Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Окончание царствования императора Петра великого 2 page





Для решения дела ждали возвращения государя из персидского похода. 9 января 1723 года Петр прислал указ господам Сенату: «Доносили нам письменно в дороге, возвращающемуся из Персии, обер-прокурор Писарев на барона Шафирова, что он, когда дело его слушали о почте, вон по указу не вышел и назвал его вором, также и в иных делах противных; а барон Шафиров на него писал (и на некоторых из Сенату), что делает по страстям противно указу, которое дело ныне буду розыскивать, что надлежало б чинить в Сенате. Но понеже оба объявили противных себе в Сенате: Шафиров двух — князя Меншикова и графа Головкина, а Писарев глухо — Шафировых друзей, которому велите именовать, дабы с обеих сторон противным их в сем розыску не быть. Також объявить им, чтоб при том розыску как в доношениях, так и в ответах все писали или говорили о материи одной, о которой доносить или ответствовать будут на один токмо тот пункт, о чем спрашивают, а о другой бы материи отнюдь бы не упоминали под жестоким осуждением. И ежели что им каждому для оправдания какие списки из каких дел понадобятся, давали безвозбранно». Спрошенный по этому указу Писарев отвел князей Григория Федоровича Долгорукого и Дмитрия Михайловича Голицына. Суд, названный Вышним, был назначен из сенаторов Брюса, Мусина-Пушкина и Матвеева, из генералов Бутурлина, Головина, Дмитриева-Мамонова, бригадира Воейкова, полковника Блеклого, гвардейских капитанов Бредихина и Баскакова. Князья Долгорукий и Голицын, как свидетели, показывали в пользу Шафирова, но Меншиков, Брюс, Головкин, Мусин-Пушкин и Матвеев показывали в пользу Скорнякова-Писарева, против Шафирова. Долгорукий и Голицын из свидетелей сделались подсудимыми, ибо они вдвоем подписали указ о выдаче лишнего жалованья Михайле Шафирову и утверждали, что Шафиров мог оставаться в Сенате во время слушания и рассуждения о его деле. Шафиров, видя, что оправдан быть не может, написал письмо государю: «Припадая к стопам ног вашего императорского величества, слезно прошу прощения и помилования в преступлении моем, понеже я признаю, что прогневил ваше величество своим дерзновением в том, что по высылке обер-прокурора из Сената не вышел, також что дерзнул я по вопросу приказать приписать Кирееву (секретарю) в приговор брата своего о выдаче ему жалованья на третью треть по указу, разумея то, когда о той выдаче указ повелевает, и в том преступлении своем не могу пред вашим величеством никакого оправдания принесть, но молю покрыть то мое беззаконие кровом милости своея, понеже клянусь вышним, что учинил то бесхитростно. Помилуй меня, сирого и никого помощника, кроме вашего величества, неимущего». Князь Голицын написал: «Про указ о высылке судей при слушании дел о родственниках их ведал и говорил только с господами сенаторами разговором, и то сущею своею простотою, а не против указу, и в том прошу вашего императорского величества милостивого прощения». Князь Долгорукий отвечал, что про указ, что при слушании дел сродникам не быть, аккуратно и памятно он истинно не слыхал, понеже оный указ состоялся без него, а если б он о том указе обстоятельно был сведом, то б было ему и самому в пользу, понеже по причине свойства с бароном Шафировым мог бы он в слушанье о почтовом деле выписки вон выйти и тем всех трудностей избыть, да и другие сенаторы Шафирова вон не высылали. Однако он, князь Долгорукий, сие объявляет не для оправдания своего, понеже должно быть ему те указы обстоятельно ведать, и в том просит от его величества милостивого прощения, дабы напомнены были прежние его рабские службы.

