Глава восьмая. Статный господин в белом летнем костюме вышел из стены слезоточивого тумана, словно бесплотный призрак

Статный господин в белом летнем костюме вышел из стены слезоточивого тумана, словно бесплотный призрак. А чем еще можно объяснить его индифферентную реакцию на душещипательный аромат «синеглазки»? Кстати, знакомая личность. Вот и славно, а то я, честно говоря, порой склонялся к мысли, что никакого автобуса и последовавшей за этим аварии не было, а все вокруг – плод моего воображения. Или бреда. А сам я все еще пребываю в госпитале. Правда, почему эта картинка тоже не могла быть бредом, я бы затруднился объяснить. Может, потому что слишком все нарочито, алогично?

Господин, как две капли воды похожий на автобусного мастера Фрэвардина, постоял немного на грани реальности и фантазии, а потом неодобрительно хмыкнул:

– Развлекаетесь? А чего так скучно? Без огонька…

И, не дожидаясь ответа, зашагал к нам. Шел он, кстати, тоже довольно примечательно. Словно за один шаг преодолевал расстояние в пару метров. Где‑то я уже о таком способе передвижения читал.

– Вот, держите. Так сказать, от нашего стола – вашему достархану…

Он сунул руку себе за спину, а обратно вернул ее с довеском. В виде коробки с китайскими шутихами. Посмотрел на меня, потом на Шведира и, наверно, решил, что тот заслуживает больше доверия. Потому что протянул пиротехнику ему. При этом коробка с петардами стремительно увеличилась в размерах, и в руки Николая уже ткнулся впечатляющий габаритами ящик. Не ожидая подобного сюрприза, Швед только и успел, что чуток замедлить его падение и ногу убрать. Оно хоть в основном картон да порох, но и тонна пуха остается тонной. А если еще и уплотнить…

– Что ж вы так неловко, уважаемый… – укорил его Фрэвардин.

– Ты за мной? – хмуро спросил Швед, даже не делая попытки поднять фейерверки.

– В каком смысле? – вполне натурально удивился наш гость. – Если мне не изменяет память, то мы с вами видимся впервые. А вот к вашему товарищу, не скрою, кое‑какой разговор имеется.

– Что значит впервые? – не отступился Николай. – Разве не ты меня сюда отправил? Чтобы помешать Владу дойти до этого места и тем самым помешать заткнуть пробоину в ад?..

– Помешать? – Фрэвардин очень натурально вздел брови. – Напротив, милейший. Я уже дождаться не мог, пока Владислав прекратит развлекаться с девицами и воевать с безобидными гоблинами и займется делом. Думаете, так просто свести в соприкосновение сферы различных миров. А потом перенести еще живого индивидуума из одного континуума в другой, да так, чтоб не порвались тонкие материи…

– Да что ты нам тут о материях втираешь!.. – взорвался Швед. – Думаешь, я совсем ослеп от прелестей твоей спутницы? Ничего подобного. Я и тебя срисовал.

– Минуточку… – Фрэвардин поднял руку. – Не надо оскорблений. В таком ключе мы с вами черт знает до чего договоримся. Ну‑ка, позвольте руку… – Его жест больше походил на попытку доктора прощупать пульс, нежели на предложение рукопожатия. – Ага… – пробормотал он секунду спустя. – Кажется, я понимаю. Позвольте в глаза заглянуть… Ну конечно же! А вот это непорядок… Эй, заблудшая душа, не желаешь обратно?

Фрэвардин помолчал немного, видимо, выслушивал ответ, потом кивнул.

– Тебя, легионер, никто не винит, но порядок нарушать нельзя. Чуток развеялся – и давай обратно в Чертоги. Кстати, советую молчать обо всем, что видел. Во‑первых – не поверят. А во‑вторых – зачем души героев зря будоражить. Договорились? Вот и славно. А тебе, Николай Васильевич, я так скажу: смешно обвинять бога в том, что на него кто‑то похож…

Одновременно с этими словами Фрэвардин исчез, а его место заняла точная копия красавицы цыганки… в обнаженном виде.

