Продолжение царствования Петра I Алексеевича 8 page. В англии оппозиция сильно смеялась над министерством, сильно смеялась над подвигами королевского флота

В Англии оппозиция сильно смеялась над министерством, сильно смеялась над подвигами королевского флота, посланного на защиту Швеции и не помешавшего русским опустошать ее берега. Англия не возобновляла более попыток к посредничеству. За это дело принялась Франция.

Мы видели, что Франция по смерти Людовика XIV, в правление герцога Орлеанского, сблизилась с Россиею, и были важные основания, почему Франция, истощенная, потерявшая свое первенствующее на Западе значение, дорожила этим сближением. Но в то же время личный интерес регента заставлял его сближаться с Англиею, король которой Георг I был в сильной вражде с царем. Интересы России в Париже защищал в это время барон Шлейниц, переведенный царем к французскому двору от ганноверского. «Англия, — писал Шлейниц из Парижа в 1718 году, — и здесь старается всеми силами уничтожить действие тройного союза, заключенного между Россиею, Франциею и Пруссиею. Сверх того, я имею подлинные ведомости из Вены, что английский двор велел обнадежить цесаря, чтоб он нисколько не опасался этого союза. Английский посланник при французском дворе Стерс старается уговорить регента, чтоб он способствовал заключению партикулярного мира между королем английским и Швециею и сам вступил в оборонительный союз с Англиею и Швециею для противодействия планам вашего величества, грозящим спокойствию всей Европы. Стерс имеет большой кредит у регента; почти не проходит дня, чтоб не сидели они часа по два запершись; правда, что эти тайные конференции касаются испанских и итальянских дел; но я знаю наверное, что и северные дела тут не бывают забыты». Когда Шлейниц объявил регенту об отрешении от наследства царевича Алексея, тот отвечал: «Поздравляю царское величество от всего сердца с окончанием такого важного и нужного дела, от которого зависят спокойствие и согласие в семействе царском, благополучие всей Российской монархии и всех подданных, твердость и безопасность союзов, с Россиею заключенных. Царское величество в бытность свою во Франции открыл мне по секрету о своем намерении; признаюсь, тогда я боялся, не опасно ли это дело; но теперь мне остается только удивляться искусству царского величества, с каким он поступил в этом деле». Потом регент распространился о своих отношениях к России: «Мое истинное намерение — сблизиться как можно теснее с царским величеством и королем прусским. Я стараюсь всеми силами о примирении Испании с цесарем; но этим самым примирением я сделаю Испанию и Австрию сильными и опасными для Франции. Для избежания этой опасности мне нужно иметь контрбаланс, который всего лучше я могу найти в союзе с Россиею и Пруссиею и, если можно, с Швециею. Нужно образовать сильную партию в Германии, что всего лучше сделать чрез Пруссию; но я не хочу впасть в ту же ошибку, какую здесь сделали в начале войны за испанское наследство, ибо Франция, заключая союзы в империи, начала с ног, а голову забыла; но я теперь начну с головы, т. е. с царского величества».

Одно было на словах, другое — на деле. На словах был интерес Франции, верно понимаемый; на деле был интерес герцога Орлеанского, который нужно было обеспечить от притязаний короля испанского, а чтоб с успехом противодействовать Испании, нужно было сблизиться с императором и с Англиею. И вот Франция входит в четверной союз (с Англиею, императором и Голландиею) против Испании. Мы видели, что угрожаемая с четырех сторон Испания обращалась к далекой России, имевшей с нею одинаковый интерес по неприязненным отношениям к Англии и императору. И в Париже испанский посланник Челламаре объявил Шлейницу, что король велел ему быть с ним в дружбе и хочет быть с царским величеством в тесной дружбе и конфиденции. Между тем регент продолжал уверять Шлейница в своем дружеском расположении к России, объявил, что четверной союз не имеет никакого отношения к северным делам, не заключает в себе ничего вредного для России; велел поздравить царя с очевидною помощию божиею, оказанною ему в смерти царевича Алексея; велел объявить царю, что по заключении мира и, как надобно полагать, союза между Россиею и Швёциею он, регент, вступит в ближайшие обязательства с обеими державами..»Я знаю, — говорил регент, — что король испанский хочет заключить союз с царским величеством. Я ничего не имею против этого союза и надеюсь, что царское величество при заключении его не войдет ни в какое обязательство, противное интересу Франции, короля ее или моему собственному, точно так как я, входя в обязательства с Англиею, не позволил и никогда не позволю внести какое-нибудь условие, вредное для России; у меня одна цель во время малолетства королевского не дать Франции вмешаться в какую-нибудь войну».

