Наисчастливейшие люди на земле

Долго ожидаемый личный рассказ

Демоса Шакарияна, переданный Джону и Элизабете Шерил

Переведено с английского языка Мировой Христианской Миссией

Посвящается нашим родителям

ИССАКУ И ЗАРОУГИ ШАКАРИЯНАМ,

СИРАКАНУ И ТИРУНИ ГАБРИЛЕЯНАМ,

которые дали нам наследство среди наисчастливейших людей на земле.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вступление...................................................................... 9

Весть из-за горы.............................................. 11

Соединенная Пасифик Авеню..................................... 27

Часовая бомба................................................................ 43

Человек, который переменил свои мысли 55

Рука, ухваченная за небо.................................................. 66

Холливудский Бовл.......................................................... 81

Время испытания:....................................... 90

Клифтонская Кафетерия................................................... 106

Нога на столе.................................................................... 124

Мир начинает обращаться.................................................. 138

Золотая цепь............................................................................ 147

ВСТУПЛЕНИЕ

Был серый декабрьский день 1960 года, когда мы заехали нашим большим автомобилем на предпоследнюю стоянку перед Президентской Гостиницей в Атлантик Сити.

Несколько минут позже избитый Кадиллак с Калифорнийским номером повернул в стоянку рядом с нами, из которого вышел большой мужчина в широкополой шляпе. Он протянул свою мозолистую руку и сказал:

«Меня звать Демос Шакариян».

Он перешел на другую сторону автомобиля и, открыв дверь для красивой черноволосой женщины, сказал: «А это моя жена Розалия».

Мы в свою очередь представились им и сказали, что мы репортеры журнала «Гайдпост», с назначением расследовать говор языками, добавляя очень торопливо, что мы приехали «только посмотреть».

И мы насмотрелись. Президентская Гостиница на той неделе была сценой районной конференции организации, называемой: Интернациональное Общение Коммерсантов Полного Евангелия, в котором Демос был основателем и президентом. Тысячи людей приехали в Атлантик Сити на эту конференцию со всех мест восточного побережья. Некоторые из них хотели только повстречаться с этим фермером с загорелым лицом в •широкополой шляпе, а другие хотели обменяться переживаниями о том, что Святой Дух сотворил в их жизни, а еще некоторые, подобно нам, только посмотреть — немного с опасением и больше с недоверием.

Будем осторожны с нашими чувствами, мы предостерегали, один другого, как например: выкрики, поднятие и взмахивание руками, исступленные свидетельства — этот устарелый способ приводить людей в возбуждение.

Мы были осторожны,... но ничего подобного не случилось. С передней стороны гостиного зала Демос руководил собраниями со сдержанными чувствами, как будто прислушиваясь к голосу, которого мы не слышали. Вместо нами ожидаемого беспорядка, воздержание и приличный порядок присутствовал на конференции. Вооружившись против удара, которого не случилось, у нас не было защиты против любви, которую мы пережили на этой неделе со многими сотнями других, начав наше собственное хождение в Духе.

Прошло пятнадцать лет после этого памятного декабря. За это время, следя за движением Пятидесятников, мы побывали во многих частях света, потому что здесь мы нашли хорошие свидетельство, возбуждение, перемену жизни и реальность церковной жизни в наши дни. И с течением времени мы стали замечать интересное явление. С кем бы мы ни говорили, чья вера была оживлена: мужчины и женщины, дети и старшие люди, Римо-католики и Меннониты — все они начинали свой рассказ от этой необычайной группы деловых мужчин и молочного фермера из Довнеп, Калифорнии, по имени Демоса Шакарьяна.

Как это может быть, мы спрашивали себя, чтобы этот застенчивый, не красноречивый человек со сдержанной приятной улыбкой, который, кажется, никогда не торопился и который, кажется, не знает сегодня, что будет делать завтра, чтобы он имел такое влияние на миллионы людей? Мы решили провести с ним интервью и узнать об этом.

Нам легче было прийти к этому решению, нежели его осуществить. Демос мог быть в Бостоне или в Банкоке или даже в Берлине и Демос не отвечает на письма. Но в течение последних четырех лет мы имели с ним несколько встреч. Демос и Розалия приехали на восток посетить нас. После мы встретились в Швейцарии в шале нашего приятеля. Мы вместе работали в Монако и в Пальм Спрингс. Мы беседовали в автомобиле, на аэродромах, в армянских ресторанах. Самое приятное время мы провели в их доме в Довнеп, Калифорнии, в маленьком домике, который они построили в 7.9.?-'/ году и в котором родились их первые дети. Дом Демоса отца стоит рядом с его домом, но он пустой со дня смерти его отца. Он гораздо красивее и имеет больше комнат, но для Демоса и Розалии с их домиком связано больше воспоминаний.

И так постепенно мы стали разгадывать Демоса тайну.

Часть этой тайны его родные привезли с собой из Армении. Этот древний христианский народ больше других пострадал за свою веру. Из этого страдания выросла прозорливость.

Прозорливость эта больше всякой расы или народности. Все мы нуждаемся в знании этого секрета и когда мы его знаем, как говорит Демос, неважно, что бы в мире нас ни окружало, мы будем наисчастливейшими людьми на земле.

ВЕСТЬ ИЗ-ЗА ГОРЫ

Однажды ночью мы с моей женой Розой проезжали через Лос Анжелос по пути домой. Весьма неожиданно у меня появилось желание съехать с главной автострады и проехать мимо дома, где жил когда-то мой дед Демос по приезде в Америку.

После нашего сорокадвухлетнего супружества с Розой, она привыкла к таким моим внезапным импульсам и, хотя уже был час ночи, она не сказала и единого слова, когда я свернул с дороги и поехал в часть города, называемой Лос Анжелос Флетс. Квадратный, оштукатуренный дом под номером 919 на Бостонской улице был уже снесен. Мы посидели некоторое время в автомобиле, смотря вокруг на новые городские постройки, заменившие развалившиеся дома. Затем я повернул автомашину, и мы направились на автостраду.

Мысли о моем дедушке путешествовали со мною в эту теплую калифорнийскую ночь. Я знал, почему я ночью свернул с дороги. Я это сделал благодаря пророчеству, которое мы с Розой слышали в начале этого вечера. Мы были на собрании Коммерсантов Полного Евангелия в городе Беверлей Хилс, на котором кто-то предсказал, заверяя, что слова эти были от Бога, о грядущем великом преследовании христиан во всех частях света, включая Соединенные Штаты Америки.

Что мы могли сказать о таком предсказании? Что сделали мои предки с такой вестью столетие тому назад? Такое же самое пророчество было дано тогда и все, что было предсказано, исполнилось в жизни моего деда, моего отца и в моей жизни лишь потому, что мы серьезно отнеслись к нему.

Был второй час ночи, когда я въехал во двор в Довней. Свет луны не располагал меня ко сну. Я обычно поздно иду спать, к неудовольствию Розы, поэтому она ушла спать. Я же подвинул старое кресло ближе к окну в общей комнате, уселся в нем и в темноте позволил моим мыслям уйти в далекое прошлое.

Я никогда не знал деда Демоса, так как он умер до моего рождения. Но я сотни раз слышал рассказы про него. Я знал каждую деталь в этих рассказах. И теперь, смотря на апельсиновый сад, залитый серебристым светом луны, мне казалось, что я вижу отдаленный расстоянием и временем другой край. Для армянина не составляет трудности увлекаться мечтами. Мы ветхозаветный народ. Для нас прошлое и настоящее очень сильно переплетено в нашем мышлении и то, что случилось столетия или тысячелетия тому назад, для нас оно так реально, как бы случившееся сегодня.

Я так часто слышал описание маленькой деревни Кара Кала, что для меня не составляло трудности мысленно видеть ее, расположенную на скалистом подножье горы Арарата. На этой горе, как сказано в Библии, остановился ковчег Ноя. В моих мыслях я видел каменные постройки: хлевы и навесы и однокомнатный домик, где жил мой дед Демос. В этом домике родились пять дочерей деда, но у него не было и одного сына, что считалось у армян, как и у израильтян, бесславием.

