Окончание царствования Алексея Михайловича 2 page

Грузия не могла дождаться, чтобы Россия в царствование Алексея управилась когда-либо с своими европейскими врагами и могла начать войну в отдаленном Закавказье. Грузинские цари указывали на персиян как на главных врагов своих, от которых русский царь должен оборонить их; но между Персиею и Россиею издавна происходили дружественные сношения, которые невыгодно было порывать. В 1650 году приехал в Москву посол шаха Аббаса Магмет-Кулыбек и привез в подарок от шаха 4000 батманов селитры. В ответе с боярами посол начал старыми жалобами на воровских козаков: взяли они у шахова купчины под Бакою на море с бусы товару на 3000 рублей да 2000 рублей денег, разбойников выбило из моря на берег. Терские воеводы это пограбленное имение взяли, а в Персию не отдали. Так царское величество велел бы отдать, воров-козаков казнить. «Когда я, — говорил посол, — был теперь на Тереке, то сам этих воров-козаков видел, а как пришел я в Астрахань, то писал ко мне шемахинский хан, что воры-козаки опять приходили на шемахинские места и пограбили многих шаховых людей». «Прежде, — отвечали бояре, — между великими государями ссоры и нелюбья из-за козачьего воровства не бывало, потому что козаки эти не из Астрахани и не с Терека, приходят воровать на море с Дону, не одних шаховых, и царского величества людей грабят и побивают. Теперь воры-козаки на море перехватаны и сидят на Тереке в тюрьме, что сыскано у них персидского именья, все велено отдать вашим людям, которых шемахинский хан пришлет на Терек, и воров-козаков велено казнить смертью при вашем после; но хан до сих пор никого не присылал, и если имение не отдано, то его вина. Козаков терские воеводы хотели казнить при тебе, но ты сам не согласился». «Все это хорошо, — говорил посол, — но в прежней царской грамоте к шаху написано, что вперед воров не будет». «В грамоте этого нет, — отвечали бояре, государство великое не без вора, а где воры объявятся, то их пригоже сыскивать сообща». Потом посол жаловался, что в Астрахани и других городах таможенные головы ценят товары для пошлин дорогою ценою, тогда как при царе Михаиле пошлины брали меньше и торговых людей из Персии приезжало больше. Ему отвечали, что в пошлинах персиянам никакого убытка не бывает, потому что, чем больше пошлина, тем дороже они продают свои товары, и пошлинные деньги ложатся на людях царского величества. У шаха селитры много: так шахово величество велел бы из своей области в Московское государство отпускать по 20000 пудов на год, а царское величество изволит за селитру посылать медью или соболями. «Государь наш, — отвечал посол, — царскому величеству не только что за селитру, ни за что не постоит; велел бы государь ту работу положить на меня, а я буду говорить шахову величеству».

Наконец дело дошло до Грузии, до Теймураза. Посол так объяснял дело: «Теймуразова сестра была за старым шахом, Аббасом, а Теймуразова дочь была за отцом нынешнего шаха, Сефи, и поэтому Теймураз государю нашему свой. Ссоры у грузинского Теймураза с Рустемом, ханом тифлисским, потому, что они между собою свои, близкие, одного поколенья, пошли от великого князя грузинского. Рустем-хан теперь шахов подданный и бусурманин, и половина Грузинской земли за ним, а другая половина — за Теймуразом. Так ссора между ними, и шах на Рустема-хана сердится, что он Грузинскую землю разорил и царевича убил. Теперь Теймураз живет у зятя своего, имеретинского царя, покинув свою землю, а к шаху ни о чем не пишет и не бьет челом; если бы он бил челом, то шах велел бы ему жить по-прежнему в своей земле. Я донесу об этом шахову величеству, и шах для царского величества велит Теймуразу землю его отдать и вперед землю его велит оберегать».

Обещание было исполнено относительно воровских козаков. 39 человек их сидело в тюрьме на Тереке, троих вершили при после Магмет-Кулыбеке: атамана Кондратья Иванова Кобызенка с двумя другими пущими заводчиками, четверо умерло в тюрьме, остальных прислали в Москву; большая часть их была родом из городов восточной украйны, трое москвичей, по одному из Великого Новгорода, Костромы, Луха, Романова и Перми, один грузин, а трое названы царегородцами!

