Глава 19. Даосизм

Верхи китайского общества жили по конфуцианским нормам, исполняли обряды и ритуалы в честь предков, Неба и Земли, согласно требованиям Лицзи. Любой из тех, кто находился выше уровня простолюдинов или стремился выдвинуться из их среды, должен был подчи­нить свою жизнь строгому соблюдению этих норм и це­ремоний; без знания и соблюдения их никто не мог рассчитывать на уважение, престиж, успех в жизни. Однако ни общество в целом, ни человек в отдельности, как бы ни были они скованы официальными догмами конфуцианства, не могли всегда руководствоваться только ими. Ведь за пределами конфуцианства остава­лось мистическое и иррациональное, не говоря уже о древней мифологии и примитивных предрассудках. А без всего этого человек, даже умело затянутый в под­гонявшийся под него веками конфуцианский мундир, не мог время от времени не испытывать чувство духовного дискомфорта. Экзистенциональная функция религии в этих условиях выпала на долю даосизма — учения, ставившего своей целью раскрыть перед человеком тайны мироздания, вечные проблемы жизни и смерти.

Конфуций не признавал духов и скептически отно­сился к суевериям и метафизическим спекуляциям: «Мы не знаем, что такое жизнь,— говаривал он,— как же можем мы знать, что такое смерть?» (Луньюй, гл. XI, § 11). Неудивительно, что все смутное, подсоз­нательное, относившееся к сфере неподконтрольных разуму чувств, конфуцианство оставляло в стороне. Но все это продолжало существовать, будь то суеверия простого народа или философские искания творчески мыслящих и ищущих индивидов. В предханьское время и особенно в начале Хань (II в. до н. э.) — очень насыщенную для истории Китая пору, когда складыва­лось и принимало свой окончательный вид уже ре­формированное ханьское конфуцианство, все эти верования и обряды были объединены в рамках оформляв­шейся параллельно с конфуцианством религии дао­сов — религиозного даосизма. {311}

Философия даосизма. Даосизм возник в чжоуском Китае практически почти одновременно с учением Конфуция в виде самостоятельной философской доктрины. Основателем философии даосов считается древнекитай­ский философ Лао-цзы. Старший современник Конфуция, о котором — в отличие от Конфуция — в источни­ках нет достоверных сведений ни исторического, ни биографического характера, Лао-цзы считается совре­менными исследователями фигурой легендарной. Ле­генды повествуют о его чудесном рождении (мать носи­ла его несколько десятков лет и родила стариком — откуда и имя его, «Старый ребенок», хотя тот же знак цзы означал одновременно и понятие «философ», так что имя его можно переводить как «Старый философ») и о его уходе из Китая. Идя на запад, Лао-цзы любезно согласился оставить смотрителю пограничной заставы свое сочинение Дао-дэ цзин.

В трактате Дао-дэ цзин (IV—III в. дон. э.) изла­гаются основы даосизма, философии Лао-цзы. В центре доктрины — учение о великом Дао, всеобщем Законе и Абсолюте. Дао господствует везде и во всем, всегда и безгранично. Его никто не создал, но все происходит от него. Невидимое и неслышимое, недоступное орга­нам чувств, постоянное и неисчерпаемое, безымянное и бесформенное, оно дает начало, имя и форму всему на свете. Даже великое Небо следует Дао. Познать Дао, следовать ему, слиться с ним—в этом смысл, цель и счастье жизни. Проявляется же Дао через свою эманацию — через дэ, и если Дао все порождает, то дэ все вскармливает.

Трудно отделаться от впечатления, что концепция Дао во многом, вплоть до второстепенных деталей, напоминает многократно зафиксированную в упанишадах индо-арийскую концепцию великого Брахмана, без­ликого Абсолюта, эманация которого сотворила види­мый феноменальный мир и слиться с которым (уйти от феноменального мира) было целью древнеиндийских философов, брахманов, отшельников и аскетов. Если прибавить к этому, что и высшей целью древнекитай­ских даосов-философов было уйти от страстей и суетно­сти жизни к первобытности прошлого, к простоте и ес­тественности, что именно среди даосов были первые в древнем Китае отшельники-аскеты, о чьем подвижни­честве с уважением отзывался и сам Конфуций, то сходство покажется еще более очевидным и загадоч {312} ным. Чем объяснить его? На этот вопрос ответить нелегко. О прямом заимствовании говорить трудно, ибо для этого нет документальных оснований, кроме разве что легенды о путешествии Лао-цзы на запад. Но и эта легенда не объясняет, а лишь запутывает проблему: Лао-цзы не мог принести в Индию философию, с кото­рой там были знакомы не менее чем за полтысячелетия до его рождения. Можно лишь предположить, что сам факт путешествий показывает, что и в то отдаленное время они не были невозможными и что, следовательно, не только из Китая на запад, но и с запада (в том числе и из Индии) в Китай могли перемещаться люди и их идеи.

