Двое в телепатической связи на большом расстоянии

Алена, я поссорилась с Верой. О, ну что еще случилось. Ты понимаешь, я вот пытаюсь ей объяснить, а она раздражается и не хочет ничего слушать. И что. Короче, я смахнула со стола все, что на нем было, и ушла. А она что. Она сказала, уходи. А ты. А я ушла. А теперь что. А теперь она прислала sms. Хочет, чтобы ты вернулась. Нет, спрашивает, не положила ли я случайно в карман куртки мобильный Насти. О‑о‑о. Что. Все понятно. Да что понятно. А тебе не понятно. Мне не понятно. Значит так, она сейчас обвинит тебя в том, что ты украла мобильный, поняла. Нет, Алена, не совсем. Рита, ты подебоширила и ушла, так. В целом так. Ну вот, она сейчас всем расскажет, какое ты дерьмо. Мы обе дебоширили. Но ты ушла, а мобильный пропал. Пропал, но я же его не брала. А как ты докажешь, что не брала мобильный. Ёб твою мать, Алена, кому мне это нужно доказывать. Не, бля, ты дура, Рита. Возможно. Вот она всем расскажет, что ты украла мобильный. Илье вашему и далее по списку. Они станут думать о тебе плохо, а теперь пойди и докажи им, что ты не брала ничего, понимаешь. Алена, вообще‑то у меня была другая мысль насчет этого пропавшего мобильного. У. Он действительно мог потеряться в квартире, Настя часто забывает о нем. У. Вот, а может быть, Вера решила таким образом помириться со мной, она же не умеет просить прощения и прочее. Пошла окольными путями, как обычно. Рита, ты романтическая дура. Давай у Стаса спросим, что может значить sms Веры. Давай. Ну вот. Что. Стас тоже говорит, без вариантов, Вера тебя подставляет. Не, Ален, она не может так сделать. Да откуда ты знаешь, что Вера может, а что не может. Ты раньше думала, что она тебя любит, думала. Да, думала. А теперь что. Теперь сомневаюсь. Вот и с мобильным так будет. Не, это как‑то слишком. Для твоей‑то Веры, я тебя прошу, по‑моему, с ней уже все ясно. Мне не совсем. Вот ты одна и видишь то, чего нет и наоборот, открой глаза, что с тобой происходит, Рита. Алена, я не знаю. Не знаю, ну вот сложи все фрагменты, и ты поймешь кто такая Вера.

