Житие митрополита Филиппа

В декабре 1564 года царь после долгого путешествия по монастырям вместе с семьей покинул Москву и остановился в Александровской слободе (ныне город Александров), при этом вывез с собой казну и государственный аппарат, и оттуда направил в Москву послание митрополиту, обвиняя бояр и духовенство в измене и сообщая о своем намерении отречься от престола. Другое послание, адресованное народу, заверяло, что самодержец гневается лишь на бояр, а на простых людей «обиды не держит». Царь добивался признания за ним абсолютной власти. Бояре и многолюдная народная депутация умолили царя вернуться на царство, Иван же потребовал, чтобы дума наделила его правом казнить изменников по своему усмотрению, а также согласилась на разделение страны на опричнину (личные царские земли – северные промысловые края, ряд подмосковных уездов, часть Москвы и рубежи Литвы) и земщину (остальная территория России). Опричные земли царь раздавал тем, кто пользовался его доверием, а прежних владельцев изгоняли и ссылали. Из опричников – новых владельцев конфискованных земель – составили опричное войско, причем его организация напоминала устройство монашеского ордена: во главе игумен (сам царь), пономарь (Скуратов), келарь (князь Вяземский)... По замечанию Пискаревского летописца, «в том же году попущением Божием за грехи наши взъярился царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси на все православное христианство по злых людей совету Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, и учинил он опришнину...»

Изменником в эти годы объявляли всякого, кто имел неосторожность сказать о царе и его приближенных «худое слово», казненных было около 3500 тысяч человек. Не миновала печальная участь даже первое духовное лицо России – митрополита Филиппа (Федора Степановича Колычева), обличавшего опричнину и отказавшегося благословить царя.

Исконному же злодею, началопагубному змею, лукавому хищнику, древнему завистнику, лукавому шепотнику, сатане проклятому, мало ему со своими угодниками бесами тьмообразной своей погибели. Но, еще льстя, жаждет, желает вселенную злобою погубить, беспрестанно воюя против христианской веры и благородных людей. Наиболее же всего вооружаясь на благопоспешных духовных правителей, наводит на них смертоносные скорби: самих же себя окаянных, на горшую муку. Они же, велехвальные страстотерпцы, с Божией помощью все с благодарением переносят и ото всех Царя и Содетеля победными вечными венцами украшаются и к Нему приходят в вечный покой, пока не пройдут назначенные семь тысяч лет всегоршей муки и к предыдущей славе. Ныне же злокозненного его враждования слово изречем и тайную его часть ныне откроем, поскольку и в нас многие его многоплетения действуют. Не только в простых людях осуществляются те вражьи наветы, но и до самых советных царевых палат доходят. И вельможи между собою воздают ненавистью за любовь, гордостью над смирением возносятся и злыми своими гнусными умышлениями друг на друга словно змеи шипят и всякие злые вещи соплетают.

Неудобно писанию предать, но и самого благочестивого царя сильно возмутили на гнев и ярость сами на себя воздвигли. И от тех советов верных своих слуг и известных сродников восприняв елей, нагоняет страх на бояр своих и неукротимо гневается. И из‑за таких злых соблазнов собирает совет и весь освященный собор во царствующем городе своем Москве. И вызывает Новгородского архиепископа Пимена, Казанского Германа, Ростовского Корнилия, Крутицкого Германа, Суздальского Пафнутия, Рязанского Филофея, Смоленского Феофила, Тверского Варсонофия, Вологодского Макария и прочих епископов и архимандритов, и игуменов, и всех бояр своих. И возвещает им свою царскую мысль: решил он царство свое разделить, а царский двор перенести в Александровскую слободу и хочет, чтобы они эту мысль благословили. Блаженный же Филипп и другие епископы решили, укрепившись между собою, против такового начинания крепко стоять. Но один из них, славолюбивый, облеченный епископским саном, донес царю об их общем совете, и многие отказались от общего решения. И не только царева страха убоялись, но и на блаженного Филиппа иные из них восстали, если он об их решении объявит.

