Понимание установки любить ближнего своего, как самого себя

Во‑первых, я думаю, мы должны пристально рассмотреть основной задействованный здесь нравственный принцип, требующий «любить ближнего твоего, как самого себя». Под «ближним» мы будем понимать – как это обычно делается – всех людей, а не только соседей (хотя, разумеется, более узкое понимание все равно подходит Фландерсам и Симпсонам)[253]. Данный принцип сходен с золотым правилом нравственности («поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой»). Оба указания выводят должное действие на основании отношения человека к самому себе. Люби других так же, как любишь себя; поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой. Недостаток всех подобных теорий состоит в том, что за ними кроется, так сказать, «проблема мазохизма». Возьмем золотое правило: что, если человек, ищущий сексуального возбуждения, желает, чтобы другие причиняли ему боль? Состоит ли моральный долг такого человека в причинении боли другим с целью доставить им сексуальное удовольствие? Интересно, впрочем, то, что такая проблема в меньшей степени актуальна для принципа «люби ближнего твоего». Мы должны любить ближних так, как любим самих себя. Поскольку данное обязательство включает проецирование нашей любви к себе на любовь к другим, такой путь оказывается закрытым. Желание гораздо шире любви, и не все, что можно желать самому себе, сообразно любви к себе. Можно с легкостью утверждать, что мазохизм не может сочетаться с надлежащей любовью к себе, но тогда, конечно, встает вопрос о разграничении между надлежащей и ненадлежащей любовью к себе. Рассмотрим такую разновидность любви к себе, как самолюбование (чрезмерная гордыня, считавшаяся в Средневековье худшим из пороков и корнем пороков остальных). Такая форма любви к себе не соответствует принципу «люби ближнего твоего, как самого себя». Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на форму принципа. Он призывает нас относиться к другим так, как мы относимся к себе, но самолюбование подавляет внимание к окружающим. Если мы склонны к нарциссизму, то не способны любить других, тем более – как самих себя. Ясно, что это нравственно неправильная форма любви к себе. Такого рода любовь к себе не может распространяться на других, и, следовательно, во избежание внутреннего противоречия, исходный принцип должен взывать к иной форме любви к себе, нежели нарциссизм.

Итак, как же нам понимать любовь к себе? Она подразумевает, как минимум, стремление к использованию средств, ведущих к самосовершенствованию. Конечно, этим все не исчерпывается. Например, стремление к самореализации должно сопровождаться пониманием себя. Но, по меньшей мере, любить себя означает стараться расти как личность. Это вовсе не предполагает потакания собственным желаниям и прихотям. Скорее, это всегда требует оценки желаний и вплетения их в полноценную, приносящую удовлетворение жизнь. Таким образом, любить ближних, как самих себя, значит, по меньшей мере, добиваться роста ближних как личностей, способствовать развитию в них благородных качеств. Заметьте также, что благородные качества могут быть не только независимы от эгоизма, но и противоположны ему. Одно из лучших человеческих качеств – это склонность ставить принцип превыше собственных эгоистичных желаний. Действительно, мы хвалим тех, кто не только действует вопреки своекорыстным порывам, но и жертвует собой ради того, чтобы поступить нравственно. Следовательно, любить других – значит также поощрять их следовать принципам, не всегда связанным с их желаниями. Это замечание очень уместно в нашем обсуждении принципа «люби ближнего твоего, как самого себя». Он как раз призывает нас соблюдать подобные принципы. Иными словами, в установках вроде «люби других, как самого себя» содержится идея о том, что нужно руководствоваться принципом, а не эгоистической любовью к себе.

Здесь мы можем вернуться к тому, на что уже обращали внимание выше. Вторая посылка в наших аргументах гласит: «Любовь к кому‑либо предполагает попытку спасти его или ее жизнь». Теперь мы можем убедиться в том, что бывают случаи, когда из любви следует воздержаться от попытки спасти чью‑либо жизнь. Если признать, что любовь к другим обязывает нас поощрять их к соблюдению высоких принципов вместо простого удовлетворения порывов и желаний, то становится ясно, что возможны случаи, когда человек готов рискнуть жизнью ради одного из таких принципов. Если мы ставим некоторые принципы превыше интересов, то их следует ставить выше главного интереса – самосохранения. Начинает казаться, что принцип «люби ближнего твоего, как самого себя» может фактически привести нас к ситуации, когда правильным будет не спасать чью‑либо жизнь. То есть в случаях, когда люди придерживаются принципа, который, будучи реализованным, укрепляет лучшие стороны их натуры, вмешиваться не следует, даже если в результате их жизнь подвергается опасности. В качестве очевидного примера представим ситуацию, когда кто‑то (понимая, что это может стоить ему жизни) из принципа отказывается выполнять приказ и убивать мирных граждан.

На это можно уверенно возразить, что никто в «Симпсонах» не придерживается таких принципов. Даже самый принципиальный персонаж – Лиза – не принадлежит к этой категории людей, поэтому данный аргумент спорен. Но, с другой стороны, мы рассматриваем Неда и прочих персонажей не как таковых, а только как исполнителей ряда действий, и стараемся выяснить, как эти действия можно оправдать. На первый взгляд кажется, что если они и бывают оправданны, то очень редко. И все же наметились контуры решения проблемы. Знакомые с историей философии читатели, наверное, уже догадались, что наши выводы близки к выводам Иммануила Канта, сделанным им по другим поводам. Давайте рассмотрим его описание автономии, чтобы завершить наметившуюся картину.