Я представляю себе, как дедушка шел в молитвенный дом со своими пятью дочерями. Хотя большинство армян по вероисповеданию православные, дедушка и многие другие в Кара Кала были пресвитерианами. Я мысленно вижу его, идущего вдоль по улице к молитвенному дому, в это особое воскресенье с высоко поднятой головой, несмотря на внутреннее переживание.

Меня удивляет, что дед, даже нуждаясь в этой необыкновенной вести, не скоро принял ее, хотя она и просачивалась к нам через горы около пятидесяти лет. Весть эта была принесена русскими. Дедушка любил русских, но он был слишком уравновешенным, чтобы поверить в рассказы о чудесах. Наконец русские приехали караваном крытыми возами. Они были одеты, подобно нашим людям, в длинные рубахи, с высокими воротниками, опоясанные поясками с кисточками, женатые мужчины с бородами. Армяне не имели трудностей понимать русских, так как большинство наших людей говорили по-русски. Наши армяне слушали рассказы русских "о излиянии Святого Духа", как называли русские, на сотни тысяч православных русских людей. Русские приехали с подарками, с дарами Духа, которыми они хотели поделиться. Я слышу моих дедушку и бабушку, беседующих между собою до поздней ночи, после одного из таких посещений. Я допускаю, что наверно дедушка сказал, что все, о чем говорили русские, они говорили по Писанию.

"Я имею, ввиду исцеления, которые в Библии. А так же и языки. И пророчество. Лишь одна трудность в том, что не по-армянски", что было бы доказательством подлинности. Верное. Практическое.

А бабушка всегда с тяжелым сердцем могла ответить: "Ты сам знаешь, что если говоришь о пророчестве и исцелении, то говоришь о чудесах". "Да".

"А если бы мы, таким образом, получили Святого Духа, думаешь, что мы могли бы просить чуда?" "Ты намекаешь, чтобы просить сына?" И бабушка, возможно, заплакала. И я определенно знаю, что в одно ясное майское утро 1891 года бабушка плакала.

С течением времени некоторые семьи, проживающие в Кара Кала, приняли благовестие от русских пятидесятников. Шурин дедушки Магардич Мушеган был одним из них. Он был крещен Святым Духом и часто посещал Шакариянов на их ферме, беседуя о найденной радости в его жизни.

В этот особый день, мая 25-го 1891 года, бабушка и с нею другие женщины, в углу однокомнатного домика занимались рукоделием. Бабушка пробовала шить, но ее слезы падали на работу, лежащую на ее коленах.

По другой стороне комнаты, ближе к окну, где было светлее, сидел Магардич Мушеган с открытой Библией на коленах и читал.

Вдруг Магардич закрыл свою Библию, встал, перешел через комнату и стал перед бабушкой. Его густая черная борода тряслась от волнения.

"Гулисар", сказал Магардич, "...Господь только что проговорил ко мне!"

Бабушка выпрямилась и говорит: "Да, Магардич?" "Он открыл мне нечто для тебя", сказал Магардич. "Гулисар, ровно через год от сегодняшнего дня у тебя родится сын".

Когда дедушка вернулся с поля, бабушка встретила его на пороге с чудной пророческой вестью. Довольный, желающий верить, все же скептически настроенный, дедушка ничего не сказал. Он только улыбнулся, пожал плечами и отметил число на календаре.

Шли месяцы и бабушка опять забеременела. За это время все в Кара Кала знали о пророчестве и с нетерпением ожидали его исполнения. И точно через год после пророчества, мая 25-го 1892 года бабушка родила мальчика.

Посещение нас Святым Духом было нашим первым личным опытом. Все в Кара Кала соглашались, что выбор имени для мальчика был правильным: его назвали Исааком, потому что, подобно долгожданному сыну Авраама, он был сыном обетования.

Я уверен, что дедушка был весьма довольным и счастливым человеком, когда со всей семьей он шел в молитвенный дом каждый воскресный день после рождения Исаака. Все же мой дедушка имел в себе жилку гордости, как и все армяне. Он был неуступчивым, чтобы безоговорочно принять все то, что он пережил в связи с обетованиями, упоминаемыми в Библии. Может быть предсказание Магардича было лишь удачным случаем.

А потом одного дня все сомнения дедушки исчезли раз и навсегда.

В 1900 году, когда Исааку было всего восемь лет, а его младшей сестре Хамас четыре, пришло известие, что сотни русских верующих едут через горы к нам в крытых телегах. Все были весьма рады гостям. У жителей Кара Кала был обычай с приездом гостей устраивать праздник. Несмотря на то, что дедушка не соглашался с проповедью полного Евангелия, которое проповедовали русские, все же он считал их приезд и посещение временем для славы Божьей и настаивал, чтобы празднование происходило на равнине перед его домом.

Дедушка гордился своим отборным стадом. Услышав о приезде русских, он пошел к стаду и выбрал наилучшего и наижирнейшего молодого бычка для приема гостей.

К сожалению, этот отборный бычок, после проверки оказался с недостатком. Он был слепым на один глаз.

Что делать? Дедушка знал учение Библии. Он знал, что в жертву Богу нельзя приносить животное с недостатком. Не так ли сказано в Книге Левит 22-ой главе 20-ом стихе? "Никакого животного, на котором есть порок, не приносите; ибо это не приобретет вам благоволения".

Что за дилемма! В целом стаде не было другого равного по качеству и весу животного, чтобы накормить сотни гостей. Дедушка осмотрелся вокруг себя для уверенности, что его никто не видит. А если бы зарезать этого бычка на мясо, а голову с бельмом спрятать? Так он и решил сделать. Он завел слеповатого бычка в коровник, зарезал его, а голову положил в мешок и спрятал в темном углу под кучей зерна.

Дед только что успел закончить свою работу с подготовкой мяса, как раздалось тарахтенье возов, въезжавших в Кара Кала. Что за приятное явление! Спускаясь по пыльной дороге, ехал знакомый караван возов, запряженных четверками потных лошадей. Возле кучера на первом возу сидел стройный, внушительный, белобородый старец, проводник и пророк всей группы. Дед с маленьким Исааком вышли на дорогу, чтобы приветствовать гостей.

По всему селению шла быстрая подготовка к празднику. Молодой и жирный бычок уже жарился на вертеле над жаркими углями. В тот же вечер, томимые ожиданием и голодом, все собрались вокруг длинных дощатых столов. Перед ужином надлежало помолиться.

Эти русские верующие никогда не начинали молиться, даже перед едой, пока не получат, как они называли "помазания". Они ожидали перед Господом, пока, по их понятию, Дух не сходил на них. Они верили, к немалому удивлению дедушки, что они буквально чувствовали сошествие и присутствие Духа. И когда это случалось, они поднимали вверх руки и начинали прыгать (радеть) от радости.

На этот раз, как и всегда, русские ожидали помазание от Духа. Немедленно, как и ожидалось, один за другим они начали подпрыгивать. Все шло своим порядком. Скоро последует молитва над пищей и дальнейшее празднование.

Но к великому удивлению моего деда, старец внезапно поднял вверх руку, не в форме благословения, а как знак задержки всего происходящего. Посмотрев на деда своим пронзительным взглядом, высокий белобородый старец отошел от стола, не сказав и единого слова.

Глаза дедушки весьма внимательно следили за старцем, когда он перешел через двор и направился в конюшню. Через несколько минут он вернулся. В своей руке он держал мешок, который дед спрятал под кучей зерна.

Дед от страха начал трепетать. Как мог этот человек знать, что сделал дедушка! Никто его не видел. Русские еще не въехали даже в село, когда он спрятал эту голову. Теперь старец положил мешок открытым перед дедом, чтобы все видели голову с бельмом на глазе.

"Сознаетесь ли вы в чем-нибудь, брат Демос?" спросил русский.

"Сознаюсь", сказал дед, полный трепета. "Но как вы могли знать это?"