Но Шлейниц узнал, что в договоре между Франциею и Англиею находится секретная статья, по которой союзники и по достижении своей цели относительно Испании остаются в обязательстве взаимного вспоможения до прекращения Северной войны. Шлейниц узнал также, что Англия и император втягивают регента в северные дела посредством всемогущего министра его, прежнего наставника и развратителя, аббата Дюбуа, которому император обещал выхлопотать кардинальство, а лондонский двор за союзный договор с Франциею заплатил сто тысяч ефимков и назначил на все время союза пенсию в тридцать, а по другим — в пятьдесят тысяч ефимков. Люди влиятельные, члены совета регентства, имена которых Шлейниц опасался предать письму, говорили ему, что в совете регентства герцог Орлеанский предлагал уже принять немедленное участие в северных делах, но, кроме некоторых креатур его, все другие члены совета отвечали, что это участие вовсе не в интересе Франции и что по крайней мере надобно подождать окончания дел испанских. Некоторые «конфиденты» присоветовали Шлейницу попросить у регента объяснения, почему его слова не соответствуют делу? Застигнутый врасплох вопросом Шлейница, герцог отвечал, что его подлинное намерение и интерес короны Французской заключаются в том, чтоб поддерживать равновесие на севере. Шлейниц нашел, что этот ответ «состоит на винтах». Конфиденты говорили ему, что, по верному известию, ими полученному, цесарь чрез графа Фирмонда предлагал Речи Посполитой Польской оборонительный и наступательный союз, обещая освобождение от русских войск; сильно стараются о том, чтоб поднять султана против России, и в этом деле более других участвует король польский, бунтуют и казаков на Украине. Шлейниц сам видел, в какой тесной дружбе был английский посланник в Париже Стерс с польским (саксонским) министром Сумом, а прусский посланник Книпгаузен вдруг прекратил с Шлейницем всякое сообщение; только испанский посол именем короля своего настаивал на скорейшем заключении оборонительного и наступательного союза между Россиею и Испаниею, говорил, что надобно возбудить в Англии внутреннее волнение, для чего надобно согласиться с Швециею насчет возобновления прежнего плана Гёрца, сделать высадку в пользу претендента; надобно также, чтоб царь, вступив в тесный союз с Испаниею, сильно действовал против императора в Польше и Германии; надобно, чтоб герцог Орлеанский переменил свой образ действия, в противном случае надобно с помощию Испании произвести переворот во Франции и уничтожить для истинного интереса этой державы вредные союзы ее с императором и Англиею. Шлейниц заметил, что последнее очень трудно: недавно открыты были сношения с Испаниею герцога де Мэна (побочного сына Людовика XIV), за что он пострадал вместе с другими своими сообщниками, теперь регент настороже и силен. На это Челламаре отвечал: «Регент скоро увидит, что обманулся, удалив герцога де Мэна, ибо найдет место последнего занятым снова согласно с истинным интересом Франции».