Я обалдело помотал головой, закрыл глаза, открыл… но вместо невообразимой а ля натюрель красоты передо мной теперь было два Шведира.

– Примерно так… – хмыкнул Фрэвардин. – Или еще кого‑нибудь изобразить?

– А почему девушка тоже…

– Это не ко мне. На все женские особи накладываются ваши мечты. Так что я и сам точно не знаю, кого вы узрели, но вернемся к делу. Не до красоток, право слово.

– Вообще‑то кое‑кто за собой полный автобус прелестниц возит… – не удержался я, чтоб не подколоть.

Но Фрэвардин сделал вид, что не понял тонкого намека, и продолжил как ни в чем не бывало.

– Надеюсь, инцидент исчерпан? Больше претензий нет?

Швед не отвечал. Он вообще как‑то странно себя вел. Стоял, закрыв глаза, и все время наклонял голову в разные стороны. Нагнет шею, замрет на секунду, словно прислушиваясь к чему‑то, и опять, только под другим углом.

– Мыкола, ты чего? С тобой все в порядке?

– Так это… Твердилыч исчез…

– Он не исчез, как вы изволили выразиться, а вернулся туда, где и полагается быть всякой солидной душе после смерти, – чуть пафосно заметил Фрэвардин. – И займитесь же наконец салютами, Николай. Поверьте, зрителей в округе уже преизрядное количество собралось. А мы пока с Владиславом потолкуем…

– И о чем же?

– Неужто запамятовал о моем предложении? А я вполне серьезно тебя звал. Туго тут людям приходится. Сам видел, до чего дошло… Кстати, Владислав, а как тебе удалось вход в Инферно закрыть, да еще и запечатать его так ловко? Я к началу схватки не успел. Только когда уже все закончилось, ощутил возмущение потоков и поспешил сюда. Деяние, прямо скажу, божественного уровня. Причем не из самых низких. Откроешь секрет? Да и в ауре твоей кое‑какие изменения заметны. Прежде ничего такого не было. Неужели, в самом деле, правы те, кто утверждает, что люди Земли – куколки Вершителей? А потому и наложен запрет на контакты с вашим миром на всех уровнях? Но ты так ничего и не ответил.

– Болгары шутят, что спорить с женщиной то же самое, что пытаться переговорить радио без выключателя. Теперь я прибавил бы к этим особам еще и богов…

– К женщинам или к радио? – не сразу понял намек Фрэвардин. – A‑а, это идиома… Анекдот. Или ты имеешь в виду, что я слишком много болтаю и не даю тебе даже слово вставить? Так на то есть множество причин. Должен же я как‑то объяснить все происходящее с тобой за последние дни? Прямо, искренне и без обид. С расчетом на наше дальнейшее и плодотворное сотрудничество. Или в этом уже нет надобности? Ты и сам все понял?

– Что я понял, а чего нет, это мое личное дело…

Борзеть и хамить при общении с богами вообще‑то не рекомендуется, но меня, как говорится, понесло. И кто знает, что я мог еще высказать этому лощеному хлыщу, для которого облако хлорпикрина словно мгла на зорьке, но воевать при этом он посылает других, если бы не стартовала первая шутиха. С визгом, свистом, шипением. А вслед за первой ласточкой заухало, захлопало, жахнуло, бабахнуло… Короче, веселье пошло стаями и косяками.

Эффектно. Ничего не скажешь. Особенно если все оплачено и не лимитировано. Жаль, дневное небо не тот фон, контраста не хватает, но за неимением гербовой бумаги пишут пальцем на песке…

* * *

– Я так понял, нам все же следует объясниться. – Фрэвардин шагнул ближе ко мне и распахнул над головой зонт. Тут же и заморосило. Приглушая звуки и сводя мой бунтарский порыв к минорности.

– Да ну вас. Все начальство одинаковое. Хоть земное, хоть божественное. Правды не дождешься. В лучшем случае, глаза под лоб с намеком на вышестоящее руководство и таинственное хмыканье: «Ну ты же понимаешь».

