Глава 20. Селина, поселившись у брата, с большим интересом наблюдала за его семейной жизнью

Селина, поселившись у брата, с большим интересом наблюдала за его семейной жизнью. В небольшой квартирке, которую снимали молодые, порядка было, конечно, мало. Но и требовать его было нельзя: слишком молода была хозяйка. Селине нравилась Малу, своенравная, с характером, но очень непосредственная, щедрая, безоглядная. Хотя, с другой стороны, Селина, может быть, и хотела бы для брата другую жену — постарше, похозяйственнее, поспокойнее… Но Алоар выглядел довольным. И Селина продолжала присматриваться. Здоровье ее оставляло желать лучшего, кроме как в больницу она никуда не выходила.

С большим трудом выбралась она на семейный вечер в дом тестя Алоара. И как было не выбраться! Должна же она была поддержать знакомство с новой родней.

Вечер оставил у нее тягостное впечатление. Сначала были только родные, а потом пришла еще и Карола, очевидно, их общая и хорошая знакомая, — очень пикантная брюнетка. Она не скрывала своей симпатии к Алоару — кокетничала с ним напропалую и всячески ухаживала за столом, чем страшно бесила бедняжку Малу. Малу в конце концов разобиделась, встала и уехала. Но никто из домашних не призвал Каролу к порядку, не сделал внушения и Алоару, который благосклонно принимал ее ухаживания.

— Видишь, твоя жена тебя ревнует, — даже с какой-то радостью сказала зятю теща.

— Задето самолюбие, а до любви еще далеко, — отвечал ей весело и шутливо Алоар.

Селина чувствовала, что за всем этим стоят сложные и не совсем понятные ей отношения.

И уж совсем ей было непонятно, из-за чего вдруг вспыхнула размолвка между братом и сеньором Виржилиу. Наверняка из-за каких-то деловых интересов. Однако видно было, что сеньор Виржилиу очень всем недоволен. Впрочем, похоже, он всеми был недоволен — смотрел на всех сурово, без улыбки, и Селина невольно внутренне сжималась под его холодным, бесстрастным взглядом. Да, впечатление от новой родни было непростым…

А через несколько дней Алоара выгнали с работы. С Малу сразу случилось что-то вроде истерики. Немного успокоившись, она села в машину и поехала к отцу в офис. Она не сомневалась, что Виржилиу приложил руку к увольнению ее мужа.

Малу чувствовала себя в цепких когтях хищного зверя. Самое страшное было то, что хищным зверем, который губил ее жизнь, был родной отец! Он натравил Джильберто, теперь травил Алоара. Джильберто она любила. Об Алоаре она не могла этого сказать. Но и равнодушной к нему тоже не была. Брак их был фиктивным. И со временем ее стало очень тяготить ее девичество. Обидным казалось безразличие Алоара, — как-никак, она прекрасно сознавала свою женскую привлекательность. Задевало кокетство Каролы. Мало сказать задевало — оскорбляло до глубины души. Словом, чувства, которые она испытывала в своем странном браке, были скорее отрицательными. Но надеялась она на перемены. Можно сказать, что она была уже настолько неравнодушна к Алоару, что, перемени он свою шутливую неуязвимость на заботу о ней, она ответила бы ему благодарной привязанностью.

Что же касается отношения к отцу, то именно бессилие делало ее способной на самую неожиданную, непредсказуемую выходку. И вот сейчас, ворвавшись к нему в кабинет, она кричала, топая ногами:

— Ты! Ты! Ты настоящий негодяй! Как ты посмел? Зачем ты лишил Алоара работы? Ты бездушный и бессердечный мерзавец! Настоящий подлец!

Малу кричала, а сотрудники Виржилиу, которые находились в этот момент у него в кабинете, слушали, поглядывая на шефа. Потом молча Вышли.

Виржилиу сидел с каменным лицом, дожидаясь, пока Малу замолчит.

В кабинет вошел Маркус и обнял сестру за плечи.

— Пойдем, дорогая, — ласково сказал он, — пойдем. Сейчас мы с тобой поедем к маме, она тебя ждет…

Малу, всхлипывая, пошла за братом. Дорогой Маркус убеждал сестру, что потеря работы не такое уж большое горе.

— Алоар — толковый парень, он найдет себе новое место в два счета.

— Как ты не понимаешь, Маркус, — отвечала с тоской Малу, — я же не из-за работы, а из-за того, что отец нас травит, что он просто настоящий подлец! Этого я не могу пережить! От этого я бешусь!

