга привезли сюда. Мне нужно его увидеть.

Тошнота уже подступала к горлу. Темные круги расплывались перед глазами, но он не мог сейчас потерять сознание. Ник назвал женщине имя пациента – Марвин. Уголки ее рта опустились, что было явным признаком сочувствия. А это дурной знак, черт побери.

Она указала на холл.

– Палата четыреста восемнадцать.

Ник побежал по коридору. Перед палатой Марвина он глубоко вздохнул, толкнул дверь и вошел. Тошнота с новой силой подступила к горлу.

В палате было так много оборудования, что она напоминала сцену из фильма "Звездные войны". Марвин лежал на кровати, вернее, Ник предположил, что это был Марвин, поскольку человек был весь перебинтован и невозможно было рассмотреть черты его лица. Хорошенькая медсестра в белом халатике стояла рядом с кроватью, возясь с трубками, которые тянулись от Марвина, как щупальца осьминога. Она повернулась и улыбнулась Нику. У нее была гладкая смуглая кожа и большие карие глаза.

– Вы родственник? – спросила она.

Ник покачал головой.

– Друг. Как он?

– Держится. Раны очень серьезные, но ему вообще повезло, что он остался жив после всего случившегося.

Ник кивнул и стал по другую сторону кровати. Рука Марвина была туго перевязана, но Ник сжал кончики пальцев, которые выглядывали из‑под белой повязки. Он пристально смотрел на Марвина, вспоминая, как тот все время его раздражал, как хотелось избавиться от него. Сейчас Ник многое отдал бы, чтобы прозвучал один из его по‑детски глупых и раздражающих комментариев или снова раздались его мольбы взять его в это дело. Последний раз, когда они разговаривали, Ник ругал Марвина за глупый трюк с Мозесом.

– Прости, дружище. Я просто пытался защитить тебя, – проговорил он хриплым голосом, чувствуя, что сейчас расплачется.

Услышав какой‑то шорох у двери, Ник оглянулся и увидел женскую копию Марвина, входившую в комнату. Девушка была худенькой, с такими же непослушными волосами. Затем он вспомнил, что у Марвина была сестра. Должно быть, это она.

Ник отпустил руку Марвина и подошел к ней.

– Привет. Я Ник Лазитер. Девушка кивнула.

– Я знаю. Он все время говорил о вас. А я его сестра Рамона. – Ее глаза наполнились слезами, когда она посмотрела на неподвижное тело брата. – Что все‑таки произошло? Мне, конечно, сказали, что был какой‑то взрыв, но как? Как это случилось?

– Я точно не знаю, – признался Ник. – Сейчас как раз идет расследование.

Рамона кивнула, и слезы покатились из ее глаз. Она протянула руки, и Ник, поколебавшись секунду, неловко ее обнял. Она крепко прижалась к нему и похлопала по плечу, а потом направилась в сторону брата.

Ник все еще боролся с приступом тошноты. Хотя этот случай был не похож на другие, он нутром чувствовал причастность Железного Дровосека. Этот маньяк искалечил, может даже убил Марвина. Зверски расправился с Сориной. Чуть не лишил жизни Равин. Этот сукин сын заходил все дальше в своих преступлениях.

Мобильный телефон Ника остался в машине, и он увидел пропущенный звонок. От Фила. Ник перезвонил.

– У меня еще ничего нет, – сказал он Филу. – Но я гарантирую тебе, что скоро будет.

– Зачем ты сейчас это говоришь? – спросил Фил. – Последнее время ты не был уверен. Почему сейчас?

– Потому. – Ник начал заводить машину, держа руль одной рукой, а телефон другой. – Потому что я вернулся. Он слишком напакостил мне. Этот тип просто озверел.

Равин открыла дверь. На крыльце стояла ее бабушка.

– Да? – произнесла Равин, не приглашая женщину войти.

Старушка улыбнулась.

– Я только хотела снова тебя увидеть, узнать, как твои дела.

