Соскальзывание в темноту

Соскальзывая с обрыва во тьму,

Я слышал, как мать причитает...

Соскальзываешь ты во тьму, о‑о‑о,

Скоро, скоро ты заплатишь за все.

Уор. «Соскальзывание в темноту»

Тихуана

Нора Хейден исчезла.

Такова жестокая правда, с которой Арту приходится смириться.

Как со смертью Эрни Идальго.

Осведомитель Чупар возвращается.

Страшнее минуты в жизни любого, кто руководит тайными агентами, не бывает. Пропущенные свидания, никаких оставленных условных знаков. Тишина.

От этой тишины все внутри крутит и жжет. Ты скрипишь зубами, стискиваешь челюсти, тишина потихоньку задувает слабый огонек призрачной надежды. Мертвое молчание в ответ на твои сигналы, посылаемые один за другим в темноту, в пропасть. А ты все равно ждешь и ждешь.

Нора намеревалась приехать в кондоминиум Колонио Иподромо и встретиться там с Аданом. Но она так и не появилась. А вот Антонио Рамос возник. С двумя отрядами спецназовцев в бронированных машинах он наглухо заблокировал весь квартал. Они обрушились на кондо, будто союзники в 45‑м на Нормандское побережье.

Да только квартира оказалась пустой.

Ни Адана, ни Норы.

Теперь Рамос обрабатывает Баху, разыскивая братьев Баррера.

Этого знака Рамос ждал долгие годы. Лос‑Пинос, убежденный Джоном Хоббсом, что Адан Баррера продает оружие мятежникам в Чьяпасе и другим, наконец спустил Рамоса с поводка, и тот рванулся в бой, точно питбуль, которому хозяин скомандовал фас. За неделю операции он распотрошил семь тайных баз, все в дорогих престижных кварталах: Чапултепек, Иподромо и Качо.

Целую неделю отряды Рамоса бушевали в богатых кварталах Тихуаны, носясь в бронированных машинах; не церемонясь, взрывали роскошные двери, переворачивали вверх дном дома, блокировали проезд транспорта. Рамос будто желал восстановить против себя всю элиту города; богачи исходили злобой, не зная, кого же винить за все свои неприятности: Рамоса или Барреру.

Что было главным достижением тщательно разработанной стратегии Адана Барреры: настолько слиться с «высшим светом» Бахи, чтобы атака на него воспринималась нападением на всех представителей элиты. И они истошно взывали о помощи к Мехико, жалуясь, что Рамос неуправляем, что он переходит всякие границы и попирает их гражданские права.

Рамосу было без разницы, что богачи Тихуаны ненавидят его всеми печенками. Он тоже их ненавидит, считает, что они продали свои души – сколько там у них еще оставалось – братьям Баррера, введя их в общество, в свои дома, позволяя своим сыновьям и племянникам баловаться торговлей наркотиками ради дешевой встряски нервов и быстрых легких денег. Они вели себя, думает Рамос, точно стайка девчонок‑фанаток наркобизнеса, воспринимая подонков Баррера будто знаменитостей, рок‑музыкантов, кинозвезд.

Рамос высказал им все это, когда те приходили сетовать на неудобства.

Послушайте, говорил Рамос отцам города, narcotraficantes убили кардинала, а вы гостеприимно встретили их в городе. Они расстреливали federales на улицах в час пик, а вы защищали их. Они расправились с вашим же шефом полиции, а вы посиживали себе сложа руки. Так нечего приходить ко мне и жаловаться, вы сами навлекли на себя все неприятности.

Рамос появляется на экране телевизора с обращением к городу.

Он смотрит прямо в камеру и заявляет, что не далее как через две недели он намерен засадить Адана и Рауля Баррера за решетку, а их картель превратить в пригоршню пепла, во вчерашний день. Он стоит рядом с грудами конфискованного оружия и тюками наркотиков и называет имена: Адан, Рауль и Фабиан. И перечисляет имена отпрысков видных тихуанских семейств, входящих в организацию Хуниоры, и обещает засадить в тюрьму и их тоже.

Потом объявляет, что уволил больше пяти десятков federales Бахи за отсутствие у них «моральных качеств», необходимых полисмену.

Это позор нации, в Бахе так много полицейских превратились из врагов картеля Баррера в его прислужников.

Я не собираюсь отступать, продолжает он. Я намерен и дальше бороться против Баррера. Кто поддержит меня? Кто со мной?

Н‑да, сторонников что‑то не слишком много.

Один молодой прокурор, следователь штата и люди самого Рамоса – вот, пожалуй, и все.

Арт понимает, почему жители Тихуаны не сбегаются под знамена Рамоса.

Они боятся.

И разве у них нет на то причин?

Два месяца назад коп из Бахи, тот, который назвал имена подкупленных в полиции штата, был найден у обочины дороги в парусиновом мешке. Кости были переломаны все до единой – фирменная казнь Рауля Барреры. А всего три недели назад прокурора, который расследовал дело братьев Баррера, застрелили во время утренней пробежки. Стрелков еще не арестовали. Охранника из тихуанской тюрьмы убили выстрелом из проезжавшей машины, когда тот вышел забрать утреннюю газету. Говорят, за то, что он дурно обошелся с каким‑то сообщником Баррера, который сидел в его отделении.

Да, хотя братья сейчас и в бегах, но это не означает, что царство террора закончилось. Баррера пока что не в морге, и люди не желают совать голову в петлю.

Дело в том, думает Арт, что прошла уже целая неделя после начала операции, а мы не выдали результата. Жители Бахи знают, что мы замахнулись на головы братьев Баррера, но удар пришелся мимо цели.

Рауль по‑прежнему на свободе.

Адан тоже все еще на воле.

А Нора?

То, что Адан не попался в ловушку в Колонна Иподромо, возможно, означает, что ее разоблачили. Арт еще цепляется за соломинку надежды, но дни бегут, по‑прежнему тишина, и ему приходится признать, что вероятнее всего искать придется изуродованный труп.

И оттого Арт в настроении совсем неприподнятом заходит в комнату для допросов в федеральной тюрьме в центре Сан‑Диего для разговора с Фабианом Мартинесом по кличке Эль Тибурон, Акула.

Этот подонок выглядит сейчас не таким уж модником в тюремном комбинезоне, наручниках и «браслетах» на щиколотках. Но все так же иронически усмехается, когда его вводят и толкают на складной стул за металлический стол напротив Арта.

– Ты учился в католической школе, верно? – начинает Арт.

– Да, Святого Августина, – отвечает Фабиан. – Тут, в Сан‑Диего.

– А значит, тебе известна разница между чистилищем и адом.

– Освежите мою память.

– Пожалуйста. В обоих ты будешь невыносимо страдать. Но время мук в чистилище когда‑нибудь да заканчивается, а в аду – длится вечно. Я пришел, чтоб предложить тебе выбор между чистилищем и адом.

– Слушаю.

Арт объясняет ему расклад. Что одно только обвинение в торговле оружием тянет на срок от тридцати лет до пожизненного в федеральной тюрьме, а плюс еще обвинения в торговле наркотиками – от пятнадцати до пожизненного. Вот это – ад. Однако если Фабиан выступит свидетелем со стороны правительства, то проведет несколько мучительных лет, давая показания против старых друзей, за этим последует короткая отсидка в тюрьме, а потом – новое имя и новая жизнь. И это – чистилище.

– Во‑первых, – возражает Фабиан, – я знать ничего не знаю ни про какое оружие, приехал туда, чтобы забрать овощи и фрукты. Во‑вторых, что еще за обвинения в наркоторговле? Каким тут еще боком наркотики приплели?

– У меня есть свидетель, который поставит тебя, Фабиан, в центр крупной наркосети. Вообще‑то ты мне очень подходишь как ключевая фигура в уголовном деле, разве что у тебя есть кто другой на примете.

– Вы блефуете.

– Если желаешь заплатить от тридцати лет до пожизненного ради того, чтобы увидеть мою карту, звони мне. Но ты играешь не со мной, фактически ты сражаешься против другого моего свидетеля, тебе еще нужно перехватить у него лот на аукционе. Тот, кто даст мне шанс сделать наиболее удачный выстрел по Баррера, тот и выиграет.

– Я хочу адвоката.