"Бог открыл мне", прямо ответил старец. "Вы все еще не верите, что Бог говорит со Своими людьми сегодня, как когда-то в прошлом. Дух дал мне это слово знания, чтобы ты и твоя семья поверили. Вы противились силе Духа. От сегодняшнего дня вы больше не будете противиться".

В этот вечер перед своими соседями и гостями дедушка исповедал свой задуманный обман. Со слезами на глазах, которые обильно текли по его лицу и бороде, дед просил прощения. "Покажите мне", говорил он старцу, "как я могу исполниться Духом Божьим".

Мой дедушка склонился на колени, и старец возложил на его голову свои мозолистые руки. Внезапно дедушка начал молиться радостной молитвой, которую ни он, ни кто другой из присутствующих не понимали. Русские эту молитву называли "языками — и принимали как знак сошествия Святого Духа на говорящего. В этот же вечер и моя бабушка была "крещена Духом".

Событие это стало началом великой перемены в нашей семье и в жизни одного известного жителя Кара Калы. Человек этот был известен во всем районе как юноша-пророк, хотя уже во время события с головой быка юноше-пророку было пятьдесят восемь лет.

Его звали Ефимом Герасимовичем Клубникиным, и у него было замечательное прошлое. Он был русским по происхождению, из семьи первых пятидесятников, пришедших из-за границы и поселившегося на постоянное жительство в Кара Кала. С раннего детства Ефим проявлял дар молитвы, часто долго постился и молился целыми часами.

Все в Кара Кала знали, что когда Ефиму было одиннадцать лет, он слышал Божий голос во время одного из своих молитвенных бдений. В это время он провел в молитве семь дней и ночей и видел видение.

Явление это само по себе было весьма необыкновенным. Разумеется, как иногда ворчал дед, всякий, кто так долго не ел и не спал, мог видеть видения. Но чем Ефим был занят во время этих семи дней, не так легко объяснить.

Ефим не мог ни читать, ни писать. Сидя в своем маленьком домике в Кара Кала, он видел перед собой в видении чертежи с самым красивым почерком. Взяв карандаш и бумагу, он семь дней сидел за грубым дощатым столом, которым семья пользовалась для еды, и усердно переписывал виды и формы букв и диаграмм, проходящих перед его глазами.

Когда он закончил свои записи, они были показаны грамотным людям в деревне. Оказалось, что этот неграмотный мальчик писал по-русски и что в этих записях были некоторые инструкции. Он писал, что в неуказанное время в будущем для всех христиан в Кара Кала, угрожает страшная опасность. Он предсказал время невыразимых переживаний для всего округа и брутального убийства сотен и тысяч мужчин, женщин и детей. Придет время, предупреждал он, что всем в окружности нужно будет бежать даже за море. И хотя он в своей жизни никогда не видел учебника географии, юноша-пророк нарисовал карту, точно указывающую, куда христианам следует бежать. К великому удивлению взрослых, вода, точно указанная на карте, не была близко лежащим Черным морем, Каспийским морем или даже отдаленным Средиземным морем, но далеким, невообразимым Атлантическим океаном. Вне всякого сомнения, что земля по другую сторону океана, ясно указанная на карте, была восточным побережьем Соединенных Штатов Америки.

Но беженцам не следует селиться там, гласило пророчество. Они должны ехать до западного побережья новой земли. Там, писал юноша-пророк, Бог их благословит, и они будут преуспевать и их наследие будет благословенным народом.

Немного позже Ефим написал второе пророчество. Но все, что о нем было известно, то это то, что оно было написано на более отдаленное время, когда опять нужно будет спасаться бегством. Ефим просил своих родителей запечатать это пророчество в конверте и повторил указания, полученные в видении на это время. Ему было сказано, что только будущий пророк, избранный Богом для этого дела, сможет открыть конверт и прочитать пророчество для церкви. А если кто решится открыть конверт преждевременно, тот умрет.

Многие в Кара Кала с большим недоверием отнеслись к таким выдумкам маленького мальчика. Все же где-то должна быть разгадка этому "чудесному" писанию. А может быть, он секретно научился читать и писать, лишь для того, чтобы пошутить над жителями деревни.

Другие наоборот убедились, что Ефим, юноша-пророк, и его предсказания были правдивыми. Всякий раз, когда свежие новости политических беспорядков достигали этих спокойных холмов около горы Арарата, жители открывали пожелтевшие от времени страницы пророчеств и опять читали их. Трудности между турками, мусульманами и христианами армянами достигали в это время большой напряженности. В августе 1896 года, четыре года до того, как у дедушки произошел случай с бычком, турецкая толпа вырезала больше чем шесть тысяч армян на улицах Константинополя.

Прошло много времени с тех пор, как дано было это пророчество, и Константинополь был очень далеко от Кара Кала. Верно, пророчества в Библии были сказаны десятки и столетия до их исполнения. Но многие в Кара Кала, в том числе и мой дедушка, верили, что подлинные пророческие дары прекратились со времени составления Библии.

Немного позже, в начале 19-го столетия, Ефим объявил, что приближается время для исполнения слов, которые он написал около пятидесяти лет тому назад. "Мы должны спасаться в Америку. Все, кто останутся здесь, погибнут".

Некоторые семьи пятидесятников в Кара Кала начали собирать свои унаследованные пожитки, приобретенные их предками с незапамятных времен. Ефим и его семья были первыми из числа выезжающих. Оставшиеся семьи в Армении, сопровождали уезжающих насмешками. Скептически настроенные, и не доверяющие, включая христиан, не верили, что Бог может дать такое детальное указание для людей современного века.

Но предостережения эти оказались правдивыми. В 1914 году настало время невыразимых ужасов для Армении. С беспощадной аккуратностью турки начали кровавую расправу выселения двух третей армянского населения в Месопотамскую пустыню. Свыше одного миллиона мужчин, женщин и детей погибли в этом смертном походе, включая, и жителей Кара Кала. Других полмиллиона были вырезаны в деревенских погромах, которые позже заимствовал Гитлер для уничтожения евреев. "Мир не вмешался, когда турки уничтожали армян. Он лишь напомнил своим наблюдателям, что он не вмешается и теперь".

Немногим, кому удалось спастись из окружения, рассказывали о великом геройстве захваченных. Они говорили, что турки иногда предоставляли христианам возможность отречься от веры, взамен спасения жизни. Они обычно запирали христиан в конюшню или сарай и зажигали. "Если вы желаете признать и исповедовать Магомета, вместо Христа, то мы откроем вам дверь". Во всех таких случаях христиане избирали смерть и с хвалебными гимнами на устах погибали в пламени. Кто послушался предупреждения юноши-пророка и бежал в Америку, с ужасом слушали эти рассказы.

Дедушка Демос был первым из уезжающих. После его опыта с русским старцем, он больше не сомневался в верности пророчества. В 1905 году он продал ферму, которая была семейным наследством из поколения в поколение, за очень низкую цену. Из остальных вещей он взял лишь то, что можно было понести на плечах, включая в эту тяжелую ношу дровами разжигаемый медный самовар. Забрав свою жену и шесть дочерей: Шушан, Эстер, Сирун, Мага, Ерхан, Хамас и гордость своей жизни — тринадцатилетнего Исаака, он отправился в Америку.

Они приехали всей семьей в город Нью-Йорк весьма благополучно. Помня пророчество, они в нем не остались. Согласно написанным указаниям, они отправились через удручающую видом новую землю, пока не доехали до города Лос-Анжелеса. Здесь, к своей великой радости, они нашли небольшую, но постепенно растущую армянскую часть города и некоторых друзей из Кара Кала. С помощью этих друзей дедушка занялся поисками квартиры. "Флетс" была самой дешёвой частью Лос-Анжелеса, но и здесь только в сожительстве с другими двумя новоприбывшими семьями дедушка мог поселиться в квадратном, штукатурном домике за номером 919 на Бостонской улице.