В 1653 году поехали в Персию великие послы, окольничий князь Иван Лобанов-Ростовский и стольник Иван Комынин. Послы поехали жаловаться на шемахинского хана Хосрева, который давно уже грозился войною на Астрахань и на Терек, все за козаков, а теперь, в 1652 году, писал к астраханскому воеводе, что гребенские козаки не только грабят персидских торговых людей, но в Дагестанской области поставили городок, служилых людей в нем устроили и там будто черкасскую дорогу закрепили. Хосрев писал, что по шахову приказу он собирает войско, чтобы взять этот город, а потом идти под Астрахань и под Терек. Кроме того, русские торговые люди бьют челом, что в Шемахе Хосрев-хан, а в Гиляни приказные люди задержали их третий год, утеснение всякое, обиды, насильства, налоги и убытки делают большие, бьют, грабят; тогда как в Московском государстве персидским торговым людям во всем свобода и береженье. Шах принимает русских изменников и помогает им: откочевал от Астрахани государев подданный ногайский Чебан-мурза и кочевал под Тереком, а потом начал кочевать по Кумыцкой стороне в дальних местах и учинился царскому величеству непослушен. В 1651 году ходили на него царские ратные люди, князь Муцал Черкасский и стрелецкие головы с ногайскими, едисанскими и черкасскими мурзами; но когда государевы ратные люди пришли на Чебана, изменил подданный великого государя вечный холоп Суркай, шевкал Тарковский, и, сложась с Чебан-мурзою, начал с государевыми людьми биться, а ратные люди без царского указу с Суркай-шевкалом биться не смели. Потом Суркай и андреевский Каганали-мурза с кумыками приходили войною на русский Суншинский городок, под Барагуны, и на улусы князя Муцала Черкасского, а к шевкалу прислано было ратных людей из Шемахи 500 человек да из Дербента 300 человек, с ними две пушки; эти шемахинские и дербентские люди с кумыками многих царских ратных людей побили и переранили, а иных в плен захватили, барагунских мурз взяли себе, город Суншинский сожгли, взяли лошадей с 3000, верблюдов с 500, рогатого скота с 10000 да овец с 15000. Великий государь надеется, что все это сделано без повеления шаха Аббаса, надеется, что шах велит Хосрев-хана переменить за это с Шемахинского владенья и накажет его, чтоб вперед между обоими великими государями больше ссоры не было, велит отдать пленных и все пограбленные имения. Великие послы потребовали также, чтобы шах отдал Теймуразу его землю и наказал людей, разоряющих Грузию.

На все это шах велел отвечать послам через своих ближних людей: «Покойный шах Аббас велел на Тереке сделать одну сторожню, а других городов ставить нигде не велел; но вашего государя люди поставили города без указа, и торговых наших людей побили и пограбили; ссора началась, следовательно, с вашей стороны, и шемахинский хан Хосрев послал своих людей, которые те города сожгли. Хан Хосрев умер; преемнику его Мигир-Алей-хану и шевкалу Суркаю шах послал приказ вперед с людьми вашего государя не ссориться, также и ваш государь запретил бы своим людям нападать на персиян, которые на море ходят. Шевкал Суркай, Чебан-мурза и барагунские мурзы приклонились к стороне шахова величества сами собою, а по нашему закону, кто к нам приклонится, тех насильно назад отдавать нельзя; а если они сами захотят служить вашему государю, то шах за них стоять не будет. Приказным людям велено отдать назад взятки, которые они побрали у русских людей. Как скоро царское величество велит отпустить с Терека Суркаева племянника и торговых персиян, там засаженных, то и русских торговых людей из Шемахи отпустят. Что же касается Грузии, то прежние шахи за непристойные дела царя Теймураза много раз посылали ратных людей в его землю, разоряли ее и самого его выгнали. Теймураз рабски вину свою прежним шахам принес, детей своих прислал, и ему область его отдали. За это у прежних шахов с великими государями российскими нелюбья не бывало. В прошлых годах Теймураз опять затеял непристойные, ссорные, худые дела, и по шахову указу посыланы на него ратные люди, которые на бою сына его убили, а его самого выгнали; если Теймураз за вину свою внука своего к шахову величеству пришлет, то опять область свою получит».