Ладно, думает Арт. И я очень даже хочу, чтоб у тебя был адвокат. Но вслух проговорил:

– Нет, Фабиан, ты не хочешь адвоката. Адвокат велит тебе заткнуться и упечет тебя в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.

– Я хочу адвоката.

– Значит, сделки не будет?

– Сделки не будет.

– Мне положено зачитать твои права.

– Вы мне их уже читали. – Фабиан развалился на стуле. Он утомлен, ему охота вернуться в камеру и почитать журналы.

– Ну, это были права по обвинению в торговле оружием. А теперь мне нужно зачитать их тебе снова в связи с делом об убийстве.

– Какое еще убийство? – резко выпрямляется Фабиан.

– Я арестовываю тебя за убийство Хуана Парады, – заявляет Арт. – У нас лежит заверенное обвинение еще с 1994 года. Ты имеешь право молчать. Все, что ты скажешь...

– Но ваша юрисдикция не распространяется на убийство, – перебивает Фабиан, – которое произошло в Мексике.

– Родители Парады, – наклоняется через стол Арт, – были «мокрыми спинами» [148]. А Парада родился неподалеку от Ларедо в штате Техас, он американский гражданин, как и ты. Так что у меня все в порядке с юрисдикцией. Слушай, а может, нам отдать тебя под суд в Техасе? Тамошний губернатор просто обожает выносить приговоры о смертельных инъекциях. До встречи в суде, урод!

А вот теперь беги, разговаривай со своим адвокатом.

Нахлебайся дерьма.

Если бы Адан поехал на свидание с Норой в Колонна Иподромо на машине, то полиция, скорее всего, схватила бы его.

Но он отправился пешком.

Копы этого никак не ожидали. Поэтому Адан, увидев, что в квартал подтягиваются полицейские машины, просто повернулся и пошел по тротуару, минуя заграждения, расставленные на дорогах.

С тех пор везти ему перестало.

Его выкурили из двух тайных квартир – он вовремя получил предупреждения от Рауля. И теперь он затаился в районе Рио, гадая, когда сюда доберутся спецназовцы. А самое плохое – связь, вернее, отсутствие ее. Большинство его мобильников не защищены, и он боится пользоваться ими. А те, что закодированы, скорее всего, уже засвечены, так что даже если полиция не сумеет расшифровать сообщение, то сможет определить его местонахождение по сигналу. И потому он в полном неведении, кто арестован, в каких домах произошли облавы, что в этих домах нашли. Не знает, кто проводит облавы, сколько они еще продлятся, куда ударят в следующий раз, известно ли полиции, где он.

И что по‑настоящему тревожит Адана, так это неожиданность, с которой происходят аресты и проверки.

Ни словечка, ни шепотка от его друзей в Мехико, которым он так щедро платит.

И это пугает. Раз политики из ИРП, правящей партии, предали его, значит, их сильно припекло. И они, конечно, знают, что если бить по Баррера, то промахиваться никак нельзя. А значит, они стали очень опасны.

Им обязательно надо свалить меня, думает он.

Обязательно убить.

И Адан принимает меры предосторожности. Раздает свои мобильники людям и рассылает их по всему городу и штату с приказом позвонить куда угодно, а потом выбросить. Рамос, разумеется, начинает получать сообщения: Адан Баррера в Иподромо, Чапултепеке, Росарито, Энсенаде, Текате и даже за границей: в Сан‑Диего, Чула‑Виста, Отей‑Месе.

Рауль отправляется в «Радиорубку», покупает новые телефоны и звонит копам на оплате: federales в Бахе, в полицию штата Баха, тихуанским муниципальным копам.

Известия не очень приятные. Копы штата и местные – те, кто ответили на его звонки, – ни фига не знают, им ничего не говорили, – но одно могут сказать точно – операция федеральная, они тут ни при чем. А местные federales!

– Сорвались с крючка, – сообщает Адану Рауль.

Они опять переехали – убрались из квартиры в Рио за десять минут до того, как в дом ворвалась полиция. Сейчас они в кондо в Колониа Качо и надеются, что сумеют отсидеться тут хотя бы несколько часов, пока не разузнают, какого все‑таки хрена творится. Но местная полиция помогать им не намерена.

– Их телефоны не отвечают, – говорит Рауль.

– Достань их дома! – взрывается Адан.

– Они и дома трубку не берут.

Адан, схватив новый мобильник, набирает межгород.

Мехико.

Никого нет дома. Ни один из его знакомцев из ИРП недоступен, но если он желает оставить номер, они с удовольствием перезвонят...

А все эта сделка с оружием, думает Адан. Хренов Арт Келлер сообразил, что оружие для ФАРК, и использовал эти сведения, чтобы вынудить Мехико действовать. Адану тошно, на душе черно. Только четверо в Мексике знали про его сделку с Тирофио: он сам, Рауль, Фабиан...

И Нора.

Нора исчезла.

Она так и не появилась в Колониа Иподромо.

Зато полиция появилась.

Она добралась туда раньше меня, думает Адан. Ее загребли во время облавы, и теперь полиция где‑то прячет ее.

Рауль берет ноутбук и вызывает одного из их местных хакеров на конспиративную квартиру в Колониа Качо. Он рассылает кодированные е‑mail ‑сообщения по их сети компьютеров. За шифр – собственное изобретение компьютерного гения – ему заплатили шестизначную сумму, шифр такой мудреный, что даже наркоуправление не сумело раскусить его. Вот до чего дошло, думает Адан, рассылаем электронные сообщения в пространство. Они сидят и сторожат, не катят ли по улице бронированные машины, пока дожидаются ответов. За час Раулю удалось вызвать некоторых sicarios и пару незасвеченных машин, которые никак не связаны с картелем. А также установить несколько наблюдательных и прослушивающих постов.

Когда солнце заходит, Адан, одетый работягой, и Рауль забираются на заднее сиденье старенького «доджа‑дарта». Впереди сидит вооруженный до зубов водитель и один sicario. Машина петляет по опасному лабиринту, в который превратилась Тихуана, разведчики и электронные прослушки дают информацию о чистых маршрутах. И наконец Адан выбирается из города и едет на Ранчо лас Бардас.

Там они с Раулем вздохнули посвободнее и попытались вычислить, что к чему.

Помог им Рамос.

Баррера включает вечерние новости, а на экране Рамос на пресс‑конференции, заявляющий, что он намерен покончить с картелем Баррера за две недели.

– Вот и объяснение, почему мы не получали предупреждений, – замечает Адан.

– Частичное, – поправляет Рауль. Такое впечатление, что у Рамоса имеется прямо‑таки путеводитель по картелю. Месторасположение тайных баз, имена сообщников. Где же это он, любопытно, накопал всю эту информацию?

– Это Фабиан слил им все, – говорит Адан.

На лице Рауля появляются призраки сомнения.

– Нет, дорогой, это не Фабиан. Это твоя любимая Нора.

– Нет, не может быть.

– Ты не хочешь верить? – Рауль рассказывает Адану о найденном в машине приборе слежения.

– И это тоже мог быть Фабиан, – упирается Адан.

– Да ведь полиция устроила засаду в твоем любовном гнездышке! – орет Рауль. – Фабиан что, знал про него? А кто знал про сделку с оружием? Ты, я, Фабиан и Нора. Донес не я, и не думаю, чтобы ты. Фабиан в американской тюрьме, так что...

– Но мы даже не знаем, где она! – Тут Адан пугается своей мысли. Он уставился на Рауля, который, чуть сдвинув жалюзи, выглядывает на улицу. – Рауль, что ты с ней сделал?

Рауль молчит.

Адан вскакивает с кресла.

– Рауль, ты что‑то сделал с ней?

И сгребает Рауля за рубашку. Рауль, легко стряхнув брата, толкает его на кровать.

– А что, если и так?

– Я хочу ее видеть.

– Не думаю, что это хорошая мысль.

– Теперь у нас командуешь ты?

– Твоя ненормальная привязанность к этой суке загубила все наше дело, – ответил Рауль, подразумевая: да, братишка, пока ты не очухаешься, командую я.

– Я хочу ее видеть!

– А я не хочу, чтобы ты превратился во второго Тио.

El chocho, думает Рауль, погибель мужчин Баррера.