Все средства от продажи наследственной земли ушли на пароходный билет через океан, на переезд через американский континент и на аренду квартиры. Дедушка немедленно отправился на поиски работы, но все старания найти работу были безуспешны. Материальный кризис 1880 годов давал себя еще чувствовать здесь в Калифорнии. Никакой возможности найти работу не было, а в особенности для новоприезжих и не знающих языка страны. Каждое утро дед выходил к месту найма на работу и каждый вечер он приходил домой более усталой походкой, чем предыдущего дня.

Раз на неделю все заботы отлагались в сторону, а это было время воскресного богослужения. В доме на Бостонской улице была большая передняя комната, которая употреблялась для общественных собраний. Собрания эти проводились в таком виде, как когда-то в молитвенном доме в Кара Кала. Центральное место в молитвенном доме занимал большой стол, на котором лежала открытая Библия. По сторонам стола сидели мужчины, согласно, их возраста: старшие ближе к столу, а позади их младшие, а затем мальчики. По другую сторону комнаты, как и всегда, сидели женщины, также согласно, их возраста. Старцы носили полные черные бороды, хотя иногда молодой мужчина, к удивлению всех, отращивал только усы. Было также принято, чтобы собрание, (если не все дни недели), то в воскресный день — мужчины были одеты в светлые рубахи, а женщины в длинные вышитые платья и в ручную вязанные шарфы, унаследованные поколениями.

Что за утешение и духовную поддержку получал дедушка от такого общения с этой группой христиан! Они все были убеждены, что Бог может говорить с ними непосредственно через Библию. Озабоченный потребностью работы, дедушка обычно склонял свои колени на маленьком восточном коврике, который он привез с родины и просил у Бога "откровения". Затем все собрание начинало молиться вполголоса, часто на незнакомом эстетическом языке, называемом "языками". Под конец молитвы один из старцев, подойдя к Библии, клал наугад свой палец. Им казалось, что указанное место или стих соответствовал их нужде. Может быть место в Библии было о Божьей верности или о грядущих днях молока и меда, как предсказывал когда-то юноша-пророк. Во всяком случае, маленькая армянская церковь терпеливо ожидала этих дней и переживала прекрасные моменты христианского общения.

Однажды случилось нечто весьма приятное. Случилось, что дедушка со своим шурином Магардичем Мушега-ном, (с тем, который предсказал рождение Исаака), шли в Лос-Анжелесе по улице Сан Педро в поисках работы в платных конюшнях. Проходя мимо улицы Азуза, они внезапно остановились. Вместе с запахом лошадей и упряжи они услыхали ясные звуки голосов, славящих Бога на "языках". До этого они даже не слышали, чтобы в Соединенных Штатах были люди, поклоняющиеся Богу, как они. Они быстро направились к перестроенной конюшне, откуда доносились звуки и постучали в дверь. К этому времени дедушка уже знал несколько английских слов. "Можем ли мы войти?" Спросил дед. "Конечно!" Дверь широко отворилась. Затем последовали объятия, поднятие рук к Богу с благодарением, пение и славословие Бога. Дедушка и Магардич вернулись на Бостонскую улицу с вестью, что пятидесятница пришла через море даже в эту далекую землю. Никто не знал в то время, что улица Азуза станет славным именем. Здесь в этой отремонтированной конюшне шло пробуждение, которое дает вспышку проявлению духовных даров в разных местах света. В этой новой группе верующих дедушка видел подтверждение Божьего обетования сделать что-то новое в прекрасной Калифорнии.

А что было это новое, он не дожил, чтобы видеть. Наконец, дедушка получил долгожданную постоянную работу, которая так трагически оборвала его жизнь.

Одного дня в 1906 году он пришел домой в приподнятом настроении.

"Ты нашел работу", сказала бабушка. "Да, нашел".

Вся семья немедленно окружила деда, когда он рассказывал эту добрую весть. В штате Неваде, рядом с Калифорнией, пояснил дед, нанимают на работу на железной дороге.

Улыбка на лице бабушки моментально исчезла. Она уже слышала про Неваду. Место там было пустынное при температуре свыше 45 градусов. Рабочие там падали мертвыми от жары, выполняя тяжелую работу прокладки рельсового пути.

"Но вы забыли", сказал с упреком дед, "что я фермер и привык работать на солнце. Кроме этого, Гулисар, мать моего сына, что другое мы сможем сделать?"

Скоро после этого дед созвал старшин церкви и получил от них традиционное благословение на путь. Завернув перемену белья в одеяло, он немедленно отправился в пустыню. Через недолгое время почтальон еженедельно приносил почтовый перевод по адресу на Бостонской улице.

В один летний вечер пришла телеграмма, которой бабушка всегда страшилась. В ней было сказано, что в один жаркий день дед упал мертвым во время работы. Его тело будет доставлено семье поездом.

После смерти деда, мой отец Исаак приступил к выполнению семейных обязанностей, к которым он не был вполне подготовлен. В 14 лет он стал главой семьи.

Несколько месяцев мой отец продавал газеты на одной из главных улиц города Лос-Анжелеса. Он зарабатывал около 10 долларов в месяц, что было весьма большой материальной помощью при жизни дедушки, но недостаточной для пропитания матери и шести сестер. Даже такое событие, как землетрясение в Сан-Франсиско в 1906 году, когда он продал шесть связок экстренных газет в течение одного часа, не было достаточным, чтобы поставить лишний литр молока на стол.

Ни в коем случае отец не хотел взять и одного цента не заработанных честным трудом денег. В начале столетия в Америке были в ходу еще золотые монеты, которые своим размером равнялись пятачкам. Однажды покупатель газеты второпях положил в руку отца монету и, получив три цента сдачи, быстро направился вдоль по улице. Отец был готов опустить монету в карман его синего фартука, на котором поперек было написано: Лос-Анжелес Тайм, но взглянув еще раз на "пяточек" он заметил, что это был пятидолларовый червонец.

"Господин!" крикнул отец, но покупатель уже был на расстоянии доброго квартала. Отец приложил газеты гирей и быстро побежал за покупателем в вдогонку. В это время мимо проезжал трамвай. Отец вскочил на трамвай, уплатил проезд из своего небольшого заработка и начал искать покупателя газеты. Он его нашел после того, как сошел с трамвая.

"Господин!" Наконец человек повернулся в сторону отца. "Господин, это не пяточек", сказал он медленно по-английски. Отец протянул ладонь, на которой лежала сверкающая на солнце монета.

Я часто думаю об этом человеке, который взял обратно свои деньги почти без благодарности. Если бы он видел голодные лица, ждущие вечера у двери 919 на Бостонской улице, он сказал бы мальчику задержать эти деньги.

Десяти долларов в месяц было недостаточно для пропитания всей семьи. Вечером после работы отец обходил наемные места в поисках работы, как когда-то делал его отец. Но если не было работы для мужчин, то для мальчиков было еще меньше. Наконец отец услыхал, что фабрика упряжи нанимает на работу людей. Здесь заработная плата была весьма низкой, всего пятнадцать долларов в месяц, но даже эта сумма была больше выручки от продажи газет, поэтому отец принял эту работу.

Одного дня в 1908 году, когда отцу было всего шестнадцать лет, вернувшись с работы, он был поражен словами бабушки.

"Исаак, у меня есть такая добрая весть"- сказала бабушка.

"Нам не помешает добрая весть"- ответил отец через платочек, которым он часто прикрывал свои уста. Мелкая кожаная пыль на фабрике падала на его легкие и вызывала постоянный кашель,

"Я нашла работу", сказала бабушка. Отец не мог поверить своим ушам. Никто из армянских женщин не шел на заработки. В старом свете мужчины заботились о содержании семьи, он напомнил бабушке из кухни, вымывая кожаную пыль из своих волос.

"О Исаак, разве ты не видишь, как эта забота действует на тебя? Ты стал похож на шкварку в жарком. Я вчера слышала твой острый разговор с твоей сестрой Хамас".

Отец устыдился, но настаивал на своем. "Вы не пойдете на работу".

"Я уже работаю в доме очень приятной семьи в Холен-бек Парке. Стираю, глажу и делаю небольшую чистку дома".