Послы возражали: «Не только та земля, где Терек и Суншинский городок, но и та земля, где Тарки, издавна принадлежит царям российским, города здесь было вольно ставить, и сам покойный шах Аббас просил об этом царя Михаила Феодоровича. О грабеже торговых людей по сыску в Астрахани ничего не объявилось, а если бы и действительно козаки их ограбили, то эта беда им самим от себя: зачем они шли в караване вместе с тарковскими кумыками и другими воровскими людьми; известно, что у терских и гребенских козаков с кумыками бывают ссоры большие: прежде купцы не хаживали в горы без обсылки с терским воеводою и никто их не грабил. Кумыцкие шевкалы и мурзы издавна холопи великих государей наших, а прежние персидские шахи в Кумыцкую землю не вступались, также и теперешний шах не вступался бы и с царским величеством за то нелюбья не начинал; а барагунские мурзы поддались шаху поневоле. Грузинская земля православной христианской веры греческого закона, и грузинские цари издавна подданные наших великих государей».

«Нет! — начали говорить шаховы ближние люди. — Теймураз и вся Грузинская земля в подданстве у наших персидских шахов; правда, покойный шах Аббас обещал царю Михаилу Феодоровичу охранять Грузию по братской дружбе и любви; если и теперь Теймураз сам приедет к шаху или внука своего пришлет, то шах землю его ему отдаст. О Теймуразе и Грузинской земле мы в другой раз докладывать шахову величеству не станем, потому что он велел отвечать вам впрямь и быть тому делу бесповоротно, также и всем другим делам. Нашим торговым людям в Московском государстве свободы нет, держат их на дворах за сторожами, а куда им случится выйти, то за ними также ходят сторожа».

«Это делается не для тесноты, а для обереганья», — отвечали послы.

Шаховы решения остались бесповоротны, переменилось только одно: Аббас велел отпустить всех задержанных в Персии русских купцов. На отпуске он позвал послов вечером к себе в сад прохладиться. Угощали сахарами и овощами; потом принесли перед шаха сосуд золотой с каменьями, в нем виноградное питье чихирь, шах пил за государево здоровье и спрашивал послов: «У брата моего, великого государя вашего, такое виноградное питье есть ли?» «У царского величества, — отвечали послы, — питей всяких много, и из винограду есть питья — романея, ренское и другие, только не тем именем». Перед шахом стояли в золотом сосуде цветы разные, Аббас, подняв цветы, спрашивал: «В Московском государстве такие цветы есть ли?» «У великого государя, — отвечали послы, цветы, этим подобные, есть, пианея кудрявая и других многих всяких разноличных цветов много». Перед шахом играли музыканты на домрах, гуслях и скрипках, шах спрашивал послов: «Брат мой, великий государь ваш, чем тешится и в государстве его такие игры есть ли?» «У великого государя нашего, отвечали послы, — всяких игр и умеющих людей, кому в те игры играть, много; но царское величество теми играми не тешится, тешится духовными: органы поют при нем, воздая богу хвалу, многогласным пением, и сам он наукам премудрым философским многим и храброму учению навычен и к воинскому ратному рыцарскому строю хотение держит большое по своему государскому чину и достоянию; выезжая на поле, сам тешится и велит себя тешить своим ближним людям служилым строем: играют перед ним древками, стреляют из луков и пищалей».

Ответ шаха насчет Грузии был слишком ясен: продолжать дело можно было только с оружием в руках, а для этого у России в царствование Алексея Михайловича не было никакой возможности. Когда началась турецкая война, то Россия вместе с Польшею попыталась было привесть и шаха к союзу с собою против турок, но шах отвечал, что ему нельзя без причины разорвать мира с султаном. Таким образом, относительно Персии у Москвы оставался один торговый интерес. В столицу постоянно приезжали кизильбашские купчины и привозили восточные узорочные товары, считавшиеся необходимыми для великолепия царского двора. В 1660 году приехал в Москву купчина армянин Захар Сарадов и привез царю в подарок богатый престол, украшенный алмазами, яхонтами, жемчугом, восточною бирюзою и турецкою финифтью, оцененный в 22589 рублей; перстень золотой с алмазами; жаровню серебряную с сулейкою серебряною для сожигания ароматов; 15 сулей ширазского шарапу, что шах пьет; 4 сулейки водки гуляфной; 3 сулейки водки ароматной; скляницу водки нарызжовой; 12 золотников аромату восточного; 12 ваий, которые государь носит в правой руке во время церемонии шествия патриарха на осляти. В Посольском приказе армянина расспрашивали: можно ли ему в своей земле промыслить для великого государя каменья дорогого запон и других узорочных товаров, птиц индейских и мастеровых людей, золотописцев и золотого и серебряного дел мастеров и алмазников-резцов, которые режут на всяких каменьях? Армянин отвечал, что отец его и он готовы все промыслить для великого государя, потому что прикащики их ездят во все государства; можно заказать богатый чепрак — можно сделать в 50000: можно из Индии привезти птиц, которые говорят по-индейски, а зверей привезти нельзя, потому что ехать надобно через два моря. Мастеровых людей в шаховой области много, и он, купчина, станет их призывать в Московское государство. Они с отцом великому христианскому государю во всем работать и служить ради. а не для своей прибыли; шах их жалует, торгуют они беспошлинно. только шах веры бусурманской, а они — христианской веры и для того великому государю служить и работать ради.