В своей конкретной практической деятельности дао­сизм в Китае, однако, мало чем напоминал практику брахманизма. На китайской почве рационализм одоле­вал любую мистику, заставляя ее уходить в сторону, забиваться в углы, где она только и могла сохраняться. Так случилось и с даосизмом. Хотя в даосском трактате «Чжуан-цзы» (IV—III вв. до н. э.) и говорилось о том, что жизнь и смерть — понятия относительные, акцент явно был сделан на жизнь, на том, как ее следует орга­низовать. Мистические же уклоны в этом трактате, выражавшиеся, в частности, в упоминаниях о фанта­стическом долголетии (800, 1200 лет) и даже бессмер­тии, которых могут достичь праведные отшельники, приблизившиеся к Дао, сыграли немаловажную роль в трансформации философского даосизма в даосизм религиозный.

Даосизм в Цинь-Хань (III в. до н. э.— Ill в. н. э.). Проповедь долголетия и бессмертия обеспечила даос­ским проповедникам популярность в народе и благо­склонность императоров, отнюдь не безразличных к своей жизни и смерти. Насколько можно судить, первым, кто соблазнился этой идеей, был объединитель Китая Цинь Ши-хуанди. Даосский маг Сюй Ши пове­дал ему о волшебных островах, где есть эликсир бессмертия. Император снарядил экспедицию, которая, как и следовало ожидать, провалилась (Сюй Ши со­слался на то, что обилие акул помешало ему пристать к острову). Так же кончались и другие экспедиции за волшебными снадобьями. Разгневанный император не­редко казнил неудачников, но тут же посылал других в новый поход, не ставя под сомнение саму идею. Пер­вые ханьские императоры, особенно могущественный {313} У-ди, продолжали эту традицию: снаряжали экспеди­ции, поддерживали даосских магов, щедро жертвовали деньги на их работы над пилюлями и эликсирами.

Официальная поддержка помогла даосизму выжить и даже укрепиться в условиях господства конфуцианст­ва. Но, выстояв, даосизм довольно сильно изменился. Общефилософские метафизические спекуляции на тему о Дао и дэ были отодвинуты на задний план, как и идея отшельничества с его принципом увэй (недеяния). Зато на передний план вышли многочисленные даосские ма­гии проповедники, примкнувшие к даосизму знахари и шаманы, которые не только резко усилили свою активность, но и умело синтезировали некоторые фило­софские идеи даосизма с примитивными верованиями и суевериями крестьянских масс. В частности, для этого были использованы многие давно полузабытые или заново привнесенные в Китай извне мифы. Так, напри­мер, с помощью даосов получил широкое распростране­ние миф о богине бессмертия Сиванму, в саду которой где-то на западе будто бы цветут раз в 3000 лет персики бессмертия. Получил распространение и миф о первочеловеке Паньгу.

Особенно интересна проблема мифа о Паньгу. В параграфе 42 даосского трактата Дао-дэ цзин есть туманная, но полная глубокого смысла фраза: «Дао рождает одно, одно рождает двух, двое рождают трех, а трое — все вещи». Комментаторы и интерпретаторы этой фразы выдвигают множество вариантов ее пони­мания. Но почти при любом варианте заключительная часть формулы сводится к мифу о Паньгу. Не вдаваясь в детали споров, стоит заметить, что первоначальная креативная триада, которая способна породить все су­щее (трое порождают все вещи), сводится в философ­ском даосском трактате скорей всего к Дао, дэ и ци. О Дао и дэ речь уже шла, они близки к древне­индийским Брахману и Атману. Что же касается ци, то это нечто вроде жизненной силы, т. е. великая первосубстанция, которая делает живым все живое, сущим все сущее. В какой-то мере ее можно сопоставить с индобуддийскими дхармами, комплекс которых и есть жизнь, нечто сущее. Но еще больше первосубстанция ци напоминает пурушу.