Разве не одержимость Тио юной киской уничтожила его? Сначала Пилар, потом появилась та, другая шлюшка, я даже имени‑то ее не помню. Мигель Анхель Баррера, М‑1, человек, который создал Федерасьон, самый умный, самый жесткий, самый хладнокровный человек из всех, кого я знал. Да вот только мозги у него помутились из‑за какой‑то потаскушки, это его и доконало.

И Адан унаследовал ту же болезнь. Черт, да Адан мог бы иметь всех телок, каких пожелает, но ему потребовалась именно эта. Мог бы заводить одну любовницу за другой, но по тихой, не позорить жену. Но только не Адан – нет. Он взял да влюбился в эту шлюху и всюду рисовался с ней.

Наведя Арта Келлера на превосходную мишень.

А теперь вот полюбуйтесь на нас.

Адан вперился в пол.

– Она жива?

Рауль молчит.

– Рауль, скажи мне одно – она жива?

В дверь врывается охранник.

– Уходите! – вопит он. – Уходите!

Животные в зверинце визжат и воют, когда Рамос и его ребята перелезают через стену.

Рамос вскидывает к плечу гранатомет, прицеливается и спускает курок.

Одна из сторожевых вышек взрывается желтым огнем. Он перезаряжает, прицеливается – новый выброс пламени. Рамос видит: два оленя бьются об ограду, пытаясь убежать. Он спрыгивает в загон и открывает дверь.

Олени стремглав уносятся в темноту.

Пронзительно кричат, клекочут птицы, суматошно лопочут обезьяны. Рамос припоминает, будто у Рауля водится и парочка львов, и тут же слышит рык, точь‑в‑точь как в кино. Однако он тут же забывает об этом, потому что раздается ответная стрельба.

Они прилетели на самолете, сели, рискуя, при потушенных огнях на старую полосу, используемую раньше для наркоперевозок. Затем совершили ночной марш‑бросок через пустыню, последние тысячу ярдов ползли, прячась от патрульных джипов Баррера.

И вот мы во владениях Рауля, думает Рамос. Он чувствует щекой привычный приклад Эспозы, делает два выстрела, поднимается и продвигается вперед, зная, что ребята прикроют его. Потом падает и сам прикрывает огнем своих людей, теперь те делают бросок вперед – таким манером они продвигаются к дому Рауля.

Один из его парней вдруг подпрыгнул, словно раненая антилопа, когда его настигла пуля. Рамос подползает, но у того снесено пол‑лица, ему уже не поможешь. Рамос отстегивает обоймы от его ремня и откатывается – следом скачут фонтанчики от пуль.

Стрельбу ведут с крыши какого‑то низкого строения, и Рамос, привстав на колени, поливает огнем вдоль линии крыш. Чувствует вдруг два жестких толчка в грудь и соображает: это пули ударили в кевларовый бронежилет. Отстегивает от пояса гранату и дугой запускает ее на крышу.

Глухой стук, затем взрыв, взлетают в воздух два тела, и на крыше – тишина.

Однако из дома по‑прежнему строчат.

В окнах и в дверных проемах ослепительно сверкают красные вспышки. Рамос пристально следит за дверьми, ему понятно: они заперли нескольких человек Рауля в доме и те попытаются выскочить с фланга на атакующих. И точно, один из наемников расстреливает обойму, встав в дверном проеме, и делает рывок вбок. Две пули Рамоса пробивают ему живот, и он кувыркается в пыль, истошно крича от боли. Другой выскакивает, чтоб затащить его внутрь, но сам получает с десяток пуль и оседает у ног приятеля.

– Огонь по машинам! – кричит Рамос.

Машин тут полно: «лендроверы», излюбленные наркодельцами «сабербаны», несколько «мерседесов». Рамос вовсе не желает, чтобы кто‑нибудь из нарко, а уж тем более Рауль, добрался до одной и укатил, но теперь, после обработки из автоматов, никто никуда не уедет. Шины спущены, стекла разбиты вдребезги; тут взорвались бензобаки, и две машины запылали.

А затем началась фантасмагория.

Потому что кого‑то осенила блестящая идея открыть все клетки – неплохой отвлекающий маневр. И теперь звери бегают повсюду. Ошалело мечутся туда‑сюда, охваченные паникой из‑за грохота, пламени, пуль, пронзительно свистящих в воздухе. Рамос смаргивает, когда condenado [149]жираф пробегает перед его носом, следом – две зебры; зигзагами носится взад‑вперед по двору антилопа. Рамос снова вспоминает о львах и решает, что умереть в пасти хищников было бы до смешного нелепо. Он вскакивает с земли и продвигается к дому, уворачивается от какой‑то огромной птицы, низко пролетевшей над его головой; теперь нарко вырываются из дома, и двор превращается в O.K. Коррал.

Серебристые от луны, бликующие силуэты людей, животных, пистолетов. Кто бежит, кто стоит, падают, пригибаются, все стреляют. Похоже на сумасшедшее сновидение, но пули, смерть и боль настоящие. Рамос посылает выстрел наугад, потом огибает обезумевшего осла, который в ужасе ревет, тут слева от него возникает нарко, другой материализуется справа, нет, это один из его ребят, свистят пули, вылетает пламя из стволов, на землю валится еще один нарко... И тут Рамос видит – или ему кажется, будто видит, – высокую фигуру Рауля. Он бежит, паля из двух пистолетов. Рамос прицеливается ему в ноги, но Рауль вдруг исчезает. Как сгинул. Рамос бросается туда, где тот только что мелькнул, и тут же стремглав ныряет на землю, заметив, что нарко вскинул пистолет. Рамос стреляет назад, и тот, отлетев, падает; на фоне луны вздымается легкое облачко пыли.

Братья Баррера как сквозь землю провалились.

Когда умирает перестрелка – Рамос выбирает слово умирает намеренно, потому что многие из наемников Рауля мертвы, – он переходит от трупа к трупу, от раненого к раненому, от арестованного к арестованному, выглядывая Рауля.

На Ранчо лас Бардас полный бедлам. Особняк похож на гигантское решето – произведение народного искусства. Горят машины. Примостились в ветвях деревьев диковинные птицы, а некоторые животные уползли обратно в свои клетки, где подвывают, съежившись от страха.

Рамос замечает тело, лежащее у забора на ковре из маков, на белых цветах – красные брызги крови. Держа Эспозу нацеленной на него, Рамос пинком переворачивает тело. Но это не Рауль, и Рамос в ярости. Но мы же знаем, думает он, Рауль был здесь, в доме. Мы слышали его. И я видел его. По крайней мере, мне показалось, что видел. А может, не видел? И звонки с мобильника были подставой, чтобы сбить нас со следа, а братья посиживают себе на пляже в Коста‑Рике или Гондурасе и смеются над нами за кружкой холодного пива. Может, их и вовсе в этом доме не было.

И тут Рамос замечает кое‑что.

Люк присыпан землей, прикрыт ветками, но он различает на земле его прямоугольные очертания. Приглядевшись, Рамос видит и следы ног.

Ты можешь, Рауль, бегать, но летать не умеешь.

Значит, тоннель. Это очень даже здорово.

Наклонившись, Рамос видит, что крышку люка недавно поднимали: у края узкая щель, куда проваливается пыль. Он отшвыривает ветки и нащупывает утопленную в крышку ручку, цепляет ее и с силой откидывает.

Рамос слышит слабый щелчок, видит взрывной заряд.

Но слишком поздно.

Me jodi.

Я сам себя угробил.

Взрыв разносит его на куски.

Зловещая тишина превратилась в похоронную.

Арт перепробовал все способы, какие мог придумать, чтобы найти Нору. И Хоббс использовал все свои ресурсы, хотя Арт категорически отказался назвать имя своего осведомителя. Так что в распоряжении Арта были и снимки со спутника, и пункты прослушки, и сканирование Интернета. Но безрезультатно.

Его возможности действовать ограничены: он не может прибегнуть к активным розыскам, как в случае с Эрни Идальго, так как это означало бы рассекретить Нору, а значит, убить ее, если она уже не мертва. И у него нет больше неподкупного и беспощадного Рамоса.

– Как‑то хреновато, босс, – замечает Шэг.

– Когда следующий запуск спутникового поиска?

– Через сорок пять минут.