"Если так, то я пойду собираться". Отец проговорил эти слова в полголоса и вышел из кухни.

Он направился в свою комнату, а бабушка пошла вслед за ним. Она стояла у двери и смотрела, как он укладывал свои немногие вещи в узел. "Так как вы теперь работаете, то во мне больше не нуждаетесь дома", сказал он. На другой день бабушка сообщила своим хозяевам в Холенбек Парке, что она больше не придет на работу.

Кашель отца, захваченный в фабрике упряжи, ухудшался. Его состояние здоровья не поправилось даже после того, когда в следующем году его сделали старшим рабочим и освободили от работы. Бабушка рассказывала мне, как она проводила бессонные ночи, слушая кашель моего отца. Когда она наконец убедила его пойти к доктору, доктор подтвердил все то, что вся семья уже знала, что если отец не оставит работы на фабрике, то он не доживет до двадцати лет.

Перед ним теперь стоял вопрос, каким другим способом он сможет зарабатывать на содержание матери и сестер? И в данном случае, как и во многих других трудных переживаниях семьи, отец обратился к общине.

Армянские пятидесятники не собирались больше в передней комнате на Бостонской улице. По мере того, как мужчины находили то там, то сям работу, они немедленно принялись за постройку своего молитвенного дома. Это было небольшое деревянное здание на Глез улице, размером 20 на 10 метров, со скамьями без спинок, которые можно было отодвинуть к стенке, когда радость в Господе нисходила на общину, чтобы радеть в Духе. В переднем конце помещения всегда стоял традиционный стол.

Я себе часто представляю моего отца, идущего к столу, подобно тому, как и его отец во многих случаях ходил к столу. Он склонял свои колени на тёмно-красном коврике и высказывал свою нужду Богу. Вокруг его, сзади стояли старцы, включая Магардича и его сына Арама Мушегана, о котором говорят, что он был таким сильным, что сам поднимал телегу, на которой чинили колесо. В этом случае Арам положил свой палец на Библию и прочитал странные, но прекрасные слова:

"Благословен ты в городе, и благословен на поле.

Благословен плод чрева твоего, и плод земли твоей,

и плод скота твоего, и плод твоих волов, и плод

овец твоих".

«Поле? - удивился отец! - Скот?» И прекрасные слова из 28 главы Второзакония продолжались:

"Пошлет Господь тебе благословение в житницах твоих и во всяком деле рук твоих; и благословит тебя на земле, которую Господь, Бог твой дает тебе"

Слушая чтение, отец пришел к убеждению, что лишь одним в своей жизни он хотел заниматься, о чем он ежедневно мечтал у закройной машины. Он хотел заниматься скотоводством и свежим, зеленым огородничеством.

Но для начала такого предприятия нужно было много денег, чтобы купить землю, напоминал он себе, когда ближе приходил к такому решению. А теперь при помощи Божьих обетований, звучащих в его ушах, он принял свое решение. Отец ушел с фабрики и через две недели был без работы.

Внимание отца было захвачено некоторыми наблюдениями. Он начал замечать, что фруктовые и овощные продукты в лавочках по всему городу были не только дорогими для пропитания семьи, как его, но и весьма плохого качества, очевидно сорванных незрелыми. А что бы случилось, думал он, если бы я собирал их свежими, и зрелыми, прямо с огорода и сада и продавал их в городе от дома к дому.

Вот таким образом отец начал свою торговлю овощными и фруктовыми продуктами. На юге и на востоке от Лос-Анжелеса были расположены малые фермы-огороды. Владельцами многих из них были армяне. Они выращивали самые наилучшие сорта сочных фруктов и овощей. У отца было небольшое сбережение денег, которое он ежемесячно откладывал на приданое своим сестрам, и на эти деньги сделал две покупки. Он купил плоскодонную телегу и двухлетнюю рыжую лошадку, прозванную Джеком.

На следующий день отец поехал своей лошадкой к маленькой железнодорожной станции, называемой Довней. В то время Довней не была пригородом, а отдельным маленьким городком на расстоянии 20 километров от Лос-Анжелеса. Отец провел добрую часть дня в этой поездке — по три часа в каждом направлении, но ему нравилась каждая минута этого дня. Он дышал свежим чистым воздухом, укрепляющим его легкие. Мечтаниям отца не было предела. Он думал: придет время, и я стану фермером. Я даже заведу своих коров. Я стану молочником, и моя молочная ферма будет наилучшей во всей стране.

Но еще нужно много поработать. В этот первый день в Довней отец ехал от фермы к ферме, собирал салат в одном месте, грейпфрут в другом, апельсины и морковку еще где-нибудь — где только он находил фрукты и овощи зрелыми и свежими. Он нагружал свой возик наилучшим товаром и возвращался в Лос-Анжелес. Лошадка — Джек равномерно постукивала своими копытами по мостовой города, а отец выкрикивал свои товары. "Свежая клубника, сладкие апельсины! Только что собранный свежий шпинат!" Все продукты были свежими, цены умеренные и когда он вторично подъезжал, то домохозяйки уже ожидали его.

Так прошел целый год. Отцу было девятнадцать лет. Он отрастил модные для того времени усы. Вскоре он возместил деньги, которые сберегались на приданое сестрам и еще больше добавил к ним. Обосновавшись в торговле и поправив свое здоровье, отец начал думать об обзаведении своей семьей.

Он уже заметил девушку, на которой хотел бы жениться. Это была черноглазая, черноволосая, пятнадцатилетняя девушка, по имени Зароуги Ессиян. Лично с Зароуги он еще не был знаком. По обычаю армян, юноша и девица не имели права говорить между собой о супружестве до согласия по этому делу между родителями. Отец мой только знал, что когда он проезжал мимо дома Ессиян на шестой и Глез улице, его сердце трепетало в груди.

Так как отец моего отца был покойным, то один из старцев церкви сделал формальную просьбу руки Зароуги для отца. Для семьи Кссиян он сделал следующее объяснение намерений моего отца: как только он соберет необходимую сумму денег на задаток, он продаст свою торговлю овощами и купит землю для обзаведения молочным хозяйством. После этого молодой человек заявил, что только Калифорнийские небеса будут пределом его стараний. Итак, отец женился. Скоро после того они с матерью смогли купить в Довней несколько гектаров земли, на которой росла кукуруза, эвкалиптовые деревья и было место для пастбища. А что было радостней всего, то это то, что у них было три дойных коровы. Отец и мать своими руками построили небольшой домик из необработанных досок. Мать всегда говорила, что чистить и убирать этот домик, было весьма легко, потому что сор всегда падал в щели между 30 сантиметровыми досками пола, и вода стекала на землю под полом.

Сидя и размышляя в старом кресле в передней комнате, я заметил, что небо стало розоветь за оранжевым садом. А мысли мои не переставали блуждать в прошлом. 21-го июля 1913 года, прежде чем мои родители закончили постройку своего дощатого домика в Довней, у них родился первый ребенок. Не так, как дедушке пришлось долго ждать сына, первым ребенком моих родителей был сын. Они назвали меня Демос.

На столе около меня стоял большой медный самовар, который дедушка на своих плечах принес из Кара Кала. На нем отражались первые лучи утреннего света. Я повернулся, чтобы посмотреть на его помятые бока, блестящие золотом на рассвете. Я подумал, что назвав меня по дедушке, разгадали ли мои родители тайну и ту далеко простирающуюся роль моей жизни, которую пророчество сыграло в моей жизни.

СОЕДИНЕННАЯ ПАСИФИК АВЕНЮ

Хотя мои родители поселились в Довней когда мне было восемь месяцев, но они не переставали посещать маленький молитвенный дом на Глез улице. Отец говорил, что их армянские церкви были им источником духовной силы. Двум ремеслам научил меня мой отец почти в одно время. Как только мои руки были достаточно крепки, он научил меня доить коров и как только, становясь на апельсиновый ящик я мог достать головы Джека, он научил меня надевать упряжь. Немного позже, я припоминаю случаи, когда я сам запрягал Джека в легкую повозку, и мы всей семьей, (к этому времени у меня уже было две сестры: Руфь и Люся), мы направлялись в церковь.