Маркус промолчал. У него самого отношение к отцу было сложное, но так однозначно он его не оценивал.

— А ты знаешь, что Вандерлея убили? — осторожно начал Маркус. — Так что вопрос с фермой решился сам собой.

— Да что ты? — вскинулась Малу. — Пусть отец отдаст ферму нам. Алоар просто создан для жизни в деревне!

— Думаю, что это будет неплохим выходом, — согласился Маркус. — Рассчитывай на меня, я поговорю с отцом.

Он оставил Малу Кларите, а сам отправился обратно в офис.

— Отец, мне кажется, мы как-то должны помочь Малу. — начал он нелегкий разговор с Виржилиу.

— Всю свою жизнь я только и делаю, что помогаю своей дочери, — жестко отвечал Виржилиу, — но не вижу пока никакого толку. Мне кажется, Маркус, что твоя сестра нуждается в помощи врача-психиатра. Кто зазвал в наш дом нищих? Устроил стриптиз в ночном клубе? Просил милостыню на улице? Продал семейные драгоценности? И наконец она придумала, что беременна! Что все это значит? Как ты сам понимаешь, я не имею никакого отношения к увольнению Алоара. Это очередная ее бредовая фантазия!

Виржилиу лгал, но нисколько не чувствовал себя виноватым. Его раздражали и зять и дочь настолько, что он предпочел бы вообще забыть об их существовании. Однако дела вынуждали его видеть Алоара, и вот после очередной вспышки раздражения он благополучно от него избавился и нисколько не сожалел об этом.

— Да, я вспыльчив, эгоистичен, — продолжал Виржилиу, расхаживая по кабинету, — но никогда не опущусь до низости. Ты ведь знаешь хозяина нотариальной конторы, в которой работал Алоар, можешь сам позвонить ему и выяснить, из-за чего этот молодчик лишился работы. Думаю, там было немало причин.

— А ты знаешь, папа, Малу не отказалась бы поселиться вместе в Алоаром на ферме, если бы ты дал им такую возможность, — ввернул Маркус.

— А я ведь видел Вандерлея мертвым, — вдруг сделал неожиданное признание Виржилиу, вспомнив ужасную картину и не в силах остаться с ней один на один. — Но в отличие от тебя не стал звонить в полицию.

— А какие у тебя были дела с Вандерлеем? — поинтересовался Маркус.

— Он должен был вернуть мне кое-какие бумаги, касающиеся фермы, поскольку не смог заплатить за нее, — теперь уже совершенно безбоязненно солгал Виржилиу. — Отношения у нас с ним были весьма натянутые, так что мне не хотелось быть даже косвенно замешанным в это дело, — на сей раз совершенно откровенно признался он.

— Раз вопрос с фермой решен, почему бы не отдать ее Many? — настойчиво спросил Маркус.

— Я подумаю, — уклончиво ответил Виржилиу, — сам понимаешь, что такие дела с ходу не решаются.

Смерть Вандерлея наделала немало шуму в поселке. Все судили и рядили, кто мог убить его. Те, кто считал, что спаслась Ракел, не сомневались, что убил его Маркус, ревнуя свою жену. Но кое-кто подозревал и Донату.

Услыхав, что Вандерлей мертв, Донату испытал огромное облегчение. Дамоклов меч возмездия, который все это время нависал над ним, будто растаял в воздухе. Во всяком случае, так сначала показалось Донату. Но после короткого мига радости он вдруг сообразил, что положение его, пожалуй, даже ухудшилось. Пленка, которой угрожал ему Вандерлей, оказалась теперь в руках полиции, и не сегодня завтра до него могут добраться… Донату прошиб холодный пот, и он перестал спать ночами, ожидая ареста.

Неизвестно, спокойнее бы ему стало или нет, если бы он узнал, что буквально накануне дня убийства Реджиньо. с Маруджу сидели на лавочке перед гостиницей, и, как только из дверей ее показался Вандерлей и скрылся за поворотом, Маруджу сказал:

— Подожди меня тут! Сейчас я возьму одну штучку и вернусь!

Вернулся он спустя несколько минут с пленкой и показал ее Реджиньо. На пленке совершенно отчетливо было видно, как Донату толкает отца Тоньу со скалы. Реджиньо был потрясен.

— Он мне за все заплатит, этот Донату, вот увидишь, — процедил сквозь зубы Маруджу, и они ушли.