Царь начал свой совет, все же от страха не смели ничего сказать. Иные же, желающие славы мира сего, молчали, и никто не смел говорить что‑либо против царя или его умолить, или тем, кто его возмущает, запретить. Блаженный же Филипп приступил к царю и сказал: «Знаем тебя как хранителя благочестия и истинного поборника, и православия снабдителя, и своей державы осмотрительного правителя. Никто ничего на державу твою злого не советует – свидетель тому Всевидящее Око. О царь! Мы от отцов наших приняли обычай почитать царя, но прежде всего благоразумие в нем чтить. Прекрати такое неугодное начинание, держись, прежде чем пожелать, разума; встань крепко на камени веры, он же крепко Господом заложен. Подражай добродетелям, которыми и отец твой, царь и великий князь Василий, возвысился. Возвысься благочестием, сияй смирением и просветись любовию Божественного Духа. Желанием добродетели назидайся в правой вере. Благие деяния и честное житие – это не дрова, не сено, не стебли, мгновенно сжигаемые грехом, годные только к сожжению и более ни к чему не годные, но золото и серебро.

Для того ли собрались мы, отцы и братия, чтобы молчать? Почему боитесь правду сказать? Ваше молчание грех влагает в душу цареву, а своей душе оно на горшую погибель. Православную веру в скорбь и смущение повергает. Почему желаете тленной славы мира сего? Ни высокий сан мира сего не избавит от муки вечной преступающих заповеди Христовы, но наше истинное должное стремление – иметь духовное попечение о благочестии, благоверии, смирении всего православного христианства. На то ли взираете, что молчит царский синклит – все они связаны куплями житейскими. Нас же Господь Бог ото всего этого освободил, да знают ваши преподобия, что для этого поставлены – исполнять всякую истину. Исполнившие же этот завет, венцом небесным будут увенчаны, если душу свою полагаете за порученное стадо. Но если об истине умолчите, сами знаете, что в день судный истязаны будете за все, что вам поручено Духом Святым».

Они же смиреннообразно стояли, пособники предательства и злобы, творящие угодное царю, – Пимен Новогородский, Пафнутий Суздальский, Филофей Рязанский. А также сингел благовещенский Евстафий – тогда он пребывал в запрещении согласно правилам. Он же был духовником царю и непрестанно, явно и тайно, возводил напраслину на страстотерпца Филиппа. Прочие же не встали ни на сторону Филиппа, ни на сторону других, но поступали, как царь захочет. Как сказал пророк: «Там убоятся страха, где нет страха». Царь понял, что никто не смеет противостоять ему, но все его воле повинуются и благословляют, кроме одного блаженного Филиппа, выступавшего против него, говорящего ему о благочестии и убеждающего, чтобы не разделял царства. И никто не поддержал блаженного Филиппа – все вместе уклонились, сделались равно непотребными, не делающими добра. И разгневался царь на святого и начал по воле своей и по их совету дела свои творить. Тех князей и бояр и прочих вельмож, которые ему угодны были, называли опричниками, то есть дворовыми людьми; других же князей и бояр и прочих вельмож называл земскими. Также и все земли державы своей разделил.

Прошло немало времени после того совета. Царь находился во своем любимом доме, в прежде упоминаемой слободе: моими слезными словами называемая слобода, а на деле ставшей древним египетским обольщением. Там первородных губили, а здесь, словно колосья, православных пожинали. Отовсюду лютейшим огнем горячей золы попалило землю – не варваров нашествие, не градобитие виноградники наши погубило, но самоизволенный мрак страха и тьма дерзновения покрыли, неминуемо губя первенцев наших. Хотя не помазывались кровию дома наши, но бедствовало благочестие и убивались души первенцев. Хоругви увидев, внезапно поняли, что окружен царствующий город, и услышали, что явился страшный царь со всем своим воинством вооруженным. Все вооружены, все на одно лицо и едины нравом, как и делами, зачав грех, порождая беззаконие. Все как один в черных одеждах, а иное неудобно предать писанию.