Алена, у меня тут ерунда полнейшая. Что такое. Я возмущена, это улет. Успокойся и говори нормально. Да я нормально говорю. Ну, говори, что случилось. Меня разрывает на части. Порвись для разнообразия. Для разнообразия неплохо отдаться на штопку. Так что случилось. Случилась полная ерунда. Ну. Написала Вере письмо. И что. Что что. Что в письме в смысле. Написала, Вера, ты не умеешь любить, ты людьми свою жизнь драпируешь и декорируешь. У‑у‑у бля. Что. С чего ты так решила. Что она не умеет любить. Да. С того, как она рассказывала о тех, с кем была в отношениях, с того, что происходит между нами. А что между вами происходит. Мать, да отвали, я не об этом сейчас. Ну. Так вот, она мне ответила. И что. Написала, мое письмо из разряда поступков, которые почти невозможно поправить. Ну что же, ее можно понять. В этом смысле да, но потом я ей позвонила. Нахрена. Ну как, чтобы обсудить письма. И что она. И вот ты понимаешь, здесь была засада. У. Вера собрала детей и рассказала им о том, что произошло между нами. Ё‑мое. Да. А дети тут при чем. Так вот ведь и я о том же. Она ёбнутая, что ли. Похоже на то. Рита, она всех детей собрала. Алена, вряд ли она при Настеньке что‑то им говорила. Хотя, кто знает, может для Настеньки у нее детская версия, сказка, да. А остальные дети это старшая дочь и сын. Думаю, еще муж старшей дочери, хотя, может быть, и нет. Да‑а‑а, она ёбнутая. Похоже, да. Выходит, дети в курсе, что ли. Ну, Катенька точно в курсе, потому что Вера ей рассказала о нас, когда еще все было нормально. Что значит рассказала. Да то и значит. Рассказала, что вы спите. Да. Е‑е‑е, она ёбнутая. Похоже на то. Рита, да чтобы я такое своему ребенку, да это невозможно. Я тоже думала, это невозможно. И что будешь делать. Не знаю, есть еще нюанс. У. Вера же говорила, она благодарна мне за то, что я не воспринимаю ее детей как бесплатное к ней приложение. Ну да. Ну да, блядь, да, потому что у меня с каждым из них сложились свои отношения. Ну, ты молодец. Да при чем здесь, сложились отношения, я есть, мы общаемся, меня нет, во мне нет необходимости, удалось как‑то все привести во внятное состояние. Тогда дети вообще охренели после ее рассказа. Алена, дети могли и не охренеть, все же она им мать, кроме того, это не первый рассказ, и, кажется, не худший. Ну да, ну да. Ну да, только проблема в том, что этим поступком она сама сделала детей бесплатным приложением, ты мою мысль понимаешь. Не очень. Алена, елки, когда она рассказала детям о том, что между нами произошло, и рассказала это без меня, не дав мне возможности поговорить с ними, она тем самым превратила их в бесплатное приложение. Ну, понятно. И мне понятно, только непонятно, какого хрена нужно было мутить сперва так, а потом так. Рита. Что. А вдруг она с ними не говорила. Что значит, не говорила, она же сказала, что говорила. Тебе сказала, а на самом деле не говорила. Не, Ален, не думаю. Вот ты во всем ей будешь верить, так, что ли. Какой смысл придумывать эту историю про детей, вот скажи. Да чтобы тебя вывести из состояния равновесия. Алена. Что. Есть еще проблема. Ну. А не имеет значения, действительно говорила она с детьми или же просто решила вывести меня из равновесия. Почему не имеет. Потому что когда я пишу ей, что она не умеет любить, то не ставлю себе цель ее задеть, не пишу этого специально, пишу затем, что не могу не сказать. Я люблю ее, понимаешь. Понимаю. И если она не говорила с детьми, но решила меня таким образом вывести из равновесия, это все равно так же пошло, как если бы поговорила, это ничего не меняет, понимаешь. Понимаю. Да, только все это странно как‑то. А что странного, ты ужалила ее, она обиделась, взяла и отомстила. Что, так примитивно. Ты видела вариант высокой мести, что ли. Пока нет. И не увидишь. Это все ужасно на самом деле. Ничего ужасного, банальная история, банальная какая‑то Вера, ты думаешь о ней вообще неизвестно что, а зачем, Рита, она примитивная и банальная. Ну, не так же прямо. Да вот именно так прямо, что еще должно случиться, чтобы ты перестала видеть в ней птицу счастья. Не знаю. Вот именно. Обычная баба, которой вожжа под мантию попала, нашла себе девочку на старости лет, а ты воспринимаешь все так, будто это серьезно. Так это и есть серьезно. Да для тебя серьезно. А для нее. А для нее ты всего лишь еще одно приключение.

Рита, ну как вы. Миленький, все в порядке, только у меня к тебе просьба. Да. Илья, у Веры сейчас плохо с деньгами, я очень надеюсь, ты что‑нибудь придумаешь, ей нужна работа. А ты как. Я справляюсь, но у нее дети, ты ведь понимаешь. Понимаю, сам жду, когда вопрос решится, но я ей сказал, как только будет решение, мы начинаем работать. Вот и хорошо. Еще чуть‑чуть нужно подождать, справитесь. Справимся, конечно.

Рита, я не могу работать с Ильей. Почему. Ты не представляешь, что это такое. Офисная работа, Вера, почему не представляю. Всё не так как раньше, нет свободного графика, нужно сидеть в кабинете. Ну и что. Рита, да пойми, Илья просит позвонить кому‑нибудь, спросить о билетах, я звоню, а со мной говорят так, будто делают мне одолжение. Вера, это всего лишь работа, ведь где‑то нужно работать. Но не так же. Он платит мне сейчас столько, сколько платил три года назад. А почему ты не попросила больше. Он больше не предложил. Так попроси. Ты понимаешь, выходит, в сравнении с той работой, которая была три года назад, сейчас другой график, другая плотность, а зарплата меньше. Мы тогда во что‑то верили, у нас была команда, теперь у всех вокруг только одна мысль, украсть и распилить. Вера, тогда не работай с ним. Вот я и думаю. А что тут думать, если тебе не нравится эта работа, либо подкорректируй что‑то, поговори с Ильей, либо не работай вообще. Вот мне так и говорят. И я тебе так говорю, зачем ходить и роптать. А что я скажу Илье. Прямо скажи все, что тебя смущает. А с другой стороны деньги нужны. Вера, при такой зарплате ты ежемесячно будешь уходить в долги, и долги будут расти. Ой, не знаю, Илья тоже изменился, все говорят, что он изменился. Хочешь, я с ним поговорю. Обо мне. О твоей работе у него. Скажи мне, зачем ты его в аэропорт возишь, зачем из аэропорта привозишь, я не понимаю, ты водителем нанялась, что ли. Ну, он попросил. Что значит, попросил, возьми и откажись, есть такси, он нормально и на такси доберется. Не знаю, мне все это не нравится.