Изаура рыдала в хижине Ракел, умоляя признаться ей, только ей, своей родной матери, в том, что она убила Вандерлея.

— Оставь, мама, — холодно оборвала ее мольбы дочь. — Зачем мне было его убивать, когда он доставал нам деньги? Его час еще не пробил, а вот поди ж ты…

Изаура смотрела на дочь с трепетом священного ужаса. В ее глазах она была существом, неподвластным человеческим законам. Вандерлей был единственным человеком, которого Ракел любила, — в этом Изаура могла поклясться. И вот он мертв. Убит! И хоть бы одна слезинка! Ракел опять что-то соображала, прикидывала, рассчитывала. Вот она оделась, собралась и сказала:

— Пока! Я по делам, вернусь к вечеру.

Ракел опять нужны были деньги, и она поехала В Рио, чтобы воспользоваться проторенной дорожной, забрать кое-что из драгоценностей в сейфе.

На этот раз она выбрала ожерелье и кольцо. Кольцо выкатилось у нее из рук и со звоном запрыгало по полу. Дива, служанка, заглянула на звон в комнату и увидела свою хозяйку, которая брала из сейфа драгоценности.

— Я рассчитываю на твою деликатность, — сказала ей хозяйка.

Дива кивнула. Однако вечером она не преминула попросить у Рут — Ракел взаймы солидную сумму.

Рут дала служанке деньги, но предупредила:

— Трать их бережно, сумма-то немалая.

— Еще чего! — вдруг нагло усмехнулась Дива. — Потрачу, ты мне еще дашь. А я никому ничего не скажу.

Дива вышла, а Рут осталась сидеть в тревожном недоумении: что за притча? С чего вдруг такой бесстыжий фамильярный тон? И о чем она собиралась молчать? Неужели узнала, что она не Ракел?

Но прыгающие мысли Рут увели ее скоро в другую сторону. Родригу начал расследование убийства Вандерлея. Маркус уже дал показания, и пока его больше не тревожили. Стало известно, что и она, Рут — Ракел, заходила в гостиницу, что было правдой. Но она честно призналась, что подошла только к стойке администратора и справилась, здесь ли Вандерлей. Маркус не знал об этом. И страшно ее ругал.

— Ты же сейчас Ракел. Все в поселке прекрасно осведомлены об отношениях твоей сестры с Вандерлеем! Как ты могла отправиться в гостиницу? Для чего? Для того чтобы поддерживать сплетни? Какая неосмотрительность! Просто преступное легкомыслие!

Не могла же Рут сказать ему, что видела, как он отпирал сейф, чтобы взять пистолет. Что смертельно перепугалась, как бы он чего-нибудь не натворил сгоряча. Что, удостоверившись в присутствии Вандерлея и испугавшись еще больше, приставила к нему Флориану…

Рут была уверена, что Маркус не убивал Вандерлея. Ведь Флориану не слышал ни малейшего шума, а в номере валялись разбитые бутылки, был опрокинут поднос — следы явной потасовки, и вдобавок выпущено было несколько пуль. Уж если бы были выстрелы, Флориану наверняка бы их услышал и что-нибудь предпринял. Она ведь предупредила его…

Беда была в том, что связь Вандерлея с Ракел ни для кого уже не была секретом, и поэтому первый, кто попадал под подозрение, был ее Маркус, ревнивый муж, пожелавший покончить с двусмысленным положением. Понимая это, Рут не находила себе места от беспокойства.

Узнав., что Алоар остался без работы, Карола тут же переговорила с отцом, и тот предложил ему недурное место с хорошим окладом. Помогала Карола Алоару по-дружески, сама она была влюблена к Зе Луиса, и он отвечал ей взаимностью, так что она и подумать не могла, какая буря поднимется, и доме из-за ее помощи.

Алоар тут же согласился на предложение Сампайу и от души поблагодарил Каролу.

Селина пришла в восторг от того, что неприятность так быстро уладилась. Зато Малу рвала и метала. Она требовала, чтобы Алоар немедленно отказался, иначе, иначе…

— Но я уже согласился, — холодно глядя на Малу, сказал Алоар.

А вечером в спальне, где на время пребывания у них Селины они спали вместе, он сказал:

— Если тебя что-то не устраивает, давай разведемся, — и вышел, оставив на постели рыдающую Малу, для которой это предложение было большим ударом.