Если позволит погода, они получат снимки Ранчо лас Бардас, коттеджа Баррера в пустыне. У них уже есть пять снимков, но они ничего не дали. Никого похожего на Адана или Рауля, а тем более на Нору.

Никаких разговоров по мобильнику, ни малейшего движения. Так же обстоит дело и с другими ранчо Баррера и с тайными базами, по которым Рамос не успел ударить.

– Дайте мне знать, – бросает он.

У него встреча с новым королем по наркотикам – генералом Аугусто Риболло. Объявленная цель встречи – Риболло должен вкратце посвятить Келлера в намеченные операции против картеля Баррера, это часть их двусторонних действий, недавно возобновленных.

Плохо то, что Риболло мало что известно о предстоящих операциях. Рамос свои намерения держал в секрете, и все, что Риболло может в реальности, – это выступать по телевизору с видом свирепым и целеустремленным, заявляя о полной своей поддержке продолжения всего, что предпринимал погибший герой Рамос, хотя слыхом не слыхивал о его планах.

Но правда такова – его трон уже шатается.

Мехико нервничает все больше: дни бегут, а Баррера по‑прежнему на свободе. Чем дольше длится война, тем сильнее нервничает Лос‑Пинос. Им требуются, как тактично объясняет Джон Хоббс Арту перед тем, как им отправиться на встречу, «поводы для оптимизма».

Короче, Риболло на встрече с Артом в военной форме, чистенькой и отглаженной, как с иголочки, разговаривает мягко и вкрадчиво. Очевидно, у его коллег в наркоуправлении имеется тайный осведомитель в клане Баррера. Его офис смог бы оказать больше помощи в их совместной борьбе против наркотиков и терроризма, и вообще, это было бы в духе сотрудничества, если б сеньор Келлер поделился, кто его источник.

Риболло улыбается Арту.

Хоббс улыбается Арту.

Все бюрократы в кабинете улыбаются Арту.

– Нет! – отрубает тот.

Из окна высотки ему видна Тихуана. Нора где‑то там.

Улыбка Риболло гаснет. Вид у него оскорбленный.

– Артур... – начинает Хоббс.

– Нет.

Пусть потрудится поусерднее ради этого.

Встреча заканчивается общим неудовольствием.

Арт возвращается в комнату боевых действий. Вот‑вот должны поступить новые снимки со спутника Ранчо лас Бардас.

– Есть что? – спрашивает он Шэга.

Тот отрицательно мотает головой.

– Вот дерьмо!

– Они ушли в подполье, босс, – замечает Шэг. – Ни телефонных переговоров, ни электронной почты, ничего. Пусто.

Арт смотрит на него. Обветренное лицо старого ковбоя уже бороздят морщины, и теперь он носит бифокальные очки. Господи, неужели и я так же постарел? – думает Арт. Два старых воина против наркотиков. Как, интересно, называют нас молодые? Антинарки юрского периода? Но Шэг старше меня – ему скоро на пенсию.

– Он обязательно будет звонить дочке, – вдруг выпаливает Арт.

– Что?

– Дочке, Глории, – поясняет Арт. – Жена Адана и дочь живут в Сан‑Диего.

Шэг кривится. Оба знают, что вовлекать в войну ни в чем не повинную семью – это против негласных правил, действующих в борьбе между нарко и ними.

Арт понимает, конечно, что тот думает.

– Да на хрен всякие правила! – бросает он. – Люсия Баррера прекрасно знает, чем занимается муж. А значит, ее нельзя назвать непричастной.

– Но маленькая девочка ни при чем.

– Дети Эрни тоже живут в Сан‑Диего, – парирует Арт. – Только теперь они никогда не увидят своего папу. Ставь электронную прослушку!

– Босс, ни один судья в мире...

И замолкает на полуслове от взгляда Арта.

Рауль Баррера тоже недоволен.

Они отстегивают Риболло триста тысяч долларов каждый месяц, за такие денежки он мог бы и расстараться для них.

Но Риболло не приструнил Антонио Рамоса, допустил его атаку на Ранчо лас Бардас, а теперь даже не может подтвердить, была ли Нора Хейден причиной всех их бед, а Раулю выяснить это требуется позарез. И как можно скорее. Он родного брата держит фактически под арестом на этой тайной базе, а если soplon была не любовница Адана, то расплачиваться придется дорого.

Так что когда Рауль получает сообщение от Риболло – «прошу прощения», то посылает ответное, следующего содержания:

«Старайся лучше. Потому что если станешь бесполезен для нас, то невелик труд – распустить слух, что ты у нас на оплате. Вот тогда и будешь просить извинений. В тюрьме».

Риболло сообщение получает.

Фабиан Мартинес устраивает совещание со своим адвокатом, он переходит сразу к делу.

Ему известно, каков ритуал при аресте за наркотики. Картель посылает адвоката, и ты сообщаешь, какой информацией ты поделился, если такое случилось. Таким образом все можно урегулировать до того, как картелю причинят какой‑то вред.

– Я им ничего не сливал, – заявляет Фабиан.

Адвокат кивает.

– У них есть осведомитель, – продолжает Мартинес, и голос его падает до шепота. – Это baturra Адана, Нора.

– Иисус! Ты уверен?

– Это может быть только она. Ты должен добиться, чтобы меня отпустили под залог, приятель. У меня в этой тюряге крыша едет.

– Обвинение в торговле оружием, Фабиан, это очень серьезно.

– Да какое там, на хрен, оружие.

Он рассказывает адвокату об обвинении в убийстве.

А вот это уж совсем погано, думает адвокат. Если только Фабиан Мартинес не договорится о сделке с прокурором, ему грозит долгий срок.

Нора не то чтобы арестована в буквальном смысле слова, но идти, куда хочется, она не вольна.

Нора даже толком не знает, где она, только что где‑то на восточном побережье Бахи.

Коттедж, в котором ее держат, выстроен из красноватых камней, которыми усеян берег. Кондиционера в доме нет, но толстые каменные стены сохраняют внутри прохладу. В коттедже три комнаты: маленькая спальня, ванная и парадная комната, смотрящая на море, – это гостиная, соединенная с открытой кухней.

Электричество вырабатывается генератором, он шумит снаружи. Так что электрический свет у нее есть, есть горячая вода и туалет. И она может выбирать между душем и ванной. Есть даже спутниковая тарелка, но телевизор из дома убрали, радио тоже. И все часы, у нее конфисковали даже наручные часики, когда привезли сюда.

Стоит маленький CD‑плеер, но нет дисков.

Они хотят, чтобы я оставалась наедине с моей тишиной, думает Нора.

В мире, лишенном времени.

И она действительно стала терять счет дням с тех пор, как Рауль поймал ее в Колониа Иподромо и приказал лезть в машину, уверяя, что творится настоящий беспредел и он отвезет ее к Адану. Она не доверяла ему, но выбора не было. Тоном даже извиняющимся он попросил позволить завязать глаза; ради ее же безопасности, объяснил он.

Нора поняла, что ее везут на юг от Тихуаны. Она знает, они ехали довольно долго по сравнительно гладкому шоссе Энсенада. Но потом дорога стала хуже, ее трясло, и чем дальше, тем хуже. Она почувствовала, что машина медленно взбирается куда‑то вверх, грохоча по каменистой дороге, а потом в лицо Норе пахнуло морской свежестью. Уже стемнело, когда ее ввели в дом и сняли повязку.

– Где Адан? – спросила она Рауля.

– Приедет.

– Когда?

– Скоро, – ответил Рауль. – Отдыхай. Поспи немного. Тебе сегодня досталось. – Он протянул ей снотворное.

– Мне не нужна таблетка.

– Да нет, возьми. Тебе надо поспать.

Рауль стоял над ней, пока она не проглотила лекарство, и она спала крепко, а утром проснулась с дурной головой и будто с ватой во рту. Она думала, что она на побережье, где‑то к югу от Энсенады, пока солнце вдруг не взошло не с той стороны, что она ожидала, и тогда Нора поняла: она в глубине страны. Когда совсем рассвело, Нора узнала характерную ярко‑зеленую воду моря Кортеса, Калифорнийского залива.

Из окна спальни она разглядела дом побольше выше на холме и увидела, что окрестности похожи на лунный пейзаж из красного камня. Чуть позже из большого дома спустилась женщина, неся поднос с завтраком: кофе, грейпфрут и теплые тортильяс.

