Глава первая 2 page

По-прежнему встречаем различие между старшею и младшею дружиною. Когда Святославу Ольговичу дали знать о смерти брата Игоря, то сказано, что он созвал дружину свою старейшую и объявил ей об этом. Всеволод III послал сказать племяннику Мстиславу Ростиславичу: «Брат! если тебя привела дружина старейшая, то ступай в Ростов». Но старейшая дружина в этом же самом рассказе переводится словом: бояре. В противоположность старшей встречаем название младшая дружина; так, Изяслав Мстиславич говорит брату Владимиру: «Ступай вперед на Белгород, а мы все отпускаем с тобою дружину свою младшую, младшая дружина называется также просто: молодь, молодые, молодые люди, продолжает носить название гридей, гридьбы. Члены старшей дружины, бояре, были по преимуществу княжескими думцами, советниками; но встречаем известие, что иногда князья сзывают на совет бояр и всю дружину свою. В состав дружины входила также собственная прислуга князя, жившая постоянно при нем, в его доме, дворце, это так называемые отроки, детские, пасынки, которые, естественно, разделялись опять на старших и младших, или меньших. Таким образом, дружина состояла из трех частей: бояр, гридьбы и пасынков: летописец говорит, что Мстислав Ростиславич, приехавши в Ростов, собрал бояр, гридьбу и пасынков, и всю дружину. Третий отдел дружины, служня, слуги княжеские, живущие при нем в доме, на севере начинают носить название двора, дворян; естественно, впрочем, ожидать, что в противоположность городовым полкам под именем дворян разумелась и вся дружина, все княжеское войско. Бояре имели свои домы в стольном городе княжеском, имели свои села; какого рода были эти села, кроме отчин, получали ли дружинники поместья от князей — ничего неизвестно. Кроме стольного города дружина (преимущественно, думаем, младшая) жила также по другим городам, где отряды ее составляли засады или гарнизоны, жила и по селам своим; после каждого похода дружина распускалась. Княжеские слуги жили при дворе; но могли также чередоваться службою, имея на стороне свои дома. Бояре имели около себя в походе свою служню, своих отроков.

Из бояр князь назначал тысяцких; что же касается до посадников, то они могли быть назначаемы и из детских. Тиуны княжеские и боярские имеют прежнее значение. Из должностей служебных в доме, дворе княжеском встречаем название ключников; на их должность указывает следующее известие: когда Ростислав Мстиславич похоронил дядю своего Вячеслава, то, созвавши бояр последнего, тиунов и ключников, велел принести перед себя все имение покойного князя. Покладник, по всем вероятностям, соответствовал позднейшему спальнику. Звание конюший, стольник, меченоша объясняются из самых слов. Упоминаются мечники; кощеи, которых, производя от слова кош, можно принять за обозную прислугу; упоминаются седельники, название которых указывает на их занятие; и кощеи и седельники находились при войске во время похода; седельники жили, как видно, целыми селениями в известных местах. В Новгородской летописи под 1181 годом встречаем название: кметство для лучших ратников, ибо это название в некоторых списках переводится чрез: мужи доброименитые. Мономах говорит, что он взял в плен живыми пятерых князей половецких и иных кметий молодых пятнадцать.