Суд приговорил Шафирова к смертной казни по смыслу указа от 17 апреля 1722 года, «дабы никто не дерзал иным образом всякие дела вершить и располагать не против регламентам, не отговариваясь ничем, ниже толкуя инако; буде же кто оный указ преступит, под какою отговоркою ни есть, то, яко нарушитель прав государственных и противник власти, казнен будет смертию без всякия пощады, и чтоб никто не надеялся ни на какие свои заслуги, ежели в сию вину впадет». Кроме поведения своего в Сенате и выдачи лишнего жалованья брату Шафиров был обвинен в трате государевых денег на свои расходы во время поездки во Францию; у полковника Воронцовского взял в заклад деревню под видом займа, не дав ему ничего денег.

15 февраля, рано утром, Кремль уже был наполнен народом; в этот день назначена была смертная казнь сенатору и подканцлеру Шафирову. Осужденного в простых санях привезли из Преображенского приказа; по прочтении приговора сняли с него парик и старую шубу и взвели на эшафот, где он несколько раз перекрестился, стал на колена и положил голову на плаху. Топор палача уже взвился на воздухе, но ударил по дереву: тайный кабинет-секретарь Макаров провозгласил, что император в уважение заслуг Шафирова заменяет смертную казнь заточением в Сибирь. Шафиров поднялся на ноги и сошел с эшафота со слезами на глазах. В Сенате, куда привели Шафирова, старые товарищи жали ему руки и поздравляли с помилованием, но Шафиров оставался в мрачном расположении духа; говорят, что, когда медик, опасаясь следствий сильного потрясения, пустил ему кровь, то Шафиров сказал: «Лучше бы открыть мне большую жилу, чтоб разом избавить от мучения». Многие, особенно двор герцога голштинского и министры иностранные, искренно жалели о Шафирове, расхваливая его честность. «Правда, — говорили, — он был немного горяч, но все же легко принимал делаемые ему представления, и на его слово можно было вполне положиться». Петр освободил Шафирова и от ссылки в Сибирь; он содержался в Новгороде под строгим караулом, так что и в церковь не позволено было ходить; семейство находилось при нем, на содержание им давали 33 копейки в день. Но и Скорняков-Писарев не торжествовал. Петр нашел его поведение в Сенате незаконным и неприличным и разжаловал в солдаты с отобранием деревень. Но Петр не любил терять способных людей и определил бывшего обер-прокурора надсматривать за работами на Ладожском канале. И здесь Писарев имел несчастие заслужить неодобрение государя, что видно из резолюции Петра в мае 1724 года: «Сказать, что он за дерзновение брани в Сенате довольно наказан и в старый чин достоин был бы, но в канальном деле потачка и недосмотр; того ради за оную вину тому себя учинил недостойным, но для нынешнего торжества (коронации императрицы) и обличения Шафирова дается чин полковничий и половина взятых деревень». У Долгорукого и Голицына отняты были чины, сказан им домовый арест до указу и наложен штраф по 1550 рублей на гошпиталь за то, что, «не слушав выписки, учиненной по челобитью Михайлы Шафирова, и не освидетельствовав о надлежащей ему жалованной даче, прежде закрепы обер-секретарской за просьбу брата его, барона Шафирова, без согласия других сенаторов только двое продерзливо приговор подписали, по коему определили оному Шафирову выдать жалованье без вычету, да, сверх того, и на излишнюю треть. 2) Пренебрежением, хотя и неумышленно, но непорядочно поступили и говорили, будто Шафирову при слушании выписки можно быть». Долгорукий и Голицын обратились к императрице с просьбою о ходатайстве и получили освобождение от ареста и восстановлены были в чинах. Видели, как гордый князь Дмитрий Михайлович несколько раз стукал головою в землю перед Екатериною, благодаря ее за милостивое заступление. Но штраф снят не был. Голицын писал Макарову: «Заняв, 500 рублей заплатил, достальных не имею чем заплатить, опричь займов, и житье мое в Петербурге с убытком, не имею ни одного загона земли, все докупаючи, жил и двор строю в долг». Долгорукий писал о том же. В январе 1724 года Петр в присутствии своем в канцелярии Вышнего суда подписал «не править».