– Ничего странного, – согласился Фрэвардин. – Разный уровень информированности. И пока объяснишь исполнителю все нюансы, уже и предпринимать что‑то поздно будет. Я знаю, ты анекдоты любишь, так вот послушай, кажется в тему. Третьеклассник спрашивает у отца: «Папа, а почему звезды с неба не падают?». А тот отвечает: «Ой, сына, это долго объяснять. Давай подождем до десятого класса, когда ты астрономию учить начнешь, вот тогда я тебе все за две минуты растолкую».

– Смешно. Только я не в третьем классе, а ты не мой отец.

– Уверен? – усмехнулся Фрэвардин. – Я не о родстве, а о предполагаемом уровне образования.

– У нас бьют не по образованию, а по морде, – перефразировал я известный анекдот.

– Ладно‑ладно, не кипятись. Все дело в том, Влад, что этот мир не совсем настоящий. Понимаешь?

– Не‑а, – честно помотал я головой. – Не понимаю…

– Чего именно?

– Определения «не совсем». Настоящий и ненастоящий – то есть вымышленный – я понимаю. А «не совсем» звучит как немножко беременная.

– Да ладно тебе, – поморщился Фрэвардин. – Не цепляйся к словам. Ваши ученые иной раз такое определение или название придумают, что хоть стой, хоть падай. И никого это особенно не волнует. Кроме их оппонентов. В данном случае я имел в виду, что здешний мир хоть и похож во всем на настоящий, на самом деле плод воображения. Но по закону больших чисел он вышел из области эфемерности.

Я отвесил челюсть и максимально вытаращил глаза, привлекая внимания Фрэвардина.

– Ну вот, а еще возмущался третьим классом. Дошкольное воспитание у вас, батенька. Максимум! Когда один разум придумывает что‑то, то на выходе получается объект с исчезающе малым значением вероятности его воплощения, но все же не нулевым. А если то же самое представят себе несколько тысяч? Миллионов? Миллиардов? Из года в год, поколение за поколением? Естественно, до уровня, созданного Творцом, этим поделкам не подняться никогда, но и зону эфемерности они покидают с полным на то основанием. Соображаешь?

– В общих чертах… Ты намекаешь, что данный мир не был создан в процессе божественного творения Вселенной, а является изделием некой очень большой группы единомышленников. Так?

– Совершенно верно. А если быть предельно точным, то мы с тобой имеем честь находиться в раю.

– Где?!

Теперь изображать ничего не пришлось. Челюсть отвисла, глаза вскарабкались к бровям. Одновременно я непроизвольно попытался осмотреться. Не, ну надо же! Как, оказывается, дурят нашего брата!

«Внутре у срендивекового рыцаря наши опилки!»

– А где ангелы с арфами? Кущи? Сонмы праведников, распевающих псалмы? И как ее… эта самая – благодать?..

– Ты сейчас о чем? – Фрэвардин, видимо, попытался спародировать мою мимику, но не так качественно. Чтоб научиться придавать лицу очумелое выражение, надо хотя бы срочную отслужить. Или на «скорой помощи» поработать. – А‑а‑а, понял. У тебя же мысли столь маневренны, как трамвай. И слово рай вызывает одну‑единственную и устойчивую ассоциацию. Кстати, что только подтверждает мое объяснение о создании вымышленных миров. Ни ты сам, ни твои родители во Христа давно уже не верите по‑настоящему. А догмы христианства все равно приемлете. Да, мы находимся в раю. Только не иудейско‑христианском Царствии Небесном, а том месте, куда после смерти попадают праведные, по их, разумеется, меркам, души гоблинов…

– Ты хочешь сказать, что все это безобразие, – я сделал широкий круговой жест, – рай? Пусть и в гоблиновской озвучке…

– Почему безобразие? – вроде как обиделся Фрэвардин. – Просто у каждого свое представление о загробной жизни. Тебя же не удивляет, что Валгалла или Края вечной охоты ничем не походят на Эдем или другие парадизы и ирии? Вот и гоблины, в меру своей фантазии, придумали себе мир, где они доминирующая раса. И пока Инферно сюда не пробило туннель, все как раз согласно их представлениям и происходило. Люди добровольно‑принудительно платят им дань, а все прочие расы по‑добрососедски инертны или дружественны.