По-прежнему находим в летописи ясные указания на различие между дружиною и полками, собираемыми из остального народонаселения, городского и сельского; дружина отличается от полка. Вячеслав Владимирович говорит племяннику Изяславу: «Дружина моя и полк мой будут у нас с тобою общие»; Ярослав галицкий говорит киевскому боярину об отце своем: «Полк его и дружина его у меня»; хотя, разумеется, слово «полк» сохраняет и свое общее значение войска, точно так же как и дружина; и, с другой стороны, полк имеет значение известного отдела в войске. Киевские полки резко отличаются от княжеских дружин в рассказе о битве Изяслава Мстиславича с дядею Юрием под Киевом: «Вячеслав и Изяслав, не входя в город, раскинули стан перед Золотыми воротами: Изяслав Давыдович стал между Золотыми воротами и Жидовскими, Ростислав с сыном Романом перед Жидовскими воротами, Борис городенский у Лядских ворот, а между князьями стали киевляне на конях и пеши»; тут же говорится, что Вячеслав и племянники его послушались дружины, киевлян и черных клобуков. На участие сельского народонаселения в походах указывают прямо известия летописи о сборах Мономаха и Святополка на половцев; дружина говорила, что весною не время идти в поход, ибо для этого нужно отнять поселян (смердов) и лошадей их от полевых работ; Мономах отвечал на это: «Странно мне, что вы поселяя и лошадей их жалеете, а об том не подумаете, как весною начнет поселянин пахать лошадью и приедет половчин, ударит поселянина стрелою, а лошадь его возьмет себе». Если бы кто-нибудь задал вопрос: как участвовали поселяне в походах, для чего, собственно, употреблялись здесь они и лошади их? — то на этот вопрос не может быть ответа по недостатку свидетельств; приведем только одно известие, что во время войны Мстислава торопецкого с младшими сыновьями Всеволода III последние погнали на войну и «из поселей», как сказано в летописи. В летописи же читаем, что Изяслав Мстиславич и в Киеве, и в Новгороде на вече объявлял о походе; было ли это постоянным обычаем — утверждать нельзя. Как выходили граждане на войну, это видно также из слов бояр Изяславовых, которые звали киевлян в поход от имени князя: «Теперь, братья киевляне, ступайте за мной к Чернигову на Ольговичей, собирайтесь все от мала до велика, у кого есть конь, тот на коне, а у кого нет коня, тот пусть едет в лодке». Из этого и из многих других известий видно, что ополчение состояло из конницы (копейщиков) и пехоты (стрельцов); встречаем названия: кони поводные, т. е. употребляемые под верх, и товарные, обозные, также кони сумные; стрельцы обыкновенно завязывали дело, когда главная масса войск, копейщики, еще не вступали в битву. Во время похода оружие везли на возах; оружие состояло из броней, шлемов, щитов, мечей, копий, сабель, стрел, киев, сулиц, ножей-засапожников, рогатин, оскепов и топоров, топоры бывали с паворозою: в Слове о полку Игореву щиты называются красными (червлеными); шлемы были с острым верхом и с железным забралом или личиною в виде полумаски. Для защиты щек и затылка к шлему прикреплялась кольчужная железная сетка, застегивавшаяся запоною у шеи. Употреблялись знамена, или стяги, также трубы и бубны. Не только оружие везли на возах, но и сами ратники ехали на них же; кроме возов с оружием должно думать, что войско сопровождали обозы с съестными припасами: по крайней мере есть известие, что иногда припасы эти возили на лодках по рекам; но есть также и не одно известие, что князья, вступая в неприятельскую землю, посылали для сбора съестных припасов: это называлось ехать в зажитие, а люди, посылаемые для такого сбора, — зажитниками. В ожидании битвы ратники надевали брони; но пред Липецкою битвою Мстислав Удалой дал новгородцам на выбор: сражаться на. конях или пешком; те отвечали, что не хотят помирать на лошадях, но хотят биться пеши, как бились отцы их на Колакче, и, сбросив с себя порты и сапоги, побежали босые на неприятеля. Князья устроивали войско, говорили речи; войска располагались по-прежнему тремя отделениями: большой полк, или чело, и два крыла; но в описываемое время упоминается и передовой полк, или перед, упоминается и сторожевой полк, или сторожье, который давал знать главному полку о месте пребывания и движения неприятеля. При бегстве неприятеля победители бросались на стан его, одирали мертвых; о дележе добычи встречаем одно известие, что Мстислав Удалой, взявши дань на чуди, две части ее отдал новгородцам, третью дворянам своим. Встречаем известие об укрепленных станах: так, пред Липецкою битвою младшие Всеволодовичи обвели свой стан плетнем и насовали кольев; был обычай также огораживаться засеками: так, сказано об Ярославе Всеволодовиче черниговском, что он стал под своими лесами, засекшись от неприятеля; в станах находились шатры и полстницы: в рассказе о взятии рязанских князей Всеволодом III говорится, что великий князь, поздоровавшись с ними, велел сесть им в шатре, а сам сел в полстнице; также в рассказе об убиении рязанских князей родичами читаем, что убийца Глеб скрыл вооруженных слуг и половцев в полстнице близ шатра, где должны были пировать жертвы его.

