Сплав реальностей, опыта и ума

Конечно, существование в праве, его "теле", кон­струкций, причем именно таких, которые по своему содержанию характерны для техники, инженерного дела (и чем в нашем мире они с полным основанием могут гордиться), – факт сам по себе поразительный!

Но этот факт еще в большей степени может быть признан существенным, если учесть, что такого рода построения элементов юридической материи отражают не только реальности – особенности регулируемых от­ношений, их требования (что во многом предопределя­ет разновидности договоров того или иного типа, в осо­бенности – составов преступлений), но и то, что мо­жет быть охарактеризовано как своеобразное соединение реальностей (ее требований) в области практических отношений, опыта и ума – интеллектуальной деятель­ности людей высокого уровня. Причем так, что этот сплав реальностей, опыта и ума воплощается в моделях (типовых схемах) – конструкциях, которые и характе­ризуют наиболее развитое, совершенное "тело" права. И одновременно его "разумность" (запомним этот момент – он окажется весьма существенным при после­дующих характеристиках особенностей права).

Важно при этом обратить внимание на то, что об­разование юридических конструкций в той или иной национальной юридической системе происходит во мно­гом спонтанно, в ходе сложных практических отноше­ний¹ и представляет собой по большей части довольно длительный процесс, который (и это не случайно) но­сит, как свидетельствуют исторические данные, фор­мализованный, причем нередко – усложненно форма­лизованный характер, что как раз в известной мере раскрывает технологию формирования юридических кон­струкций.

Так, в Древнем Риме (юриспруденция которого как раз отличается разработкой утонченных и совершенных юридических конструкций частного права) правовая за­щита представлялась лишь в тех случаях, когда истец получил от чиновника, находящегося на службе право­судия, но не являющегося судьей, – претора – спе­циальный "исковой формуляр". Нечто удивительное – спустя более тысячелетия такое же развитие событий в мире юридических явлений произошло в средневеко­вой Англии. И там основу судебного процесса составля­ли "предписания" (шгИз), представлявшие собой при­каз короля, в котором он кратко излагал суть тяжбы, поручал судебному чиновнику, судье или руководите­лю суда вчинить иск по данному конкретному делу и заслушать его в присутствии сторон. Причем, посколь­ку истцы в обоснование своих исковых требований при­водили, как правило, одни и те же причины, очень скоро (точь-в-точь как в Риме) был разработан стан­дартный текст предписаний, получивший на практике название "искового формуляра" ({огт о{ асЦоп), в ко­торый требовалось внести только имена и адреса сторон.

И вот мы видим одно из наиболее существенных "технологических" явлений в истории и логике права. Здесь, при выработке исковых формуляров в юриди­ческой практике Древнего Рима и средневековой Анг­лии спонтанно, в ходе юридической практики, как бы сам собой происходит своего рода отбор, обособление, конструирование и фиксация определенных юридичес­ких построений, связей и соотношений отдельных "мо­лекул" материи права – прав на то или иное поведе­ние, обязанностей известного рода, правообразующих юридических фактов и т. д. Отражая повторяющиеся, типовые правовые ситуации, исковые формуляры од­новременно конституируют строго определенную мо­дельную схему или типовое построение правомочий, обязанностей, ответственности, процедур, носящих ма­тематически строгий характер. Это и есть как раз юри­дические конструкции в самом точном значении этого понятия. А эти последние – что не менее значимо – есть структура, также в самом точном значении, когда все ее элементы образуют устойчивое строение, "ске­лет", инфраструктуру типа жесткого организма.