Мы видели, как при царе Михаиле англичане и другие западные народы домогались у московского правительства свободной торговли по Волге с Персиею; теперь подобное предложение явилось, наоборот, из Персии, от компании тамошних армян. В 1666 году армянин Григорий Лусиков подал царю челобитную: «Пожалована наша компания от шаха правом вывозить из Персии за море шелк-сырец через которое государство мы захотим. Возим мы шелк многие годы через Турецкое государство, которое обогащается от нас таможенными сборами. Поговори с товарищами, я выехал к тебе, великому государю, бить челом, чтобы ты пожаловал, велел нам возить шелк-сырец и другие персидские товары, которые на немецкую руку, через свое Московское государство за море в немецкие земли и опять указал нас пропускать назад из-за моря через Архангельск с немецкими товарами, с золотыми и ефимками в Персию. Если мы продадим шелк в Астрахани, то заплатим пошлины по 5 копеек с рубля; если не продадим, вели оцепить шелк по 20 рублей пуд, взять по пяти копеек с рубля и пропустить к Москве: если продадим в Москве, то вели взять пошлины по пяти копеек с рубля, если не продадим, то вели оценить пуд по 30 рублей, взять пошлины по 5 копеек с рубля и отпустить к Архангельску. Если продадим в Архангельске, вели взять пошлины по 5 копеек: если же не продадим, вели пуд оценить по 40 рублей, пошлины взять по 5 копеек с рубля и пропустить за море в немецкие земли. А которые персидские товары годны на немецкую руку, вели с нас брать пошлину, как ведется, также вели брать обыкновенную пошлину и с немецких товаров, которые мы привезем в Архангельск. От провозу этого шелка и других товаров твоим подданным великая прибыль. Иноземцы, которые теперь ездят на кораблях в Турецкую землю для покупки этого шелку и других товаров, все будут ездить к Архангельску, и с них будут сходить в твою казну большие пошлины». В мае 1667 года Ордин-Нащокин написал договор с компаниею на условиях, означенных в просьбе; агентом компании в Москве по просьбе армян утвержден был англичанин Брейн. Агент обязывался послать своих верных людей в Астрахань, Новгород, Архангельск и другие порубежные города и всякими делами компании в челобитье и торговых промыслах честно и верно радеть великому государю, его боярам, думным и приказным людям обо всяких делах и обидах извещать и бить челом радетельно, без всякой поноровки недругам компании; отписывать о делах компании к ее членам в Персию, как случатся ездоки. За это раденье компания платит Брейну с проданных товаров по деньге с рубля; если же компания пришлет шелк или другие товары к самому агенту для продажи, то платит ему с продажных товаров по грошу с рубля; если же он товары продаст или выменяет на другие, то платить ему по другому грошу с рубля.

В мае написан был договор, а 19 июня сделано было распоряжение о строении кораблей для Каспийского моря: великий государь указал для посылок из Астрахани на Хвалынское море делать корабли в Коломенском уезде, в селе Дединове, а ведать это корабельное дело в приказе Новгородской чети боярину Афанасью Лаврентьевичу Ордину-Нащокину да думным дьякам — Дохтурову, Голосову и Юрьеву. В тот же день иноземец Иван фан Сведен объявил в приказе корабельщиков Ламберта Гелта (Holt) с товарищами, четырех человек, нанятых на четыре года. Полковник Корнилиус фан Буковен (Bockhoiven) отправился в Вяземский и Коломенский уезды осматривать леса; к Марселисам на их тульские и каширские заводы послана была память — давать железо самое доброе на корабельное дело. Плотников и кузнецов велено было набирать из рыболовов села Дединова, охотников, а в неволю никого не нудить. Главным распорядителем при строении кораблей был приставлен Яков Полуехтов.