Поездка эта занимала три часа в каждую сторону, а богослужебное собрание с обеденным перерывом продолжалось пять часов, и каждая минута проведенного времени мне весьма нравилась. Я любил наблюдать мускулистых фермеров и поденщиков, которые поднимали свои руки вверх, когда Дух побуждал их, с лицами, поднятыми к небу до такой степени, что их бороды равнялись параллельно столу. Мне нравились их сильные, глубокие голоса, поющие армянские псалмы.

Даже проповеди были захватывающими в этом маленьком деревянном помещении на Глез улице, потому что в них таилась та прошлая живучесть. Проповедующие часто напоминали, что Армения одна из старейших христианских стран в мире и больше всех других пострадала за свою веру. Недавняя турецкая резня была последней из жестоких попыток турок уничтожить меленькую, упрямую страну Армению. Постоянные рассказы этих исторических событий* вошли в плоть и кровь нашей жизни.

"В 287 году", начинал свой рассказ проповедник, "молодой святой Георгий раздумывал вернуться ли ему в его дорогую Армению". Георгий впал в немилость перед царем и был выселен из страны, но в ссылке он услыхал христианское учение. Наконец рискуя своей жизнью, он решил вернуться на родину и поделиться доброй вестью со своими соотечественниками.

Царь очень скоро узнал о его возвращении, схватил его и бросил в глубокую темницу в замке и приказал морить голодом. Но перед этим сестра царя, слушая проповеди Георгия, стала сама верующей. Проповедник в собрании рисовал перед нами картину молодой женщины, крадущейся по сырым ступеням в смрадную темницу с булкой хлеба или кувшином козьего молока под развевающимся плащом. Четырнадцать лет она смогла таким образом сохранить жизнь святого Георгия.

Внезапно, весьма ужасная болезнь постигла царя. В беспамятстве он бросался на землю и ревел как зверь. Когда же он приходил к памяти, то просил своих врачей вылечить его, но те не могли помочь ему.

"Человек по имени Георгий может помочь тебе", сказала ему его сестра.

"Георгий умер давным-давно", возразил царь. "Его кости давно сгнили под этим дворцом".

"Он жив", нежно ответила сестра и рассказала царю о ее четырнадцатилетней заботе, о Георгии.

Скоро после этого Георгий был приведен из тюрьмы к царю, его волосы были белыми как снег на горе Арарате, но со светлым умом и в добром настроении духа. Именем Иисуса Христа он запретил демону удручать царя и в тот же момент царь излечился. В 301 году царь и Георгий занялись обращением в христианство всей Армении.

На пути домой, в этой длинной дороге, я заново переживал этот рассказ. Я видел терпеливого Георгия в темнице, заброшенного на многие годы, но никогда не потерявшего веры и надежды, ожидая Божьего избавления.

Когда последняя из шести дочерей моего отца вышла замуж, то бабушка перешла жить с нами в маленьком дощатом домике. Я помню ее очень хорошо, беловолосую маленькую женщину. Ее темные глаза светились гордостью ее единственного сына. У нее было лишь одно сожаление, как она говорила, что дедушка Демос не дожил видеть Шакариянов опять на их собственной земле. Бабушка Гулисар умерла в этом маленьком домике, счастливой и насыщенной днями женщиной.

Прежде чем я достиг десятилетнего возраста, наше молочное предприятие было весьма успешным. Из трех коров оно выросло в тридцать, потом в сто, а затем в пятьсот и из первоначальных 4 гектаров земли стало в 70. Отец мечтал теперь завести наибольшую и наилучшую молочную ферму в Калифорнии. Если все это зависело от труда, то мечта эта могла стать реальностью, так как отец умел трудиться и поощрял к усердному труду всех нас.

Кроме меня, как работника, у нас был рабочий барак, заселенный мексиканскими американцами, которые рядом с нами работали в коровнике, что дало возможность отцу и мне научиться говорить по-испански.

Трудно сказать, кто находил больше удовольствия в рассказах, которые они рассказывали нам о Мексике или вспоминания отца о жизни в Армении. Они не могли наслушаться о Ефиме, юноше-пророке или о том, как Магардич Мушеган предсказал рождение отца. Всякий раз, когда нанимались у нас новые рабочие, отец должен был рассказать об этом заново.

Отец очень часто рассказывал о похоронах Ефима в 1915 году, которые были самыми многолюдными в Лос-Анжельском районе Флетс. Ефим не посещал церкви на улице Глез, где богослужения проходили по-армянски, а русскую, где говорили по-русски, несколько кварталов дальше, от армянской. В день этого великого погребения не только эти две общины сошлись вместе, но устранив свои возражения против "диких занятий пятидесятников" пришли армянские и русские православные люди, потому что многие из них приехали в Америку в результате его пророчества.

"А что слышно о втором пророчестве?" спрашивали мексиканские американцы. "То, которое еще должно исполниться? "

"Оно еще хранится у Ефимового сына". "А если его открыть, то что, можно умереть?" "Разве только вы предназначены для этого Богом". "Кто, вы думаете, будет этим человеком?" Никто не имел ответа на эти вопросы. Где-то в это время, когда умер юноша-пророк, я пережил несчастный случай, который причинил мне много неприятности. Я даже сам не припоминаю, как я повредил себе нос. В десятилетнем возрасте, работая на ферме, мальчик не раз ушибается. Когда я заметил, что я не мог так хорошо слышать, как другие ученики в пятом классе, мать моя отвела меня к врачу.

"Я могу сказать вам, Зароуги, в чем состоит трудность", сказал доктор, "но не знаю, как этому помочь". У Демоса поломан нос и он сросся неправильно. Оба носовых и слуховых канала забиты. Мы можем попробовать их оперировать, но такая операция не всегда удачная".

И в моем случае операция не была удачной. Казалось, что каждый год я ходил в госпиталь на операцию, и каждый год ушные проходы продолжали закрываться. В школе я всегда сидел в первом ряду, чтобы лучше слышать учителя.

Никогда в моей жизни не было момента, когда бы, Иисус не был моим близким Другом, но я особенно почувствовал Его близость в эти месяцы ухудшения моего слуха. Мне казалось, что Он теперь ближе ко мне, чем когда либо, раньше. Я не мог больше участвовать в групповых играх с мальчиками в школе. ("Не принимайте Демоса, он плохо слышит".) Поэтому я часто проводил мое время в одиночестве. Меня это не очень беспокоило. Моим любимым занятием на ферме было полоть кукурузу. Здесь я мог отходить в поле и беседовать с Господом. В двенадцатилетнем возрасте темноватые кукурузные ряды казались мне зелеными соборами, с зелеными опущенными листьями, как сводами крыши. Здесь я мог поднять мои руки вверх в молитве, как наши старцы поднимали в собраниях и молиться: "Иисус! Исцели мой слух. Не дай мне слушать врачей, которые говорят, что мой слух не поправится..."

О, как хорошо я помню каждую деталь воскресного дня в 1926 году, когда мне исполнилось тринадцать лет. Я припоминаю, как я проснулся и оделся в моей комнате на втором этаже нашего нового дома. У отца тогда было одна тысяча голов дойных коров, и он смог построить двухэтажный дом в испанском стиле, с белыми оштукатуренными стенами и красной черепичной крышей. Одеваясь в церковь, я чувствовал себя как-то странно. Это странное чувство было в добром направлении. Мне казалось, что всем моим телом я переживал высокое духовное настроение. Я сошел вниз по длинной извилистой лестнице к завтраку, напевая гимн. Мои родители и сестры уже были за столом. К этому времени в нашей семье еще добавилось три девочки. Самой меньшей из них Флоренс было всего два года, остальные из них, четыре старших, возбужденно щебетали о нашей еженедельной поездке в город. Я пробовал участвовать в разговоре, но скоро замолк. Как можно говорить с бормочущими?