Спустя два дня Родригу снова вызвал Маркуса на беседу. При более тщательном обыске номера отыскался пистолет, из которого и были произведены выстрелы.

Маркус не мог не признать, что пистолет этот принадлежал ему.

— Вы что же, пришли в номер сеньора Вандерлея с пистолетом? — продолжал допрашивать Родригу.

— Нет, — ответил с недоумением Маркус, сам прекрасно чувствуя, что ответ его выглядит крайне неубедительно, и еще раз повторил рассказ про лежащего поперек постели Вандерлея, разбитые бутылки, опрокинутый поднос и орущий телевизор.

Родригу отметил про себя, что в первый раз орущий телевизор не фигурировал.

В принципе ему было вполне достаточно пистолета для того, чтобы арестовать Маркуса, независимо от того, признает он себя виновным или нет. Естественно, что убийца всегда пытается вывернуться. Хоть этот убийца позвонил в полицию и сообщил об убийстве. Но такое тоже бывает. И если бы первый допрос снимал не сам Родригу, он бы арестовал Маркуса немедленно. Но допрашивал, а. вернее, расспрашивал его он сам. Глаз у него был наметанный, и он видел, что Маркус вел себя как человек, потрясенный случившимся, но ни в коей мере себя к этому событию не причисляющий. Вел себя очень естественно и не возбудил ни малейшего подозрения. Настораживало Родригy и то, что пистолет был найден спустя два дня. Он самолично тщательнейшим образом осмотрел номер сразу же после звонка Маркуса. И то, что пистолета он не обнаружил, даже задевало в какой-то мере его профессиональную честь.

Находка пистолета наталкивала Родригу на мысль, что убийца ухитрился его подкинуть, с тем чтобы направить следствие по ложному следу — хотя как бы и совершенно очевидному, как бы напрашивающемуся само собой. Поэтому он пока ос-тавил Маркуса в покое и только взял с него подписку о невыезде.

То, что его пистолет оказался в номере Вандерлея, потрясло Маркуса. И своим потрясением он не мог не поделиться с Рут. Может, она что-то поймет? Может, ей придет что-то в голову?

— Знаешь, я действительно решил взять с собой пистолет, когда собрался круто поговорить с Вандерлеем, — признался он Рут. — Но когда я пошел за ним, в сейфе его не обнаружил. И решил, что его для какой-то надобности взял отец. И вот теперь этот пистолет обнаружили в номере Вандерлея… Как тебе это нравится?

Тут Маркус припомнил признание Виржилиу, — значит, отец тоже был у Вандерлея, и он не позвонил в полицию… «Неужели? Неужели?» — забилась у него в голове мысль.

Рут, слушая сбивчивый, взволнованный рассказ Маркуса, который вдруг прервался молчанием, наполненным явно какими-то страшными картинами, тоже невольно подумала: «Неужели?»

Она поняла, что муж ее не признался в полиции в том, что взял с собой пистолет, как не признался сейчас и ей. Но если пистолет был у Маркуса, и выстрелы сделаны из него, то выходит, что Маркус…

«Вполне может быть, что из ревности, из ненависти к этому грязному, отвратительному человеку Маркус, потеряв контроль над собой, выстрелил… — думала Рут. — Но теперь, когда он опомнился, ему и самому непонятно, как же это могло произойти. Вот он бежит и от того, что произошло, и от того, что может за этим последовать…»

Страх и жалость завладели сердцем Рут. Слезы сами собой полились у нее из глаз. Счастье посветило ей так недолго! Только оберегая ее покой, отправился Маркус к Вандерлею. Выходит, она стала причиной величайшего несчастья в его жизни. Его несчастья и своего…

Маркус нежно обнял плачущую Рут и принялся утешать. Он уже сожалел, что рассказал ей обо всех этих дрязгах. Разве не знал он, что его Рут так впечатлительна?..

Однако загадка убийства очень его занимала. Кто же мог взять пистолет из сейфа? Код его знали только Виржилиу, Кларита, Маркус, Рут и погибшая Ракел…

Не сразу смирилась Рут с мыслью, что Маркус, се Маркус, такой добрый, честный и благородный, совершил убийство. Все в ней противилось этой ужасной мысли. Она гнала ее от себя прочь. Не верила ей! Но превратившись в навязчивую идею, мысль эта преследовала ее неотступно, и настал миг, когда Рут признала: «Да, этот ужас совершил Маркус». И почти тотчас же пришло к ней еще одно твердое и отчетливое решение.