И в описываемое время войска переправлялись иногда по рекам; так, под 1185 годом встречаем известие, что Святослав Всеволодович плыл в лодках Десною из Новгорода Северского в Чернигов; встречаем даже известие о речной битве на Днепре между войсками Изяслава Мстиславича и дяди его Юрия, когда Изяслав дивно исхитрил лодки, по выражению летописца: видны были одни только весла, а гребцов было не видать, потому что лодки были покрыты, ратники стояли на этих крышках в бронях и стреляли, кормчих было два, один на носу, другой на корме, и куда хотели, туда и шли, не оборачивая лодок. Походы преимущественно совершались зимою: это будет понятно, если вспомним состояние страны, покрытой множеством рек и болот, через которые зима прокладывала ледяные мосты и таким образом облегчала путь; князья обыкновенно спешили окончить поход до того времени, как начнут таять снега и разливаться реки. Кроме затруднительности дорог против незимних походов могли говорить также причины, приводимые дружиною Мономаху против весеннего похода на половцев: нужно было отрывать земледельцев от работ в поле. Пространство пути считали днями, например, под 1187 годом Рюрик Ростиславич говорит Ярославу черниговскому: «Весть ны правая есть, аж вежи половецкия восе за полъдне, ты мене деля пойди до полуднья, а аз тебе деля еду десять днев». Или под 1159 годом: «Бродишася по нем (Изяславе Давыдовиче) за Десну, Святослава оба и Рюрик, и отшедше за днище и не обретше его». Новгородцы в 1147 г. выходили навстречу к Изяславу Мстиславичу, одни «три днищь, другие днище от Новгорода». Упоминаются взятия городов копьем (приступом) и взятия на щит (сожжение, разграбление, плен, истребление жителей): нет права думать, чтобы там, где упоминается взятие на щит, непременно прежде было взятие приступом. При осадах городов почти никогда не упоминается о машинах, стенобитных орудиях, подкопах; обыкновенно говорится, что город обступали и бились с осажденными у ворот. Раз говорится в Псковской летописи под 1065 годом, что Всеслав полоцкий приходил под Псков, и много трудился, и пороками шибав; но Псковская летопись позднейшего составления, и притом означенное выражение у псковского летописца форменное. Осады продолжались от двух дней до десяти недель, более продолжительных осад не видим. Изо ста с чем-нибудь случаев, где говорится о нападениях на города, один только раз упоминается о взятии копьем, раз двадцать девять о взятии на щит, опустошении городов, раз сорок о сдаче и просто о занятии городов, причем раза три употребляется выражение, что города были заняты внезапно, изъездом; раз семь осажденные должны были принимать условия осаждающих, раз пять говорится просто о мире, последовавшем за осадою, наконец раз двадцать пять упоминаются осады неудачные. Здесь, разумеется, нам было бы очень важно знать число войск во время походов и осад; к сожалению, мы встречаем об этом предмете очень скудные известия в летописях; под 1172 годом встречаем известие о битве русских с половцами: у поганых, сказано, было 900 копий, а у Руси 90; но число копий не означает числа всего войска, ибо после сказано, что победивши половцев (900 копий), русские взяли у них в плен 1500 человек, других перебили, а некоторые убежали. Из связи целого рассказа можно сделать некоторые соображения: прежде говорится, что когда русские, перехвативши половецких сторожей, спросили у них: «Много ли ваших назади», то те отвечали, что 7000; русские пошли против этого семитысячного отряда, разбили его, и когда спросили у пленных: много ли еще ваших назади, то те отвечали: «Теперь большой полк идет»; — и в этом-то большом полку насчитывалось 900 копий, следовательно полк, насчитывавший в себе 900 копий, имел всех ратников в себе гораздо более 7000, ибо относился к семитысячному отряду, как большой полк. Русский полк, состоявший из 90 копий, считали маленьким отрядом, так