Аббат Дюбуа имел обстоятельные сведения о замыслах Испании, т. е. кардинала Алберони: он знал, что испанский двор предлагает Карлу XII через Гёрца высадку в Шотландию, для чего необходим союз с Россиею. Дюбуа, как министр иностранных дел, имел по этому поводу длинный разговор с Шлейницем, представлял, что «выгоды, которые может получить Россия от испанского союза, нельзя уравнять с неприятностями, которые могут произойти от озлобления большей части, и притом сильнейших, держав Европы и собственных союзников России. Царь намерен утвердиться на Балтийском море и установить свою торговлю, но для этого можно найти способы повернее испанского союза. Регент готов помочь ему в отыскании этих способов. Усиление императора и тесный союз его с Англиею, разумеется, не могут нравиться России, но они одинаково не нравятся и Франции. Но прежде всего Испания должна помириться с императором, должна быть прекращена война, которую она ведет в Италии, а потом Испания может быть присоединена к союзу между Россиею, Швециею, Франциею и Пруссиею. Царя нельзя осуждать за то, что он выслушивает испанские предложения: ему приятно видеть, как державы, самые отдаленные, нуждаются в его дружбе. Не худо было бы, если б царь, с одной стороны, не отталкивал от себя Испанию, а с другой-принял предложенный мною план, и, когда возгорится решительная война между императором, Англиею и Испаниею, Россия может предложить свое посредничество, что доставит ей славу и пользу. Если мирные переговоры у России и Пруссии с Швециею еще продолжаются, то регент готов всеми силами помогать скорейшему заключению мира, лишь бы только в договорах не заключалось условий о вторжении в Англию и о возбуждении войны в Германии. Если переговоры прерваны, то пусть северные союзники составят общий план примирения; тогда Франция, Англия и цесарь вынудят у Швеции мир по этому плану. Регент объявляет царю в высшей конфиденции, что от него, регента, зависит заключение мира между Швециею и курфюрстом ганноверским: недавно король шведский прислал ему свой оригинальный проект этого мира и отдал его в его руки; регент уверен, что английский король примет предлагаемые Швециею условия, но он дает царю честное слово, что проект не выйдет из его рук и не будет сообщен Англии, пока регент не узнает, что или мир заключен между Россиею и Швециею, или переговоры прерваны. Неотменное намерение регента состоит в том, чтоб по заключении мира между Испаниею и цесарем вступить в тесный союз с Россиею, Швециею, Пруссиею и Испаниею для поддержания европейского равновесия; не нужно доказывать, что этот союз необходим вследствие усиления императора и тесной связи его с Англиею. Равновесие на Балтийском море может быть потеряно, когда Швеция лишится своих провинций, лежащих в Германии, но это для Франции уравновесится союзом с Россиею и Пруссиею». Дюбуа несколько раз бросался обнимать Шлейница, прося его, чтоб это важное дело велось со всевозможным старанием и величайшею тайною.

Несмотря на подозрительное поведение регента, на союз его с Англиею, в Петербурге всячески старались «менажировать» Францию, как тогда выражались, если не для настоящего, то для будущего. У царя родилась дочь Наталья, и Шлейниц получил указ просить короля Людовика XV быть восприемником новорожденной царевны. Воспитатель короля маршал Вилльруа говорил Шлейницу по этому случаю о любви и высоком уважении молодого короля к царю, как Людовик часто спрашивает, где теперь царь, чем занимается; Вилльруа жалел, что принцесса, к которой король призван в крестные отцы, очень молода и король не может так долго дожидаться, хотя бы и желательно было видеть ее французскою королевою. Дюбуа прибавил при этом, что как ни изумительна мудрость царского величества, однако при назначении короля восприемником к царевне он позабыл, что по католическому правилу король жениться на ней не может, впрочем, можно надеяться, что папа окажет учтивость и даст разрешение.

1 декабря 1718 года Шлейниц донес своему двору о важном по обстоятельствам для России происшествии: испанский посол князь Челламаре был арестован в своем доме, к нему приставили 50 человек мушкетеров, все письма его захватили; вместе с тем посажено в Бастилию несколько знатных французов; были перехвачены письма Челламаре к Алберони о заговоре в Париже в пользу испанского короля Филиппа V, который должен был вступить с войском во Францию. В конце месяца пришло известие о смерти Карла XII; французское правительство обрадовалось в надежде, что сношения Испании с Швециею о союзе порвутся.

Шлейниц понял трудность своего положения при таких новых «конъюнктурах». «При жизни короля шведского, — писал он в начале 1719 года, — как в Лондоне, так и здесь все бы сделали, чтоб только удержать ваше величество от союзных действий с Швециею и Испаниею против английского короля и цесаря. Но сначала объявление короля прусского, что он не будет мешаться в испанские дела и не примет никаких мер, вредных для четверного союза, а потом смерть короля шведского привели английского короля и регента в совершенную безопасность; они не боятся теперь ни завоевания Норвегии шведами, ни продолжения Аландского конгресса и знают, что, кто бы ни вступил на шведский престол, ничего не может предпринять при страшном истощении Швеции; впрочем, Англия как здесь, так и в Гаге явно объявила себя за принцессу Ульрику». Шлейниц опасался, что теперь может составиться сильный союз против России, который станет предписывать ей условия мира, как то сделал четверной союз с Испаниею.