Причины строгости наказания, которому подвергся Шафиров, Петр высказал впоследствии, в указе от 5 февраля 1724 года: «Кто в суде неправду учинит, или в каком ни есть деле ему поверенном, или в чем его должность есть, а он то неправдою будет делать по какой страсти ведением и вольно, такого, яко нарушителя государственных прав и своей должности, казнить смертию натуральною или политическою, по важности дела, и всего имения лишить. Когда кто в своем звании погрешит, то беду нанесет всему государству, яко следует: когда судья страсти ради какой или похлебства, а особливо когда лакомства ради погрешит, тогда первое станет всю коллегию тщиться в свой фарватер сводить, опасаясь от них извета, а, увидев то, подчиненные в какой роспуск впадут? Понеже страха начальных бояться весьма не станут для того, понеже начальнику страстному уже наказывать подчиненных нельзя, ибо когда лишь только примется за виноватого, то оный смело станет неправду свою покрывать выговорками непотребными, дая очьми знать, а иной и на ухо шепнет или через друга прикажет, что если не поманит ему, то он доведет на него; тогда судья, яко невольник, принужден прикрывать, молчать, попускать; что же из сего последует? Не иное что, только подчиненных роспустное житие, бесстрашие, людям разорение, еще горшее, прочим судьям соблазн. Понеже, видя другого, неправдою богатящегося и ничего за то наказания не имущего, редкий кто не прельстится, и тако помалу все в бесстрашие придут, людей в государстве разорят, божий гнев подвигнут, и тако паче партикулярной измены может быть государству не точию бедство, но и конечное падение: того ради надлежит в винах звания своего волею и ведением преступивших так наказывать, якобы кто в самый бой должность свою преступил или как самого изменника, понеже сие преступление вящше измены, ибо, об измене увидав, остерегутся, а от сей не всякий остережется, но может зело гладко под кровлею долго течение свое иметь и злой конец получит».

Чтоб не повторялись неприличные сцены, подобные происшедшим между Шафировым и Писаревым, Петр издал указ в январе 1724 года: «Надлежит обретающимся в Сенате, в Синоде, коллегиях, и канцеляриях, и во всех судных местах всего государства судьям и пришедшим пред суд чинно поступать, понеже суд божий есть: проклят всяк, творяй дело божие с небрежением». За брань и крики положен штраф в 10 рублей, за повторение бесчинства — 100 рублей и арест; кто провинится больше трех раз, у того отнимается чин и треть имения, если же кто дерзнет рукою, то казнится политическою смертию. Все правители судебных мест должны с челобитчиками и доносителями учтиво поступать; за брань наказываются штрафом, равным трехмесячному жалованью обиженного, у которого, кроме того, обидчик должен просить прощения, а если дерзнет рукою, то суд по воинских правам. Тогда же запрещено отговариваться неведением государственных уставов: «Ежели о каком указе где при каком деле помянуто будет и кто в то время не возьмет того указа смотреть и пренебрежет, а станет неведением после отговариваться, таких наказывать впервые отнятием чина на время и штрафом, равным годовому жалованью, в другой раз — третьею долею всего имения, в третий раз — лишением всего имения и чина вовсе».