Илья. Да, привет. Здравствуй, дорогой. Слушай, здесь вот у Веры некоторые проблемы с работой. Да, хорошо, что ты позвонила, я сам хотел звонить тебе, может с Верой нужно поговорить. И я так думаю, может быть, предложить ей свободный график, а. Так я же сказал ей, что она может работать дома, есть ряд вопросов, которые нужно решать в офисе, а в целом, это свободный график. Илья, еще вот вопрос, не совсем понятно, почему ты предложил ей такую зарплату. Какую. Ну, вот ее нынешнюю. Рита, ты меня знаешь, я никогда не называю цифры, я спрашиваю, сколько человек хочет за работу, ты же три года со мной работаешь. Ну да, да, и что, Вера сама назвала эту сумму. Конечно. А зачем ты ее как девочку гоняешь в аэропорт. Я‑я. Ну, она же тебя туда везет и оттуда забирает. Рита, да я сказал ей, Вера, вызовите такси. А она. А она ответила, зачем вам такси, такси стоит полторы штуки, я вас отвезу за штуку. Понятно. Но я поговорю с ней насчет зарплаты и графика еще раз, Рита, ведь где‑то ей нужно работать. Да, Илья, ей нужно работать, спасибо тебе. И тебе. Пока. Пока.

Вера, какого хрена ты лгала мне о работе с Ильей. Я лгала. Да ты, кто ж еще. Где я лгала. Вера, елки, у меня слов нет. Что случилось. Ты спрашиваешь, что случилось, блядь, Вера, так нельзя делать. Да как. Да так, ты же сама озвучила Илье зарплату, которую хочешь получать, так. Ну, не совсем. Что не совсем. Я подумала, вдруг не справлюсь на новой работе, тогда хоть совесть не будет мучить. Какая в жопу совесть, Вера, какая совесть, ты озвучила эту сумму, а потом жалуешься всем, какой Илья жмот, да кто бля так делает. Он мог бы поднять мне зарплату сам. С какой стати, если ты назвала ту сумму, которая тебя устраивает, теперь все знают, что Илья стал скотиной, жмет деньги для тебя. Ничего подобного. Именно так. Ты для него всегда палочка‑выручалочка, счета оплатить, салфетку принести, а вместо благодарности он тебе такую зарплату, и об этом теперь свистят все левые фрики. Они сами видят, что он изменился. Вера, главное, что они слышат это от тебя, нахрена ты лгала, когда в аэропорт с ним ездила. Я не лгала. Ты сказала, он попросил тебя отвезти его и встретить. Ну да. Ну да, только он не просил. Просил. Да не просил он, Вера, он просил тебя вызвать такси. И какая к черту разница, такси я ему вызову или сама его отвезу. Вера, ему никакой. Так вот о чем и речь. Нет, речь не об этом. А о чем тогда. О том, что ты везла его в аэропорт тогда, когда тебя ждала Настя, а привозила его тогда, когда тебя ждала я. И что. То, что в обоих случаях тебя ждали в другом месте, Вера, и я уж молчу о том, что все возмущены поведением Ильи, который превращает тебя в своего механика. Кто все. Все, кому ты успела пожаловаться, как он тебя нещадно эксплуатирует. Рита, ты доводишь все до абсурда. Я довожу. Да, ты увидела меня слабой и незащищенной. И что. Ты увидела мою слабость, я дала слабину при тебе, пока рассуждала, стоит работать или не стоит работать. Какая слабина, Вера, о чем ты. Но ты не понимаешь главного. Чего еще. Да того, черт побери, что я борюсь за жизнь, понятно тебе, я каждый день борюсь за жизнь. А я не борюсь за жизнь, что ли. Рита, не знаю, что делаешь ты, я сейчас борюсь за жизнь. Да за какую, блядь, жизнь ты борешься, скажи мне, за холодильник с продуктами, что ли. За какую такую жизнь, это, по‑твоему, жизнь. Вот эта машина, этот распорядок дня, этот ужин, этот вечер, это и есть в твоем представлении жизнь. Да пошла такая жизнь нахер, понимаешь, пошла она нахер. За такую жизнь, Вера, не нужно бороться. Если сытое счастье дается не просто трудом, а какими‑то невероятными внутренними движениями, приводящими к развалу всего, пошло оно нахер вместе с жизнью, за которую ты борешься. Что у нас стало лучше, скажи мне, мы в борьбе потеряли все, мы все разрушили, какая жизнь, здесь не осталось камня на камне, Вера, блядь, блядь, как ты этого не понимаешь. Рита, вернись. Рита. Рита, садись в машину. Рита, пожалуйста, сядь в машину. Рита. Рита, вернись. Рита.