Регент, которому про запас нужен был союз с Россиею и Пруссиею, хотел воспользоваться смертью Карла XII для скорейшего заключения северного мира; он предложил свое посредничество, Россия и Англия приняли его; но сейчас же оказалось, что Англия при этом хотела выиграть только время, занять Россию и покончить переговоры о своем партикулярном мире с Швециею. Регент продолжал поступать дружелюбно в отношении к России: он дал предписание посланнику своему в Стокгольме графу Деламарку, чтоб склонять шведскую королеву к продолжению Аландского конгресса, в чем тот и успел; за это английский посол в Париже жаловался на Деламарка, обвиняя его в пристрастии к России; Шлейницу шептали на ухо, чтоб царь не тратил времени, заключил мир с Швециею на умеренных условиях, имея в виду выгоды, которые должны произойти от союза между Россиею, Швециею, Пруссиею, Франциею и Испаниею. Польский и австрийский министры хлопотали, чтоб регент приступил к тройному оборонительному союзу, заключенному в Вене между императором, Англиею и Польшею для противодействия России; когда Шлейниц осведомился об этом у Дюбуа, тот отвечал: «Не опасайтесь, регент не даст себе связать руки в северных делах вступлением в этот союз».

Пришла весть, что английский король заключил мир и оборонительный союз с Швециею. Шлейниц, уверенный, что Англия будет притягивать Францию и Голландию к этому союзу, отправился к Дюбуа с представлениями, что Англия и в северных делах хочет поступить, как в испанских: составить союз, принудить Россию к миру, забрать в свои руки балтийскую торговлю и получить первенство в Европе; неужели это согласно с интересами Франции? Дюбуа отвечал, что у регента никогда не было в мыслях, чтоб король английский навеки присоединил Бремен и Верден к Ганноверу; регент в северных делах руки себе связать не даст и в англо-шведский союз не вступит; этот союз заключен не только без содействия, даже без ведома Франции. Чрез несколько времени Дюбуа объявил Шлейницу, что король английский предложит царю свое посредничество. «Как царское величество может принять это посредничество, когда пристрастие Англии к Швеции и зависть ее к морскому могуществу России так очевидны? возразил Шлейниц. — Регент даст ответ перед потомством, если вступит в англо-шведский союз и не воспрепятствует отторжению Пруссии от русского союза». Дюбуа отвечал: «Если вы меня спрашиваете, женюсь ли я, то я ничего не могу сказать вам, кроме того, что я не женился».

Скоро пришло известие и о женитьбе. Прусский король сказал русским министрам Толстому и Головкину, что если б он имел дело с одним английским королем, то не заключил бы с ним договора; но французский посланник граф Ротембург вместе с посланником императорским принуждал его к заключению этого договора и грозил. Шлейниц поехал объясниться по этому поводу с самим регентом. Герцог сначала отвечал, что не давал никаких подобных инструкций Ротембургу; но когда Шлейниц потребовал, чтоб регент выразил свое неодобрение Ротембургу за самовольный поступок, то герцог объявил, что Ротембург оказал только содействие к соглашению между двумя курфюрстами, бранденбургским и ганноверским, которых вражда была противна французским интересам; но Ротембург действовал так вследствие данного королем прусским заявления, что в договор его с английским королем не будет внесено ничего вредного для России. Дюбуа объявил, что мир Швеции и с Англиею и с Пруссиею очень неприятен для Франции, которая не могла желать, чтоб Швеция лишилась своих владений в Германии. Но что же делать! Франция тут ни в чем не виновата, виновата Россия, которая своим впадением в Швецию заставила шведскую королеву отдаться в руки английского короля. Франция теперь ничем не может помочь, ибо не может идти против Англии и императора, с которыми у нее один интерес в испанских делах. «Когда Россия увидала, — сказал на это Шлейниц, — что Швеция на Аланде только проводит время и переговаривает с английским королем об отдельном мире, когда увидала, что оставлена своими союзниками, то ей не оставалось ничего более, как прибегнуть к оружию; царское величество все свои завоевания сделал без союзников и удержит их без союзников, для чего способ покажет бог и время, при нынешних больших приготовлениях царских водою и сухим путем». Дюбуа отвечал: «У меня правило, от которого не отступлю никогда: если державы, с которыми имею дело, сами не входят со мною в объяснения насчет своих предприятий, то я их никогда первый не спрашиваю, пусть делают, что хотят, а потом принимаю свои меры и никаких выговоров, тем менее угроз не делаю, потому что это делу не помогает, а может сильно повредить. Увидим, что окажется в северных делах, и будем поступать согласно с интересом короля, Франции и регента и с неизменною преданностию к царскому величеству». Донося об этом разговоре, Шлейниц писал: «По моему мнению, не много пользы отсюда ожидать можно, пока продолжается размолвка у вашего величества с Англиею; однако не должно ссориться с регентом, и на будущее время надобно удержать для себя отворенные двери».