Крайнее невнимание к закону и казне, так глубоко укоренившееся в нравах русских людей, заставило Петра показать страшный пример: снявши с плахи, заточить человека, оказавшего ему большие услуги, сенатора и вице-канцлера. Но одновременно с этим тяжелым для преобразователя делом шло другое: уличен был в злоупотреблениях человек, прославившийся открытием и преследованием злоупотреблений, — обер-фискал Нестеров. Попался он по делу ярославского провинциал-фискала Саввы Попцова. Еще в 1718 году ярославец посадский человек Иван Сутягин подал в сенат челобитную на Попцова, жаловался на обиды, разорение, на побои и увечье. Из Сената челобитная отослана была в Юстиц-коллегию, из коллегии отослана в ярославский надворный суд и тут почила. Но Сутягин, которого характер выражался в фамилии, не хотел успокоиться и снова подал просьбу в Сенат. На запрос из Сената, почему дело не исследовано, ярославский надворный суд отвечал, что надобно было допрашивать ярославцев — посадских людей, которые ведомы в Главном магистрате, о чем из Юстиц-коллегии по трем доношениям повелительного указа не получено, и дело из ярославского надворного суда переслано в Сенат. В этих пересылках прошло четыре года. Сутягин не успокаивался и в 1722 году послал просьбу самому государю, доносил на фискала, что держит беглых солдат, недорослей из шляхетства, гулящих людей, через свойственника своего Лихарева собирал в уезде с крестьянских дворов без указу по гривне с двора, не платил с своих крестьянских дворов денежных сборов и нарядов, не ставил рекрут в продолжение многих лет, отпускал рекрут из взяток, пользовался казенными деньгами. Дело двинулось. Макаров написал Ягужинскому: «Понеже сие дело не малой важности, указал его императорское величество челобитную и пункты отослать вашему превосходительству, дабы по тому делу исследовали в Сенате или особливо в вашей конторе». По исследовании оказалось, что Попцов вопреки инструкции вступался в дела, глас о себе имеющие, имел съезжий двор, держал колодников и не только на подведомственных ему фискалов, но и на бурмистров, соляных голов и на других чинов людей налагал штрафы.

Попцова казнили смертию. Но он оговорил Нестерова, и в ноябре 1722 года по указу его императорского величества генерал-лейтенант и генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский да лейб-гвардии капитан и Военной коллегии прокурор Егор Иванович Пашков приговорили: обер-фискалом Алексеем Нестеровым, по делам, показанным на него от бывшего провинциал-фискала Саввы Попцова и от других, в преступлении указов и во взятках розыскивать в застенке и пытать для того: указом его императорского величества учрежден он был оным чином для смотрения и искоренения за другими всяких неправд, но он, забыв свою должность, чинил: Попцов, состоя в команде его, вступил в немалые откупа, а он, Нестеров, вместо того чтоб его отрешить и протестовать, где надобно, взял с него за это взятку — часы серебряные боевые в 120 рублей, одеяло на лисьем меху, да, сверх того, договорились, чтоб еще Попцов дал ему денег 300 рублей; да и прежде Попцов давал ему взятки рожью, скотиною, парчами, лошадьми. С Лариона Воронцова за определение в Сибирь воеводою взял 500 рублей, за откуп кабаков — 500 рублей и проч. Нестеров, не допуская себя до пыток, во всем повинился, но от пыток все же не ушел, потому что показания его найдены неправильными. Дело перешло в Вышний суд, где присутствовали сенаторы, генералитет, штаб — и обер-офицеры гвардии. Знаменитый обер-фискал был приговорен к смерти, и приговор был исполнен. Надобно было думать, что немногие жалели о Нестерове; в январе 1722 года по случаю выборов в президенты Юстиц-коллегии Нестеров подал жалобу, что с ним в десяток никто не сообщается; так общество в своих высших слоях упорно продолжало обнаруживать свое отвращение к фискалам. Но Петр не уничтожил должности; в январе 1723 года в сенатских протоколах читаем: «Понеже бывший обер-фискал Нестеров явился ныне во многих преступлениях, того ради его императорское величество указал искать в генерал-фискалы и обер-фискалы добрых людей и для того объявить всем коллегиям, ежели кто знает к оному делу достойных кого, и таковых дабы писал в кандидаты, и имена прислать на генеральный двор».