что старшему князю неприлично было им предводительствовать. Когда великий князь Святополк Изяславич в 1093 году объявил киевским боярам, что у него 800 своих отроков, которые могут стать против половцев, то бояре отвечали: «Если бы ты набрал и 8000, то недурно было бы, потому что наша земля оскудела». Это известие о 800 (по некоторым спискам 500) отроков может указывать нам на число собственной служни княжеской, которую должно отделять от других составных частей дружины — бояр и гридей. Когда Мономах выехал из Чернигова в Переяславль перед Олегом, то у него не было и ста человек дружины, но это было после бедственного сражения с половцами, где Мономах так много потерял своего войска; Игоревичи перебили в Галиче 500 бояр. Великий Новгород во второй половине XII века мог выставлягь 20000 войска; Северная Русь — области: Новгородская, Ростовская с Белоозером, Муромская и Рязанская могли выставить 50000; на Липецкой битве из войска младших Всеволодовичей погибло 9233 человека, взято в плен только 60 человек, но были, кроме того, и спасшиеся бегством, некоторые потонули в реках. Здесь, разумеется, не должно упускать из внимания того, происходили ли войны соединенными усилиями нескольких княжеств или два князя боролись с одними собственными силами: если мы предположим, что Южная Русь могла выставить около 50000 войска, то мы должны разделить это количество на шесть частей по областям (Черниговская, Переяславская, Смоленская, Туровская, Волынская, Киевская), а если борьба шла между князьями одной из этих областей, например между черниговским и северским, то мы не можем предположить, чтобы каждый из них мог вывести в поле больше 5000 войска. Но, с другой стороны, должно заметить также, что во всех почти войнах принимали участие толпы диких половцев и своих черных клобуков, так, например, на помощь Всеволоду Ольговичу в 1127 году пришло 7000 половцев; на помощь Изяславу Давыдовичу пришло 20000 половцев. Наконец, в Никоновском списке встречаем известие, что в 1135 году Всеволод Мстиславич новгородский имел в своем войске немцев; на юге под 1149 годом упоминаются также немцы в русском войске.

И в описываемое время встречаем известие о богатырях; и в этот период человек благодаря физической силе мог выделиться, приобресть особенное значение и давать победу тому или другому князю; к богатырям, как видно, питали особенное уважение, называли их людьми божиими. Замечателен рассказ летописи под 1148 годом о богатыре Демьяне Куденевиче. Этот богатырь жил в Переяславле Южном у князя Мстислава Изяславича в то время, когда сын Юрия Долгорукого, Глеб, хотел врасплох напасть на Переяславль. Узнавши о приближении Глеба, князь Мстислав отправился немедленно к Демьяну и сказал ему: «Человек божий! теперь время божией помощи и пречистой богородицы и твоего мужества и крепости». Демьян тотчас же сел на коня со слугою своим Тарасом и пятью молодыми отроками, потому что остальные разошлись неизвестно куда. Богатырь выехал из города, встретил князя Глеба Юрьевича на поле у посада, с яростию напал на его войско и многих убил нещадно. Князь Глеб испугался, побежал назад, а Демьяну Куденевичу послал сказать: «Я приходил на любовь и на мир, а не на рать». Но скоро Глеб с половцами пришел опять к Переяславлю, Демьян один выехал из города без доспехов, перебил много неприятелей, но сам был пострелен во многих местах от половцев и в изнеможении возвратился в город. Князь Мстислав пришел к нему, принес много даров, обещал дать волости; богатырь отвечал ему: «О суета человеческая! кто, будучи мертв, желает даров тленных и власти погибающей!» С этими словами Демьян уснул вечным сном, и был по нем плач великий во всем городе. В рассказе о Липецкой битве упоминаются также богатыри, бывшие на стороне Мстислава торопецкого. В рассказах о Калкской битве говорится, что тут пало 80 храбрецов, или богатырей.

