Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Оспа на Мангму
Избенка у Фомы маленькая, бревенчатая, светлая. Вокруг росчисть – на огороде растет лук, морковь, бобы. Над крышей из колотых бревен свисают тяжелые ветви лиственных деревьев. В избе белый пол из досок, стол, скамья. У Фомы хватало терпенья вытесать доски топором. В квадратное окно вставлено стекло. Как драгоценность хранит это стекло русский. Когда Фомка построил избу, все соседи приезжали смотреть на стекло, все удивлялись, глядя через него: «Вот как хорошо видно». Из‑за этого окна и протоку прозвали Стеклянной. Живя у русского, Чумбока стал быстро поправляться. Однажды, когда лето было уже на исходе и Чумбока ходил в тайгу собирать виноград и сахаристые плоды лиан, на Стеклянную протоку приехали Удога и Дюбака с ребенком. Братья обнялись и поцеловались. – Вот где наконец я нашел тебя! – воскликнул Удога, увидя брата. Ведь мы всюду тебя искали! Чтобы быть подальше от больных оспой, Удога еще весной уехал из Онда на рыбалку, взяв мать, жену и дочку. Они жили вблизи устья маленькой горной речки, по которой никто не ездил. Брат с женой должны были со временем приехать туда же, но долго не являлись, Удога забеспокоился, не заболел ли Чумбока оспой, и приехал в Онда. Здесь он узнал страшные новости, что Одака убита и брошена в воду, а брату помог избежать смерти китаец Тун. Удога стал всюду искать брата, и всюду куда бы он ни приезжал, свирепствовала оспа. Никто не знал, где Чумбока. Долго искал его Удога. – Всюду оспа. В деревнях люди умирают, Онда опустела. Кто жив остался – в тайгу ушел. Шаманы говорят, что во всем ты виноват, и велят тебя найти и убить. Не показывайся никому и никуда не езди. Тебе несчастье угрожает. Слухи, распущенные шаманами, уже и в здешние деревни дошли. – Пусть теперь меня убьют, – безразлично отвечал Чумбока, – я жить не хочу. – Никто его не убьет, – отвечал Фома, – будем жить вместе. Пусть только попробуют подойти! – Нет, Фомка, ты не знаешь. Люди глупые, а шаманы хитрые, говорят им, что во всем брат виновен. Оспа стала стихать – они говорят: это потому, что Одаку убили. Требуют убить Чум‑боку, тогда, говорят, болезнь совсем прекратится. И уже находятся люди, которые хвастаются, что найдут Чумбоку и убьют его. Удога привез какое‑то лекарство на топленом медвежьем жире, которое приготовила старая Ойга. Этим лекарством он лечил брата, мазал ему корки ран. Дюбака часто заговаривала с Чумбокой, старалась его развеселить. Но того ничего не радовало. – Я жить совсем не хочу, – говорил он. Удога советовал Чумбоке уехать в землю гиляков. – Пусть у меня живет, – отвечал русский, – никто не тронет его. – Нет, Фомка, – говорил Удога, – шаманы говорят, если его убить, оспа совсем прекра‑тится. Люди его подкараулят. Узнают, что он здесь… Удога добывал в тайге мясо, приносил домой. Вместе с Фомкой, Настей и Дюбакой он ловил рыбу неводом. Наступила осень. Желтели осины и клены… Однажды утром Чумбо понуро сидел на крылечке дома. Удога сказал ему: – Послушайся, брат. Надо уехать куда‑нибудь далеко. Туда, где ты сможешь забыть горе. Раны твои зажили, а ты все думаешь про несчастье… Когда ты все позабудешь, наберешься си‑лы, тогда будешь знать, что надо сделать. Если ты убьешь себя или тебя убьют – что хорошего? Обрадуются враги твои. Чумбо молчал, опустив голову, но шея его дрогнула, словно сила вдруг ожила в ней. Удога почувствовал, что у брата явилась какая‑то надежда. Значит, он еще не погиб. Еще жить хочет. – Живи у меня, – басил Фомка. – Невесту тебе высватаю. А родичи успокоятся… – А где останется мать? – спросил вдруг Чумбока у брата. – Мать как живет сейчас на устье реки, так и жить там будет. Со мной проживет, ты об этом не думай. Я там строиться буду или пойду на новое место, я знаю – есть хорошее место на озере Бельго. Никто там не живет. Чумбока поднял голову и посмотрел на брата. – Куда же мне ехать? – спросил он. – К гилякам? – Да, поезжай на море! Найди Позя, – ответил Удога. – А как же ты? Ведь тебя могут схватить торговцы и выдать Дыгену. – Нет, торговцы лавку бросили и скрылись. Они тоже оспы боятся. А я в Онда не вернусь, пойду на новое место, наверно, на озеро Бельго. Там меня никто не тронет. Маньчжуры теперь долго не появятся – может быть, никогда не придут. Скоро большие перемены в жизни будут, сердце мое чует. – А ты думаешь, русские скоро придут? – спросил Чумбока. – Так все говорят, – ответил Удога. – Я много думал об этом. – Он теперь все думает, – ласково сказала Дюбака, – как старый старик стал… Чумбо поднялся. – Я поеду, Фомка, – сказал он русскому. Весь день братья готовились к походу. Ночью они простились с Фомкой. Их лодка пошла вниз. Дюбака гребла, а Удога сидел на корме. Чумбо лежал на дне лодки. Уже начались по утрам заморозки. Прошла осенняя рыба. В эту пору обычно у людей Мангму начинается новый год, все сыты, все радуются осенней добыче и готовятся к зимнему промыслу. Но нынче на берегах Мангму тихо. Торчат голые палки и пустые вешала. Нигде не видно тучных связок свежей юколы, не стучат молоточками женщины, не выделывают рыбью кожу на паруса, на палатки и на охотничью одежду. Братья проплывали мимо опустевших стойбищ. – Всюду люди умирали, – говорил Удога. – Уже и сюда оспа дошла. В безлюдных деревнях понемногу разваливались брошеные глинобитные дома. С лодки видны были провалившиеся, гнилые крыши, прутья и жерди стен, выступавшие из‑под опавшей глины. Ветер хлопал неподпертыми дверями. Неотпиленные концы балок, как черные рога, еще выше поднимались над падавшими гнилыми соломенными крышами. А ветер становился все холодней. Тот же ветер, что и в прошлом году в эту пору, дует с низовьев реки, зовет братьев на охоту. Чувствуется приближение суровой зимы. Удога молчал, печально вспоминая, как в прошлом году собирался в тайгу с женой и братом. Тогда казалось всем, что горе было большое, а сейчас кажется Удоге, что славное то время было. Да, собираться на охоту уж пора. День ото дня погода становится все холодней, на речке появились забереги, уже облетела листва с лесов, почернели дубовые рощи, первый снег выпал в тайге и лежит белыми пятнами на черных хребтах и косогорах. «А дедушка Падека в это время уже ушел… – думает Удога. – В прошлом году так хоро‑шо дома в эту пору было!.. Мать молоточком все стучала и стучала, очаг пылал, тепло было, мы вещи укладывали, в тайгу собирались. Взяли с собой жидкий жир. А вот нынче придется бросить старый дом и в деревню совсем не возвращаться». – Далеко мы с тобой отъехали, – говорит Чумбо, – уже начались гиляцкие деревни. – Тут, наверно, нет оспы, – отвечает Удога. – Вон видны дымки на островах. Великая река стремилась на север, к холодному морю. Здесь на берегах ее не видно ни липы, ни пробковых деревьев. Нигде не рос виноград. На скалах стояли леса из берез и листвен‑ниц. Вокруг была чужая, холодная природа. К вечеру завиднелась большая деревня. Ветер заливал лодки. Братья подъехали к берегу и вылезли на пески. – Ветер какой сильный, – заметил Чумбока, – даже не видно, как дым из труб идет. Его или разносит быстро, или печки не топятся. Может, в такой ветер печей топить нельзя. У гиляков, говорят, бывают такие сильные ветры, что дым обратно в дом идет. Братья приблизились к крайнему дому. Собака пробежала мимо, держа что‑то в зубах. Вдруг ветер рванул. В крайнем доме дверь распахнулась со страшной силой и так хлопнула о стенку, что дом дрогнул, посыпалась глина. Братья переглянулись со страхом. Они сразу почувствовали, что дом пустой. Никто не вышел, не закрыл дверь. Ветер взвыл и поднял на амбаре полотнища бересты и со свистом держал их стоймя в воздухе и хлопал берестой, как парусом. Чумбо подошел к дому и со страхом заглянул в дверь. – Там окна нет, сквозняк. Он шагнул было через нары и в ужасе отступил обратно. У кана, положив голову на глину, стоял на коленях мертвый человек. Двое других мертвецов лежали на кане. Одичавшая собака возилась около них. Завидя людей, собака с визгом кинулась в разбитое окно. – Оспа! – в ужасе пролепетал Чумбока. Удога молчал. Братья вышли, прикрыли дверь Чумбока подпер ее палкой. Ветер снова поднял бересту над амбаром, из‑за угла выбежала еще одна собака, но увидя людей, со страхом и воем прыжками метнулась в сторону, под жимая зад и хвост. Ветер пошел по деревне, наперебой захлопал дверями в пустых домах. Между растрескав‑шихся, черных лодок собаки грызли человеческие кости. – Пойдем скорей отсюда, – сказал Удога. Братья поспешили к лодке. Дюбака и Чумбо потянули ее бечевой, а Удога сидел с ребенком на корме. Лодка плясала на тяжелых и шумных волнах, и ее даже по течению приходилось тянуть на длинной веревке – так силен был встречный ветер. Гольды провели лодку мимо деревни, разбили палатку и заночевали. Утром они снова пус‑тились в путь. Ветер переменился. Подул попутный. Братья подняли парус. День был холодный и сумрачный. – Может быть, все люди на Мангму умерли? – спросил брата Чумбо. – Те, кто разбежался по островам и в тайге, можеть быть, живы останутся, – отвечал Удога. На берегах опять виднелись пустые, падающие амбары, пустые дома с открытыми дверями и гниющими крышами. А Мангму становился все шире. Выше поднимались скалы. Исчезли деревни и острова. Начались скалистые, крутые берега. Высокая голая сопка в глубоких складках, как гигантский веер, стояла над рекой. Дальние хребты упирались в облака. Погода хмурилась. Студеный сырой ветер дул навстречу. – Море близко, – говорил Удога, проезжая вблизи горла в озеро Кизи. Вода прибывала, и узкий лесистый перешеек, висевший, как веревка, между двух гор, был затоплен. Мангму, врываясь через этот перешеек в заливное озеро Кизи, топил все вокруг. Ночью шел дождь со снегом. Утром лужи на берегу за косами подернулись ледком. У гиляцкой деревеньки Тебах Мангму круто поворачивал к морю. Мыс обрывался в реку рыжими скалами. Река огибала его. На мысу над гиляцкими зимниками вились дымки. Дети бегали по отмели у лодок. – Живые люди! – обрадовался Чумбо. От скал Тебаха река разливается, как огромное озеро, между хребтов. Низко, друг другу вровень, над широчайшей рекой идут кучевые хмурые облака с плоскими днищами. Гольды вылезли на берег, достали коробку с табаком и выкурили трубки, потом набили их и спрятали. – Прощай, брат, – сказал Удога, – мы поедем домой. Скоро начнется ледоход. – Прощай! – ответил Чумбока. – Всегда буду тебя помнить. Чумбо обнял брата, Дюбака заплакала. Она очень жалела Чумбоку. Еще сильней она жалела погибшую Одаку. – Хотя меня и выгнали из рода, но я все же прогнал маньчжуров, сказал Чумбока. – Только напрасно я Бичингу не добил. – Люди тебя еще вспомнят! – ответил Удога. Он сел в лодку. Дюбака подняла парус. Лодка пошла вверх. Чумбо столкнул свою легкую лодку, которую выменял у гиляков. Он поплыл вниз. А река становилась все шире. На берегах ее обнажились леса. Дул студеный осенний ветер. Лодку несло быстрей. В реке была сила, согласие и величие. Мангму торопился к морю. Чумбока переехал на другую сторону реки. На самом устье ее стояла гиляцкая деревня. Здесь Чумбо решил остановиться.
|