– Ладно, бог с ними, – махнул я рукой. – А ты тут с какого боку? И убери свой дурацкий зонт, дождь давно закончился.

– Зонт? – переспросил Фрэвардин. Потом схлопнул его, ловко подбросил вверх, запрокинул голову и открыл рот. Но, видимо, решил, что шпагоглотательные фокусы не к лицу персоне его уровня, потому как в последний момент подхватил зонт и демонстративно небрежно сунул его в нагрудный карман пиджака. Целиком…

– А дальше? – подбодрил я явно пытающегося увильнуть от ответа собеседника.

– Дальше… – Фрэвардин хмыкнул. – Ну, в общем, они в меня веруют…

– Что делают? – глупо переспросил я, но слишком уж неожиданным был ответ. И не то чтобы нелогичный, а все же из разряда нелепиц. Ну, к примеру, как увидеть генерала, подметающего плац. Ничего сверхъестественного, но почему‑то возникает желание позвонить по «03». Хоть ему в помощь, хоть себе…

– Обидеть хочешь, да? – помрачнел Фрэвардин. – Типа я рылом не вышел, да? У вас самих там, на Земле, в кого только не верили. Вспомни хотя бы из последних? Мао Цзэдун, Ким Чен Ир, Ленин… Притом что они самые обычные люди, а я все‑таки бог. Настоящий!

– Извини, если не так выразился, но я совсем другое имел в виду, – поспешил я его успокоить. А то читали, знаем… Еще из античных времен. Спасибо старику Гомеру, просветил потомков о капризной натуре олимпийцев. Хуже прыщавых барышень. И обидчивы, и злопамятны. Оно нам надо сейчас?

– Просто я всегда помнил, что Бог сотворил людей по образу своему. И еще – только не обижайся – как гласит народная мудрость: «Каков поп, таков и приход». А в данном случае ни ты на них, ни они на тебя – ну ни капельки не похожи.

Еще и договорить до конца не успел, как уже и сам понял, какую несусветную глупость несу. Совсем отупел. И минуты не прошло, как на моих глазах Николаю наглядно были продемонстрированы мимикрические возможности божественных индивидуумов. Хотел было сыграть обратно, но Фрэвардин не дал мне времени и с удовольствием подхватил пас.

– Ах вот в чем дело! Непохожие мы, значит? – с усмешкой повторил он. – А если вот так?

Я и моргнуть не успел, как узрел перед собой ухмыляющегося во все тридцать с чем‑то там клыка Гырдрыма.

– Ну ежели так, тогда да, тогда конечно… и даже, скорее всего… – заблеял я, невольно цитируя Гарри Непоседу из советского «Зверобоя». – Только ты это… давай, верни все взад. Чтоб как было. А то мне как‑то…

– Некомфортно? – кивнул с пониманием Фрэвардин, произведя мгновенную смену масок. – Для этого, собственно, и преображаюсь. Мелочь, а общению способствует. Имя, кстати, чтоб снять все возможные вопросы окончательно – тоже заимствовано по общему принципу, так сказать. Настоящее тебе не выговорить… – После чего бог гоблинов произнес какой‑то набор хрипящих, рычащих и взвывающих звуков.

– Факт…

* * *

Желая взять хоть минимальную паузу для обретения внутреннего равновесия, я вполоборота развернулся к Шведу. Чтобы увидеть его реакцию. Но Николай так увлекся салютами, словно именно здесь и сейчас сбылась его самая заветная мечта. Та, которая взлелеяна с самого детства. Даже Козьма Прутков, поглядев на прапорщика, перефразировал бы свою мысль, присовокупив Шведира к «пище, старому другу и чесотке».

– Хорошо, с твоей заинтересованностью разобрались. А почему я? Человек? У гоблинов что, своих кандидатов в герои не хватает? Не поверю!.. Даже тот гхнол, с которым мне схлестнуться довелось, и то вполне решительно смотрелся. И от бессмертного подвига не отказался бы.

– Нельзя живому в рай.