– У меня все хорошо, – сказала Равин.

– Можно мне войти?

Девушка заколебалась, но потом отступила в сторону.

– Проходите. Присаживайтесь.

Бабушка опустилась на диван в гостиной и нервно улыбнулась.

– Ты такая красивая. Ты стала восхитительной девушкой.

Равин не обратила внимания на ее слова.

– Чем могу помочь?

– Я просто хотела узнать, как ты живешь здесь одна. Ты уже вернулась на работу в магазин?

– Откуда вы знаете о магазине?

Старушка пожала плечами.

– Я многое знаю о тебе, дорогая. Ты и твоя сестра более двадцати лет были для меня смыслом жизни. Просто я жила отдельно. – Слезы выступили у нее на глазах, и женщина отвела взгляд. – Мне хотелось бы вернуться до того, как Сорина…

– Я не уверена, что это была бы хорошая мысль. Сорина была впечатлительной. Ваше появление в ее жизни и рассказы о нашем отце могли бы опечалить ее.

– Все имеют право знать о своем прошлом. – Старушка сложила руки на коленях. – А ты знаешь о своем прошлом? Почему ты так тяжело дышишь?

Равин действительно задыхалась. Откуда этой женщине столько известно? Равин сжалась от недоброго предчувствия, и ей стало ясно, что она не хочет больше ничего слышать.

– Вам лучше уйти.

– Я не собиралась тебя пугать. Просто я хочу, чтобы ты поняла, почему так себя чувствуешь. Это все из‑за твоей прошлой жизни.

Равин не сомневалась в том, что жила раньше, не сомневалась, что у нее было много жизней. Это было учение ее общины. Но она не знала подробностей и не была уверена, что хотела бы их узнать. Однако ее бабушка настаивала, несмотря ни на что.

– Ты была повешена по обвинению в колдовстве. Вот откуда у тебя этот сильный страх. Во время процесса ты не выказала никаких эмоций, не раскаялась. Это только убедило судей в твоей виновности. Отказ поддаться своим эмоциям частично и привел к твоей гибели. Даже сейчас ты все еще стараешься не показывать своих чувств.

– Ради бога, я же скорблю по Сорине!

Старушка кивнула.

– Это легко. Она была твоей сестрой, и теперь ее нет. Ты должна научиться проявлять свои чувства к тому, кто сможет ответить тебе взаимностью или, наоборот, отвергнет тебя. Ты должна научиться проявлять настоящие эмоции. Дерзкие эмоции.

Равин посмотрела в окно. За прозрачными темно‑красными шторами светила луна. Пытаясь сохранять спокойствие в голосе, она сказала:

– Я и без этого прекрасно жила столько времени.

– Неужели? А может, ты была лишена того, о чем даже не догадываешься?

Равин снова посмотрела на бабушку и пожала плечами.

– Если я не знаю, что потеряла, тогда, думаю, это не имеет значения, не так ли?

На лице женщины появилась улыбка, и Равин поняла, что та сочувствует ей.

– Перед тем как тебя повесили, ты была влюблена. Но ты бы не призналась ему в этом. Он собирался на битву и сказал, что любит тебя. Но ты так и не сказала ему того же. Он ушел и больше не вернулся. Те, кто был вместе с ним, говорили, что он был расстроен и именно поэтому погиб. Он не смог сосредоточиться. В нем не было ни огня, ни силы. Когда ты услышала эту новость, то сходила с ума от чувства вины. Ты разжигала огонь и с помощью своих чар заставляла его бушевать, вызывая разрушения. Тогда все узнали, что ты была ведьмой, и повесили тебя.

Равин задрожала. Проблески прошлого, о котором поведала бабушка, промелькнули у нее в голове.

– Я помню, – прошептала она.

Ей стало трудно дышать.

– Не сопротивляйся эмоциям, иначе потеряешь то, что тебе дорого. Не повторяй своей ошибки! – умоляла старушка.