Так, к примеру, уже на самых первых порах ста­новления юридического регулирования нередко возни­кала ситуация, когда требовалось решить вопрос о судьбе вещи, выбывшей из обладания собственника. В том чис­ле – в случаях, когда имущество оказалось в облада­нии так называемых "третьих лиц", т. е. не находящих­ся в прямых контактах с собственником. Скажем, в об­ладании у лица, которое приобрело вещь у вора, похитившего ее у собственника, или даже у одного из покупателей, который уже ранее приобрел эту вещь. Как тут быть? И собственник не по своей воле утратил вещь, и третье лицо приобрело ее на законных основа­ниях... И вот в римском праве была выработана такая юридическая конструкция, в соответствии с которой соб­ственник может истребовать свое имущество, в прин­ципе, у любого "владеющего несобственника" с довольно строгой схемой возникающих здесь прав и обязаннос­тей, зависимой от того или иного "набора" юридичес­ких фактов, в том числе – в зависимости от того, вы была ли вещь из обладания собственника по его воле или вне его воли. Эта юридическая конструкция утвер­дилась через исковой формуляр, который в силу неко­торых исторических причин, связанных с древними риту­алами притязаний лица на свою вещь, получил название "виндикационного иска". Указанный термин сохранился и поныне. Требование невладеющего собственника к владе­ющему несобственнику и сейчас юристами называется "виндикационным иском".

Какое место занимают такого рода "модели", "ти­повые схемы" в материи права? Тут нужно учитывать отмеченную ранее узость правовых представлений, вы­работанных аналитической юриспруденцией. Само по­нятие "юридическая конструкция" давно известно и плодотворно используется в юриспруденции¹. Но оно, как правило, а порой и исключительно, причисляется правоведами-аналитиками к разряду чуть ли не второ­степенных, сугубо "технических" характеристик, все­го лишь к "построению" права, относящегося к техни­ке формулирования юридических норм в законах, иных нормативных документах.

Между тем при более углубленной научной прора­ботке правовой материи становится очевидным, что юридические конструкции представляют собой органи­ческий, всеобщий, непосредственно нормативный, а главное – наиболее важный по значению элемент соб­ственного содержания права, его внутренней формы. Причем элемент, рождаемый во многом спонтанно, и вместе с тем являющийся результатом интеллектуаль­ной деятельности – процесса типизации, и в этом ка­честве – готовый к тому, чтобы на основе нового опы­та, данных науки, силы разума получить дальнейшее развитие, новый уровень совершенства.

Именно юридические конструкции образуют цент­ральное звено (основу, стержень) материи права, дос­тигшей необходимого (для реализации своих функций) уровня развития, совершенства. По справедливому мне­нию Н. Н. Тарасова, "юридические конструкции, впе­чатанные в ткань позитивного права... можно рассмат­ривать как его первооснову, а их систему – как несу­щую конструкцию позитивного права"¹. Более того, как полагает автор, "с точки зрения собственного содержа­ния права именно юридические конструкции могут рас­сматриваться как наиболее стабильные ("надсоциаль-ные" и в этом смысле культурные) единицы права"².

И потому юридические конструкции, отработан­ность есть показатель совершенства законодательства (или – прецедентной юридической системы). Так же как в технике, в инженерном деле совершенство зако­нодательства в значительной мере выражается в том, насколько отработано само построение правового ма­териала, т. е. насколько в нем воплощены типовые схе­мы и модели, соответствующие данные науки и прак­тики, требования эффективности, логики.

Возьмем для иллюстрации уже упомянутую юри­дическую конструкцию – гражданскую имуществен­ную ответственность за вред, причиненный автомаши­ной в результате автотранспортного происшествия. В чем специфика этой конструкции? Согласно гражданс­кому законодательству юридические лица и граждане, деятельность которых связана с повышенной опаснос­тью для окружающих (транспортные организации, про­мышленные предприятия, стройки, владельцы автотран­спортных средств и т. п.), обязаны возместить вред, причиненный источником повышенной опасности, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы или умысла потерпевшего.