Понятие пуруша в древнеиндийских текстах неод­нозначно и чаще всего сводится, как о том уже шла речь, к духовному началу живого. В этом и сходство его {314} с ци. Однако уже в Ригведе (X, 90) зафиксирован миф, согласно которому именно первогигант Пуруша, рас­павшись на части, дал начало всему — от земли и неба, солнца и луны до растений, животных, людей и даже богов. Стоит добавить к этому, что другой древнеиндийский космогонический миф, о котором упоминалось в главе об индуизме, исходит из того, что мир был создан находившимся в космическом яйце Брахмой. Даосский миф о Паньгу, зафиксированный в послеханьских текстах (III—IV вв.), вкратце сводится к рассказу о том, как из космического яйца, две части скорлупы которого стали небом и землей, вырос первогигант, чьи глаза стали затем солнцем и луной, тело — почвой, кости — горами, волосы — травами и т. п. Сло­вом, из первосубстанции Паньгу было создано все, включая и людей.

Идентичность Паньгу и Пуруши давно была замече­на специалистами. Похоже на то, что та самая мысль, которая в сухом трактате выражена формулой «трое рождают все вещи» и которая явно восходит к идее о первоначальных Брахмане, Атмане и Пуруше (в ки­тайском варианте, скорее всего, к Дао, дэ и ци), в попу­ляризировавшемся даосами мифе о Паньгу была изло­жена доступным и красочным языком. Вторичность этого мифа, т. е. заимствование его из мифологических построений брахманизма и индуизма, лишний раз ста­вит вопрос о том, что мистика и метафизика даосов, по меньшей мере, частично восходят к внешним истокам. Впрочем, это никак не помешало тому, что на китай­ской почве даосизм как доктрина, независимо от про­исхождения тех или иных его идей, с самого начала был именно китайской религией.

Крестьянское даосское восстание «Желтых повя­зок». Конец династии Хань был ознаменован в Китае кризисом и политическим упадком, отягощенным еще и стихийным бедствием, эпидемией, во время которой даосский маг Чжан Цзюэ прославился в народе тем, что чарами и заклинаниями излечивал больных. Огром­ные толпы обезумевших от горя и бедствий людей повалили к нему, и вскоре маг оказался во главе могу­щественной секты почти по-военному организованных ревностных последователей новой религии.

С головокружительной быстротой даосизм из респектабельного учения придворных алхимиков и проповедников бессмертия превратился в знамя обездолен {315} ных и угнетенных. В даосском трактате Тайпинцзин (Книга о великом равенстве) теоретически обосновыва­лись политика и практика апеллировавших к массам даосов. Как это не раз бывало в истории, новая религия заявила о себе мощным революционным взрывом — восстанием «Желтых повязок».

Секта Чжан Цзюэ ставила своей целью свержение существующего строя и замену его царством Великого Равенства (тайпин). Хотя конкретные очертания этого царства представлялись лидерам секты весьма смутно, требования обездоленного крестьянства были учтены ими в первую очередь. Чжан Цзюэ и его помощники провозгласили 184-й год, год начала нового 60-летнего цикла, игравшего в Китае роль века, началом эпохи нового «Желтого Неба», которое принесет миру ра­дость, счастье и навсегда покончит с эрой «Синего Неба», ставшего символом зла и несправедливости ханьского времени. В знак своей приверженности но­вым идеям повстанцы надевали на голову желтые по­вязки.

План восстания стал известен властям, начались жестокие преследования сектантов. Вскоре их преждев­ременно поднятое восстание было подавлено, а остав­шиеся в живых последователи погибшего Чжан Цзюэ бежали на запад, где в горных пограничных районах Китая действовала другая мощная даосская секта, «Удоумидао», во главе с Чжан Лу, внуком знаменитого даосского мага Чжан Дао-лина, который считается основателем даосской религии. Усиленная остатками восставших секта Чжан Лу вскоре, особенно в связи с окончательным крушением династии Хань и началом эры межвластия, периода Южных и Северных династий (III—VI вв.), превратилась в фактически самостоя­тельное теократическое образование, сумевшее добить­ся определенной автономии; с ним впоследствии счита­лись официальные китайские власти.