Девушка какое‑то время молчала, не в силах произнести ни слова из‑за приступа удушья.

– Не буду, – наконец выдавила она. – Я знаю, что делаю.

– Ты уверена? – спросила бабушка.

– Конечно! Кроме того, Ник не собирается на битву, и я его не люблю.

– Ник? – Взгляд бабушки пронзил Равин насквозь. – Разве я сказала что‑нибудь о Нике?

Она не ответила, и старушка встала.

– Ты очень сильная, намного сильнее меня или своей матери. У тебя все будет хорошо. Но ты должна попытаться вспомнить свою прошлую жизнь. Я не могу тебе всего рассказать, кое‑что ты должна вспомнить сама.

– Я не хочу вспоминать! – выпалила Равин.

– Но знание – сила, моя дорогая. Даже если это, может быть, трудно и больно думать о таких ужасных вещах, иногда, столкнувшись с ними, мы приобретаем необходимую силу. Иногда мы подвергаемся испытанию, а силы можно почерпнуть в нашем прошлом. И никогда не надо недооценивать силу любви. Она сама по себе могущественна, и с ее помощью можно творить чудеса. Однажды ты в это поверишь. Ты убедишься в этом.

– Вы так думаете? – Брови Равин скептически приподнялись.

– Нет, моя дорогая. Я знаю.

Бабушка поднялась, больше ничего не сказав. Она направилась к двери, и Равин пошла проводить ее. На крыльце женщина обернулась.

– Надеюсь, что когда‑нибудь ты сможешь меня простить. Надеюсь также, что однажды мы сможем стать одной семьей.

Равин так задумалась над ее словами, что не услышала, как подъехала машина. Неожиданно на крыльце появился Ник.

– Ник? – сказала она, смутившись.

– Нам надо поговорить.

Кивнув, Равин взглянула на бабушку, не зная, как их представить.

– Это…

– Надин. – Старушка протянула худую, изуродованную артритом руку. – Я соседка Равин.

– Ник Лазитер.

Они пожали друг другу руки, и Надин многозначительно улыбнулась внучке. Затем она спустилась по ступенькам и исчезла в темноте.

Равин пригласила Ника войти, а сама неосознанно поднесла руку к горлу, размышляя над тем, что открыла ей бабушка. Ее всегда интересовало, всегда хотелось узнать, что означало это ощущение. А теперь она знала. Но чего же она не помнила? С чем она не сталкивалась? Было ли это так уж важно?

Ник подождал, пока Равин закроет дверь. Она повернулась и посмотрела на него выжидающе. Пытаясь контролировать эмоции, он взял ее за руки и притянул к себе настолько, что просто уткнулся в ее лицо.

– Скажи мне правду, – потребовал он.

Гнев промелькнул в ее глазах, и она попыталась вырваться из его объятий.

– Отпусти меня!

– Нет, пока ты не расскажешь все начистоту.

Равин перестала вырываться, но все еще кипела от ярости.

– О чем?

– О своем парне, о фотографии. Скажи мне, блин, наконец, что ты сделала?

Ее пристальный взгляд изучал его, и вдруг, ожидая ее ответа в тишине комнаты, Ник услышал сильные удары своего сердца. Несмотря на подозрения, несмотря на проблемы с Марвином он снова это почувствовал: страсть, сильное желание или еще что‑то, раздирающее его тело всякий раз, когда Равин была рядом. Все его конечности напряглись от желания прикоснуться к этой девушке, овладеть ею, снова ощутить вкус ее мягких губ.

– Отпусти меня, – потребовала она. – И тогда я отвечу на твои дурацкие вопросы. Но убери от меня свои руки.

Ник отпустил ее и сделал шаг назад, сжимая руки в карманах, чтобы не прикасаться к ней.

– У меня нет парня, – сообщила она ему. – Если ты говоришь о Кейни, то это было очень давно. Я понятия не имею, на какую фотографию ты намекаешь, и не знаю, какое отношение все это, черт побери, имеет к Кейни.