Стало быть, построение юридических отношений при причинении вреда источником повышенной опаснос­ти такое: обязанность возместить вред возлагается пря­мо на владельца источника повышенной опасности (на­пример, на автотранспортное предприятие, а не на во­дителя автомашины; на него лишь потом, в так называемом регрессном порядке – новая юридическая конструкция! – т. е. в порядке «обратного» взыскания с непосредственно­го виновника, предприятие может при наличии к тому оснований возложить ответственность). Притом возник­новение этой обязанности, возлагаемой на владельца ис­точника повышенной опасности, в виде исключения не­посредственно не связано с виной причинителя; он мо­жет освободиться от ответственности только в том случае, если докажет (именно он, причинитель, докажет!), что вред возник вследствие умысла самого потерпевшего или же вследствие непреодолимой силы.

При внимательном анализе оказывается, что в гражданском законодательстве выражена весьма эффек­тивная модельная схема. Она, во-первых, направлена на то, чтобы обеспечить с максимальным удобством ин­тересы потерпевшего, который имеет дело только с вла­дельцем источника повышенной опасности и которому не нужно доказывать вину причинителя, и, во-вторых, нацеливает организации и граждан, деятельность кото­рых связана с повышенной опасностью для окружаю­щих, на обостренную осмотрительность, на неустанный поиск средств дополнительной безопасности¹.

Именно юридические конструкции (наряду с ха­рактерным для права особым нормативно-юридическим построением социального регулирования) – основа уни­кальности права и его незаменимости в условиях цивилизации.

С этой точки зрения юридические конструкции – главный показатель совершенства права, уровня его развитости со стороны его согриз уиггз. И его исключи­тельного, уникального значения – значения норматив­ной системы, способной задавать разумный алгоритм в жизни людей, в обществе.

Вот и получается, что от совершенства юридичес­ких конструкций, их отработанности, "разумности" в огромной мере зависит эффективность права, его зна­чение в жизни общества. В частности, так же как в технике, в инженерном деле успех задач, решаемых с помощью права, решающим образом зависит от того, насколько при его выработке юридических средств ре­шения соответствующих задач использованы (при необ­ходимости – в модифицированном виде) оптимальные типовые схемы и модели, а значит – данные науки и практики, требования эффективности, логики, насколь­ко успешно, следовательно, "сработали" здесь опыт и талант правоведов.

И под этим же углом зрения через "призму" юри­дических конструкций раскрывается, скажем так, – "совершенный облик" позитивного права со специаль­ной юридической стороны, особенности права в его "ма­тематическом понимании". Такие его особенности, ког­да, помимо всего иного, нормативность права в целом – как это показано в литературе – определяется в со­держательном отношении "впечатанными" в него отра­ботанными юридическими конструкциями¹.

Так что вполне закономерен вывод (подтверждае­мый историческими данными), что собственное развитие права, его самобытная история, история его уни­кальной материи и силы – это во многом и есть ис­тория становления, развития и совершенствования юридических конструкций.

3. Юридические конструкции – совершенство и уровни

Юридические конструкции – разнообразны. Они с различных сторон характеризуют особенности и досто­инства юридической материи. Ее уникальность, возмож­ности, степень развитости.

В определенной степени своеобразие юридических конструкций зависит от области права, ее предмета. Так, в области публичного правав соответствии с осо­бенностями самой его государственно-властной приро­ды сложилась своего рода "генеральная" модельная схе­ма. Ее составляющие – 1) императивное веление ком­петентного властного органа, 2) обязанность "субъекта подчинения" исполнить веление, 3) контроль и надзор за исполнением, 4) формы и порядок обжалования. В ходе правового развития той или иной страны, причем реша­ющим образом в зависимости от уровня демократии, эта схема обогащается иными элементами (например, таки­ми, которые позволяют оспорить властный акт), что влечет за собой формирование многообразных юриди­ческих конструкций, воплощающих оптимальные фор­мы административной деятельности, административно­го процесса. Широкий комплекс юридических конструк­ций, выражающих виды правонарушений, оснований ос­вобождения от ответственности и другие особенности юридической регламентации, утвердился в уголовном праве (основные из них – сама конструкция "состав преступления", "необходимая оборона", "крайняя не­обходимость" и т. д.).