Курбатов умер под судом, сибирский губернатор князь Гагарин и обер-фискал Нестеров казнены смертию, сенатор и вице-канцлер Шафиров с плахи послан в ссылку, первый вельможа в государстве светлейший князь Меншиков уличен в злоупотреблениях и должен платить громадный начет. Меншиков хотел воспользоваться Ништадтским миром, радостью Петра, и подал ему просьбу по форме, на гербовой бумаге: «Всенижайше у вашего императорского величества прошу милости для нынешней всенародной о состоянии с короною Свейскою вечного мира радости и на воспоминание Полтавской баталии и Батуринского взятья пожаловать мне во владение город Батурин с предместьем и с уездом, что к нему прежь сего принадлежало, и с хуторами, и с мельницами, и с землями, и с жителями, кто на той земле, поселясь, ныне живут. Я, ваше императорское величество, не хотел было сим прошением утруждать, но сего ради, что ваше императорское величество изволил повелеть во взятьи оный город разорить и дабы никто в нем не жил; а ныне в предместье того города и в уезде живут, поселясь, всякого чина люди, а именно Чечеля, который во время измены Мазепиной был наказным гетманом и хотел с меня, живого, кожу содрать, жена его, и дети, и другие бывшие в измене с Мазепою». Государь не исполнил просьбы, и мы видели, что Данилыч задумал другими средствами расширить свои владения в Малороссии, прибирая земли и людей к Почепу; но гетман подал жалобу, и знаменитое почепское дело кончилось не к выгоде светлейшего, и он должен был в начале 1723 года просить прощения у Петра, писал ему: «Понеже от младых моих лет воспитан я при вашем императорском величестве и всегда имел и ныне имею вашего величества превысокую отеческую ко мне милость и чрез премудрое вашего величества отеческое ко мне призрение научен и награжден как рангами, так и деревнями и прочими иждивениями паче моих сверстников; а ныне по делу о почепском межевании по взятии инструкции признаваю свою пред вашим величеством вину и ни в чем по тому делу оправдания принесть не могу, но во всем у вашего величества всенижайше слезно прошу милостивого прощения и отеческого рассуждения, понеже, кроме бога и вашего величества превысокой ко мне милости, иного никакого надеяния не имею и отдаюсь во всем в волю и милосердие вашего величества». Екатерина, по обычаю, сильно ходатайствовала за своего старого приятеля; Петр простил его (хотя следствие по почепскому делу и продолжалось), но сказал жене: «Меншиков в беззаконии зачат, во гресех родила мать его, и в плутовстве скончает живот свой, и если он не исправится, то быть ему без головы». В это время Данилыч сильно заболел, и Петр не утерпел, написал ему ласковое письмо. Меншиков ожил и отвечал: «Вашего императорского величества всемилостивейшее писание, писанное в Городне минувшего февраля от 26 числа, со всяким моим рабским почтением и радостию я получил, за которое и за всемилостивейшее ваше о приключившейся мне болезни сожаление вашему величеству всенижайшее мое рабское приношу благодарение, и не малое имею, получа оное всемилостивейшее писание, порадование и от болезни моей паче докторских пользований свободу. Всенижайше благодарствую, что ваше величество по превысокой своей отеческой ко мне милости изволил пожаловать в Городню в новопостроенный дом мой и за мое здоровье кушать. Истину вашему величеству доношу, что оный дом я построил для шествия вашего величества, дабы вашему величеству от тараканов не было опасения». В следующем году новые вины и новые просьбы к императрице о ходатайстве; 4 апреля 1724 года Меншиков писал Екатерине: «Всемилостивейше просил я у его императорского величества во всех моих винах для завтрашнего торжественного праздника живоносного Христова воскресения милостивого прощения, с которого прошения при сем прилагаю для известия вашему величеству копию, и притом всенижайше прошу вашего матернего всемилостивейшего предстательства и заступления, понеже, кроме бога и ваших величеств превысокой ко мне отеческой милости, иного никакого надеяния не имею».