– Не понял тебя? – Что‑то я в последнее все время постоянно чью‑то роль перехватываю. От волнения, наверно. Сейчас вот прямо как Николай заговорил. – Это ты о чем?

Спросил, а у самого мурашки по коже. И как заезженная пластинка в голове: «Нельзя живому… нельзя живому». Неужели я тоже?!

– А разве непонятно? – обескураженный столь явной тревогой в моем голосе, сбился с пафоса и Фрэвардин. – У людей ведь тоже правом быть заживо вознесенным на небеса даже самые‑самые праведные не удостаиваются. В ад – это пожалуйста. А вечное блаженство заслужить надо. Так что герой, не герой, а пока живой и здравствуешь – в рай нельзя. Ну а еще с одного мертвого – какая мне польза? Вот и приходится изворачиваться. Протаскивать с черного хода иные сущности. Ведь если ты адепт другой веры, то и место это для тебя равнозначное. Вот в ваш, христианский рай я бы тебя ни под каким предлогом провести не смог.

– Так я еще жив? – уточнил с облегчением.

– А чего тебе сделается? – недоуменно пожал плечами бог гоблинов. – Или занемог часом? Так это от вашего дымка, наверно. Где только откопали такую пакость? Ну да ладно, победителей не судят… сразу. И я, вообще‑то, не спорить, а поблагодарить пришел… Ну и награду, само собой, вручить.

– Орден «Сутулого»?

Теперь пришла очередь бога зависнуть на пару секунд, перебирая в памяти все известные ему человеческие награды. Но, похоже, не в тех анналах искал, потому как хмыкнул и кивнул неуверенно: – Можно и его, если считаешь, что достоин. Но у меня было несколько иное предложение.

– А почему ты только ко мне обращаешься? Нас тут двое было. И хоть идея, скромничать не буду, моя, но исполнение – Николая. Будь Шведир чуть менее меток, и все хорошие намерения так голой теорией и остались бы.

– Николай? – Фрэвардин перевел взгляд на спину Шведа. – Так он уже избрал свое вознаграждение. И ни тебе, ни мне его не отменить. Даже если бы мы были в силах это сделать. Цена уплачена. Помнишь, что Симаргл сказал? Победить зло можно только злом…

– Да мало ли, что он там болтал. Бросить девушку, убить друга… Бред. Никого предавать и тем более убивать я и не собирался. Как видишь, обошлось…

Я все еще горячо говорил, но выражение лица Фрэвардина мне нравилось все меньше.

– Ты хочешь сказать, что я…

– Я молчу.

– Но это же не так. Это неправда!

– Что именно? – Фрэвардин склонил голову к плечу, словно профессор, приготовившийся слушать ответ любимого ученика.

Мать честная! До меня начало доходить… Этот пес все знал заранее. А как иначе? Он ведь тоже полубог.

– У меня не было выбора!

– Выбор есть всегда. Можно гордо и достойно погибнуть, а можно – во имя собственного спасения и приобретения пары‑тройки деревень пожертвовать другими…

– Что?!

– Ой, дяденька! Не бейте меня по губам, я на трубе играю! – Фрэвардин комично съежился, прикрывая голову руками, и заверещал так потешно, что у меня невольно разжались кулаки. – Успокоился? Можешь опять адекватно мыслить? Вот и хорошо. Да, у тебя не было другого шанса решить проблему и уцелеть, но что это меняет для Симаргла? Кстати, а как ты догадался? – сменил он вектор разговора.

– О чем?

– О свойствах божественной сущности?

С моего лица можно было ваять натюр‑морд «Кретинус обыкновенус».

– Неужели на одном везении выехал? – Он даже живот почесал. – Колоссально. Прими мое восхищение.

– Тебе поговорку Суворова процитировать или сам вспомнишь?

Хвала прогрессу и кино, психика у человека разлива третьего тысячелетия сродни ковкому чугуну. Прочная и гибкая… Осечка бывает, но чтоб враздрай или ступор – не дождетесь.

– Об уме и счастье? – принял подачу Фрэвардин. – А может, о полковнике и покойнике?

