Джейн Болейн. Хихикаю, скачу на одной ножке, выглядываю в окно и болтаю с чайками

Тауэр, февраль 1542 года

Хихикаю, скачу на одной ножке, выглядываю в окно и болтаю с чайками. Никакого суда, никаких допросов, ни малейшей возможности очистить свое имя от подозрений, значит, нет смысла оставаться в здравом уме. Публичный процесс против этой дурочки, Екатерины, начать не осмелились, а может, она сама отказалась. Не знаю и знать не желаю. Знаю только то, что мне рассказывают. Со мной разговаривают нарочито громко, будто я глухая старуха. Я не глухая, я сумасшедшая. Сказали, что парламент осудил Екатерину и меня за государственную измену и заговор против короля. Нас признали виновными без суда, без судьи, без присяжных и защитника. Таково правосудие короля Генриха. Я смотрю в одну точку и глупо хихикаю, пою дурацкие песенки и спрашиваю, когда мы наконец отправимся на охоту. Теперь уже недолго. Через пару дней Екатерину привезут из Сионского аббатства и обезглавят.

Прислали ко мне личного доктора короля, доктора Бата. Приходит каждый день, садится в кресло и наблюдает за мной из-под густых бровей, будто я зверь какой. Он должен решить, сумасшедшая я или нет. Мне становится смешно, и я хохочу уже без всякого притворства.

Если бы этот доктор и впрямь умел различать, кто сумасшедший, а кто нет, он давным-давно, еще шесть лет тому назад, до казни моего мужа, запер бы короля подальше от людей. Я делаю реверанс, танцую вокруг доктора, хихикаю, когда он спрашивает, как меня зовут и из какой я семьи. Он глядит на меня с жалостью, значит, я его убедила. Конечно же, он доложит королю, что я совсем спятила, и им придется меня выпустить.

Слушайте! Слушайте! Стук топоров и визжание пил. Выглядываю в окно, в полном восторге хлопаю в ладоши, словно нет большей радости, чем видеть, как строят эшафот, на котором казнят Екатерину. Ей отрубят голову прямо под моим окном. Если хватит решимости, смогу все, от начала до конца, увидеть. Из моего окна хорошо видно. А когда с ней покончат, меня, наверно, отошлют домой, к родным в Бликлинг, я там затаюсь и постепенно войду обратно в разум. Торопиться не буду, пусть все обо мне позабудут. Потанцую маленько, попою песенки, поразговариваю с облаками, а когда на трон сядет новый король, король Эдуард, и старые сплетни улягутся, смогу вернуться ко двору, чтобы верой и правдой служить новой королеве.

Какая-то доска с громким стуком падает, уронившего ее парнишку ругают за небрежность. Положу подушку на подоконник, устроюсь поудобнее и буду смотреть весь день. Они отмеряют доски, пилят, строгают — придворный театр, да и только. Зачем столько времени строить сцену, к чему все эти хлопоты — представление-то продлится всего пару минут. Приносят обед, я снова хлопаю в ладоши, тыкаю пальцем в окно. Тюремщик качает головой, ставит тарелку на стол и тихонько выходит.