Теократическое государство даосов. «Государство» даосских пап-патриархов, передававших свою власть по наследству, просуществовало в Китае вплоть до недавнего времени (63-й даосский папа из рода Чжанов после 1949 г. переехал на Тайвань). Вначале оно было строго организовано и состояло из 24 религиоз­ных общин, возглавлявшихся наследственно правивши­ми «епископами». Вся власть в каждой из общин при­надлежала группе духовных наставников-даосов во {316} главе с «епископом», причем все сектанты повинова­лись им беспрекословно. Жизнь в общинах даосов была организована таким образом, чтобы каждый мог очиститься, покаяться и, пройдя через серию по­стов и обрядов, подготовить себя к бессмертию.

Во время поста Тутаньчжай (пост грязи и угля), который вначале предназначался для кающихся в грехах больных, а позже стал общим для всех, сек­танты мазали лицо и тело грязью и углем, пели псал­мы, били поклоны, доводили себя до исступления и в заключение бросались на землю. Чуть отдышавшись, они повторяли тот же цикл на следующий день — и так в течение трех, а то и семи — девяти дней. Во время поста Хуанлучжай (пост желтого талисмана) члены общины во главе с наставниками совершали ритуал на специальной площадке с целью очистить души своих предков и сделать их бессмер­тными. В дни обрядов-сатурналий Хэци (слияние душ) в общинах совершались оргии, что объясня­лось учением даосов о благотворности взаимодейст­вия сил инь и ян—женского и мужского начал. Всего таких постов и обрядов было 28; причем про­исхождение некоторых из них, в частности Хэци, воз­можно, имело связь с идеями тантризма, широко рас­пространившимися в начале нашей эры в восточных пограничных горных районах Индии, откуда они, види­мо, стали известны и даосам.

Несмотря на важную роль наследственной теокра­тии Чжанов и связанных с ней различных даосских сект, главам которых нередко приписывалась чудодей­ственная сила и даже власть над демонами и духами, все они были лишь высшей духовной инстанцией, свое­образными хранителями принципов и догматов учения. Реальной административной власти вне своих общин и сект даосские патриархи и «епископы» не имели. Они и не стремились к этому. Даосская религия за свое почти двухтысячелетнее существование не создала стройной церковной структуры, и это в условиях гос­подства конфуцианства было оправданным: организа­ционная слабость религиозного даосизма вне его об­щин и сект способствовала проникновению этой религии во все поры китайского общества. В этом смысле даосизм был близок к буддизму — учению, у которого он очень многое взял как в области теоретической, доктринальной, так и в плане организационном. {317}

Более всего влияние буддизма и вообще индийской мысли заметно на той трансформации, которую испыта­ли даосские концепции о путях и методах достижения бессмертия. Эти концепции были разработаны в ряде трактатов. Вкратце они сводятся к следующему.

Даосизм о достижении бессмертия. Тело человека являет собой микрокосм, который в принципе следует уподобить макрокосму, т. е. Вселенной. Подобно тому, как Вселенная функционирует в ходе взаимодействия Неба и Земли, сил инь и ян, имеет звезды, планеты и т. п., организм человека — это тоже скопление духов и божественных сил, результат взаимодействия муж­ского и женского начал. Стремящийся к достижению бессмертия должен прежде всего постараться создать для всех этих духов-монад (их 36 тыс.) такие условия, чтобы они не стремились покинуть тело. Еще лучше — специальными средствами усилить их позиции, дабы они стали преобладающим элементом тела, вследствие чего тело дематериализуется и человек становится бес­смертным. Но как достичь этого?

Прежде всего, даосы предлагали ограничение в еде—путь, до предела изученный индийскими аске­тами-отшельниками. Кандидат в бессмертные должен был отказаться вначале от мяса и вина, потом вообще от любой грубой и пряной пищи (духи не выносят запаха крови и вообще никаких резких запахов), затем от овощей и зерна, которые все же укрепляют матери­альное начало в организме. Постепенно удлиняя пе­рерывы между приемами пищи, следовало научиться обходиться совсем немногим — легкими фруктовыми суфле, пилюлями и микстурами из орехов, корицы, ревеня и т. п. Специальные снадобья готовились по строгим рецептам, ибо их состав определялся и магиче­ской силой ингредиентов. Следовало также научиться утолять голод с помощью собственной слюны.