Обратимся теперь к народонаселению городскому и сельскому. Русская земля в самом обширном смысле слова, т. е. все русские владения, разделялась на несколько отдельных земель, или волостей: Русская земля (в тесном смысле, т, е. Киевская), Волынская, Смоленская, Суздальская и т. д.; слово волость, власть означало и княжение (власть), и княжество (владение, область). Между словами: волость и земля можно, впрочем, заметить различие: земля имела чисто географическое значение, тогда как волость содержит в себе всегда значение зависимости известного участка земли от князя или главного города; в этом смысле название волости носит окружная земля в противоположность городу, и жители ее в противоположность горожанам; Новгородская земля есть Новгородия, земля, обитаемая новгородцами, как Польская земля есть Польша, Чешская земля — Богемия; Новгородская же волость означает земли, подведомственные, подчиненные Новгороду Великому. Переход слова «власть» (волость) от означения владеющего к означению владеемого был очень легок: князь, старший город были власти, владели окружающими населенными местами, здесь была их власть, эти места были в их власти, они были их власть. Первоначально, до призвания Рюрика, летописец указывает нам племена, независимые друг от друга: это видно из его слов, что каждое племя имело свое княженье; встречаем сначала и названия земель от имени племен, например Деревская земля; следовательно можно думать, что первоначально границы земель соответствовали границам племен. Но, с тех пор как началась деятельность князей Рюриковичей, это совпадение границ было нарушено, и в последующем делении земель или волостей между князьями мы не можем отыскать прежнего основания: так, земля Новгородская заключает в себе землю и славян и кривичей, земля Полоцкая — землю кривичей и дреговичей, Смоленская кривичей и радимичей, Киевская — полян, древлян и дреговичей. Черниговская северян и вятичей. Уже самая перемена названий, исчезновение имен племенных, заменение их именами, заимствованными от главных городов, показывает нам, что основание деления здесь другое, а не прежнее племенное. Несмотря, впрочем, на то, что явилось новое могущественное начало, власть княжеская, под влиянием которой, несомненно, совершился переход народонаселения из племенного быта в областной, прежнее значение древних главных городов не утратилось для окружного народонаселения, чему, разумеется, прежде всего способствовала первоначальная неопределенность отношений городового народонаселения к князьям, неопределенность, преимущественно зависевшая от родовых княжеских отношений, от частого перехода князей из одной волости в другую: при спорности прав княжеских относительно наследства, при усобицах, отсутствия князей волости необходимо должны были смотреть на главные, старшие города, сообразоваться с их решением. Отсюда главные, древние, старшие города в волости удерживают относительно последней, относительно младших городов или пригородов значение властей, называются властями: «Новгородцы изначала, и смолняне, и киевляне, и полочане, и все власти, как на думу, на веча сходятся, и на чем старшие положат, на том пригороды станут», — говорит летописец. Таких мест летописи, из которых можно было бы узнать об отношениях младших городов в волости к старшим, очень мало; тут же в рассказе летописца под 1175 г. видим, что ростовцы считают себя в праве посадить посадника в пригороде своем Владимире, и владимирцы потом, утесненные Ростиславичами, обращаются с жалобою к жителям старших городов ростовцам и суздальцам. Летописец Новгородский сообщает нам также несколько скудных известий об отношениях Новгорода к своим пригородам, преимущественно Пскову и Ладоге. Мы не можем искать первоначальных пригородных отношений Пскова к Новгороду в дорюриковское время: Псков был городом совсем другого племени, племени кривичей; мы не знаем, каким образом Псков получил значение главного места в окружной стране вместо Изборска или Словенска (как он называется в Псковской летописи), стольного города Труворова; но как бы то ни было, мы не имеем права предполагать зависимости изборских кривичей от славян новгородских во время призвания князей и думать, что позднейшая зависимость Пскова от Новгорода была следствием этой давней зависимости. Весь белозерская, подобно кривичам изборским, участвовала в призвании князей, среди нее утвердил свой стол второй брат Рюриков, Синеус, и, однако, потом Белозерск отошел от Новгорода к области другого княжества. Поэтому с достоверностию