Таков был самый видный из господ Сената. Но, несмотря на все разочарования, на все страшные искушения, Петр верил в будущее России, верил в русских людей и в возможность их совершенствования и неуклонно употреблял меры, которыми думал ускорить это совершенствование. Одною из таких мер он считал допущение к участию в выборах; любил сам присутствовать на выборах в Сенате и блюсти за их правильностью и беспристрастием. В начале 1722 года нужно было баллотировать президента Юстиц-коллегии; 19 числа по выходе из Сената император и сенаторы расположились в столовой палате, сюда же призваны были генерал-майоры и гвардии-майоры и другие офицеры, члены коллегий, 100 человек выборных из дворянства. После присяги написали имена кандидатов, которых оказалось 12; государь объявил, что ни эти кандидаты, ни родственники их не должны участвовать в баллотировке и даже присутствовать в палате. Из 12 особ наибольшее число баллов получили трое: граф Петр Матвеевич Апраксин (70), генерал-майор Ушаков (41) и Степан Колычев (41). Как обыкновенно и везде бывало, на право выбора смотрели сначала как на тяжелую обязанность и старались освободиться от нее, особенно в областях, где дворян было мало, и приезжавшие в отпуск из полков хотели пожить дома спокойно, вследствие этого дворяне вместо себя посылали на выборы приказчиков своих. В 1724 году Петр предписал: комиссаров, определяемых для сбора подушных денег, выбирать самим помещикам, и приказчикам их в выборе тех земских комиссаров не быть. В декабре-месяце предписано было всем помещикам, а в поморских городах и в других подобных местах, где дворян нет, тамошним обывателям, кому они между себя верят, съезжаться в одно место, где полковой двор, и в наступающий новый год в земские комиссары на место прежнего выбрать другого. Если на прежнего комиссара будут челобитчики, то помещики или обыватели судят его, и, в чем явится виновен, штрафуют, и по экзекуции рапортуют губернаторам и воеводам; разве кто смерти или публичному наказанию будет подлежать, такого отсылают в надворный суд или, где надворных судов нет, к воеводам. В конце царствования местопребывание Сената утверждено было в Петербурге, но в Москве учреждена Сенатская контора, в которой должен был всегда присутствовать один из сенаторов, имевший по своему званию первенствующее значение в старой столице. В 1724 году представителем правительствующего Сената в Москве был граф Матвеев, который так писал о своей деятельности Макарову: «Здесь все состоит благополучно, и хотя я при многотрудных делах здешних и непрестанных хлопотах обращаюсь, однако ж и дороги здешние от воров и разбойников неоплошно очищаю, из которых в малое время число многое поймано и скорые экзекуции им уже учинены без продолжения времени по местам тех же дорог; и в недавних числах разбойничий атаман прозвищем Карпаш пойман, а нигде не пытан, который по Можайке, на Татарке и по иным разным дорогам много лет уже разбивал, по которому надеюся и до большего впредь их компании того сонмища добраться».

Одною из самых трудных обязанностей Сената было устройство коллегий, областного управления и областных судов. Хотели обойтись как можно меньшим числом чиновников по недостатку людей и по недостатку денег; Но это крайне трудно было сделать по недостатку людей образованных и привычных, умевших вести порядок, который сберегает время, облегчает труд, упрощая делопроизводство. Особенно спешили избавиться от иностранцев в коллегиях; их сначала ввели туда по необходимости, но далеко не все оказались способными и полезными. В начале 1722 года Петр, сидя в Сенате в Москве, говорил: «Иноземцам — коллежским членам для смотра велеть быть из С. — Петербурга в Москву, и из них президентам разобрать, и буде которые годны и к делам потребны, и тех объявить, а неподобных отпустить». Подобно Сенату, и коллегии, находясь постоянно в Петербурге, должны были иметь в Москве свои конторы. Обязанность определения на все места способных людей как в коллегиях, так и в провинциях лежала особенно на генерал-прокуроре, и Ягужинский писал Петру в поход в августе 1722 года: «Люди как в коллегии, так и в провинции во все чины едва не все определены; однакож воистину трудно было людей достойных сыскивать, и поныне еще во сто человек числа не могут набрать; в штате сколько можно трудился против адмиралтейского уставу и другие коллегии уравнять, но для множества излишних дел не можно удовольствовать другие, а особливо Камер-коллегию, таким малым числом служителей, как в Адмиралтейской определено».