6 октября 1717 года Дюбуа формально предложил Шлейницу посредничество французского короля к примирению России с Швециею. По этому поводу в начале декабря у Шлейница с Дюбуа было любопытное объяснение. Шлейниц выразил надежду, что регент покажет полное беспристрастие при посредничестве, точно так, как царь поступал до сих пор в испанских делах. На это Дюбуа отвечал: «Регент ни в какие новые и ближайшие обязательства не вступил; но о беспристрастии царского величества в испанских делах лучше не упоминайте: регенту и особенно мне известны все сношения между Россиею и Испаниею, известны во всех подробностях, известно, что ирландец Лолес был у царя в Ревеле до нападения русских войск на Швецию и вице-канцлер Шафиров имел с ним тайные конференции; потом Лолеса несколько времени держали в Данциге тайно и во время военных действий имели с ним постоянную переписку, и хотя переговоры с ним не повели ни к чему решительному, потому что он делал предложения общие и широкие, и Лолес уехал ни с чем, однако царское величество возобновил сношения прямо с Алберони через другой канал и соглашался за известные субсидии заключить оборонительный и наступательный союз. Этот союз царскому величеству бесполезен за отдалением, бесполезен и потому, что кардинал Алберони не в состоянии будет выплатить обещанные субсидии, а между тем этот союз заставит членов четверного союза объявить себя в северных делах против России; с другой стороны, сношения с царским величеством дают только кардиналу Алберони возможность отвращать испанского короля от заключения мира». Шлейниц отвечал, что все сказанное Дюбуа большею частью справедливо, но что ему, Шлейницу, неизвестно о возобновлении сношений с Алберони. «Я это знаю, — сказал Дюбуа, — от человека, который не только слышал из уст Алберони, но и на письме видел. Впрочем, это не будет иметь никакого влияния на расположение регента действовать в пользу царского величества». Тут Дюбуа взял Шлейница за руку и сказал: «Запомните хорошенько нынешний день: через шесть месяцев я вам об нем напомню, когда вы будете благодарить регента за услуги, оказанные им России, несмотря на секретные сношения царского величества с Испаниею и несмотря на затруднительное положение, в каком теперь находится регент относительно Англии и императора». «Если царское величество будет иметь причину благодарить регента, то я передам эту благодарность с величайшим удовольствием», сказал Шлейниц. Дюбуа, хитро улыбаясь, продолжал: «Я знаю, что последние сношения с Испаниею происходили не чрез вас; но все же вы принимали некоторое участие в испанских делах». Шлейниц знал, что об его участии в испанских делах известно Дюбуа из бумаг, захваченных у Челламаре, и потому сказал: «Я знаю хорошо, что вы хотите сказать; но вы помните, что я тогда же принес вам покаяние и получил прощение». «Теперь еще не время объясняться об этом, — отвечал Дюбуа, — подождем, когда кончатся испанские дела, и тогда посмеемся насчет прошлого».