можно положить, что зависимость Пскова от Новгорода началась во время князей и вследствие княжеских отношений. Братья Рюрика, по свидетельству летописца, скоро умерли, и Рюрик принял один всю их волость; следовательно, страна изборских кривичей вместе со Псковом подчинилась, по смерти Трувора, Рюрику, утвердившему стол свой в Новгороде, который поэтому стал главным городом, правительственным средоточием во всей стране, признававшей своим князем Рюрика. Вот где должно искать начала зависимости Пскова от Новгорода, или, лучше сказать, от власти, пребывающей в Новгороде: князь новгородский был вместе и князем псковским и назначал во Псков своего посадника: отсюда обычай брать Пскову всегда посадника из Новгорода. В 1132 году по случаю сильной смуты вследствие отъезда князя Всеволода Мстиславича в южный Переяславль псковичи и ладожане пришли в Новгород и здесь получили для себя посадников. В 1136 году новгородцы, вздумавши передаться Ольговичам, призвали псковичей и ладожан. Это известие показывает, что старшие города не решали иногда важных дел без ведома пригородов; говорим иногда, потому что при неопределенности тогдашних отношений не имеем права из одного или двух известий заключать, что так необходимо всегда было. Под 1148 годом встречаем известие, что великий князь Изяслав Мстиславич, приехавши в Новгород, созвал вече, на которое сошлись новгородцы и псковичи: пришли ли псковичи и на этот раз нарочно, по случаю приезда великого князя, или сошлись на вече псковичи, бывшие тогда по своим делам в Новгороде, решить нельзя. Неопределенность этих отношений видна уже из того, что иногда являются псковичи и ладожане, иногда одни псковичи, о жителях других пригородов не встречаем ни малейшего упоминовения. Та же неопределенность в отношениях старших городов к младшим и в земле Ростовской: по смерти Боголюбского ростовцы, суздальцы переяславцы и вся дружина от мала до велика съезжаются на совещание к Владимиру и решают призвать князей; дружина владимирская по приказанию ростовцев присоединяется также к дружине означенных городов, но остальное народонаселение владимирское противится, не желая покориться ростовцам, которые грозят распорядиться Владимиром, как своим пригородом; потом владимирцы, притесненные Ростиславичами, обращаются с жалобою к ростовцам и суздальцам вместе, а не к одним ростовцам, точно так, как на совещание собираются ростовцы, суздальцы, переяславцы, владимирцы, а о других городах не упоминается.

Мы видели, что летописец жителей старых городов называет властями, которые, как и на думу, на вече сходятся, и решение их принимают жители младших городов или пригородов; летописец говорит здесь о новгородцах наравне с киевлянами, смольнянами, полочанами, следовательно, мы не имеем права в описываемое время резко выделять новгородский быт из быта других значительнейших русских городов. Как в других городах, так и в Новгороде вече является с неопределенным характером, неопределенными формами.

Слово вече означало неопределенно всякое совещание, всякий разговор, всякие переговоры, а не означало именно народное собрание, народную думу. Мы видим, что князья сами созывают вече, имея что-нибудь объявить гражданам, обыкновенно веча созываются князьями для объявления войны, похода гражданам. Созывалось вече обыкновенно по звону колокола, откуда и выражение сзвонить вече; собиралось оно на известных местах, удобных для многочисленного стечения народа, например в Новгороде на дворе Ярославовом, в Киеве на площади у св. Софии. В начальном периоде нашей истории мы видим, что князь собирает на совет бояр и городских старцев, представителей городского народонаселения; но теперь, когда народонаселение в городах увеличилось, роды раздробились, то место собрания старцев, естественно, заступило общенародное собрание, или вече; мы видим иногда в летописи даже составные части веча, указывающие, что оно именно заменило прежний совет дружины и старцев: так, великий князь Изяслав созвал на вече бояр, всю дружину и киевлян; в одном списке летописи читаем, что народ стал на вече, а в другом, что киевляне сели у св. Софии; в обоих говорится, что сошлось многое множество народа, сошлись все киевляне от мала до велика. Видим, что вече собирается в важных случаях для города, например, после потери князя, когда граждане оставлены самим себе, как то случилось с владимирцами на Волыни в 1097 г.; в крайней опасности, как, например, когда в том же году Ростиславичи послали сказать тем же владимирцам, что они должны выдать