Наша старая лошадка Джек больше не возила нас 20 километров каждое воскресенье в церковь. Год перед тем, как Джеку исполнилось 16 лет, отец выпустил его на пастбище доживать остальные годы на хорошо заслуженный отдых. Вместо Джека у нас теперь была длинная черная машина марки Студебейкера с полотняной крышей и ящиком запасных осей под задним сиденьем, для езды по ухабистым фермерским дорогам. В это воскресенье маленькая церковь гудела от возбуждения. Здесь не было и единой души, которая не помнила бы случившегося на прошлой неделе. Мать одной женщины в общине выехала из Армении к своей дочери в Америку. Прошло два месяца, и о ней не было никакого известия, поэтому ее дочь весьма убивалась горем. Когда церковь молилась о ней, тетки Эстер муж, дядя Георгий Степаниян, внезапно поднялся со своего места и направился к двери. Он долго стоял и смотрел на улицу, как бы видя дальше горизонта. Наконец он заговорил: "С вашей матерью все обстоит хорошо", сказал он. "Через три дня она будет в Лос-Анжелесе".

Ровно через три дня старушка приехала.

Атмосфера ожидания была весьма высоко поднята. Каждый ожидал, в какой форме выразится следующее Божье благословение. Возможно, что кто-нибудь исцелится. Возможно, последуют новые указания...

Когда я об этом думал, нечто странное стало твориться не с кем-то другим, а со мной. Еще сидя на задней скамейке с другими мальчиками, я почувствовал нечто, подобное тяжелому шерстяному одеялу, ложившемуся на мои плечи. Я оглянулся и удивился, что ко мне никто не прикасался. Я пробовал двинуть рукой, но мои руки мне не покорялись, как будто бы я двигал ими в воде.

Внезапно мои челюсти задрожали, как бы от холода, хотя "одеяло" казалось теплым. Мускулы позади моего горла сжались. У меня появилось сильное желание сказать Иисусу, что я люблю Его, но когда я открыл мои уста, чтобы сказать это — из моих уст выходили слова, которых я не понимал. Я знал, что они не армянские и не испанские или английские, но они текли из моих уст, как будто бы я пользовался ими всю мою жизнь. Я повернулся в сторону мальчика, сидящего со мной рядом, а он с улыбкой смотрел на меня.

"Демос получил Духа", закричал мальчик, и все присутствующие в церкви повернулись в мою сторону. Кто-то спросил меня о чем-то и, хотя я понял вопрос, но отвечал я ему новыми радостными звуками. От радости вся церковь начала петь и хвалить Бога, а я поклонялся Богу моим новым языком.

Позже, на пути домой, всякому, кто заговорил ко мне, я отвечал новым языком. Поднявшись на второй этаж, я вошел в мою комнату, закрыл дверь, а необъяснимые звуки все еще продолжали течь из моих уст. Надев ночную рубашку, я закрыл свет, и в это время сознание Божьего присутствия излилось на меня еще больше прежнего. Мне казалось, что невидимая одежда оставалась на моих плечах весь вечер и становилась для меня невыносимо тяжелой, хотя и приятной. Я свалился на ковер на полу и лежал совершенно беспомощным, бессильным подняться и лечь в кровать. В этом переживании я не чувствовал страха, но приятное, освежающее чувство, как бы перед сном.

Мне казалось, что время, проведенное мною в комнате, стало вечностью, и из этой вечности услышал голос. Я очень хорошо опознал этот голос, потому что я часто слышал его в моем зеленом, кукурузном соборе.

"Демос, можешь ли ты сесть?" прозвучал ко мне голос.

Я попробовал, но моя попытка была безуспешной. Какая-то невыразимо крепкая и бесконечно нежная сила держала меня там, где я находился. Я знал, что я был крепким мальчиком. Возможно не таким силачом, как Арам Мушеган, но все же сильным для тринадцатилетнего мальчика. Но мои мускулы не были сильнейшими новорожденного теленка.

Тот же самый голос проговорил ко мне опять. "Демос, долго ли ты будешь сомневаться в Моей силе?"

"Нет, Господь Иисус".

Вопрос этот повторился трижды. Три раза я дал на него ответ. Затем внезапно сила, которая была вокруг меня, казалось, вошла в меня. Я почувствовал прилив сверхъестественной силы, которая, казалось мне, уносила меня из дома в небеса. Мне казалось, что я смотрю с неба на землю с проницательностью Бога и вижу нужды человечества с точки зрения Бога. И все это время я слышал Его голос, который шептал моему сердцу: "Демос, сила есть наследственным правом всякого христианина. Прими эту силу, Демос".

И внезапно сила сошла на меня. Я мог слышать пение птиц за окном.

Я поднялся, полный удивления. Что, я могу слышать? Ведь уж долгое время я не слышал пения птиц.

Я вскочил на ноги, полный жизни и начал одеваться. Было уже после пяти часов утра и мы с отцом должны уже быть в коровнике, чтобы с половины шестого часа начать доить коров. В это чудесное утро, приоткрыв мою дверь, я слышал жарящиеся яйца на кухне.

Звон тарелок, пение птиц, топот моих ног на бегу вниз по лестнице, выложенной красной клеенкой — это были звуки, о которых я даже не думал. Я ворвался в кухню. "Папа, мама, я слышу!"

Мое исцеление не было полным. Когда мы с матерью опять пошли к врачу, он сказал, что у меня 90 процентов нормального слуха. Почему у меня осталось 10 процентов глухоты, я не знаю, и это меня не весьма беспокоит. Я припоминаю, что в тот же понедельник утром, когда мы закончили доить коров, я ушел в мой зеленый собор. Кукуруза уже была высокой и готовой к жатве. Я сел между рядков, сорвал кочан кукурузы и начал кушать белые зернышки, наполненные сладким молочком. "Господи", сказал я, "я знаю, что если Ты исцеляешь людей, то это для того, что Ты хочешь использовать их для Своего дела. Укажи мне, Господи, труд, приготовленный для меня".

В начале, когда другие мальчики в моем классе мечтали стать бейсбольными звездами, я мечтал стать пророком. Я был немного старше летами юноши-пророка, когда он видел видения.

Время шло, но я не получил этого чудного дара. Пророчество будет занимать важное место в твоей жизни, как будто говорил мне Господь, но ты не будешь пророком.

Однажды со мной произошло нечто, что внушило мне мысль, не буду ли я исцелителем. Моей младшей сестре Флоренс было шесть лет, когда она упала в коровнике и расшибла себе правый локоть. Врач костоправ был уверен, что Флоренс сможет свободно пользоваться рукой. Но локоть остался согнутым и неподдающимся разгибанию. Когда был снят гипс, тогда началась терапия. С большим трудом она могла пользоваться своей рукой и более 10 или 20 процентов ничего нельзя было ожидать.

В одно воскресенье, после этих сведений, в церкви я почувствовал особую сенсацию и теплоту, как бы тяжелое одеяло облегало мои плечи. Я не нуждался в том, чтобы спрашивать от кого это и что мне делать. Я почувствовал необходимость перейти через комнату и молиться о исцелении руки моей сестры Флоренс.

Во время пения гимна я тихонько поднялся с места и перешел на женскую сторону. Я склонился к Флоренс, которая сидела на последней скамейке с большой гипсовой повязкой на правой руке. Теплота одеяла пошла вниз по моим рукам и пальцам.

"Флоренс, - я сказал вполголоса, - я буду молиться об исцелении твоего локтя".

Ее большие черные глаза внимательно посмотрели на меня. Я положил мои руки на гипсовую повязку. В сущности, я почти и не молился. Я стоял и чувствовал огненный поток, текущий через мои руки в локоть моей сестры Флоренс.

"Я чувствую, - прошептала Флоренс, - что-то горячее".

Этим все закончилось. В одну секунду сенсация прекратилась, и я вернулся на свое место. Вряд ли кто заметил, происходящее между нами.