И ложка есть, отметила Нора.

Но ни ножа, ни вилки.

Стакан воды и опять таблетка снотворного.

Нора крепилась и не принимала ее, пока нервы у нее совсем не разгулялись, тогда она все‑таки проглотила таблетку, и ей стало получше. Она продремала почти до полудня и проснулась, только когда та же девушка принесла новый поднос, с ланчем – жаренный на гриле тунец, тушеные овощи и опять тортильяс.

И – снотворное.

Среди ночи какие‑то люди, еле разбудив ее, так крепко она спала, начали задавать вопросы. Допрашивающий, коротышка с акцентом явно не мексиканским, держался мягко, вежливо и настойчиво.

– Что случилось в ночь конфискации оружия?

– Куда вы поехали? Кого видели? С кем говорили?

– Ваши поездки за покупками в Сан‑Диего – что вы там делали? Что покупали? С кем виделись?

– Артур Келлер, вы его знаете? Это имя о чем‑то вам говорит?

– Вас когда‑нибудь арестовывали за проституцию? За наркотики? За уклонение от налогов?

В ответ она задавала свои вопросы...

– О чем вы говорите?

– Почему обо всем этом спрашиваете меня?

– Кто вы вообще?

– Где Адан?

– Он знает, что вы допрашиваете меня?

– Могу я пойти спать?

Спать ей позволили пойти, но через пятнадцать минут разбудили снова и стали уверять, что это уже новая ночь. С трудом Нора все‑таки поняла, что это неправда, однако сделала вид, будто поверила им. Допрашивающий задавал ей одни и те же вопросы, снова и снова. И наконец она взорвалась:

– Я хочу лечь спать!

– Я хочу видеть Адана! И...

– Я хочу еще таблетку снотворного...

Вам дадут, скоро, пообещал допрашивающий. И переменил тактику.

– Расскажите мне, пожалуйста, про день, когда конфисковали оружие. Проведите меня по нему в подробностях, минута за минутой. Вот вы садитесь в машину и...

– И, и, и...

Нора забралась на кровать, накрыла голову подушкой и попросила его заткнуться и убираться, она устала. Он протянул ей таблетку, и она взяла ее.

Ей позволили проспать двадцать четыре часа, и все закрутилось снова.

Вопросы, вопросы, вопросы.

Расскажите мне про это, расскажите мне про то.

Арт Келлер, Шэг Уоллес, Арт Келлер.

– Расскажите, как вы застрелили китайца. Как все происходило? Что вы при этом чувствовали? За что вы схватили пистолет? За ствол? За рукоятку?

– Расскажите про Келлера. Вы давно его знаете? Он обратился к вам или вы сами нашли его?

– Про что вы вообще говорите? – удивилась Нора.

Потому что знала, если станет отвечать хоть что‑то, то увязнет по шейку, одурманенная барбитуратами, измученная, напуганная, вконец сбитая с толку. Что они делают, Нора понимала, но только ничего не могла поделать, чтобы остановить их.

Они пока что и пальцем не дотронулись до нее, не угрожали.

И это давало ей надежду: значит, они не до конца уверены, что осведомитель именно она. Будь они уверены, то информацию из нее вытягивали бы пытками, а не то попросту убили бы. «Мягкий» допрос означал, у них есть сомнения и еще кое‑что...

Что Адан по‑прежнему на ее стороне. Они не истязают меня, думала она, потому что боятся Адана. И она держалась. Давала уклончивые путаные ответы. Категорически отрицала, выдвигала возмущенно встречные обвинения.

Но сил оставалось все меньше. Терпеть становилось все труднее.

Однажды утром не принесли завтрака. Она спросила про него, и девушка, смутившись, ответила, что она уже подавала. Но она же не приносила ничего. Я знаю или уже путаюсь? – недоумевала Нора. А потом принесли два ланча: один за другим, потом снова сон и опять таблетка.

Теперь она ходила гулять вокруг коттеджа. Двери не запирались, и никто не останавливал ее. С одной стороны особняка раскинулось море, а с трех других тянулась бесконечная пустыня. Если Нора попытается сбежать, то погибнет либо от жажды, либо от палящего солнца.

Спустившись к морю, Нора зашла по щиколотку в воду.

Вода такая теплая и приятная.

За спиной у нее опускалось за горизонт солнце.

Адан наблюдает за Норой из окна спальни в доме на холме.

Он – пленник в своей комнате, охраняемый посменно sicarios, преданными Раулю. Они сторожат дверь круглые сутки, и Адан прикинул, что в поместье их должно быть не меньше двадцати.

Он стоит и смотрит, как Нора бредет по воде. На ней светло‑желтый сарафан и мягкая белая шляпа, предохраняющая кожу от солнца. На голые плечи падают волосы.

Это была ты? – гадает он.

Это ты предала меня?

Нет, решительно отметает он, я не могу заставить себя поверить в это.

Зато Рауль верит безоговорочно, хотя несколько дней допросов никак не доказали предательства. Допрос очень мягкий, уверяет Адана брат. До нее и пальцем не дотронулись, не говоря уж о том, чтоб пытать.

Да, лучше не трогайте ее, остерегает Адан. Один синяк, один шрам, один вскрик боли – и я найду способ устроить твое убийство, брат ты мне или не брат.

Ну а если soplon она? – спрашивает Рауль.

Тогда, думает Адан, глядя, как Нора присаживается у кромки воды, все по‑другому.

Да, тогда совсем другое дело.

Они с Раулем приходят к соглашению: если Нора не предатель, то Рауль посторонится и Адан снова займет свой пост patron. Таково, конечно, соглашение, думает Адан, но опыт ему подсказывает: еще ни один человек, однажды дорвавшийся до власти, ни за что не уступил ее.

Во всяком случае добровольно.

И с легкостью – тоже нет.

А может, это и к лучшему, раздумывает Адан. Пусть Рауль забирает себе pasador, а он возьмет свою долю наличными, заберет Нору и уедет с ней куда‑нибудь жить спокойной жизнью. Она всегда мечтала о Париже. Почему бы и нет?

Ну а если ситуация повернется по‑другому? Если окажется, что Нора по какой‑то причине предала их, тогда временный захват власти Раулем превратится в постоянный, а Нора...

Нет, он даже думать об этом не желает.

Он хорошо помнит Пилар Талаверу.

Если так, думает Адан, я сделаю все сам. Вот странно, как можно продолжать любить человека, который предал тебя. Я заведу ее в океан, пусть смотрит, как последние лучи солнца угасают на воде.

Все произойдет быстро и безболезненно.

А потом, если б не Глория, я бы сунул пистолет себе в рот.

Дети привязывают нас к жизни.

Особенно эта девочка, такая хрупкая и нуждающаяся в помощи.

Дочка, наверное, уже до смерти переволновалась. Новости из Тихуаны наверняка попали в газеты Сан‑Диего, и хотя Люсия, конечно же, попытается оградить девочку, Глория все равно будет переживать, пока не услышит моего голоса.

Адан бросает еще один долгий взгляд на Нору, потом отходит от окна и стучит в дверь.

Охранник открывает.

– Принеси мне мобильник, – приказывает Адан.

– Рауль сказал...

– Приказы Рауля для меня задницы крысиной не стоят, pendejo, – рявкает Адан. – Я пока еще patron, и если велю тебе принести что‑то, так ступай и принеси!

И телефон ему приносят.

– Босс?

– Угу?

– Проклюнулось.

Шэг протягивает Арту наушники, подсоединенные к жучку на линии Люсии Баррера. Арт слышит голос Люсии.

– Адан?

– Как Глория?

– Она нервничает.

– Дай мне с ней поговорить.

– Где ты?

– Так можно с ней поговорить?

Долгая пауза. И наконец голос Глории.

– Папа?

– Как ты, детка?

– Я очень за тебя переживаю.

– Со мной полный порядок. Не волнуйся.

Арт слышит, как девочка плачет.

– Где ты? Газеты пишут...

– В газетах все врут. Со мной все прекрасно.

– Можно мне приехать к тебе?

– Пока еще нет, миленькая. Скоро. Послушай, скажи маме, пусть она тебя крепко от меня поцелует, о'кей?

– О'кей.

– До свидания, детка. Я люблю тебя.