Решение Рут было таким простым и логичным, что она даже улыбнулась.

Медлить она не стала, оделась, спустилась вниз и села в машину. Погруженная в свои мысли, Рут даже не заметила, как оказалась уже в Понтал-де-Арейа. Знакомые светлые домики, яркая зелень, синее море, золотой песок пляжа — все это она видела будто впервые. Впервые, а может быть, даже во сне — так все было ярко, празднично, нарядно. И еще дом, не менее знакомый, чем все остальные, — полицейский участок, руг не спеша направилась прямо в кабинет Родригу.

Родригу что-то писал и удивился появлению Рут, которая вошла без стука.

— Вы хотите что-то сообщить, сеньора Ракел? — спросил он.

— Да, — сказала Рут. — Да. Хочу сообщить, что Вандерлея убила я.

Родригу впился в нее пристальным, испытующим взглядом. Поворот неожиданный, но вполне реальный. Родригу, как местный житель, был в курсе если не сути взаимоотношений Вандерлея и Ракел, то, во всяком случае, сплетен, которые вокруг них ходили.

Сплетни делали вполне правдоподобной эту развязку.

— Вас побудила к признанию находка пистолета? — спросил следователь.

— Да, — признала Рут. — Да. Поскольку я взяла пистолет моего мужа.

— Расскажите, как это было, более подробно, — попросил Родригу, приготовившись записывать.

— Самое главное, что я убила этого подонка, — сказала Рут. — Подробности совсем неважны. Все произошло очень быстро. И я не хочу об этом вспоминать!

— И все-таки, раз вы делаете такое признание, вам придется припомнить и подробности, — продолжал настаивать Родригу.

— Нет-нет, главное я сказала, и больше ничего от меня не требуйте!..

Родригу вспомнил беспорядок, который царил в номере, полуголого Вандерлея. Подробности, видно, были не слишком аппетитны. Однако со временем сеньора Ракел снизойдет и до подробностей. Сейчас она еще потрясена тем, что оказалась способной на чистосердечное признание. Как видно, поначалу она хотела подставить мужа. Расквитаться разом с обоими. Но спасовала. В ней заговорила совесть. Да, многим оказывается не по зубам их собственное преступление. Многие способны совершить его, но немногие потом спокойно пользуются его плодами.

Родригу придвинул Рут — Ракел лист с записанными показаниями.

— Распишитесь вот тут, — ткнул он пальцем. Рут расписалась.

— Вы меня арестуете? — спросила она.

— Пока нет, — ответил Родригу. — Отправляйтесь домой и ждите решения правоохранительных органов.

Рут приготовилась к самому страшному. Взяв на себя преступление, она распрощалась с тем привычным обыденным миром, где люди спят, обедают, работают, ходят в гости. Что ей там делать? Вернуться сейчас обратно домой, сделав шаг, переступив черту, было для нее, наверное, не менее тяжким наказанием, чем оказаться в тюрьме.

Силы вдруг покинули ее, и, выйдя из полицейского участка, она какое-то время, безучастная и будто чужая всему на свете, сидела на скамейке. Потом поднялась и отправилась к родителям.

Она сожгла все свои корабли и поэтому призналась отцу и матери тихим, безучастным голосом в том, что это она убила Вандерлея.

Флориану расплакался, повторяя:

— Как же? Как же это так? Ты же не выходила! Ты же была дома!

А Изаура со стесненным сердцем сердито посмотрела на дочь:

— Господи! Да не возводи ты на себя напраслину! Ты и пистолета в руках держать не умеешь!

Рут ничего не ответила матери. Она сидела в уголке, погрузившись в какие-то свои мысли. Изаура не могла выдержать эту пытку. Она прекрасно поняла, что дочь взяла на себя вину, спасая Маркуса. Но и в вине Маркуса она тоже не была уверена. Поэтому, накинув платок, она побежала к Ракел.

— Твоя сестра взяла вину на себя, — сообщила она с порога.

— Если ей хочется сгнить в тюрьме, — хладнокровно произнесла Ракел, — пусть гниет.

— И ты не заступишься за нее? — спросила Изаура.

— Я же сказала тебе, что я здесь ни при чем, — отозвалась Ракел. — Единственное, что я сделаю, — это переберусь в город. Мне здесь делать больше нечего.

Вот тут заплакала и Изаура — лишиться разом двух дочерей было ей не по силам.