Недостаток достойных людей особенно должен был чувствоваться в областном управлении. Мы видели, что Петр хотел и этому управлению дать коллегиальную форму учреждением ландратов, среди которых губернатор был бы «не яко властитель, но яко президент»; но в 1719 г. он заменил их воеводами, и, в каких отношениях находились последние к губернаторам, мы не знаем; не знаем и побуждений, которые заставили Петра отказаться от своей прежней мысли, хотя легко догадаться, что причиною тому был недостаток в людях. Известнее нам ход дела об отделении управления от суда, дела чрезвычайно трудного сколько по недостатку в людях и деньгах, столько же и потому, что люди высокопоставленные, сами господа Сенат, не признавали надобности этого отделения и не пропускали случая внушать государю о трудности, вреде и убыточности дела. 10 января 1722 года генерал-адмирал граф Апраксин в Сенате предлагал Петру, что в губерниях и провинциях и городах учиненным провинциальным судьям в правлении особом быть неприлично; а когда бы те суды подчинить воеводам, то, по его мнению, было бы лучше. Так об этом предложении занесено в протоколах, но, разумеется, предложение было сделано не в таком кратком виде; что Апраксин представил сильные доказательства в пользу своего мнения, видно из того, что Петр тут с ним согласился и указал нижние суды подчинить воеводам. Но 12 февраля читаем в протоколе, что указ о подчинении судов воеводам отложен; 27 февраля в рассуждении положено, чтобы в городах, в которых главных судов не будет, определить тех городов от воевод судебных комиссаров для управления малых дел. Около Москвы учинить в трех местах провинциальные суды, и в Галиче учинить два суда, а в Москве будет надворный суд. 4 апреля государь указал во всех губерниях и провинциях всякие расправы чинить и судить губернаторам, вице-губернаторам и воеводам, кроме тех городов, где учинены надворные суды, а к ним для вспоможения в знатные города, где надворных судов нет, дать по два человека асессоров, а в прочие провинции — по одному асессору; а которые города от всех провинций отстоят до 200 верст, и в тех городах учинить для суда по особому судебному комиссару, которым судить дела до 50 рублей, и быть тем комиссарам под командою тех провинций воевод. Для осмотрения всяких дел в губерниях и провинциях, чтобы во всяких делах была правда, посылать каждый год из сенаторских членов по одному да при нем из каждой коллегии по одному человеку. В то время когда Сенат хлопотал об устройстве судов в областях, к нему пришло странное челобитье от цыгана Масальского, который просил, чтобы велено было ему ведать всех цыган в Смоленской губернии. Сенат отказал.

«Людей нет, денег нет!» — слышалось со всех сторон, а Сенат должен был помнить пункт наказа, данного ему при его учреждении: «Денег как возможно сбирать». По первой ревизии 1722 года лиц податного состояния оказалось 5967313 человек, в том числе 172385 — купечества; городов в империи было 340. По иностранным же известиям, было 273 города, 49447 домов мещанских (горожан), 761526 изб крестьянских. В Московской губернии 39 городов, 18450 домов мещанских и 256648 изб; в Петербургской — 28 городов, 10324 дома и 152650 изб; в Киевской — 56 городов, 1864 дома и 25816 изб; в Архангельской — 20 городов, 4302 дома и 92298 изб; в Сибирской — 30 городов, 3740 домов и 36154 избы; в Казанской — 54 города, 2545 домов и 20571 изба; в Нижегородской — 10 городов, 3694 дома и 78562 избы. Мы видели, что, по расчету, сделанному в 1710 году, доходы простирались до 3134000 рублей; но в 1725 году их было 10186707 рублей, по русским известиям, по иностранным же, в 1722 году доходы простирались до 7859833 рублей. С дворцовых, синодского ведения, с помещиковых и вотчинниковых всякого звания людей и крестьян бралось подушной подати по 74 копейки с души, а с государственных крестьян (черносошных, татар, ясашных и т. п.) сверх 74 копеек по 40 копеек вместо тех доходов, что платили дворцовые во дворец, синодского ведения — в Синод, помещиковые — помещикам. Заплативши эти 74 или 114 копеек, крестьянин был свободен от всяких денежных и хлебных податей и подвод. Платеж подушных разложен был на три срока: в январе и феврале, в марте и апреле, в октябре и ноябре. С купцов и цеховых брали по 120 копеек с души.