Новое дело пошло не так скоро, как бы хотелось. Хотелось, чтобы корабль поспел к весне 1668 года. но 1 октября 1667-го Полуехтов прислал сказку дединовского старосты, что у них к корабельному делу охочих плотников нет; того же числа другая отписка Полуехтова: кабацкий голова отказал, денег у него нет, на корабельное дело дать нечего. Плотников велели нанимать в Коломне и Дединове, но от 27 октября от Полуехтова новая отписка: в Дединове плотники охотою не нанимаются, а подрядчиков нет, и корабельное дело за плотниками стало. Послали память в приказ Большого дворца, велено всем дединовским плотникам уговариваться без всякого опасенья, наем им будет без убавки, и в неволю на них корабельное дело накинуто не будет, ссорщикам не верили бы; Полуехтову послали государеву грамоту: из Дединова у других сел взять у приказных людей плотников тридцать человек, а корму давать им по четыре алтына на день.

Работа пошла с 14 ноября. В январе отписка от Полуехтова: «Плотникам и кузнецам дано корму по четыре алтына на день человеку, а дни малые и холодные, корабельное дело неспоро, а корму без указа убавить не смею». В ответ велено давать по два алтына человеку да смотреть, чтобы не гуляли. Тридцати плотников оказалось мало; понадобились канаты и бичевки, мастеров канатных можно было сыскать между крестьянами епископского села Городищ, но никто из них волею не подряжался; спросили парусного мастера — нет! Иноземцы объявили, что надобно на корабле вырезать корону, резчика негде было сыскать; дединовцы наскучили незваными гостями: староста приходил со многими людьми и ссылал полковника фан Буковена со двора, отводили дворы далеко от корабельного дела. Велели прибавить еще 20 человек дединовских плотников, и полковника велели поставить на ближнем дворе, епископу коломенскому велели дать канатных и бичевных мастеров; из Оружейной палаты велели выслать в Дединово резного мастера; туда же велели послать из Пушкарского приказа казенного кузнеца Никитина. Но и тут неудачи: Пушкарский приказ отвечал, что кузнец Никитин делает к большому успенскому колоколу язык, а кроме того кузнеца, языка делать некому; Оружейная палата отвечала, что у нее резного мастера нет. Парусных швецов и токарей велели взять на Коломне, кузнецов в Переяславле-Рязанском, живописца и резца на Гранатном дворе; но на Гранатном дворе их не оказалось, послали в Стрелецкий приказ. Между тем наступила весна, май месяц; Полуехтов дал знать, что корабль на воду спущен, будут отделывать его на воде, а яхта и шлюпы поспеют скоро. Но в июне новые жалобы от Полуехтова: коломенский епископ Мисаил канатных мастеров не дает. А епископ жалуется: «Дал я 8 человек мастеров, но Полуехтов бьет их и мучит, в подклеть сажает, пеньки и кормовых денег не дает, мучит голодною смертию». На коломенском Кружечном дворе, на котором до сих пор брали деньги для корабельного строения, денег недостало, послали взять в Зарайске и Переяславле-Рязанском из таможенных доходов. Отыскали и отправили в Дединово иконописца и резца, резцу велено короны резать, а иконописцу, где доведется, цветить. Лето уже приближалось к исходу, а корабль все не был готов. 7 августа послана к Полуехтову царская грамота: велено у корабля на корме сделать и вырезать травы и вызолотить, орла и короны делать не велено, а на носу сделать льва; велено делать с большим поспешением, чтобы в августе месяце отпустить корабль из Дединова. Полуехтов отвечал на это, что главная остановка за епископом Мисаилом: осьми канатных мастеров мало, а епископ не дает в прибавку. Послали новую грамоту к епископу, с большим подтверждением, а к Полуехтову опять приказ, чтобы непременно корабли были готовы к отпуску в августе месяце. Прошел август, прошла и половина сентября, Полуехтов доносит, что корабль, яхта, два шлюпа и боты сделаны, совсем наготове, но больших канатов, на чем кораблю и яхте стоять, не сделано, потому что мастеров только 8 человек, а больше епископ Мисаил не присылывал. Пошла третья грамота к епископу, а к Полуехтову приказ: отпустить корабли в Нижний Новгород с полковником фан Буковеном и корабельщиками, а кормщиков и гребцов взять из Коломенского посада и Коломенского яма, знающих людей, которые бы в Оке-реке водяной ход знали. В Нижнем велено корабли поставить для осеннего и весеннего льда в заводях и беречь накрепко; чего на кораблях не поделано, то фан Буковен должен был доделать в Нижнем. Но 19 октября отписка из Дединова: коломенские ямщики государеву указу учинились ослушны, на корабли кормщиков и гребцов не дали, кораблю по Оке идти нельзя, вода мелка.