Через несколько недель сняли гипс с локтя. За ужином в тот вечер мать рассказала нам, как специалист положил свою руку на белую поморщенную кисть руки сестры и сложив с другой кистью нежно пробовал немножко разогнуть локоть. Протянув всю руку взад и вперед, затем широкими кругами с локтя, на его лице появилась приятная улыбка.

"Вот так, — сказал врач. "Да, да!" Гораздо лучше, чем я ожидал. Много лучше! Гм, почти, как и не был локоть разбитым".

Итак, в кукурузном поле того лета я спрашивал у Господа, если дар исцеления был моим даром и призванием. И вновь я получал ответ: "Конечно Я хочу, чтобы вся Моя церковь совершала это служение. Ты увидишь много прекрасных исцелений и некоторые из них твоими собственными руками. Но, Демос, у Меня есть для тебя особое призвание".

В семнадцатилетнем возрасте в высшей школе я был второкурсником. Мне надлежало быть старшим, но я утратил два года по причине моей глухоты. В то время отец мой купил другую ферму. У нас теперь хватало места поставить наш силос, и были средства, чтобы завести машины доить коров. Отец начал и другие торговые предприятия. Большой трудностью для нас и наших соседей молочников была доставка молока с фермы в разливочную фабрику.

Отец занялся поставкой молока. Заметив, что цены в Лос-Анжелесе на ветчину были высокими, отец начал разводить свиней. Потом он занялся упаковкой мяса. "Господь благословил тебя во всех делах твоих рук..." Казалось, что всякое предприятие, которое Исаак, сын обетования предпринимал, было обречено на успех.

Успех этот был еще очевидным и потому, что это было время застоя ранних тридцатых годов. К этому времени отец назначил мне в управление мое небольшое стадо. Припоминаю учителя, который помог мне завести бухгалтерию и с завистью сказал, что мой заработок тридцатью коровами гораздо больше заработка большинства учителей высшей школы в Довней.

Наш дом стали наведывать политические деятели, торговцы, районные руководители и моя мать, застенчивая маленькая, эмигрантская женщина из Армении, вынуждена была еженедельно принимать гостей и устраивать обеды для сильных и знатных. Она была прекрасной поварихой и ее долмас, куфтас и катас скоро стали известными по всей южной Калифорнии.

Но что особенного осталось в моей памяти о кулинарных способностях моей матери, то это то, что она прилагала к этому особое старание, кто бы ни был гостем. Бродячие путники были честными гостями в нашем доме, и к ним у нас было такое же отношение, как и к майору города Довней. Они ели из наилучшей посуды, серебряными вилками и ножами, и на красивых скатертях. Если горячие блюда не были готовы, то мать приготовляла мясо, овощи и домашнее печенье и все время упрашивала на своем ломанном английском языке: "Садитесь! Садитесь! Не торопитесь, кушайте!"

Между тем, я все больше и больше интересовался одним адресом. При всякой поездке, которую я делал в интересах наших торговых дел в Ист Лос-Анжелес, я всегда находил причины, чтобы проехать мимо Сиракана Габрилеяна, разбросанно выстроенного дома под номером 4311 на Юнион Пасифик улице, в надежде увидеть внезапное появление его дочери во дворе. Не то, чтобы я мог заговорить к ней, или она со мной, как обычно говорят молодые люди с девушками, разве оба уже были обручены, но такого еще не случилось в армянской колонии. Но лишь обычное сознание, что я был вблизи нее, наполняло меня невыразимой радостью.

Я ожидал каждого воскресного дня, когда Роза Габрилеян будет сидеть с другими девушками на женской стороне церкви, наикрасивейшая девушка в комнате, которую исподтишка все мальчики провожали своими глазами.

Имя ее отца на армянском языке означало Сладкосердечный, что мне очень нравилось. Подобно тому, как и мой отец, Сиракан Габрилеян начал с ничего. Он собрал сто долларов, за которые купил лошадь и телегу. Вместо торговли овощами и фруктами, он занялся перевозом отбросов и мусора. Город Лос-Анжелес весьма нуждался в таком обслуживании в начале столетия и очень скоро он мог купить вторую и третью лошадь и телегу.

Сиракан и его домашние были православными армянами. Они жили недалеко от церкви на Глез улице. Слушая еженедельные радостные звуки, которые доносились к ним через открытые окна, они решили расследовать причину такого веселия. Через недолгое время они присоединились к общине. И за это он почти поплатился своей жизнью. Переход из православия в пятидесятничество, многие армяне считали предательством их старой веры. Приход одного из своих единоверцев в эту презираемую веру и группу был для них равносилен смерти.

Поэтому они решили похоронить его.

Однажды, когда Сиракан подъехал к городской свалке мусора своей телегой, группа православных ожидала его. Они связали ему руки и ноги и понесли его в яму, которую выкопали ему в песке. Они бросили его в яму и прикрыли мусором толщиной в метр, когда неожиданно подъехала повозка пятидесятников и началась всеобщая свалка, в результате которой он был освобожден.

Я всегда любил слушать подобные рассказы. Мне в особенности нравился его рассказ о женитьбе. Когда ему исполнился двадцать один год, его отец, будучи вдовцом, решил поехать в Армению, чтобы там выбрать себе жену. Мать Сиракана умерла несколько лет до этого. Его торговые дела шли очень хорошо, поэтому он попросил своего отца, чтобы тот одновременно выбрал и ему жену.

Отец Сиракана был успешным в обоих случаях. Для своего сына он выбрал тринадцатилетнюю девушку, по имени Тирум Мардеросян. Чтобы ускорить приезд в Соединенные Штаты они были сочитаны в Армении заочно, а затем девушка отправилась в далекий путь к своему мужу, которого никогда не встречала. Через несколько недель турки атаковали эту часть Армении и две невесты были последними, выехавшими живыми из этой деревни.

Приезд Тируми в Лос-Анжелес был одним из самых странных, когда либо пережитых молодой женой. Сиракан не надеялся приезда своего отца и обеих невест до следующего дня. Приехав с городской свалки, он встретил в передней комнате своего дома стоящую, перепуганную, небольшую девочку. В один миг он сообразил, что это наверно его жена, а он, приехав с работы, был покрыт пылью и грязью с ног до головы.

"Будь здесь", сказал он ей. "Будь вот здесь", как будто бы бедная девочка собиралась уходить куда-то в другое место. А сам он бросился к задней части дома и через полчаса вышел убранный, зачесанный Сиракан "Сладострастный" Габрелиян и произнес свою формальную приветственную речь немного успокоенной молодой женщине.

Приближалось время и для родителей Розы, чтобы в недалеком будущем выбрать ей жениха. Я не имел никакой возможности обратиться к ним непосредственно и просить руки их дочери. В нашем случае это должны были сделать ее и мои родители между собой.

Как я боялся в тот вечер, когда я затронул этот вопрос перед моими родителями. А это случилось одного июньского вечера в 1932 году, когда мы всей семьей сидели вокруг стола за ужином. Для прохлады дверь была открыта на веранду.

"Папа, вы знаете, что мне уже девятнадцать лет", начал я разговор.

Отец вытер свои усы и отрезал себе еще кусок говядины.

"И, - продолжал я, - я уже заканчиваю высшую школу. Я помогаю выплачивать ферму. Вам было девятнадцать лет, когда Вы женились".

Все мои сестры перестали кушать. Мама опустила свою вилку. "Есть ли у тебя намеченная девушка?" спросила она. "Да", сказал я. "Армянка ли она?" "Да"". "Христианка ли она?" "О, да".

"Она..." начал я. "Она... Роза Габрилеян".

"Ааа..." сказала мать.

"Так вот что", сказал отец.

"Ооо..." сказали все мои сестры в один голос.

И так начался этот сложный, веками старый обычай сватанья и женитьбы. Хотя семьи и встречались каждый воскресный день в церкви и были близкими друзьями, сперва, нужно было назначить официальную встречу.

Это деликатное дело всегда поручалось в руки осторожно выбранного посредника. После долгого рассуждения между собой, (со мной, конечно, не советовались), мать и отец согласились, что самым