Другим важным элементом достижения бессмертия были физические и дыхательные упражнения, начиная от невинных движений и поз (позы тигра, оленя, аиста, черепахи) до инструкций по общению между полами. В комплекс этих упражнений входило постукивание зубами, потирание висков, взъерошивание волос, а так­же умение владеть своим дыханием, задерживать его, превращать его в едва заметное — «утробное». Влияние физической и дыхательной гимнастики йогов и вообще системы йогов здесь проявляется достаточно от {318} четливо. Однако даосизм был все-таки китайским уче­нием, даже если на него и было оказано определенное воздействие извне. И это нагляднее всего проявляется в том, сколь большое значение даосская теория дости­жения бессмертия придавала моральным факторам. Причем морали именно в китайском смысле — в плане добродетельных поступков, демонстрации высоких мо­ральных качеств. Чтобы стать бессмертным, кандидат должен был совершить не менее 1200 добродетельных акций, при этом даже один безнравственный поступок сводил все на нет.

На подготовку к бессмертию должно было уходить немало времени и сил, фактически вся жизнь, причем все это было лишь прелюдией к завершающему акту — слиянию дематериализованного организма с великим Дао. Эта трансформация человека в бессмертного счи­талась очень непростой, доступной лишь для немногих. Сам акт перевоплощения почитался настолько священ­ным и таинственным, что никто его не мог зафиксиро­вать. Просто был человек — и нет его. Он не умер, но исчез, покинул свою телесную оболочку, дематериали­зовался, вознесся на небо, стал бессмертным.

Наученные судьбой своих предшественников, каз­ненных императорами Цинь Ши-хуанди и У-ди, даосы усердно разъясняли, что видимая смерть — это еще не доказательство неудачи: вполне вероятно, что умерший вознесся на небо и достиг бессмертия. В качестве аргу­мента даосы умело пользовались легендами, в обилии созданными ими же. Вот, например, легенда о Вэй Бо-яне, авторе одного из ханьских трактатов о поисках бессмертия. Рассказывают, будто он изготовил волшеб­ные пилюли и отправился с учениками и собакой в го­ры, дабы там попытаться обрести бессмертие. Сначала дали пилюлю собаке — она издохла; это не смутило Вэя — он принял пилюлю и упал бездыханным. Веря в то, что это лишь видимая смерть, за ним последовал один из учеников — с тем же результатом. Остальные вернулись домой, чтобы потом прийти за телами и похо­ронить их. Когда они ушли, принявшие пилюли вос­кресли и превратились в бессмертных, а неповерившим своим спутникам оставили соответствующую записку.

Самое интересное в легенде — ее назидательность: именно после смерти и наступает бессмертие, поэтому видимую смерть можно считать мнимой. Такой поворот в даосском культе бессмертия был закономерен. Ведь {319} императоров, поощрявших даосов и покровительство­вавших им, интересовали отнюдь не изнуряющие посты и самоограничения. Они не стремились научиться пи­таться слюной — их интересовали именно пилюли, та­лисманы и волшебные эликсиры. И даосы старались угодить своим царственным патронам. В китайских летописях упоминается, что в IX в. четверо императо­ров династии Тан преждевременно покончили счеты с жизнью именно из-за употребления даосских препа­ратов. Конечно, запись в официальном (конфуциан­ском) источнике — еще не убедительное доказательст­во. Однако нет оснований и сомневаться: для образо­ванных и рационалистически мысливших конфуцианцев шарлатанство даосских магов и легковерие правителей были очевидны, что и оказалось зафиксированным в ис­точниках. При этом весьма вероятно, что некоторые танские императоры не воспринимали такого рода смерть как свидетельство неудачи — возможно, они.тоже верили, что это путь к подлинному бессмертию. Однако стоит заметить, что случаи смерти от злоу­потребления пилюлями были нечасты, причем скорей среди поверивших даосам и страстно желавших бес­смертия императоров, чем среди самих даосов.

Псевдонауки даосов. Увлечение волшебными элик­сирами и пилюлями в средневековом Китае вызвало бурное развитие алхимии. Получавшие средства от императоров даосы-алхимики упорно работали над трансмутацией металлов, над обработкой минералов и продуктов органического мира, выдумывая все новые способы приготовления волшебных препаратов. В китайской алхимии, как в арабской или европейской, в ходе бесчисленных опытов по методу проб и ошибок совершались и полезные побочные открытия (напри­мер, был открыт порох). Но эти побочные открытия теоретически не осмыслялись, поэтому они и не сыграли существенной роли в развитии естественных и техниче­ских наук. Этому, как упоминалось, способствовала и официальная позиция конфуцианства, считавшего наукой только гуманитарные знания в их конфуциан­ской интерпретации. Неудивительно, что алхимия, как и некоторые другие протонаучные дисциплины, так и остались в руках даосов псевдонауками.