А тут еще Полуехтов поссорился с Буковеном, начали доносить друг на друга: фан Буковен пишет, что в Оке вода мелка, идти кораблю нельзя, а Полуехтов пишет, что в реке вода велика и кораблям идти можно, только полковник с подьячим пьет и бражничает, о государеве деле не радеет, хочется ему, чтобы корабли зазимовали в Дединове. Чтобы помочь делу, послали грамоты к Полуехтову; если отпуск замедлится, то быть ему в опале и наказанье, и, во что корабли станут, те деньги доправят на нем; к Буковену: если не пойдет в Нижний тотчас, то доправят на нем кормы за все прошлые месяцы. Но и это не помогло: Буковен дал знать, что с 4 ноября морозы сильные, по Оке лед начал плыть большой; а Полуехтов присылает сказку за руками старост Ловецких сел, что 2 ноября по Оке корабельный ход был. Как бы то ни было, корабль зазимовал в Дединове.

20 ноября явился в Посольском приказе корабельный капитан Давыд Бутлер с 14 товарищами, приехали они из-за моря, из Амстердама, к великому государю в службу по призыву фан Сведена. 2 марта 1669 года Бутлера с товарищами да астраханца, который на Каспийском море бывал, отправили в Дединово осмотреть корабль, можно ли на нем по Каспийскому морю ходить? Посланные возвратились и объявили, что корабль и яхта годны. 25 апреля по государеву указу велено кораблю дать прозванье Орел, капитану Бутлеру велено поставить на носу и на корме по орлу и на знаменах и на еловчиках нашивать орлы. Бутлер подал в Посольском приказе список с артикульных статей, как должен капитан между корабельными людьми расправу чинить и ведать их; артикулы были одобрены. Наконец в начале мая Орел двинулся из Дединова, а 13 июня отпущен из Нижнего в Астрахань. Постройка корабля, яхты, двух шнек и бота обошлась в 9021 рубль.

Неудачному началу соответствовал несчастный конец: Стенька Разин сжег корабль в Астрахани. Разбои Разина, разногласие, происшедшее в компании, и смерть шаха Аббаса II помешали также исполнению договора, заключенного с армянами. Между тем Ордин-Нащокин удалился от дел, место его занял Матвеев, и в июле 1672 года в Посольский приказ созваны были выборные торговые люди, по два человека добрых из сотни. Им прочли договор с армянскою компаниею 1669 года и спросили: если армяне по договору шелк сырой и всякие товары станут привозить в Московское государство, в Архангельск, Новгород, Псков, Смоленск, и за море с товарами ездить, то не будет ли московским и всех городов купецким людям в их промыслах помешки? Выборные отвечали: «При царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче Персидской области купецкие люди, персияне и армяне, кумычане и индейцы, приезжали с шелком и со всякими персидскими товарами и торговали в Москве и в Астрахани и по другим городам всегда с русскими купецкими людьми, а с немцами, греками и ни с какими иноземцами нигде не торговали, а в немецкие земли через Московское государство не езжали. А русские купецкие люди со всякими русскими и немецкими товарами ездили в Астрахань и в Персию за море и меняли русские и немецкие товары на шелк и на другие персидские товары и продавали их в казну великого государя, а из казны продавали немцам на ефимки, также и от себя продавали шелк немцам на ефимки, а ефимки отдавали в казну на мелкие деньги, и оттого казне бывало немалое пополнение, а русским купецким людям был промысл, и многие пошлины сходили с них и с персиян. Если же теперь армяне станут торговать с немцами, то постановят с ними договор, шелк продадут немцам на ефимки и на золотые и на заморские такие товары, которые прежде русские люди покупали у немцев и продавали персиянам. Так, по этому договору ефимки и золотые и заморские товары пойдут в Персидскую землю через Московское государство, и Персидской земле будет прибыль, а казне великого государя убыток, русские купецкие люди лишатся своих промыслов и придут в убожество».