Входит же царь в соборную церковь Пречистой Богородицы. Он же – Нового Завета проповедник, великий Христов архиерей Филипп, если и не того Стефана сын, но сыном ему ставший своими благими делами, ревностию последовавший равноапостольному мученику Стефану. Он не устрашился такового свирепства и, видя в православных великое возмущение неудобоносимыми бесчестными скорбями и ранами, просветился душою и, укрепившись сердцем, приступил к самодержцу и сказал: «О державный царь, ты выше всего имеющий сан, почитай более всего Бога, сподобившего тебя этого сана, потому что по подобию небесной власти дан тебе скипетр земной силы, чтобы ты научил людей хранить правду. Подобает тебе, смертному, не возноситься, но, подражая Богу, не гневаться, поскольку почтен ты образом Божиим, но в то же время и пыли земной причастен, этим же всегда научайся. Тот воистину наречется властелином, который сам собою владеет и нелепым похотям не потворствует, но имея помощника – непобедимого самодержца, благоверный ум, который самовольных похотей всетомительное хотение побеждает оружием любви и целомудрия. С древних времен не слыхано, чтобы благочестивые цари свою державу возмущали! Ни при твоих праотцах такого не случалось, ни среди иных народов такого не помышлялось».

Услышал царь обличения святителя и, не стерпев, в ярости сказал: «Какое тебе, чернецу, до наших царских советов дело? Не знаешь того, что меня мои же хотят поглотить?» Святой же отвечал: «Я, как ты спрашиваешь, по данной нам благодати Пресвятого и Животворящего Духа и по избранию священного собора, и по вашему изволению, – пастырь Церкви Христовой. Вместе с тобою должен попечение иметь о благочестии и о смирении всего православного христианства». Царь же сказал: «Одно, тебе, честной отче, говорю: молчи, а нас на это благослови по нашему изволению». Блаженный же отвечал: «Благочестивый царь! Наше молчание грех на твою душу налагает и всенародную приносит смерть, как и о мореплавателях говорится: когда капитан корабля соблазнится, то небольшой вред приносит плавающим с ним, но когда соблазнится кормчий, то всему кораблю приносит погибель. Если же и мы воле человеческой будем последовать, как произнесем в день пришествия Господа: “Вот я и дети, которых дал мне Господь?” Ибо Господь сказал в святом Евангелии: “Сия есть заповедь Моя – да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, если кто положит душу свою за друзей своих”. И еще: “Весь закон и пророки в двух заповедях: возлюби Господа Бога всем сердцем своим и ближнего, как самого себя”. И наставляя учеников, сказал: “Если в любви Моей пребудете, воистину учениками Моими будете”. Так и мы мыслим и держимся этого крепко».

Царь же сказал: «Владыко святой! Восстали на меня, как и Давид в скорби говорил: “Друзья мои искренние отступили от язвы моей и ближние мои стоят вдали. Ищущие же души моей ставят сети”». Святой же отвечал: «Господин мой царь, это говорят тебе лукавые и льстивые, приими тех, которые подадут благой совет, тех, кто не будет постоянно творить дела зависти, но только воистину пользу соблюдают. Другие же лишь на угождение власть имущим взирают. Но не разделяй единую державу: ты поставлен от Бога повелевать людьми Божьими в правде, а не мучительски. Доброчестие царя словно венцом украшает, богатство же уходит, и власть проходит, и слава исчезает. Но жизнь с Богом бессмертные века продолжается. Никто из живших в мире из того, что собрал, с собой после смерти не берет, но все оставляет на земле. Нагим отчитывается о жизни своей. Ты же неправо говорящих обличи и отстрани от себя, словно гнилой член, а людей своих в единении устрой, чтобы в нелицемерной Божественной любви пребывали».