злодеев, наустивших князя Давыда ослепить Василька. Наконец, вечем называется всякое собрание недовольных граждан против князя или другого какого-нибудь лица. На такие веча начали смотреть после, как на заговоры и восстания, когда в Северо-Восточной Руси точнее определились отношения; новгородцы в глазах северо-восточного народонаселения являются вечниками крамольниками, вече принимает значение крамолы, волнения народного. Но иначе смотрели на это в описываемое время; в 1209 году сам Всеволод III дал новгородцам позволение управиться с людьми, заслужившими их негодование, и летописец говорит при. этом, что великий князь отдал новгородцам их прежнюю волю любить добрых и казнить злых. Но если, с одной стороны, нельзя резко выделять новгородский быт из быта других старших городов, то, с другой стороны, нельзя также не заметить, что в Новгороде было более благоприятных условий для развития вечевого быта, чем где-либо: князья сменялись чаще по своим родовым отношениям и тем чаще вызывали народ к принятию участия в решении самых важных вопросов; народ этот был развитее вследствие обширной торговой деятельности, богатство способствовало образованию сильных фамилий, которые стремились к более самостоятельному участию в правительственных делах, а между тем главная сцена княжеской деятельности была далеко на юге, сильнейшие князья не имели ни охоты, ни времени, ни средств заниматься новгородскими делами. Когда сильнейшие князья явились на севере, то сейчас же начали стеснять Новгород; но сначала южные князья были еще сильны, и Новгород мог найти у них защиту от северных. Новгород имеет дело с младшими князьями, другие города со старшими, сильнейшими; из этого уже прямой вывод, что вечевому быту было легче развиваться в Новгороде, чем в других городах.

Мы объяснили явление веча и усиление его значения в некоторых городах исторически из известных условий времени. Но есть свидетельство, что Новгород пользовался какими-то особенными правами, утвержденными для него грамотою Ярослава I; какого же рода была эта грамота? Из условий, в соблюдении которых последующие великие князья клялись новгородцам, мы можем иметь полное понятие о правах последних: главное, основное из этих прав есть право сопоставлять с князем посадника; посмотрим, можно ли уступку этого права отнести ко временам Ярослава I.

Главною обязанностью князя в Новгороде, как и везде, была обязанность верховного судьи, при исполнении которой он соображался с законами, имевшими силу в городе. Если бы князь родился, воспитывался и постоянно жил в Новгороде, то он знал бы обычаи и все отношения своей родины и умел бы изменять их, сообразуясь с требованиями. Но князья сменялись беспрестанно; они приходили из стран отдаленных, из областей — Киевской, Волынской, Смоленской, Черниговской, Суздальской; князья-пришельцы не имели понятия об обычаях новгородских, точно так, как новгородцы не знали обычаев других русских областей; отсюда в суде княжеском должны были происходить беспрестанные недоразумения. Для отвращения таких неудобств новгородцы требовали от всякого нового князя, чтоб он судил всегда в присутствии чиновника, избранного из граждан, знакомого со всеми обычаями и отношениями страны: «А без посадника ти, княже, не судити».

Вторым правом князя в Новгороде, как и везде, было право назначать правителей по волостям. Но мы видели, какую невыгоду в этом отношении имело для горожан частое перемещение князей с одного стола на другой; каждый приводил из прежней волости дружину, которая отстраняла старых бояр и возбуждала неудовольствие народа, поступая с новыми согражданами, как с чужими, спеша обогатиться на их счет. В Новгороде это неудобство было еще чувствительнее, ибо смена князей происходила чаще; отсюда второе главное условие, чтоб князья назначали в судьи не своих мужей, но граждан новгородских; но так как беспрестанно сменявшиеся князья не могли знать граждан, достойных доверенности, и притом могли раздавать должности исключительно своим приверженцам, то сюда присоединялось необходимое условие, чтоб князь не раздавал волостей без посадника: «А без посадника ти, княже, ни волостей раздавати». Третьим правом князя было право давать грамоты, сообщать и скреплять своим именем известные права: и здесь князья-пришельцы не могли обойтись без руководства туземного сановника, ибо не знали обычных границ прав и могли вредить выгодам общественным в пользу частных лиц, к ним приверженных; отсюда третье необходимое условие: «А без посадника, княже, ни грамот ти даяти».