17 декабря Шлейниц получил царский рескрипт, подписанный 16 ноября. На основании этого рескрипта Шлейниц подал регенту следующий мемориал: «Нижеподписавшийся полномочный министр его величества царя всея России имеет указ объявить вашему королевскому высочеству именем царя, своего государя, что его величество принимает охотно предложение христианнейшего величества насчет посредничества о мире между его царским величеством и королевою и короною Шведскою; если его христианнейшее величество изволит ему дать декларацию на письме за рукою вашего королевского высочества, что его христианнейшее величество не имеет никакого обязательства ни прямым, ни посторонним образом с королевою и короною Шведскою, ниже с каким иным союзником ее, или с какою иною державой, кто бы они ни были, противного силе и смыслу договора, заключенного с его царским величеством и подписанного в Амстердаме 4-го числа августа по старому стилю 1717 года. Причины, заставляющие его величество царя требовать этой декларации, суть повторительные известия, которые его величество получил от министров своих. пребывающих при других иностранных дворах, что министры его христианнейшего величества по согласию с министрами его британского величества действуют почти при всех европейских дворах в пользу королевы и короны Шведской. Царь мой, государь. знает еще, что министр его христианнейшего величества при короле прусском усиленно старался привести его, прусское величество, к заключению последних договоров с английским королем, которые довели до отдельного мира между Пруссиею и Швециею, с исключением царского величества. Подлинно известно также, что его христианнейшее величество велел заплатить недавно значительные суммы отчасти в самом Стокгольме прямо шведской королеве, отчасти ландграфу гессен-кассельскому. Но больше всего удивило его царское величество содержание писем британского министра лорда Картерета и адмирала Норриса, написанных неупотребительным между великими государями слогом: в обоих говорится, что король английский вместе с христианнейшим королем и прочими своими союзниками, между которыми находится и Швеция, принял меры для скорейшего окончания Северной войны. Нижеподписавшийся просит всепокорно ваше королевское высочество дать ему письменный скорый ответ на этот мемориал, потому что в таком важном деле дорога каждая минута, и царь, государь его, будет поступать по содержанию вашего ответа: или начнет мирные переговоры, или будет продолжать войну против Швеции».

В начале 1720 года регент отвечал, что союзный договор 1717 года он свято исполнял и всегда исполнять будет, но требуемую письменную декларацию дать не может, потому что это противно его чести. Если царь поверит его обнадеживаниям и примет посредничество, то увидит, что он, регент, будет поступать с совершенным беспристрастием: впрочем, если с русской стороны питается хотя малейшее недоверие к этому посредничеству, то ему, регенту, во всяком случае будет приятно, когда царское величество заключит мир с Швециею прямо или при посредничестве какой-нибудь другой державы.