– Я тебя, папа, тоже люблю.

Арт оглядывается на Шэга.

– Босс, на это потребуется время.

Потребовался час, но он тянулся точно целых пять: пока электронные данные переслали в АНБ [150], потом проанализировали. Наконец они получают ответ. Звонок сделан с мобильника (это‑то мы уже знаем, думает Арт), а потому адреса они сообщить не могут, но могут назвать ближайшую передающую вышку.

Сан‑Фелипе.

На восточном побережье Бахи, к югу от Мехикали.

В радиусе шестидесяти миль от вышки.

Арт уже расстелил на столе карту. Сан‑Фелипе – крохотный городишко с населением, ну, может, от силы двадцать тысяч, и многие жители там американцы, перелетные птицы, переезжающие на зиму в края потеплее. Городок окружен пустыней, единственное, что есть в окрестностях, – цепочка рыбацких кемпингов, тянущаяся к северу и к югу от Сан‑Фелипе.

Но даже при радиусе в шестьдесят миль искомая точка все равно что пресловутая иголка в стогу сена, а Адан мог и вообще прикатить туда, только чтобы позвонить в пределах роуминга мобильника, а теперь уже мчится назад в укрытие. Но все‑таки это дает нам зону для разведки, думает Арт.

Слабенькую надежду.

– Звонок сделали не из города, – бросает Шэг.

– Откуда ты знаешь?

– Послушай‑ка еще раз.

Они прокручивают запись, и Арт слышит глухое гудение и ритмическое постукивание. Озадаченный, он смотрит на Шэга.

– Ты у нас парень городской, да? – говорит Шэг. – А я вырос на ранчо. То, что ты слышишь, – генератор. А значит, помещение не присоединено к сети подачи электроэнергии.

Арт звонит и просит провести съемку со спутника. Но сейчас ночь, и изображения у них не появится еще несколько часов.

Допрашивающий набирает обороты.

Он будит Нору от тяжелого после снотворного сна, усаживает на стул и тычет ей в лицо миниатюрный прибор слежения:

– Что это?

– Не знаю.

– Нет, ты знаешь, – напирает он. – Это ты засунула его туда.

– Куда – туда? Сколько времени? Я хочу спать...

Он встряхивает ее. В первый раз он коснулся Норы. И также в первый раз орет:

– Слушай! До сих пор я был с тобой очень любезен, но я теряю терпение! Не начнешь помогать, сделаю тебе больно! Очень больно! А теперь отвечай: кто дал тебе это, чтобы засунуть в машину?

Нора долго смотрит на маленький приборчик, точно на какой‑то музейный экспонат. Держит его между большим и указательным пальцами, вертит, рассматривая под разными углами. Потом подносит к лампе и разглядывает еще внимательнее. Снова поворачивается к допрашивателю:

– Я никогда не видела его прежде.

Он наклоняется к ней и орет во всю глотку. Нора даже не разбирает слов, но он вопит и вопит, слюна брызжет ей в лицо, он трясет ее за плечи, и, когда наконец отпускает, она сваливается без сил на стул.

– Я так устала, – бормочет Нора.

– Я знаю. – Он опять сама мягкость и сочувствие. – Все это можно закончить очень быстро, ты знаешь.

– И тогда я смогу поспать?

– О да!

Арт по‑прежнему сидит в офисе, когда на мониторе появляются снимки.

Глаза ему жжет от недосыпания, он будит Шэга, тот заснул, привалившись к спинке стула, забросив ноги на стол.

Они пристально изучают изображения. Начинают с крупного – карты погоды со спутника всего района Сан‑Фелипе; отсекают зону, входящую в сеть подачи электроэнергии, и принимаются исследовать увеличенные снимки квадратов к северу и к югу от города.

Они исключают внутренние районы. Нет источников воды, очень мало проезжих дорог, те немногие, что петляют через скалистую пустыню, оставляют Баррера всего лишь один путь к бегству; вряд ли они загонят себя в такую ловушку.

А потому они сосредоточиваются на самом побережье, к востоку от гряды низких гор и главного шоссе, бегущего параллельно побережью, с боковыми дорогами, идущими к рыбацким кемпингам и другим маленьким поселкам у моря.

Побережье к северу от Сан‑Фелипе – популярное местечко у отдыхающих, оно обычно забито туристами, рыбаками и трейлерами, так что на него они ставку не делают. Ближнее побережье к югу от городка – то же самое, но затем дороги становятся все хуже, цивилизация исчезает, и шоссе утыкается в маленькую рыболовецкую деревушку Пуэрто‑Ситос.

Но между этими двумя населенными пунктами лежит отрезок в десять километров. Начинается он где‑то километрах в сорока к югу от Сан‑Фелипе – тут нет никаких кемпингов, лишь несколько редко стоящих пляжных домиков. Радиус слышимости совпадает с силой сигнала мобильника Адана, 4800 байт в секунду, а потому именно эту зону они и изучают особенно пристально.

Место идеальное, думает Арт. Всего несколько проезжих дорог – если их можно так назвать, – и Баррера, несомненно, расставили посты на этих дорогах, а также в Сан‑Фелипе и в Пуэрто‑Ситос. Они засекут любую машину, которая появится на дороге, не говоря уже о нескольких бронированных, требующихся для облавы. Пока мы подберемся ближе, Баррера давно скроются по дороге или на лодке.

Но сейчас рано ломать голову над этим. Сначала нужно разыскать мишень, а уж потом соображать, как сбить ее.

С десяток домов раскиданы на этом пустынном отрезке побережья. Некоторые на самом побережье, но большинство выше, на низкой горной гряде. Три явно нежилые: нет ни машин, ни свежих отпечатков шин. Среди оставшихся девяти выбрать трудно. Все по виду самые обыкновенные, из космоса по крайней мере. Хотя Арт весьма затруднился бы определить, в чем именно заключается эта обыкновенность. Все построены на участках, расчищенных от камней и кустов агавы; в большинстве это прямоугольные строения без изысков, крыши или из пальмовых листьев, или...

И тут Арт улавливает нечто необычное.

Он чуть не пропустил.

– Ну‑ка, увеличь здесь, дай крупный план, – просит он.

– Зачем? – удивляется Шэг. Он не видит ничего особенного в месте, куда указывает Арт. Скалы, кусты и ничего больше.

Нечто – это тень, отбрасываемая камнями, ничем не отличающимися от миллионов подобных, но эта тень – ровная, с прямыми углами.

– Там здание, – говорит Арт.

Они увеличивают снимок. Изображение зернистое, трудно различимое, но при рассмотрении в лупу обнаруживается затемнение, глубина..

– Мы смотрим на квадратный камень? – спрашивает Арт. – Или на квадратное здание с каменной крышей?

– Кто ж это делает крышу из камней?

– Тот, кто хочет, чтоб дом слился с окружающими камнями.

Они снова смотрят общий план и теперь начинают замечать и другие, слишком правильные, ровные тени и островки кустарника, похожие на аккуратные прямоугольники. Сначала все расплывается, но потом на изображении начинают проступать два здания: один дом поменьше, другой побольше, – и навесы, под которыми могут прятаться машины.

Они накладывают кадр на большую карту. Дом стоит у дороги, ответвляющейся от главного шоссе километрах в пятидесяти к югу от Сан‑Фелипе.

Пять часов спустя рыбацкая лодка резво прокладывает себе путь от Пуэрто‑Ситоса, борясь с крепким встречным ветром. Лодка бросает якорь в двухстах ярдах от берега, она ощетинивается удочками. А когда чуть смеркается, один из «рыбаков» ложится на палубу и направляет инфракрасный бинокль на два каменных дома.

Он засекает женщину в светлом платье, неверной походкой бредущую к воде.

У нее длинные светлые волосы.

Арт кладет телефонную трубку, прячет голову в ладони и вздыхает. Когда он опять поднимает глаза, на лице у него улыбка.

– Мы нашли ее.

– Может, вы имеете в виду, босс, – «его»? – уточняет Шэг. – Давайте все‑таки не смещать фокуса. Главное ведь арестовать братьев Баррера, так?

Фабиан Мартинес все еще в камере, но в общем жизнь ему теперь представляется чуть более приятной.