– Да хоть о черте лысом! Умеете вы зубы заговаривать! Николай! Ты‑то чего молчишь?..

Я шагнул к Шведу и дернул его за плечо.

Он не сопротивлялся. Податливо развернулся и посмотрел на меня добрыми, понимающими и всепрощающими глазами огромного пса…

А потом подхватил меня под мышки.

– Тихо, тихо, Влад. Чего ты…

Голос принадлежал Николаю, и даже лицо его на мгновение показалось из‑за собачьей морды.

– Все хорошо. Поверь…

– Но почему?

Симаргл напрягся и опять явил мне лицо Шведира.

– Видишь ли, Влад, вся наша эскапада была изначально обречена на провал, если бы у тебя не было этого кольца. Как ты думаешь, почему Фрэвардину понадобилась твоя помощь?

– Западло самому конюшни чистить?

– Не угадал. Ладно, не буду финтить… Дело не в тебе самом, единственном и неповторимом Потрясателе миров. Ты всего лишь удачно подвернулся под руку. Оказался в нужном месте и в нужное время. А в заявке было указано: «человек, одна штука». И чтоб не нырять в омут науки, объясню примерно так. Живые люди – это нейтроны, а все божественные сущности, в том числе и души мертвых – либо позитроны, либо электроны. И если встретятся – аннигиляция, коллапс пространства, свертывание времени и прочие неаппетитные штуки. Вот потому и нет хода Светлым особям в ад, а тамошним – в рай. А чистилище – нечто вроде циклофазотрона, где души разделяются по заряду. Догоняешь?

Мой кивок был скорее защитной реакцией организма от переизбытка информации, чем осознанным подтверждением.

– Тогда ты можешь себе представить, что случилось бы с этим миром, если бы Фрэвардин попытался разобраться с пробоем Инферно самостоятельно? Да и с ним самим соответственно. Приблизиться к привратнику ада на расстояние контакта мог только нейтральный объект.

– Подожди, ты же сказал, что ни им туда, ни тем оттуда ходу нет. А как же тогда Каракатица выжила?

– Привратники и трикстеры вроде диполей. И оборачиваются наружу тем зарядом, который приемлем в данной среде. Иначе как бы они могли путешествовать между мирами? А приходится. Потоки силы пронзают всю Вселенную, от минуса до плюса. Так что, оставаясь по своей сущности частицей ада, привратник был одет в скафандр из частиц порядка. Понимаешь?

– Ну вроде логично и не режет слух. И единственный способ убить его – это нарушить герметизацию?

– Типа того. Я по уму и мудрости не уровня Фрэвардина, но уверен, именно на это он и рассчитывал. А твоя придумка оказалась еще эффективнее. Вызванный кольцом призыва Симаргл должен был попасть в мир Порядка и соответственно настроил свое тело, а материализовался внутри представителя Хаоса. Результат контакта мы наблюдали вместе.

– Да мне это как‑то фиолетово, Мыкола, что с тем кальмаром случилось. Ты почему Симарглом стал?

– Трикстера нельзя уничтожить просто так, как привратника. Не та степень божественности. Защиты, в общем. Мироздание не может остаться без коменданта. Поэтому в момент своей гибели он воплощается в того, с кем имел последний контакт. И хоть призвал его ты, бросал‑то перстень я… Но будь спок, дружище, не напрягайся! Поверь, лично для меня все произошло только к лучшему. Теперь вместо птичьих прав недобитого зомби, со страхом ожидающего своей очереди в чистилище, я обрел такое право на ПМЖ, что только мечтать. Да и тебе в будущем дружбан трикстер не раз пригодится. Уж поверь…

– А ты и будущее видишь?

– Амбивалентно, но… – Похоже уже псеглавец, а не Швед, оборвал себя на полуслове. – Впрочем, тут в любом случае табу. Иначе вероятности войдут в прогрессию.

– Коля, а это все еще ты?

– Че, слишком вумно выражовываюсь, да?

– Разве что чуток, – улыбнулся я слабо, уже и сам не зная: горевать или порадоваться за товарища.