Весьма разветвленный набор утонченных и отрабо­танных юридических конструкций сложился со времен античности вчастном праве.

Здесь своеобразие юридических конструкций так­же в немалой степени зависит от особенностей этой пра­вовой сферы, ее предмета (конструкции в области вещ­ных отношений, договоров, наследования, семейных отношений и т. д.). Причем эти особенности – такие, в частности, как начала диспозитивности, независимости и самостоятельности субъектов – потребовали тщатель­ной отработки модельных схем, обеспечивающих опре­деленность, надежность, прочность юридического ре­гулирования, а также широкий диапазон юридических возможностей для субъектов. Отсюда, наряду со всем другим, максимально широкий, насколько это возмож­но, характер набора конструкций, такое их многообра­зие, которое открывает широкие возможности для их выбора сообразно интересов субъектов (и плюс к тому – общая дозволенность конструировать в рамках действу­ющего правопорядка "свои" модели). В итоге – выра­ботка "классических", пожалуй, даже "законченных" классификаций моделей, вбирающих в себя основные и исходные правовые ценности на данном участке жизни общества.

Так, например, еще в римском праве отношения, связанные с использованием имущества и труда "дру­гих лиц" (договоры найма), получили выражение не в одной лишь "аренде" (как это по большей части, к со­жалению, понимается ныне), а в юридических конст­рукциях трех главных разновидностей, объединенных правовым понятием "1оса1ло-сопс1ис1;ю" (наемные обяза­тельства): 1оса1ю-сопс1ис1ло ге! (гегит) – наем вещей; 1оса1;ю-сопс1ис1ю орепз – наем услуг; 1оса1ло-сопс!ис1;ю орегагит – наем работы. Эти конструктивные разно­видности послужили источником весьма своеобразных правоотношений самостоятельных типов (таких как обя­зательство подряда, в современных условиях – трудо­вые правоотношения, лизинг и т. д.). Но принципиаль­но важно то, что они и ныне, причем именно в своем "изначальном виде", отличаются большими юридичес­кими резервами. Пример тому – те возможности, ко­торые открыли арендные отношения в современных ус­ловиях, о чем в последующем изложении еще пойдет речь.

Обширный диапазон юридических конструкций, наряду с правом собственности, сложился в области вещ­ных отношений. Это не только "сервитуты", "узуф­рукт" римского права, но и, например, особые "права владения и пользования", утвердившиеся в ряде скандинавских стран (оказавшихся вполне совместимыми с современными рыночными отношениями), а также явно недооцененные виды "вещных конструкций", сформи­ровавшиеся в обстановке советского общества ("опера­тивное управление", "полное хозяйственное ведение", "пожизненное наследуемое владение" – конструкции, правовая и социальная значимость которых в прошлом явно недооценена, но юридическая жизнь которых, возможно, в немалой мере еще впереди). Вдобавок к этому современная экономическая и социальная жизнь демонстрирует значение вещного права в составе обя­зательств, – таких как арендные обязательства (что нередко реально учитывается на практике, но полнос­тью игнорируется иными идеологами), своеобразие "вещ­ного следа" в ценных бумагах.

Вместе с тем юридическое и социальное совершен­ство юридических конструкций – это не только их многообразие, возможности и резервы, обусловленные сферой общественных отношений, их предметом. Не менее (а в чем-то и более) существенное значение име­ет здесь уровень конструкций, выражающий степень их общности, абстрактности. Здесь – два наиболее суще­ственных момента.

Первый из них – в том, что по мере правового прогресса складываются юридические конструкции об­щего значения. Такие, в частности, как конструкции "абсолютных прав", "автоматического действия", "тре­бование в порядке регресса", "реституция" или даже, казалось бы, такие простые "технические" приемы по­строения в области права, как "исчерпывающий пере­чень", "общее с исключениями".

