Дерево Хайдеггера

В работе «Что называется мышлением?» Хайдеггер говорит о цветущем дереве:

Мы стоим вне науки. Вместо этого мы стоим, к примеру, перед цветущим деревом – а дерево стоит перед нами. Дерево обращено к нам лицом. Дерево и мы встречаем друг друга, поскольку дерево стоит там, а мы стоим с ним лицом‑к‑лицу. Поскольку мы состоим в этом отношении друг к другу, друг перед другом, то дерево и мы есть. Эта встреча лицом‑к‑лицу не есть, в таком случае, одна из тех «идей», которые носятся в нашей голове. Остановимся здесь ненадолго: нам придется перевести дыхание до и после прыжка.

Я на время оставлю без внимания вводную фразу: «Мы стоим вне науки». Я хочу сосредоточиться на том пути, который ведет Хайдеггера к персонификации цветущего дерева. По Хайдеггеру, как дерево, так и мы имеем лица: дерево обращено к нам лицом, мы стоим лицом‑к‑лицу с деревом, каждый из нас пребывает перед другим. Почему Хайдеггер персонифицирует цветущее дерево?

Я полагаю, что ответ на этот вопрос заключен в том, что Хайдеггер отрицает: «Эта встреча лицом‑к‑лицу не есть, в таком случае, одна из тех „идей“, которые носятся в нашей голове». Хайдеггер персонифицирует дерево, чтобы деперсонализировать его. Я имею в виду, что Хайдеггер персонифицирует дерево, настаивая, что дерево действительно пребывает перед нами, отдельно от нас. Дерево не есть наше представление[318].

Чтобы лучше понять, что, по моему мнению, осуществляет Хайдеггер, рассмотрим следующий известный отрывок из Шопенгауэра (Хайдеггер предваряет свое рассуждение о цветущем дереве аналогичным отрывком из Шопенгауэра):

«Мир есть мое представление» – вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлективно‑абстрактного сознания; и если он действительно это делает, то у него зарождается философский взгляд на вещи. Для него становится тогда ясным и несомненным, что он не знает ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю; что окружающий его мир существует только как представление, то есть исключительно по отношению к другому, к представляющему, каковым является сам человек. Если какая‑нибудь истина может быть высказана a priori, то именно эта, ибо она – выражение той формы всякого возможного и мыслимого опыта, которая имеет более всеобщий характер, чем все другие… Итак, нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательстве, чем та, что все существующее для сознания, то есть весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением… Мир есть представление[319].

Шопенгауэр персонализирует мир: мир есть наше представление. Таковым является, конечно, и цветущее дерево. Дерево, как и поле, в котором оно растет, земля, частью которой является поле, солнце, которое светит, – все это наши представления; все они носятся в нашей голове. Шопенгауэр персонализирует дерево, делая его нашим.

Хайдеггер персонифицирует дерево, делает его другим, иным, нежели «наше». И он рассматривает это действие как требующее большого скачка: после него мы должны приостановиться, чтобы перевести дыхание. Хайдеггер объясняет потребность в передышке тем, что

теперь мы – те люди, которые совершили прыжок за пределы знакомой сферы науки и даже, как мы увидим, за пределы сферы философии. И куда же мы совершили прыжок? Возможно, в пропасть?

Хайдеггер полагает, что встреча лицом‑к‑лицу с деревом требует, чтобы мы совершили прыжок за пределы психологии и науки, и даже за пределы философии. Очевидно, в науке и философии деревья не имеют лица[320]. (Персонализированные деревья не являются персонифицированными.) Но где деревья имеют лицо? Куда мы совершили прыжок? Где должно быть это место, если не в сфере науки и не в сфере философии? В какое Зазеркалье Хайдеггер просит нас перескочить? Несомненно, по ту сторону науки и философии – только бездна.

Хайдеггер отвечает на вопрос «не прыгнули ли мы, возможно, в пропасть?» следующим образом:

Нет! Скорее на какую‑то твердую почву. Какую‑то? Нет! На ту почву, на которой мы все живем и умираем, если мы честны с самими собой. Странная, на самом деле абсурдная вещь – мы должны прежде перепрыгнуть на почву, на которой мы в действительности стоим.

Хайдеггер утверждает, что мы перепрыгнули на твердую почву нашей жизни. Что здесь поразительно и что Хайдеггер подчеркивает как «странную, на самом деле абсурдную вещь» – это то, что нам приходится совершать прыжок от знакомого (наука, философия) к незнакомому, на твердую почву нашей жизни. Мы должны совершить прыжок, чтобы попасть туда, где мы всегда уже есть.