– Не сомневайся, я это, я… Знаний только прибавилось. А в целом над всей этой кашей моя матрица доминирует.

– В общем, как я вижу, высокие стороны обсудили прошлое и пришли к заключению, что все не так плохо, как казалось сгоряча. Верно? – присоединился к разговору Фрэвардин.

– В общих чертах.

– Ну тогда и мне хотелось бы прояснить кое‑что для себя. Примерно в тех же пределах… Ты как намерен жить дальше, Владислав? Контракт закончен. Можно продлить, а можно и в запас! Выбирай сам. В этом праве и заключена награда. А об орденах после поговорим. Хоть имени тебя самого…

– Да погоди ты со своим контрактом. – Я оживленно повернулся к бывшему однополчанину. – Николай!.. Я так понял, что в роли трикстера ты теперь тоже вездесущ?

– Как насморк… – облизнулся псеглавец. – Только не проверял еще.

– И личины менять можешь?

– Теоретически да. А ну‑ка глянь, чего получилось.

Вопрос мне задал «я сам». Немного не такой, как я привык видеть в зеркале, но вполне узнаваемый субъект.

– Похож?

– Не то слово… – Голос мой сел непроизвольно. – Я тут подумал… Ты понимаешь. Они ж ничего не знают, Коля. Ни твои, ни мои… Волнуются, переживают. А можно…

– Ты гений, Влад! Дай бузю,[7]– целоваться полез уже Швед, только чересчур высунув язык. – Я все сделаю как надо. Не волнуйся. Мало ли куда и кого засунули, служба – не тетка. Главное, чтоб думали, что мы живы. Родителям хватит. А там чего умнее сообразим. Все, пошел. По исполнении доложусь… – И он исчез прямо из моих объятий.

– Если хочешь, родителей можно соответственно… – начал было Фрэвардин. – Но ты еще не ответил? И почему мне все время кажется, что тебя двое. Или это я той пакости надышался? Странные у вас развлечения…

– Ну они тоже разные бывают. А на вкус и цвет… Не ответил, говоришь? Домой или остаться? Так я и сам не знаю. Если для матери с отцом живой буду, то тут, пожалуй, интереснее, чем на Земле. Как ты правильно заметил: хоть в лоб, хоть по лбу – а три деревеньки уже мои. Неплохо для начала недавнему спортсмену, комсомольцу и активисту, верно? А там, глядишь, и еще чего‑нибудь отломится. Вот только ты сам как к такому буйному постояльцу отнесешься. Я ведь ни разу не гоблин, а сиднем сидеть в этом вашем раю не собираюсь. Всех поголовно Родину любить обучить не обещаю, но и жировать на человеческом горбу всяким разным Лупоухим и Длинноглазым не позволю. Мы атеисты – народ плечистый, если придет охота, вмиг каждому монастырю по своему уставу раздадим. А не поймут, можем и еще пару раз дать… Тебя, как тутошнего Смотрящего, не напрягает подобная коллизия?

Фрэвардин вздел очи к небу, пожевал задумчиво губами, вздохнул, словно я у него последнюю сотню, заныканную на опохмелку, отбирал, и ответил многозначительным полушепотом.

– Видишь ли, Влад. Перемещение между мирами, помимо всего прочего, имеет одно железное ограничение – ты никогда в другую реальность не попадешь, если вы с точки зрения Вечности по каким‑то параметрам несовместимы. Понимаешь, о чем я? Или к чему?..

– Чего же тут непонятного. Вечность посматривает себе в зад истории, и если чего не по ней, так и не допущает. У нас в таких случаях тоже говорят: «Дай мне, Господи, наперед тот ум, что у моей жены бывает после происшествия». А у богов все сразу схвачено. Толково, как надпись на трамвае. «Товарищ, брось пустые бредни. Сходи с задней, входи с передней».

– Я серьезно…

– И я не шуткую. Так просто, к слову пришлось. Странные вы, боги, существа. Вечные, а такие серьезные, аж противно. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!.. Ладно, уговорил. Пригожусь я вам тут, или мне что приглянется: будем посмотреть. Ну а ежели что не в масть – подавайте автобус…