Царь же сказал: «Филипп, не прекословь власти нашей! Не чудных и лживых принимай, но лишь дающих благие советы, не льстивых. Всегда достигнет гнев мой тебя или этот сан оставь». Святой же отвечал: «Благочестивый царь! Я не умолял ни тебя, ни ходатаев к тебе не посылал, ни богатством твои руки не наполнял, чтобы власть эту воспринять. Зачем лишил меня пустыни отцов, если смело каноны преступаешь по своему желанию? Не подобает начатому подвигу ослабевать». Царь же ушел к себе в палаты в великом раздумии и на святого гневаясь. Того же начинания советники злобные, Малюта Скуратов да Василий Грязной со своими единомышленниками, непрестанно строили ковы против блаженного. Увещевали царя, чтобы он не отступался от своего решения, после же и сами претерпели горшее от этого. Православной же вере от той опричнины великое возмущение случилось в мире: и кровопролитие, и суд не по правде. И от этой обступившей скорби возненавидели люди друг друга. Некие же благоразумные правители, истинные и искусные мужи, и первые вельможи, и весь народ пришли к пастырю своему с великим рыданием, чтобы заступился за них. Постоянно видя смерть, слова не могли вымолвить, только показывали ему свои раны различные. Чадолюбивый же отец, любовью утешая их, говорил: «Не скорбите, о чада! Верен Господь, не позволит вам искуситься сверх силы и не попустит до конца пребывать этой лжи. Если и воздвиг враг на нас рать, но постепенно все на голову его обрушится». Они же, питаемые истинными словами, расходились по домам.

Как‑то в день воскресный совершал блаженный Филипп божественную службу, предстоя в алтаре по чину Захарии и Аарона, кадило добровонно со угождением вознося горе, укрощая ярость Божию пречестными молитвами. Пришел же в соборную церковь Пречистой Богородицы царь к соборному пению, облеченный в черные ризы, так же и прочие были одеты. А на головах высокие шлыки, подобные одеяниям, словно одежды халдеев. Все бояре и синклит – в единых одеяниях. Филипп же, все по молебному чину совершив, возрадовался о приходе царя и, исполнившись божественного света, всю надежду на Бога возложил, надеясь достойно христоподражательно подъять ярем в кротости душевной. Воистину разжегся огнем божественной любви и словно адамант непоколебимый стоял на уготованном месте. Царь же к этому месту приблизился, трижды испрашивая благословения. Святитель же не отвечал ему ничего.

Бояре же говорили: «Владыко святой, благочестивый государь всея России, Иван Васильевич, пришел ко твоей святости и требует благословения от тебя». Блаженный же посмотрел и сказал: «Царь благой, кому поревновал, что таким образом красоту свою изменил и неподоболепно преобразился? С тех пор, как солнце в небесах пребывает, не слыхано, чтобы благочестивый царь свою державу возмущал. Убойся, о царь, Божьего суда! Мы, царь, приносим жертву Господу чистую и бескровную за спасение мира, а за алтарем неповинно льется кровь христиан и люди напрасно умирают. Ты, царь, хотя и образом Божиим почтен, но и праху земному причастен, и ты прощения грехов требуешь. Прощай и тех, кто против тебя согрешает, поскольку тому, кто прощает, даруется прощение». Царь же возгорелся яростию и сказал: «О Филипп, наше ли решение хочешь изменить? Не лучше ли тебе хранить с нами единомыслие?» Святой же отвечал: «О царь, тщетна будет вера наша, тщетно и проповедание апостольское и не принесет пользы нам Божественное предание, которое нам святые отцы передали, и все доброделание христианского учения. И даже само вочеловечение Владыки, совершенное ради нашего спасения. Он все нам даровал, чтобы непорочно соблюдали мы дарованное, а ныне мы сами все рассыпаем – да не случится с нами этого! Взыщет Господь за всех, кто погиб от твоего царственного разделения. Но не о тех скорблю, кто кровь свою неповинно пролил и мученически скончал жизнь свою, поскольку ничтожны нынешние страдания для тех, кто желает, чтобы в Царстве Небесном им воздалось благом за то, что они претерпели. Но пекусь и беспокоюсь о твоем спасении».