В конце 1672 года опять приехал в Москву Григорий Лусиков и услышал от Артамона Сергеевича Матвеева такие речи: «В 1667 году великий государь вас, армян, пожаловал, с шелком и другими товарами вам приезжать позволил, как о том в крепости написано. Для покупки шелка приготовлена царская казна многая, и потерпела она в простое от долгого времени убытки великие. Этим вы свой договор нарушили, а теперь объяви, по договору шелк с собою ты привез ли и чем вознаградишь убытки, понесенные царскою казною?»

Лусиков: Христос не пришел разорять Моисеева закона, но исполнить, а слух носится, что договор о шелке хотят переменить. Матвеев: Правда, что Христос сошел на землю ради нашего спасения и не пришел разорить закон, но исполнить; это твое слово к пополнению царской казны пристойно. Объяви, каким способом можешь вознаградить царскую казну за убытки?

Лусиков: В договоре не постановлено, чтобы нам шелк ставить в царскую казну. Шелку я не привез теперь с собою за козацким воровством, а как вознаградить убытки царской казне, не ведаю.

Матвеев: За козацким воровством останавливать товаров вам было не для чего, потому что всякому свое здоровье должно беречь больше пожитков; сам ты проехал и шелк мог провезти, а не привез — царскую казну изубытчил и договор нарушил.

Лусиков: Если покупать шелк в казну, то этим самым договор будет нарушен, потому что в договоре такой статьи нет.

Матвеев: Если у царского величества с немецкими государями будут какие ссоры, то за море вас отпускать нельзя, торговать вам в Архангельске и в других русских городах, продавать свои товары или в царскую казну, или русским торговым людям. На эту новую статью, не находившуюся в первом договоре, Лусиков отвечал письменно, что они, армяне, согласны на нее, только бы установлена была шелку цена, и если во время проезду из Астрахани до Москвы учинится в товарах убыток, то он вознаграждается из казны царской. На установление цены согласились, но относительно случаев утраты товаров от воровства постановили: если на Волге объявится воровство, то астраханские воеводы дадут знать об этом в первый персидский порубежный городок, чтоб торговые люди в Астрахань с шелком и другими товарами не ездили. Если, несмотря на все бережение и провожание армян. товары потонут или каким-нибудь другим образом пропадут, то с этих товаров пошлин не брать. Армянин вытребовал, чтобы во время провозу товаров при них был постоянный караул из русских людей, и если за этим караулом товары пропадут, то хозяевам искать судом на караульщиках, и если разыскать будет нельзя, то давать веру. «Зимою, — говорил Лусиков, — приедем на стан и пойдем в избу, а без нас русские люди что хотят, то и сделают над нашими товарами, потому что мы к зиме непривычны, на морозе оставаться не можем». Что касается до цены, по какой брать шелк в казну, то уговорились, чтоб пуд шелку лежей стоил 35, а ардаш 30 рублей. Григорий Лусиков дал обязательство: «В немецкие государства через Турцию и никаким другим путем с шелком-сырцом и другими товарами ни компанейщикам, ни другим подданным персидским не ездить; если иноземцы приедут в Персидское государство для покупки шелку, то армяне не должны им его продавать: весь шелк идет в Россию».

21 мая 1673 года Матвеев призывал гостей Василья Шорина с товарищами и объявил им царский указ: вперед из Астрахани русских торговых людей и их прикащиков в Персию не отпускать; также персидским торговым людям торговать с русскими в одной Астрахани и в верховые города их не пускать до тех пор, пока будет постановлено об этом чрез послов от обоих государств. потому что шемахинский хан гостя Астафья Филатьева прикащика, также и других прикащиков товары и имение взял грабежом и вперед русских людей будут грабить из мести, что в Астрахани при Стеньке Разине ограблены шахов посланник и купчины. Будучи на Москве в Посольском приказе, домогались они многими разговорами и челобитьем, чтобы великий государь указал послать в Астрахань и другие понизовые города сыскные грамоты.

Посланнику отказали в этом для того, что в Астрахани после Стеньки на воровстве многие торговые люди покупили персидские товары и везут в Москву и другие города: так если бы послать сыскные грамоты, то посланник и купчина, где такие товары сыщут, будут называть своими и начнутся великие ссоры. Если гостям такое распоряжение, чтобы в Персию не ездить и торговать в Астрахани, годно, то пусть пришлют сказку за руками в Посольский приказ.