Когда Изаура вернулась домой, уже стемнело. Рут собралась с силами и уехала. Флориану встретил жену. Он не мог ей простить, что и в тяжкий миг испытаний она думает только о себе, о мерзких своих удовольствиях.

— Где ты была? — приступил он к ней.

— В церковь ходила, — машинально соврала Изаура.

— Я был в церкви, но тебя там не было! Постыдилась бы на старости лет врать мне прямо в глаза. Шлялась где-то. И платок опять там оставила!

Изаура провела рукой по голове — да, действительно, опять обронила платок и даже не заметила.

— Скажи лучше, с кем была? С кем? — уже орал на нее Флориану, в ярости он толкнул ее, и она упала, да так и осталась лежать на полу. Лежала и горько плакала.

Флориану уже было стыдно, жаль жену. Он сел возле Изауры, взял ее за руку.

— Ну скажи, где же ты была? — спросил он совсем другим голосом.

— На пляж ходила, — сквозь слезы ответила Изаура. — Ракел искала…

Из глаз Флориану опять полились слезы: бедные, разнесчастные их доченьки!

В потемках, сидя на полу, плакали, обнявшись, двое стариков.

Нелегко было Рут сообщить Маркусу о своем поступке. Но она набралась мужества и сказала:

— Я была в полиции, Маркус, и призналась, что это я убила Вандерлея.

С каким напряжением ждала она его ответа! Нет-нет, она в нем не сомневалась: конечно, он не примет ее жертвы. Но теперь выходило так, что она вынуждает его на ответное признание. Что не спасает, а губит его. Вот если бы ее арестовали, а не отпустили домой…

Маркус сначала не понял:

— Что? Что ты сказала? Повтори!

— Я убила Вандерлея, — тихо произнесла Рут. У Маркуса застучало в висках — да-да, такое могло быть. Круг замкнулся. Рут, кроткая голубица Рут, сама решила расправиться с Вандерлеем. Он же принимал ее за Ракел. Но не надеясь на свои силы, она взяла пистолет из сейфа. И защищаясь, выстрелила. Хотела спасти его и вот…

— Ты хотела спасти меня, — с мукой и любовью произнес Маркус.

Рут молчала, но глаза ее сияли такой преданностью, что он подавил невольно вырвавшийся из его груди глухой стон.

Маркус подхватил Рут и прижал к себе — бедную, несчастную свою девочку, которую он спасет, непременно спасет!

Зато в каком восторге был Виржилиу, узнав о признании своей невестки.

— Она сама призналась еще и в том, что заглядывала в сейф, — сказал он Сесару. — Напиши, и мы предъявим ей дополнительное обвинение.

Дела Виржилиу вновь пошли на лад, и он находился в прекрасном настроении. Не далее как вчера он навестил Брену и поговорил с ним по душам.

— У меня есть двести фотографий твоей Веры, где она почти что голенькая, — гаденько улыбаясь, сообщил Виржилиу. — Я не поленился и размножил ту, что дала мне ее бывшая подружка Мария-Элена, они ведь вместе работали стриптизершами. У меня и афишка есть. Отличная, между прочим, афишка, пальчики оближешь!

Брену сидел и, будто окаменев, слушал. Когда Вера предупреждала его, что зять его — человек опасный, он ей не верил. Теперь он видел, что это просто мерзавец, и негодовал от собственного бессилия.

— Чего ты добиваешься? — глухо спросил он.

— Добровольной отставки, — ответил Виржилиу. — Иначе фотографии твоей жены украсят все наши улицы и площади наравне с цирковыми афишами. И знаешь, она очень многим понравится. У твоей жены отличная фигурка. Брену молчал.

— Тебе, знаешь ли, позвонят из мэрии и сообщат, что нашли там бомбу. Это будет хорошим поводом, правда? Сперва чучело, потеря популярности, потом бомба… — говорил Виржилиу.

Брену молчал.

— Ну как хочешь. Можешь немного и подумать. Я понимаю, сразу тебе трудно переключиться. Позволю себе откланяться, — и Виржилиу, все с той же гаденькой улыбочкой, вышел.

Брену молчал. Молчал он и тогда, когда испуганная Вера стала спрашивать, что с ним.

Она целовала его, тормошила, стараясь оживить мужа, которого будто превратили в каменную статую.

— Голова болит, — наконец ответил он жене и слабо улыбнулся.

— А я думаю, что в смерти Вандерлея виноват отец, — сказала Малу, выслушав новость от еле сдерживающей рыдания Клариты.