Царь же ни апостольского обличения, ни запрещения, ни учения не воспринял, но разгневался на него сильно и, руками размахивая, угрожал ему изгнанием и различными муками и смертными угрозами. И сказал Филипп: «Нашей ли власти сопротивляешься? Видя крепость твою, долготерпеливый пастырь не убоится ни запрещения, ни предреченных мук. Как и все отцы мои, за истину благочестия подвизаюсь, даже если и сана лишат или лютейше надлежит пострадать – не смирюсь». Услышав это, царь исполнился ярости. Служители злобы на блаженного Филиппа стали клеветать, что он ложно говорит о царской власти, насмехается, поскольку от лукавого в сердце принял заповедание – болезнь душевную раскрыл и сокровенно обнажил лукавство. Отовсюду наветы доносили царю, стремясь изгнать Филиппа не только с престола, но и из города – мужа, достойного вечных селений. Но он пребывал непоколебим, воспевая с Давидом: «Если и ополчится на меня полк, не устрашится сердце мое».

Царь же решил не просто его низвергнуть, чтобы не возмутился народ. Вскоре после известий от лжесвидетелей посылает он на Соловки суздальского владыку Пафнутия, да архимандрита Феодосия, да князя Василия Темкина, а с ним множество воинов, чтобы дознать о блаженном, каковым было его прежнее житие. Придя в Соловецкий монастырь, покушались они неправду творить: склоняли на угождение царю живущих там иноков, иных ласканием и мздоимством, иных сановными почестями умягчая. Они же по образу благочестия и нрав имея, словно добрые страдальцы всякие скорби с радостию принимали за своего пастыря. Все, словно едиными устами, наполняемыми Святым Духом, вопияли: «Непорочно его житие и в Боге попечение о святом месте этом и о братском спасении». Те же не желали слышать о святом благих свидетельств и, возвратившись в Москву, взяли с собою игумена Паисия, таково имя легкоумного, более же безумного, с иными клеветниками. И представили перед царем лжесвидетелей и лживые и многосмутные свитки свои положили.

Царь же, услышав про эти книги, что они угодны ему, повелел их перед собою и перед боярами прочесть. И поскорее гнев свой исполнить желая, не убоялся суда Божия, поскольку не подобает царям вину святителей расследовать, но епископы их согласно правилам судят. Если он вины достоин, то тогда и царь власть свою употребляет. Здесь же царь все самовластно сотворил – послал боярина своего Александра Басманова со многими воинами и повелел блаженного Филиппа изгнать из церкви. Пришел же боярин в соборную церковь Пречистой Богородицы и изрек пастырю царевы слова: «Недостоин ты святительского сана!» И повелел перед ним и перед всем народом прочесть лживо составленные книги. Пришедшие же с ним напали на святого, как свирепые звери, и совлекли с него святительские одежды. Он же обратился к служителям и сказал: «О чада, печально наше разлучение. Но радуюсь, поскольку ради Церкви все это принимаю. Настанет время, когда овдовеет Церковь. Пастыри же, словно наемники, будут презираемы, и никто в совершенстве седалище не сможет удержать и во святой этой церкви Божией Матери никто погребен не будет».

Эти слова, произнесенные им, многих в удивление привели. Возложили на него ризы иноческие, ветхие и разодранные, и изгнали его из церкви. Посадили в повозку и повезли за пределы города. Иные же ругались над ним, и метлами били, и тьмами злодейственных укоризн осыпали. Филипп же, поруганные ризы на себе видя и досаждения слыша, веселился, укрепляясь надеждою на будущие блага, словно мученик. Царь же, узнав об этом, по прошествии восьми дней повелел блаженного привести в монастырь Святого чудотворца Николая, прозываемого старым. После же этого отломил ветвь от прекрасного корня родства трудолюбивого пастыря, сорвал плод, чтобы преломить душу крепкого. Повелел брата казнить родного – Михаила Ивановича Колычева и голову послал к нему. Святой же Филипп встал благочестиво и, со всякой честию восприняв ее, поклонился до земли и благословил и любезно целовал ее и сказал: «Блаженны те, кого избрал и принял Господь, память их из рода в род». И возвратил ее принесшему.