В их числе была и астрология — наука, которой занимались еще древние конфуцианцы. В отличие от конфуцианцев, бдительно следивших за светилами и ис {320} пользовавших их перемещения и небесные феномены в политической борьбе, даосы видели в астрологии возможности для гаданий и предсказаний. Хорошо зная небосвод, расположение звезд и планет, даосы составили немало астрологических карт, атласов и ка­лендарей, с помощью которых делали выводы о том, под какой звездой человек родился, какова его судьба и т. п. Став в средневековом Китае монополистами в области оккультных наук, даосы составляли гороско­пы и делали предсказания; причем без совета даосского гадателя никто обычно не начинал серьезного дела, а женитьба в Китае всегда начиналась с обмена го­роскопами, точнее, с присылки гороскопа невесты в дом жениха.

Одной из популярных оккультных наук была гео­мантия (фэншуй). Связав небесные явления, звезды и планеты со знаками зодиака и странами света, с кос­мическими силами и символами (Небо, Земля, инь, ян, пять первоэлементов и т.п.), геоманты разработали сложную систему взаимодействия между всеми этими силами и земным рельефом. Только при благоприятном сочетании небесных сил участок земли считался подхо­дящим для строительства, устройства могилы или приобретения в собственность. Даосская геомантия всегда имела успех: даже самые утонченные, рафинирован­ные и презиравшие суеверия конфуцианцы не пренебре­гали ею. Напротив, в необходимых случаях они обраща­лись к даосам-гадателям за советом и содействием. Даосские гадатели обставляли всю процедуру гадания с величайшей тщательностью и серьезностью. Показа­тельно, что компас, одно из величайших изобретений китайцев, появился именно в недрах геомантии и для ее нужд, т. е. для ориентировки на местности.

Много сделали даосы, для китайской медицины. Опираясь на практический опыт знахарей-шаманов и придав этому опыту свои мистические выкладки и ма­гические приемы, даосы в процессе поисков бессмертия познакомились с анатомией и функциями человеческого организма Хотя научную основу физиологии человека они не знали, многие их рекомендации, лечебные сред­ства и методы оказывались достаточно обоснованными и давали положительные результаты. Однако следует заметить, что сами даосы, да и их пациенты, всегда больше надежд возлагали не на лекарственные препа­раты, а на сопровождавшие их магические приемы {321} и заклинания, на обереги и талисманы, на волшебные свойства некоторых предметов, например, бронзовых зеркал выявлять нечистую силу. Кстати, все болезни даосы считали наказанием за грехи, и больные для своего блага должны были не столько лечиться, сколь­ко.»очищаться» с помощью даосского мага.

Даосы в средневековом Китае. Усилившись за счет дальнейшей разработки своей теории, даосы в раннесредневековом Китае сумели стать необходимой и незаменимой частью духовной культуры страны и народа. В эпоху Тан (VII—Х вв.) даосы широко расселились по всей стране. В качестве опорных пунктов даосизма повсюду были созданы крупные монастыри, где ученые даосские маги и проповедники готовили своих последо­вателей, знакомя их с основами теории бессмертия. Даосские гадатели и врачеватели, получив первона­чальное образование, растекались по Китаю и практи­чески сливались с гражданами Поднебесной, не отлича­ясь от них ни одеждой, ни образом жизни — только своей профессией. Эта профессия со временем превра­щалась в наследственное ремесло, так что для овладе­ния им не было нужды в специальном обучении на стороне — требовалось лишь засвидетельствовать свой профессиональный уровень и получить от властей сер­тификат направо заниматься своим делом.

Даосы в средневековом Китае обслуживали также множество храмов и кумирен, создававшихся в честь многочисленных богов и героев, духов и бессмертных постоянно разраставшегося даосского пантеона. Они принимали участие в бытовых обрядах, в частности в церемониале похорон. В раннесредневековом Китае даосизм из преследуемой секты превратился в призна­ваемую и даже необходимую стране религию. Эта рели­гия заняла достаточно прочные позиции в китайском обществе еще и потому, что она никогда не пыталась соперничать с конфуцианством и скромно заполняла те пустоты в культуре и образе жизни народа, которые оставались на ее долю. Более того, по своему образу жизни слившиеся с народом даосы сами были теми же конфуцианцами, а своей деятельностью они даже ук­репляли идеологическую структуру страны.