Несмотря на увеличение доходов и всю бережливость Петра, финансы не были в удовлетворительном положении. Война шведская прекратилась, но шла война персидская, долгое время грозила война турецкая, и, что хуже всего, оказался сильный неурожай, и надобно было для поддержания финансов прибегнуть к чрезвычайным мерам, перед которыми Петр обыкновенно не останавливался.

В феврале 1723 года государь указал: «Для настоящей нужды в деньгах давать приказным людям и им подобным на жалованье вместо денег сибирскими и прочими казенными товарами, кроме служивых людей и мастеровых». Тогда же выдан был новый указ: когда придет какая нужда в деньгах на какое дело необходимое, искать способу, отколь оную сумму взять, а когда никакого способу не найдется, тогда нужды ради разложить оную сумму на всех чинов государства, которые жалованье получают, духовных и мирских, кроме призванных в нашу службу чужестранных мастеровых, также унтер-офицеров и рядовых и морских нижних служителей, с рубля, почему доведется из жалованья, дабы никто особливо не был обижен, но общее бы лишение для той нужды все понесли, а вырывом не чинили. Очень скоро, в апреле того же года, понадобилось искать способа достать денег, и способ был найден такой: «Понеже в нынешнем настоящем времени случилось оскудение в деньгах и в хлебе, ибо хлеб во всем государстве мало родился, к тому еще имеется ведомость, что от стороны турков не безопасно от войны, и ведомо нам учинилось, что в Военную коллегию на содержание армии с 720 года, также в Адмиралтейство на дачу морским и адмиралтейским служителям жалованья сумма великая в недосылке», того ради повелевалось вычесть из жалованья у всех четвертую часть, удержать хлебное жалованье, давать половинные рационы генералитету и офицерам, прибавить на горячее вино по 10 копеек на ведро, а на французское вино — акцизу, возвысить цену на гербовую бумагу.

В Военную и Адмиралтейскую коллегии сумма великая в недосылке. На вновь созданное войско и флот, давшие России новое значение в Европе, должно было тратиться наибольшее число денег. 25 октября 1722 года явился в Сенат Меншиков как президент Военной коллегии в сопровождении генерал-майора Лефорта и троих полковников и объявил, что из многих мест к ним в Военную коллегию пишут из полков, что, не получая жалованья, солдаты бегут из полков. Кроме жалованья важный вопрос состоял в том, как помещать постоянное войско. В 1724 г. Сенат нашел, что располагать солдат по крестьянским дворам нельзя; тем деревням, в которых стоять будут, перед теми, у которых постоя не будет, немалая тягость. Поэтому положено построить слободы, в которых сделать сержантам каждому по избе, прочим унтер-офицерам — двоим одна, рядовым — троим одна ж, и ставить в тех слободах не меньше капральства и не больше роты; в каждой роте сделать обер-офицерам двор, в котором бы было две избы офицерам с сенями и одна изба людям; также в середине полка сделать штабу двор — восемь изб — и при том дворе шпиталь, строить полками, а где полков не будет — крестьянами и посадскими людьми и разночинцами, которые в подушный сбор положены.

Date: 2015-09-18; view: 410; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию