Козни старого торгаша

Лето в разгаре. Стоят жаркие дни, а Гао все не едет на Горюн.

У дядюшки Дохсо заболела нога. Весной на правой ноге у него обычно появлялись нарывы, но быстро проходили, а нынче нога болит и болит. Со скуки старику казалось, что нога болит особенно сильно.

Отец велел Игтонгке съездить на Мангму, узнать, скоро ли наконец Гао приедет. Вниз на легкой оморочке парень спустился за два дня. Обратно подниматься было трудно, но Игтонгка спешил и через неделю был дома.

Едва выйдя на берег и еще не отдышавшись, он рассказал страшные новости. Всюду на Мангму оспа. В низовьях Горюна также оспа. Все говорят, что появилось множество злых духов, которые летают от деревни к деревне и разносят заразу.

– Гао говорит, что не поедет на Горюн, потому что боится несчастий; говорит: «Если пове‑зешь водку на Горюн, то по дороге она станет ядовитой». Да еще говорит, что он боится торго‑вать. Дыген за это отрубит голову. Гао закрыл свои амбары. Он говорит, что товары теперь дешевы, особенно дешевой стала водка, но Дыген будто бы запретил торговать.

Старики пришли в ужас.

– А от оспы умерло два человека в деревне на устье, – продолжал Игтонгка.

– А где же Чумбока? – вскричал дядюшка Дохсо.

– Что о нем говорить! – с досадой ответил Игтонгка.

– Почему ты так говоришь про него? – спросил Дохсо.

– Напрасно прогнали Дыгена! – громко заявил Игтонгка.

Дядюшка Дохсо опешил:

– Как ты сказал?

– Во всем виноват Чумбока, – продолжал парень с раздражением. – Зачем он стрелял в маньчжуров? А сам еще хвастался, что это он сам придумал. Все люди теперь горюют. Китаец сказал мне, если бы Чумбока не разбойничал, то можно было бы торговать. Все бы, говорит, были с товарами. Нынче, говорит, все подешевело.

Дядюшка Дохсо совсем загрустил.

– Так Чумбоки нет в Онда? – спросил Кога. – Куда же он делся?

– Может быть, у меня тоже оспа? – вдруг обеспокоенно спросил дядюшка Дохсо. – Вот у меня болит нога. – Он задрал штанину и показал волдыри.

– В Мылках умер Бариминга. Умер Турмэ, – продолжал Игтонгка.

Новости были одна другой хуже.

– Вся надежда на Бичингу. Он сказал, что выведет всех злых духов и болезнь прекратится.

Вскоре вблизи Кондона болезнь появилась среди кочевавших оленных тунгусов.

В Кондоне начался переполох. Гольды бросали стойбище и разъезжались по рыбалкам.

Заболел Кога. Старик почернел. Тело его покрылось коростами. В страшном жару он вылез из юрты и мочил тело ледяной водой.

Умирали дети.

Шаманы ничего не могли поделать.

Дядюшка Дохсо решил ехать к Бичинге.

– На него последняя надежда, – сказал старик. – Да заодно надо бы хорошенько вздуть Чумбоку. Сколько из‑за него беды!

Лодка за лодкой спускались вниз. В надежде на избавление от злых духов горюнцы ехали к шаману. По дороге встречались соседи из Вахтора, они говорили, что это наказание послано за то, что был ранен Бичинга: он ослаб после ранения и распустил духов.

Дохсо осуждал своего зятя.

– Зачем он так сделал? Нужно же ему было в шамана стрелять! Да ведь верно, я совсем забыл про это. Впрочем, даже в сказке говорится: «Прострелил стрелой богатырь второй глаз шаману». Я так и думал, что Чумбока хотя и мал ростом, но как настоящий богатырь. Ведь теперь сила у того, кто купит хорошее оружие!

* * *

Бичинга шаманил три дня. Он ездил на птицах и на зверях в мир духов, узнавал, кто виноват в несчастьях жителей Горюна.

Сначала ничего хорошего не было. Шаманство шло, как всегда. В перерыв варили, пекли, угощали шамана и сами ели. Но чем дальше, тем страшней становилось дядюшке Дохсо. Кажется, дело шло к тому, чтобы все свалить на зятя. Шаман что‑то часто поглядывал на Дохсо. Этого достаточно, чтобы перепугаться, когда знаешь, что на тебя глядит тот, кто распоряжается тайнами. В самом деле Чумбока влепил ему стрелу, жалко не в глаз. И старик крепкий, выздоро‑вел, хотя теперь и ходит раскорякой, вихляется, как пьяная девка.

– Почему такое множество злых духов появилось на земле? – кричал Бичинга.

Давно уже у Бичинги не было такой тесноты и толкучки. Духота и смрад приятны шаману: снова он в силе, опять много зрителей собралось смотреть его фокусы.

Бичинга со злорадством поглядывал на дядюшку Дохсо: «Вот когда вы снова пришли ко мне, проклятые!»

Видно было в отблесках пламени, как ужаснулся старик, когда Бичинга назвал имя Чумбоки.

– Брат с сестрой живут! – крикнул шаман. – Брат с сестрой живут! От этого непременно черти родятся.

Бичинга заплясал и замахал какой‑то тряпкой перед очагом.

– Вот они, духи! Злые духи! – вопил Бичи. – Брат живет с сестрой, и они вылетают из сестры. От кровосмешения родятся!

Тени, черные, похожие на птиц, летели на стене непрерывной вереницей.

– Носатые, черные, с красными глазами! – кричал Бичи. – Вон, вон они! Это они из утробы вылетают. Это оспы духи. Вот где оспы причина! Вот откуда оспа является!

Многие пришли в исступление.

– Все понятно! – угодливо пролепетал лысый Алчика.

У всех на глазах черти летели по стене, как гуси в перелет.

Шаман бросил бубен и в изнеможении повалился на кан. Бичинга знал, что теперь несдоб‑ровать Чумбоке и его толстушке.

Дядюшка Дохсо схватился за голову. Правда все это? Или подстроено? Теперь уж не только Чумбоке беда, но и родной дочери.

«А что, если я их предупрежу?»

Дядюшка Дохсо ткнулся в дверь с намерением помчаться к лодке. Но какие‑то чужие люди его схватили в дверях и потащили к шаману. Кто‑то ударил его. Сородичи оцепенели.

Шаман поднялся.

– А‑а! Хочешь убежать? Бойся! Сгоришь!

– Врешь! – заорал Дохсо.

Вдруг вспыхнуло пламя и охватило всех, а более всего Дохсо. Он упал в ужасе на колени. Никто не сгорел. Все целы.

Толпа бросилась к дверям. Светало. Чуть краснело небо за лиственницами. На белой реке плыли черные деревья с лохматыми корневищами…

Дохсо умолял, хватал людей за руки.

– Поедем! Поедем! – кричали ему.

Его насильно втащили в лодку.

Чумбока и Одака, отделившись от всех, жили на маленьком островке, опасаясь оспы. В эти дни многие разъехались из деревень и жили по островам. Рыба и дичь были всюду. Брат Удога с семьей отправился в глубь сплетений проток, на какой‑то одному ему известный остров, на котором растет лес, бьют родники, живут лоси и есть озеро, уровень которого выше, чем вода в реке.

Некоторые уезжали и умирали на островах, гибли их дети.

Чумбока и Одака построили берестяной шалаш. Одака сплела камышовые коврики. Она вышивала новый халат и отделывала его желтыми, оранжевыми и розовыми морскими ракуш‑ками с зубчатыми отверстиями, как ротики маленьких зверьков. И у нее были а‑чен, такие крошечные малютки – денежки, подарила ей Дюбака с подолов старых халатов. Когда идешь, то весь халат чуть слышно позванивает.

Вон Денгура, он уже в пожилом возрасте, а ради щегольства проткнул себе нос и вставил туда кольцо. С годами к нему пришла страсть франтовства. А Одака – молоденькая, ей ли не порадоваться! Так рассуждал Чумбока. Ружье, на случай опасности, у него всегда со свежим сухим зарядом.

Но когда ветер, холодно, каждому хочется согреться и бывает, что какой‑нибудь прохожий выйдет из лодки на остров, Чумбока позовет к костру. Хорошо бывает выпить, поговорить по душам, посидеть веселой компанией.

– Вон едут к нам лодки! – сказал ей Чумбока. – Что‑то рано сегодня люди поднялись.

– Почему так быстро гребут? Не случилось ли чего‑нибудь? – встревоженно спросила женщина, держа подбору невода, в котором, отражая взошедшее солнце, плескались рыбины.

Это были сазаны, круглые и золотистые.

Казалось, груду солнц поймали неводом счастливые супруги.

Лодки шли прямо к острову. Чумбо увидел знакомых и родных со злыми лицами.

– Эй, вы, взбесились, что ли?! – весело крикнул он. – Идите, угощу вас талой. Хватит гоняться! Чумбо решил, что пьяные старики затеяли гонки. Дохсо увидел родную дочь и зятя, которых он так любил. Он задрожал. Ему хотелось защитить дочь, но в то же время он так запуган шаманом, что даже забыл про главное, что ему не жаль собственной жизни. А сейчас он боится. Но он пересилил страх и истошно закричал:

– Ода…

Ему заткнули рот. Кто‑то сказал:

– Это твое счастье, что можешь спасти весь народ!

Неужели Одака причина всех несчастий? Неужели люди правы, когда кричат, что она злой дух и уже давно не его родная дочь! Незнакомые, старые и молодые, бранят его, замахиваются, упрекают весь род, все против него.

Дохсо, кажется, начинает понимать, что он должен ненавидеть своих детей… Да, вот сыно‑вья, Игтонгка и Алчика, схватили копья, они ведь давно недолюбливают сестру. Молодым и бессердечным, им ничего не стоит поднять на нее оружие, а ему жалко, он ломает руки и опять кричит, и опять валится назад.

– Отец какой пьяный! – сожалеюще говорит Чумбока.

– Отец! – кричит радостная Одака. – Оспа закончилась? – Она опирается на плечо мужа. – Да что вы все какие‑то странные?

– С утра перепились? Кто так гоняет лодки на восходе? – смеется Чумбока.

Вместо ответа на всех лодках подняли оружие. Братья Одаки только размахивают копьями. А другие выстрелили из луков, какой‑то старик соскочил на берег и ударил Чумбоку по голове дубиной. Чумбока устоял, он кинулся к Одаке, хотел закрыть ее, схватить, бежать, они молодые, быстрые, их не догонят! Но Одака лежит. Он тихо наклонился к ней и спросил:

– Что с тобой?

Дохсо подбежал к дочери, он еще надеялся как‑то помочь. Толпа теснилась. Дохсо в отчаянии закричал и повалился.

Все начали бить Чумбоку.

Чумбока упал. Игтонгка выскочил из лодки, широко прыгал по воде с копьем в руках, никого не ударяя. Алчика схватил ружье Чумбоки и ударил его о пенек с такой силой, что приклад разлетелся в щепы.

– Вот от этого ружья все несчастья! – кричал он.

Алчика пытался сломать дуло, но это ему не удалось. Тогда он бросил дуло ружья в реку…