Сложнее были взаимоотношения даосов с буддиста­ми, проникшими в Китай в начале нашей эры и активно сотрудничавшими с даосами. Помогая буддизму укре­питься на китайской почве, снабжая его терминами {322} и знаниями, даосизм столь же щедро черпал сведения у буддистов и обогащался за счет индо-буддийской культуры. Даосизм заимствовал у буддистов идеи (представление об аде и рае), институты (монаше­ство), через посредство буддизма познакомился с практикой йогов и т. п. Но по мере того, как буддизм в Ки­тае приобретал самостоятельность, его идеологи со все большим раздражением относились к бесцеремонным заимствованиям со стороны даосов. Вынужденный от­стаивать свое лицо, даосизм пошел на хитрость, вы­думав легенду о том, как Лао-цзы, отправившись на запад, достиг Индии и оплодотворил спящую мать Будды. Легенда эта, оформленная в виде специальной сутры «Лао-цзы хуа-ху цзин» (Лао-цзы обращает вар­варов), оказалась весьма коварной: если принять во внимание ее конец, то все заимствования даосов у буд­дизма выглядели вполне закономерными. Тем самым даосизм сумел сохранить свое лицо.

Верхний и нижний пласты даосизма. На протяже­нии веков даосизм переживал взлеты и падения, под­держку и гонения, а порой, правда на короткие сроки, становился официальной идеологией какой-либо динас­тии. Даосизм был нужен и образованным верхам, и не­вежественным низам китайского общества, хотя про­являлось это по-разному.

Образованные верхи обращались чаще всего к философским теориям даосизма, к его древнему культу простоты и естественности, слияния с природой и свобо­ды самовыражения. Специалисты не раз отмечали, что каждый китайский интеллигент, будучи в социальном плане конфуцианцем, в душе, подсознательно, всегда был немного даосом. Особенно это касалось тех, чья индивидуальность была выражена более ярко и чьи духовные потребности выходили за рамки официальных норм. Открывавшиеся даосизмом возможности в сфере самовыражения мысли и чувства привлекали многих китайских поэтов, художников, мыслителей. Но это не было оттоком от конфуцианства — просто даосские идеи и принципы наслаивались на конфуцианскую ос­нову и тем обогащали ее, открывая новые возможности для творчества.

Необразованные низы искали в даосизме иное. Их прельщали социальные утопии с уравнительным рас­пределением имуществ при жесточайшей регламента­ции жизненного распорядка. Эти теории играли свою {323} роль в качестве знамени в ходе средневековых кресть­янских восстаний, проходивших под даосско-буддийскими лозунгами. Кроме того, с народными массами даосизм был связан обрядами, практикой гадания и врачевания, суеверий и оберегов, верой в духов, культом божеств и патронов, магией и лубочно-мифологической иконографией. К даосскому гадателю и монаху шли за помощью, советом, рецептом,— и он делал все что от него ожидали, что было в его силах. Именно на этом, низшем уровне «народного» даосизма склады­вался и тот гигантский пантеон, которым всегда отличалась религия даосов.

Пантеон даосизма. Включивший в себя со временем все древние культы и суеверия, верования и обряды, всех божеств и духов, героев и бессмертных, эклектич­ный и неразборчивый даосизм легко удовлетворял са­мые разнообразные потребности населения. В его пан­теон наряду с главами религиозных доктрин (Лао-цзы, Конфуций, Будда) входили многие божества и герои, вплоть до случайно проявивших себя после смерти людей (явился кому-либо во сне и т. п.). Для деификации не требовалось ни специальных соборов, ни офици­альных решений. Любой незаурядный исторический де­ятель, даже просто добродетельный чиновник, оставив­ший по себе хорошую память, мог быть после смерти обожествлен и принят даосизмом в его пантеон. Даосы никогда не были в состоянии учесть всех своих бо­жеств, духов и героев и не стремились к этому. Они особо выделяли нескольких важнейших из них, среди которых числились легендарный родоначальник китай­цев древнекитайский император Хуанди, богиня Запада Сиванму, первочеловек Паньгу, божества-категории типа Тайчу (Великое Начало) или Тайцзи (Великий Предел). Их даосы и все китайцы почитали особо.

В честь божеств и великих героев (полководцев, мастеров своего дела, патронов ремесел и т. п.) даосы создавали многочисленные храмы, где ставились со­ответствующие идолы и собирались подношения. Такие храмы, в том числе и храмы в честь местных богов и духов, патронов-покровителей, всегда обслуживались даосскими монахами, обычно по совместительству вы­полнявшими, особенно в деревнях, функции магов, гадателей, предсказателей и врачевателей.