Увидев же терпение твердого адаманта, и непоколебимое настроение, и то, что он не отступает от своего решения, осуждает крепкого в Отрочь монастырь близ города Твери. Через некоторое же время неблагодарного надзирателя приставляет. Находился блаженный в заточении почти год, скорбями стесняем и досаждениями приставников. В это время царь отправился в Великий Новгород, свое начинание желая осуществить. Еще не дошел царь до Твери, близ которой блаженный был заточен, а злобный подстрекатель против святого, Малюта Скуратов, внезапно, без опасения, входит в келию святого. Блаженный же Филипп за три дня до его пришествия бывшим с ним сказал: «Приспело время завершить мой подвиг». Они же не уразумели, что он говорит, до тех пор, пока он не скончался. А он просветлялся лицом, говоря: «Скоро мое отшествие». Принял же причастие – пречистое тело Христа, Бога нашего, и дивоточную кровь, и преобильно исполнился Пресвятого Духа, и стал тайноведцем сокровенных вещей. Малюта же, исполненный лукавства властолюбивого раба, умильно припадая к блаженному, сказал: «Подай благословение царю, владыко святой, чтобы идти ему в Великий Новгород». Блаженный же отвечал: «Пусть будет так, как ты хочешь, о любезный. Напрасно меня искушаешь и дар Божий лестью похитить желаешь...»

И начал молиться: «Владыко, Господи Вседержитель! Приими с миром дух мой и пошли ангела мирного от Пресвятой Славы Твоей, чтобы усердно наставлял меня Трисолнечному Твоему Божеству. Да не возбранен мне будет исход начальником тьмы с падшими его силами. И не посрами меня перед ангелами Твоими, и к лику избранных Твоих причти. Яко благословен вовеки. Аминь». Каменосердный муж зажал ему подушкою уста, обличающие неистовство суеумных. Так святой предал душу свою в руки Божии – увенчался мученическим венцом 23 декабря 1570 года. Жизнь окончил и подвиг совершил. Малюта Скуратов, свершив то, что хотел, вышел из келии и с пронырством начал говорить настоятелю обители и приставникам, что из‑за их небрежения митрополит Филипп умер от печного угара. Они же, одержимые страхом, ничего не могли отвечать. Малюта велел вырыть глубокую яму и повелел погрести многострадальное тело блаженного Филиппа за алтарем великой церкви Пресвятой Богородицы.

Расправа в Новгороде состоялась через год после гибели митрополита: были разграблены многие монастыри, разорены боярские усадьбы, а в самом городе ежедневно убивали до 1000 человек, так что вода в реке Волхов покраснела от крови. После Новгорода настала очередь Пскова (впрочем, здесь горожане остались целы, только лишились имущества) и самой Москвы. По сообщению летописи, это была кара за измену: «Государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси собрал все свое воинство и пошел на Великий Новгород и там многое множество людей новгородских побил и богатства много взял. Также пошел и ко Пскову‑граду и много воевал, и богатство бесчисленное взял. И громил их царь Иван Васильевич за их измену великую, что новгородцы хотели сдать Великий Новгород и град Псков с пригородами своими и хотели обоими городами поклониться королю литовскому... Того же лета по повелению великого государя царя и великого князя московского и всея Руси была в Москве казнь великая всяких чинов за их вину, а на площади казнили гостей изменников и торговых людей, и воинских, и иных по рассмотрению своему, кто чего достоин, и после того времени установилась в Москве тишина великая в людях и безмолвие великое во всех русских городах».

В 1571 году, воспользовавшись этой «тишиной великой в людях», в Россию вторгся с войском крымский хан Девлет‑Гирей. Почти не встречая сопротивления, он дошел до Москвы, разграбил и сжег город дотла, а царь едва успел укрыться в Александровской слободе. Год спустя русские воины встретили татар у реки Лопасня (приток Оки).