Ник вздохнул, желая поверить ей, – интуиция подсказывала ему, что он должен поверить. Но после всего случившегося он уже не знал, что и думать.

И решил рассказать ей правду. Или, по меньшей мере, часть правды.

– Твой друг Кейни… смешал все карты. Он опасен. Если ты помнишь, моя свадебная фотография потерялась. Я перерыл дом сверху донизу, но до сих пор не нашел ее. – Он замолчал, не желая рассказывать ей, где видел фотографию в последний раз и свидетелем чего он стал благодаря записи. – А еще… жизнь Марвина висит на волоске после взрыва в моем офисе.

Равин замерла, поднеся руку ко рту, затем опустила ее.

– О нет! Как он? Ник пожал плечами.

– Он в критическом состоянии. Врачи ни в чем не уверены.

Она с грустью посмотрела ему в глаза.

– Я сожалею о том, что потеряна твоя фотография, и о том, что случилось с Марвином. И я не понимаю, причем здесь Кейни. Но почему ты думаешь, что это как‑то связано? Кейни что‑то затевает?

– Скажем так, он упоминал мое имя, и в не очень лестном контексте. Моя свадебная фотография… Словом, ты единственный человек, который был в моем доме за последние несколько недель.

– Зачем мне брать твою свадебную фотографию?! – воскликнула Равин. – Ты говоришь ерунду. Я сделаю все, чтобы найти и остановить маньяка, который убил Сорину и, насколько я поняла, покалечил Марвина, но я не знаю, причем здесь Кейни. Не возьму в толк, в чем ты меня подозреваешь и почему? Почему?

Видя ее смятение и боль, Ник вздохнул и покачал головой.

– Я не знаю, черт возьми. Не знаю.

Равин положила руку на его ладонь.

– Прости, Ник.

Он слегка улыбнулся.

– За что? Ты просишь простить тебя за то, что сукин сын, с которым ты когда‑то спала, опасный фанатик? За то, что кто‑то украл мою свадебную фотографию? Или за то, что я не могу перестать думать о тебе, не могу перестать желать тебя? За то, что мое влечение к тебе сильнее, чем было к моей покойной жене? – Он снова притянул ее к себе. – Ты хоть понимаешь, что это сводит меня с ума? Понимаешь, что я чувствую? Я хочу тебя каждый день, каждую секунду. Даже несмотря на то, что вокруг меня умирают люди, несмотря на разочарование и чувство вины за свою неспособность остановить этого убийцу‑психопата, я все равно хочу тебя.

Несколько секунд они стояли всего лишь в паре дюймов друг от друга, их дыхание смешалось и стало прерывистым. Равин приоткрыла рот и пристально посмотрела в его глаза. Ник не был уверен в том, что он в них видит, но подумал, что в них было такое же смятение, как и у него.

Прежде чем он поддался желанию поцеловать Равин, зазвонил его мобильный телефон. Ник судорожно выдохнул и отпустил Равин, чтобы ответить на звонок. Это был начальник пожарной дружины.

– Лазитер, это Фурлан. Предварительный осмотр показал, что использовали небольшое количество взрывчатки, возможно, именно поэтому твой друг все еще с нами. Взрыв произошел в офисе с юго‑восточной стороны.

"В моем кабинете, – подумал Ник. – На месте Марвина должен быть я". К этому причастны или Железный Дровосек, или Кейни. Это было единственное объяснение.

– Спасибо.

– Не за что. Я дам тебе знать, если выясню что‑то еще.

Ник нажал на "отбой".

– Мне надо идти, – сказал он Равин.

Она кивнула, потирая руки, словно замерзла.

– Какие новости о Марвине?

– Никаких изменений, – сказал он.

Это прозвучало довольно грубо; но Ник почему‑то не хотел признавать вслух, что жизнь его напарника висит на волоске из‑за какого‑то кретина, желающего смерти ему, Нику.