Другой момент – не менее важный. Это – форми­рование на основе и в связи с юридическими конструк­циями специфических принципов права, которые напря­мую входят в материю права, обогащают ее, с весьма существенных сторон характеризуют ее содержание, а в этой связи – степень ее развитости, совершенства.

Речь при этом идет не об общих положениях, вырабатываемых на базе одних лишь теоретических кон­цепций "за письменным столом" и затем включаемых законодателем в тексты нормативных актов (хотя и они могут влиять на правовую материю), а о правовых идеях, которые выражают "разумную суть" юридических конструкций и которые в ходе самого правового разви­тия так или иначе "объективируются", приобретают са­мостоятельное юридическое значение – непосредствен­ного основания решения жизненных ситуаций. Таковы, например, "принцип общей оговорки", "презумпция ви­новности" по гражданско-правовым деликтам (замечу, что подобные принципы во многом и раскрывают ре­альное юридическое содержание прецедентного пра­ва – то, что выражено в га!ю сНсЫепсН судебных ре­шений, имеющих прецедентное значение).

4. Прошлое науки? Ее настоящее и будущее?

Разработка юридических конструкций – это во многом заслуга юридической догматики, аналитической юриспруденции, причем в основном отраслевых юриди­ческих дисциплин (цивилистики, науки уголовного пра­ва, процессуальных дисциплин). Анализ той или иной группы юридических норм, принципов и правоотноше­ний, относящихся к определенной категории юридичес­ких дел, по существу, как правило, и представляет собой вычленение и проработку своеобразной юриди­ческой конструкции. И хотя такая проработка ограничи­вается в аналитической юриспруденции по большей ча­сти формально-логическим анализом и соответствующи­ми выводами, сама фиксация определенного "правоот­ношения", "состава преступления", особой "процессу­альной процедуры", "юридической природы" того или иного явления – это, по существу, не что иное, как констатация, обособление и известная формально-логи­ческая характеристика своеобразной юридической кон­струкции – типовой связи прав, обязанностей, ответ­ственности, юридических фактов.

С горечью приходится констатировать, что имен­но эта сторона юридических знаний нередко оценива­ется как "формалистика" и "схоластика", всего лишь "техника юриспруденции", будто бы в чем-то необхо­димая для текущей юридической практики и правового обучения, но все же не более чем сугубо описатель­ный материал невысокого науковедческого уровня. Сло­вом, на фоне стремительного развития современной науки – ее своего рода законсервированное, весьма ог­раниченное, убогое "прошлое".

Да, аналитическая юриспруденция – это в нема­лой мере "прошлое". Но это – такое "прошлое", кото­рым наука может гордиться. Аналитическая юриспру­денция содержит не только отправные фактические материалы, искусно отработанные на формально-логи­ческом уровне и накопленные на этой основе ценности познавательной и регулятивной культуры (в том чис­ле, – утвердившиеся еще в античности и оправдавшие­ся во многовековой Истории), но и исходные, старто­вые данные, которые открывают оптимистическую восходящую перспективу развития правоведения как истинной высокозначимой науки. Ибо юридическая дог­матика уже нашла и во многом обрисовала центральное звено плодотворных научных разработок и в настоящем и в будущем – юридические конструкции и специфи­ческие правовые принципы. То есть – как раз то зве­но, которое только и может определить в области юри­дических знаний оптимистическую восходящую перс­пективу¹.

Нужно только в качестве следующего шага в са­мой постановке данной проблемы перевести характери­стику правовых явлений на уровень их трактовки в ка­честве "правовых средств", увидеть здесь наряду с фор­мальной логикой также и логику права, а главное, концептуально настроиться на то, что именно таким путем, в основном – через юридические конструкции – только и возможно вывести юридические знания на уровень, соответствующий требованиям современной эпохи. И значит – на уровень максимально высокого их служения практике, решению сложных жизненных проблем.