Прошло три месяца. В апреле является к Шлейницу граф Деламарк, бывший французским послом в Стокгольме, с тайными предложениями от регента. «С Испаниею, — начал Деламарк, — заключен теперь мир, и это обстоятельство заставляет регента без потери времени думать о союзе с некоторыми державами, а именно о союзе между Россиею, Франциею, Испаниею, Швециею, Пруссиею и некоторыми более значительными имперскими князьями протестантского исповедания, между которыми находится ландграф гессен-кассельский. Приступить к этому союзу надобно немедленно; но так как этого сделать нельзя прежде мира между Россиею и Швециею, то регент берется хлопотать об этом мире и велел Дюбуа объявить вам, что он ни прямо с Швециею и ни с какою другою державой не находится в таком обязательстве, какое могло бы быть противно союзному договору его с Россиею 1717 года или могло бы поколебать беспристрастие его как посредника. Мало того, регент обязывается и впредь не вступать в подобные обязательства. Император, Англия, Польша сильно настаивали, чтоб регент вошел в такие обязательства, но он решительно отказался, и здесь заключается настоящая, хотя и тайная, причина несогласия с королем английским. Регент надеется, что такое поведение его заслужит доверенность царского величества и посредничество его примется безо всяких письменных деклараций. Английский король велел пригрозить шведской королеве, Сенату и государственным чинам, что он флота в Балтийское море не пошлет или назад отзовет, как скоро королева шведская без его ведома покусится вступить в переговоры с царем. Английский король как в испанских, так и в северных делах употреблял имя регента совершенно произвольно, безо всякого соглашения с ним, как, например, в письмах лорда Картерета и адмирала Норриса, отправленных к царскому величеству. Английские министры французского министра в Стокгольме Кампредона принудили к тайному договору между Англиею, Франциею и Швециею. Регент не одобрил этот поступок Кампредона, поступившего без полномочия; но так как до сих пор Франция должна избегать всего, что может возбудить в Англии преждевременное подозрение и недоверие в Швеции, то регент мог удержать ратификацию договора только под тем предлогом, что в проекте договора дело недостаточно уяснено. Для предупреждения подобных поступков со стороны Англии регент послал указ всем своим министрам при иностранных дворах, чтоб они по северным делам без инструкции ни в какие соглашения не вступали. Если предполагаемый союз состоится, то все европейские дела будут от него зависеть: это тот самый союз, о котором царское величество в бытность свою в Париже предлагал регенту. Регент для этих секретных изъяснений потому назначил меня, что английские министры, находящиеся здесь, зорко смотрят на его поступки и он не мог решиться призвать вас в свой кабинет; кроме того, Дюбуа не должен об этом ничего знать. Регент знает, что царское величество находится в сношениях с герцогом голштинским, который намерен отправиться в Петербург, чтоб вступить там в брак с старшею царевною. Это дело очень важно: смотря по тому, как его поведут, можно или всю Европу вовлечь в долгую войну, или способствовать заключению общего северного мира. Если герцог в злобе своей на королеву шведскую успеет склонить царское величество вести дело до крайности для доставления ему шведского престола, то в случае дурного успеха он лишится своих наследственных земель и всякой надежды быть когда-нибудь королем шведским, и обязательства в отношении к нему царского величества будут противны предлагаемому регентом союзу. Но если царское величество отдаст герцогу за дочерью в приданое завоеванные у Швеции провинции и потребует, чтоб герцог был признан наследником шведского престола после тетки его и её мужа, если у них детей не будет, то регент готов помогать этому всеми своими силами». Донося об этих изъяснениях Деламарка, Шлейниц писал: «Я верю, что регент поступает искренно; ему союз с императором и Англиею уже наскучил: лорд Стерс поступал с ним как с рабом и сильно огорчал его своими гордыми поступками. Регент видит, как он своею помощию в Делах испанских усилил австрийский дом, и теперь не находит другого средства поправить дело, кроме союза, предлагаемого им вашему величеству. Что же касается наследства французской короны в случае бездетной смерти короля, то для обеспечения его себе регент не нуждается в помощи императора и Англии, ибо благодаря распоряжениям генерал-контролера Лау наличные деньги всего народа в руках у регента, у народа только одни бумаги; никакой король французский, даже покойный Людовик XIV, не был так самовластен и силен внутри государства, как герцог Орлеанский, хотя он только регент, а не король». В то же время воспитатель короля маршал Вилльруа свел у себя Шлейница с шведским сенатором Шпаром, чтоб они вступили в мирные соглашения прямо, безо всякого посредничества. Наступил май-месяц. Ветер подул из Вены; узнали, что там ведутся переговоры о сближении России с Австриею, которая также хочет быть посредницею в северных делах. Деламарк опять приезжает к Шлейницу с тайными изъяснениями: «Регент увидал, что император в своих сношениях с царским величеством более имеет в виду втянуть Россию в дальнейшую войну, а не привести к заключению мира, и для этого венский двор употребляет герцога голштинского. В империи идет теперь вражда между католиками и протестантами; император, разумеется, доброхотствует католикам, но, с другой стороны, боится соединения Англии, Швеции и Пруссии, к которым пристанут и все другие протестантские владельцы Германии. Силою противиться этому союзу для императора не пришло еще время, и потому он хочет отдалить опасность продолжением шведской войны». При этом Деламарк сообщил Шлейницу коллективное письмо, присланное регенту от имперских князей гессен-кассельского, гессен-дармштадского, саксен-готского и вольфенбительского; князья пишут, что они готовы выставить армию от 30 до 40000 человек для обеспечения империи от замыслов иностранных государств, для сохранения Вестфальского мира и для спасения Швеции от погибели; армия будет выставлена, если регент даст субсидии. Регент, по словам Деламарка, сейчас же догадался, где эта машина сочинена, догадался, что она главным образом направлена против России, и отвечал, что, по его мнению, империя вовсе не нуждается в армии, потому что ни одна чужая держава ей не угрожает, да и Швеция заключила мир с курфюрстом ганноверским, с Пруссиею, мир с Даниею скоро будет заключен; надобно ожидать, что не замедлит и примирение с Россиею.