Встреча с адвокатом прошла успешно, тот заверил Фабиана, что насчет обвинения в распространении наркотиков волноваться ему больше нечего: свидетель правительства не появится на суде, – и информация о soplon передана определенным людям.

Обвинение в торговле оружием – пока еще проблема, но у адвоката есть кое‑какая гениальная идея и насчет этого тоже.

– Посмотрим, может, сумею добиться твоей экстрадиции в Мексику, – говорит он. – По делу об убийстве Парады.

– Ты шутишь?

– Ну, во‑первых, – объясняет адвокат, – в Мексике нет смертной казни. Во‑вторых, потребуются многие годы, чтобы довести дело до суда, а тем временем...

И обрывает фразу. Фабиан понимает намек. А тем временем... все утрясется. Начнут бесконечно обсуждать разные формальности, прокуроры порастеряют энтузиазм, судьи получат rancho для летнего отдыха.

Фабиан укладывается на матрац и думает, что положение у него вполне приличное. И пошел ты, Келлер, подальше – без Норы у тебя ничего нет. Пошла и ты на хрен, Ла Гуэра. Надеюсь, ты славно сейчас проводишь вечерок.

Спать они Норе не давали вовсе.

Когда ее только что привезли сюда, ей многого не позволяли, зато можно было спать сколько угодно. А теперь не разрешают и глаз сомкнуть. Сидеть ей можно, но стоит Норе задремать, они тут же расталкивают ее и заставляют стоять.

Ей больно.

Болит все – ступни, ноги, спина, голова.

Глаза.

Хуже всего глаза. Горят, пульсируют. Нора отдала бы все, только бы лечь и закрыть глаза. Ну пусть сидеть или даже стоять – но только бы закрыть глаза.

Но ей не позволяют.

И не дают больше снотворного.

А ей не просто хотелось таблетку, она была ей необходима.

Кожу ей как будто колют иголочки, как после онемения, а руки не перестают дрожать. Вдобавок к невыносимой головной боли и тошноте еще и...

– Ну хоть одну! – плачет Нора.

– Сама просишь, а взамен не желаешь дать ничего, – говорит допрашиватель.

– Но у меня ничего нет.

Ног она не чувствует, они как деревянные.

– Не правда. – И допрашивающий снова заводит: Артур Келлер, наркоуправление, прибор слежения, ее поездки в Сан‑Диего.

Они знают, думает Нора. Они уже знают, так почему бы и не рассказать им то, что им все равно уже известно? Просто рассказать, и пусть делают что хотят. Зато я смогу поспать. Адан не идет, Келлер не идет – так расскажи им немножко.

– Если я расскажу про Сан‑Диего, ты позволишь мне поспать? – бормочет Нора. Допрашивающий согласно кивает.

Он ведет ее все дальше, шаг за шагом.

Шэг Уоллес наконец уходит из офиса.

Забирается в свой «бьюик» пятилетней давности и катит на стоянку рядом с супермаркетом «Эмис». Он не ждет и двадцати минут, как рядом с ним тормозит «Линкольн‑навигатор».

Из «Линкольна» вылезает человек и пересаживается в «бьюик» к Шэгу.

Ставит на колени кейс. Отлетают с металлическим щелком застежки, он поворачивает кейс так, чтобы Шэг увидел стопки упакованных купюр.

– Пенсии полицейских в Америке больше, чем в Мексике? – интересуется человек.

– Ненамного, – отвечает Шэг.

– Триста тысяч долларов, – говорит человек.

Шэг колеблется.

– Бери. В конце концов, не наркоторговцам же ты информацию сливаешь. Это ж от одного копа другому. Генералу Риболло требуется знать.

Шэг испускает долгий вздох.

И говорит человеку то, что он желает узнать.

– Нам требуются доказательства.

Шэг вынимает из кармана куртки доказательство и протягивает собеседнику.

После чего забирает триста тысяч долларов.

Южный ветер дует на полуостров Баха, гоня туда теплый воздух и затягивая плотными облаками море Кортеса.

Снимков со спутника больше не поступает, и последние разведданные пришли к Арту уже восемнадцать часов назад. А за это время много чего могло случиться: могли уехать Баррера, может, уже погибла Нора. В завесе облаков нет ни малейшего просвета, а значит, новых данных не будет еще долго.

А значит, у него есть то, что есть, – и ничего больше он не получит, и действовать нужно быстро. Или не действовать вовсе.

Но как действовать?

Рамос, единственный коп в Мексике, которому Арт мог доверять, мертв, Риболло продался Баррера, а Лос‑Пинос пятится задним ходом в кампании против братьев Баррера на шестой скорости.

У Арта имеется только один вариант.

Который ему страшно не нравится.

С Джоном Хоббсом он встречается на островке Шелтер, на пристани для яхт, посередине гавани Сан‑Диего. Встречаются они ночью и отправляются по узкой полосе парка, примыкающего к воде, в направлении к мысу.

– Ты понимаешь, о чем меня просишь? – говорит Хоббс.

Еще бы, думает Арт.

Но Хоббс все равно ему растолковывает:

– Нанести незаконный удар на суверенной территории дружественной страны. Что нарушает чуть ли не все международные законы, какие я могу припомнить, да плюс несколько сотен местных национальных законов. Такое может запалить – прости за неудачный выбор слов – грандиозный дипломатический кризис с соседним государством.

– Но это наш последний шанс уничтожить братьев Баррера.

– Но мы же остановили груз из Китая.

– Этот – да, – соглашается Арт. – Но ты что, думаешь, Адан все бросит? Если мы не арестуем его сейчас, он заключит еще сделки «оружие за наркотики», и ФАРК будет экипирована до зубов, не пройдет и полугода.

Хоббс молчит. Арт шагает рядом, стараясь проникнуть в его мысли, слушая плеск воды, лижущей камни рядом с ними. Вдалеке переливаются, подмигивая, огни Тихуаны.

Арту кажется, он не может дышать. Если Хоббс не согласится, то Нора Хейден, точно – труп, а Баррера будут праздновать победу.

Наконец Хоббс говорит:

– Я не смогу воспользоваться нашими обычными ресурсами. Придется привлекать со стороны, вслепую, без проверки.

Спасибо тебе, Господи, молится про себя Арт.

– Но, Арт, – поворачивается к нему Хоббс, – операцию нельзя проводить без разрешения, тайно. Иначе нам никогда не суметь объяснить потом мексиканцам, как мы засадили Баррера. Задействованы будут не правоохранительные органы, это будет скрытой акцией разведки. А потому произойдет не арест, а операция в экстремальной ситуации. Ты с этим согласен?

Арт кивает.

– Мне нужно, чтоб ты сказал это вслух, – настаивает Хоббс.

– Это будет операцией в экстремальных условиях, – произносит Арт. – Я, собственно, этого и хотел.

Пока что все идет путем, думает Арт. Но он знает, Джон Хоббс ни за что не уйдет просто так, не выжав взамен платы. И тот не задержался.

– Мне необходимо знать, кто твой информатор.

– Конечно.

Арт называет ему имя.

Кэллан шагает с пляжа в коттедж, который снимает. День сегодня на побережье Нокэл прохладный, туманный, ему нравится.

Так приятно.

Он распахивает дверь в коттедж, выхватывает свой двадцать второй калибр и прицеливается.

– Осты‑ы‑ы‑нь! – тянет Сол. – Мы ведь друзья.

– Правда?

– Ты, Шон, смылся из лагеря, – говорит Сол. – Лучше б сначала поговорил со мной.

– А ты отпустил бы меня?

– С необходимыми мерами предосторожности – да.

– А как же удар по Баррера?

– Прокисшая новость.

– Значит, мы друзья. – Кэллан пистолета не опускает. – Спасибо, что сообщил. А теперь уходи.

– У меня есть предложение для тебя. Работа.

– Мимо. Больше я такой работой не занимаюсь.

– Да ты не дергайся, – успокаивает Скэки. – На этот раз не нужно лишать жизни. Сейчас разговор про то, чтобы спасти человека.

Атаковать они решают с моря.

Арт с Солом изучают подробную карту района и приходят к выводу – это единственный способ проникнуть в дом неожиданно. Рыбачий катер подойдет с юга ночью, они погрузятся на лодки «Зодиак» и высадятся на берег.

Теперь только вопрос времени и отлива.