Беспрерывная смена князей, почти всегда враждебных друг другу, влекла за собою еще другие неудобства, а именно: каждый новый князь, враждебный своему предшественнику, естественно, недоброжелательными глазами смотрел на все, сделанное последним: чиновники, назначенные Ольговичем, естественно, не нравились Мономаховичу, грамота, данная Мстиславичем, должна была являться незаконною в глазах Юрьевича; отсюда каждая перемена князя влекла за собою перемену чиновников и лишение приобретенных прав; для отвращения этого неудобства каждый новый князь обязывался, во-первых, не лишать никого без суда, без вины, должностей, во-вторых, не пересуживать грамот, данных предшественником: «А без вины ти, княже, мужа без вины не лишити волости, а грамот ти не посужати». Но посадник был лицо, необходимое при каждом суде и пересуде. Если теперь сопоставление с князем посадника есть главная отмена новгородского быта, главное право Новгорода, и если это право уступлено ему Ярославом I, то посадник тотчас же после уступки права должен явиться в качестве чиновника народного, ограничивающего власть князя; но из обзора событий мы видим, что посадник с таким характером является в Новгороде гораздо позднее: Мономах и сын его Мстислав посылают в Новгород посадников из Киева. Из этого мы должны заключить, что первоначально посадник новгородский был то же самое, что впоследствии наместник — боярин, присылаемый великим князем вместо себя из Твери или из Москвы, Но какое же значение имели в Новгороде посадники, присылаемые из Киева Мономахом и сыном его, когда в Новгороде и без них был уже князь, именно сын Мстислава, Всеволод; какое значение имел посадник при князе, как чиновник последнего, а не туземный? Естественно, что он был помощником князя, помогал ему в суде, исполнял его приказания, преимущественно же заступал место князя во время отсутствия последнего: возможность существования посадника при князе доказывает нам пример Полоцка. Теперь остается решить вопрос: когда и как посадник из чиновника княжеского стал городовым? Если главная обязанность посадника состояла в том, чтоб заменять князя на время его отсутствия из города, то посадник всего более был необходим в том городе, где отсутствие князя случалось чаще; но мы знаем, что всего чаще сменялись князья в Новгороде. Если князь сменялся вследствие неудовольствия, то до прибытия нового необходим был посадник, который бы заступал его место; но мог ли оставаться посадником чиновник изгнанного князя? Смена князя необходимо влекла за собою и смену его посадника; но кто же будет заступать княжеское место до прибытия нового князя? Необходимо было избирать посадника городом. Впрочем, и после, когда в городе находился князь, назначение посадника не изъято было совершенно из-под его влияния: князь избирал посадника вместе с городом. Если посадник сперва был назначаем князем, то срок отправления его должности, естественно, зависел от воли князя; впоследствии, когда посадник стал чиновником городовым, то он сменялся по воле города, смотря по обстоятельствам, мы видели, что посадники постоянно сменяются вследствие смены князей, вследствие торжества той или другой стороны, причем иногда старые посадники вступают снова в должность настоящих, или степенных. Один только раз встретили мы указание, что при избрании в посадники при всех равных обстоятельствах обращалось внимание на старшинство: так, в 1211 году Твердислав уступил посадничество Димитрию Якуничу, потому что последний был страше его. Иногда видим, что посадник, сверженный в Новгороде, шел посадничать в пригород, причем случалось, что пригорожане не принимали его, опять, вероятно, по отношениям своим к городским партиям; но при этом легко заметить, что посадники избираются обыкновенно из одного известного круга боярских фамилий. Все вышесказанное о превращении посадника из чиновника княжеского в городового объясняется примером тысяцкого. Тысяцкий существует везде подле князя в качестве его чиновника; в летописи встречаем известия, что такой-то князь дал тысячу такому-то из своих приближенных: в Новгороде и этот чиновник вместе с посадником стал подлежать народному избранию.