Специфической категорией даосских божеств были бессмертные. В их число входили знаменитый Чжан {324} Дао-лин (основатель даосской религии, верховный гла­ва злых духов и ответственный за их поведение), алхи­мик Вэй Бо-ян и многие другие. Но наибольшей извес­тностью в Китае всегда пользовалась восьмерка бес­смертных, ба-сянь, рассказы о которых необычайно популярны в народе и фигурки которых (из дерева, кости, лака), равно как и изображения на свитках, знакомы каждому с детства. С каждым из восьми связаны любопытные истории и легенды.

1. Чжунли Цюань — старейший из восьми. Удачли­вый полководец ханьского времени, он потерпел пора­жение только из-за вмешательства небесных сил, знав­ших об уготованной ему судьбе. После поражения Чжунли ушел в горы, стал отшельником, научился тайнам трансмутации металлов, раздавал золото бедным, стал бессмертным.

2. Чжан Го-лао имел волшебного мула, который за день мог пройти десять тысяч ли, а на время стоянки складывался так, как если бы он был из бумаги, и засо­вывался в специальную трубочку. Понадобится мул — его вытаскивают, разворачивают, побрызгают водой — и он снова жив и готов к переходам. Чжан жил очень долго, не раз умирал, но каждый раз вновь воскресал, так что бессмертие его вне сомнений.

3. Люй Дун-бинь еще в детстве отличался умом, «запоминал по десять тысяч иероглифов в день». Вы­рос, получил высшую степень, но под влиянием Чжунли Цюаня увлекся даосизмом, узнал его тайны и стал бессмертным. Его волшебный меч позволял ему всегда одолевать врага.

4. Ли Те-гуай, как-то отправившись на встречу с Лао-цзы, оставил свое тело на земле под присмотром ученика. Ученик узнал о болезни матери и немедля ушел, а тело патрона сжег. Ли вернулся — его тела нет. Пришлось ему вселиться в тело только что умершего хромого нищего — так и стал он хромым (Ли — «Же­лезная нога»).

5. Хань Сянь-цзы, племянник знаменитого танского конфуцианца Хань Юя, прославился тем, что умел предсказывать будущее. Делал он это настолько точно, что постоянно удивлял своего рационалистически мыс­лящего дядю, признавшего дарование племянника.

6. Цао Го-цзю — брат одной из императриц, стал отшельником и поражал всех знанием тайн даосизма, умением проникать в суть вещей. {325}

7. Лань Цай-хэ — китайский юродивый. Пел песни, собирал милостыню, делал добрые дела, раздавал день­ги беднякам.

8. Восьмая, Хэ Сянь-гу, с детства отличалась странностями, отказалась выйти замуж, долгие дни обходилась без еды и ушла в горы, став бессмертной.

Народная фантазия наделила всех ба-сянь чертами волшебными и человеческими, что сделало их одновре­менно людьми и божествами. Они путешествуют, вме­шиваются в людские дела, защищают правое дело и справедливость. Все эти бессмертные, как и другие духи, боги и герои, хорошо известные в Китае, в своей совокупности отражали различные стороны верований, представлений, желаний и стремлений китайского народа.

Даосизм в Китае, как и буддизм, занимал скромное место в системе официальных религиозно-идеологиче­ских ценностей. Лидерство конфуцианства никогда им всерьез не оспаривалось. Однако в периоды кризисных ситуаций и больших потрясений, когда централизован­ная государственная администрация приходила в упа­док и конфуцианство переставало быть эффективным, картина нередко менялась. В эти периоды даосизм и буддизм подчас выходили на передний план, проявля­ясь в эмоциональных народных взрывах, в эгалитарных утопических идеалах восставших. И хотя даже в этих случаях даосско-буддийские идеи никогда не станови­лись абсолютной силой, но, напротив, по мере разрешения кризиса постепенно уступали лидирующие позиции конфуцианству, значение бунтарско-эгалитаристских традиций в истории Китая не должно преуменьшаться. Особенно если принять во внимание, что в рамках даосских или даосско-буддийских сект и тайных об­ществ эти идеи и настроения были живучи, сохранялись веками, переходя из поколения в поколение, и тем накладывали свой отпечаток на всю историю Китая. Как известно, они сыграли определенную роль и в рево­люционных взрывах XX в. {326}