В море Кортеса отливы необычные – вода может отступить на сотни ярдов, и при таком расстоянии внезапное нападение невозможно. Они не смогут пробежать сотни ярдов открытого берега незаметно. Даже ночью их засекут и скосят мгновенно, они к домам и приблизиться не успеют.

А потому они загнаны в очень тесные рамки: необходима темнота и непременно высокая вода.

– Придется идти между девятью и девятью тридцатью, – решает Сол. – Сегодня вечером.

Это слишком рано, думает Арт. А может, и слишком поздно.

Нора рассказывает про свою последнюю поездку в Сан‑Диего.

Как она отправилась по магазинам, что купила, в каком отеле жила, как они с Хейли ходили на ланч, потом сон, пробежка и ужин.

– А что делала вечером?

– Осталась в номере, заказала ужин, смотрела телевизор.

– Ты была в Ла‑Холле, городе веселья, и всего‑то смотрела телевизор? Чего так?

– Захотелось, и все. Побыть одной, спокойно посидеть, побездельничать у телевизора.

– И что ты смотрела?

Нора понимает, что она не может удержаться на скользкой горке. Понимает, но не представляет, как ей спастись. Такова уж природа скользких горок, думает она. На самом деле я в тот вечер отправилась в Белый Дом на встречу с Келлером, но я же не могу сказать про это... А потому...

– Не знаю. Не помню.

– Не так уж давно это и было.

– Чепуху какую‑то. Какой‑то ерундовский фильм. Может, я даже заснула.

– По платному каналу? Эйч‑би‑оу?

Нора не помнит, были ли в отеле платные каналы или Эйч‑би‑оу. Она даже точно не помнит, смотрела ли она вообще там телевизор. Но если я скажу, что смотрела платный фильм, то это включили бы в счет, думает она. И говорит:

– По‑моему, это был Эйч‑би‑оу. А может, «Шоу‑тайм» или что‑то подобное.

Допрашивающий чувствует, что близок к победе. Нора – любительница, профессиональная врунья отвечает уклончиво на все вопросы. («О, я не помню, может то, а может, и другое».) Нора рассказывала вполне точно и детально обо всем, что делала. Вплоть до вечера. Вот тут она стала мяться и давать уклончивые ответы.

Профессиональной врунье прекрасно известно, что самое главное не в том, чтобы сделать вранье похожим на правду, а чтобы правда была похожей на ложь.

Ну, ее правда похожа на правду, а вот ее вранье?

– Но ты не помнишь, что это был за фильм.

– Понимаете, я переключала с канала на канал.

– Переключала, значит.

– Ну да.

– А что ты ела на обед?

– Рыбу. Я всегда ем рыбу.

– Следишь за весом.

– Конечно.

– Я скоро вернусь. А пока меня нет, пожалуйста, уж постарайся вспомнить, какой фильм ты смотрела.

– Можно мне поспать?

– Если ты будешь спать, то не сможешь вспоминать, верно?

Но я не смогу думать четко, если не посплю, нервничает Нора. Вот в чем беда. Я не смогу придумать никакого вранья, не смогу врать складно. Я уж и сама точно не уверена, что было, а чего не было. Какой же я фильм смотрела? Что за фильм? Чем там все закончилось?

– Если сумеешь вспомнить, что смотрела в тот вечер, я разрешу тебе поспать.

Весь процесс ему прекрасно известен. Если поднапрячь мозги, они выдадут ответ, и в этом случае не играет роли, факт это или фантазия. Он лишь хочет принудить ее к ответу.

В обмен на обещание сна ум женщины «вспомнит» информацию, и она даже может показаться реальной ей самой. Если это будет правда, тем лучше. Но если ложь, она образует трещинку в ее рассказе, и постепенно обман расколется, разлетится, обнажив истину.

Нора сломается.

И мы добьемся правды.

– Она врет, – докладывает допрашивающий Раулю. – Выдумывает.

– Откуда ты знаешь?

– Язык жестов, – пожимает он плечами. – Уклончивые ответы. Если б я проверял ее на детекторе лжи и стал бы спрашивать об этом вечере, она бы провалилась.

Хватит ли этого, чтобы убедить Адана? – размышляет Рауль. Чтобы я мог прикончить эту лживую сучку, не начиная гражданскую войну с родным братом? Сначала Фабиан посылает через адвоката сообщение, что эта девка soplon. А теперь этот вот‑вот поймает ее на вранье.

Но нужно ли мне дожидаться?

Чтобы Риболло дал нам точное подтверждение? Если он сумеет дать.

– Как быстро ты сумеешь расколоть ее? – спрашивает Рауль.

Допрашивающий смотрит на часы:

– Сейчас пять? Ну, к половине девятого, самое позднее к девяти.

Теперь облака на нашей стороне, думает Арт, когда рыбачий катер прорезает бурную воду. Он прислушивается к ритмичным ударам мелких волн по корпусу. Непогода, мешавшая сбору разведывательной информации, теперь работает на них, укрывая от глаз наблюдателей на берегу и от других лодок, в каких‑то из них наверняка прячется охрана Барреры.

Арт оглядывается на мужчин, молча сидящих на палубе. На смуглых лицах блестят глаза. Курить запрещено, но многие нервно мусолят незажженные сигареты. Другие жуют жвачку. Кое‑кто тихонько переговаривается, но большинство сидят и молча вглядываются в туман – серое марево, подрагивающее под лунным светом.

На всех – бронежилеты поверх черных комбинезонов, и у каждого личный арсенал: или «Мак‑10», или «М‑16», пистолет сорок пятого калибра с одной стороны пояса и зловещего вида плоский, острый как бритва клинок на другой. На жилетах гирляндами – гранаты.

Так вот они – «резервы со стороны», думает Арт.

Где только, черт дери, Скэки раздобыл таких?

Кэллан знает где.

Будто вернулись прежние времена: он на катере рядом с парнями из «Красного тумана», некоторые из них его старые приятели из Лас‑Тангас, а они только и ждут, чтоб заняться привычным делом.

– Перекрыть поставки оружия для террористов у самого истока, – так определил их задание Скэки.

Три лодки «Зодиак», прикрытые парусиной, закреплены на палубе. В каждую сядет по восемь человек, и к берегу они причалят в пятидесяти ярдах друг от друга. Солдаты из двух лодок, что причалят севернее, атакуют тот дом, что побольше, а команда из третьей лодки двинется к маленькому коттеджу.

А вот доберемся мы туда или нет – это вопрос, думает Кэллан.

Если Барррера уже шепнули, мы угодим под перекрестный огонь из двух каменных зданий, пришпиленные на голом месте без всякого прикрытия, кроме тумана. Берег будет усеян трупами.

Но трупы не должны остаться там.

Сол отдал приказ: не оставлять никого; мертвых, живых, полумертвых – всех погрузить в лодки. Кэллан оглянулся на штабель шлакобетонных блоков на корме. «Надгробия» назвал их Сол.

Мертвые будут похоронены в море.

В Мексике мы не оставим ни одного тела. Для всех заинтересованных – нападение совершили соперничающие нарко, понадеявшиеся воспользоваться моментом – затруднительным положением Баррера. Если вас захватят – но старайтесь, чтоб не захватили, – так и говорите. Что бы с вами ни делали. Идея получше? Проглотите свой пистолет. Мы не морские пехотинцы, мы вам на выручку не примчимся.

Арт спускается вниз.

От едкого запаха дизельного топлива ему крутит желудок. А может, это от нервов, думает Арт.

Скэки пьет кофе.

– Как в добрые старые времена, а, Артур?

– Почти.

– Эй, Артур, если не хочешь атаки, скажи только слово.

– Хочу.

– У тебя на берегу будет тридцать минут, – говорит Сол. – Через тридцать минут мы возвращаемся на лодку и отчаливаем. Меньше всего хотелось бы, чтобы нас задержал патрульный катер мексиканцев.

– Уловил, – отзывается Арт. – Когда мы будем на месте?

Скэки перекидывает вопрос капитану катера.

– Через два часа.

Арт смотрит на часы.

К берегу они подойдут около девяти.

Спотыкается Нора в 8:15.

Она уже засыпает стоя, но ее встряхивают, водят по комнате. А потом усаживают снова, когда входит допрашивающий.

– Ну что, ты вспомнила, – спрашивает он, – что смотрела в тот в