Инга, я тут подумала. Чего надумала. Мать, видишь, Вера вот носилась с тысячей и яблоком, так же. Ага. Ну вот, она лгала, конечно, просто, она мне оставляла ту самую штуку, ради которой отвозила Илью в аэропорт. Думаешь, именно ту самую. Инга, возможно, не ту самую, в любом случае, она старалась заработать как‑то еще. Старалась, только все равно не понятно, почему это нужно было скрывать. Она сказала, что я оранжерейное растение. Ты‑то. Я, да, что она это поняла и решила, меня нужно беречь. Не сберегла же. Не сберегла. А что тебе от нее вообще тогда было нужно. В каком смысле. Ты ведь понимала, что она заботится о тебе, так. Да, только дело не в этом. А в чем. Она в какой‑то момент действительно смутилась потому, что находится в затруднительном положении. И какой резон в уже сложном положении начинать лгать. А вот этого я и не понимаю. Может быть, испугалась чего‑нибудь. Может быть. А почему ты решила вообще свернуть общение. А смысл так общаться, думаешь, мое положение чем‑то лучше. Не думаю. Она стала отдаляться, понимаешь, дела и дети не имеют к этому отношения. Думаешь. Да, а потом она позвонила, сказала, спасибо тебе. Ну вот, поблагодарила. Да нет, Инга, она сказала, спасибо тебе, из‑за тебя у меня сломалась машина, когда я ехала в аэропорт. Ты чего. Я ничего. Ну да, что, прямо так и сказала. Да, так и сказала. Во дает. Да, а я начала чувствовать, как исчезаю физически. В каком смысле. В прямом. Помираешь, что ли. Типа того, да, решила отвязаться от нее, нужно бы момент подобрать. А с чего взяла, что помираешь. Инга, у меня ни на что нет сил, я вешу сорок семь килограммов. А раньше сколько было. Пятьдесят пять. Ты же не ешь ничего. И это тоже, так ведь и не хочу. Ну а что думаешь‑то, что теперь осталось. Не знаю, мать, ничего не осталось. Ничего, время пройдет, вы помиритесь. Инга, мы не ссорились, люди отъезжают друг от друга, и всё. Съедетесь, значит. Не думаю. Да почему нет, мало ты так расходилась. Так ни с кем еще, зачем она мне лгала. Рита, она, может, не умеет иначе. Мать, три месяца назад умела, а сейчас разучилась. Да у вас была влюбленность, вы как слепые, кто там что видел. Да никто и ничего. Вот именно. Сейчас разглядели. Да, разглядели, но уже не хочется смотреть, нет сил, правда. Но ты не кисни. Я не кисну. Инга. Что. Как думаешь, она любила меня. Что ты хочешь услышать. То, что ты думаешь. Думаю, не любила, ты ее придумала, и от нее, придуманной, начала требовать то, чего от настоящей Веры требовать нельзя. И что, когда она говорила о любви, это не было правдой. Почему же, думаю, она сама увлеклась. А потом. А потом стала собой. Хочешь сказать, эта Вера и есть Вера настоящая. Вероятно, да.

Лен, как думаешь, она любила меня. Тебе честно сказать. Конечно честно, что за идиотский вопрос. Ладно, прости, думаю, это была демо‑версия любви. В каком смысле. Ну, понимаешь, вроде всё так, и всё же, чего‑то не хватает, кажется, у тебя порядок, а на самом деле не хватает главного. И что, я это не разглядела, да. Почему же, что тебе было разглядывать, ты ведь любила ее. Любила. И она тоже, только не вполне. Хорошо, но ведь это все длилось бы и длилось, а сломалось. Сломалось. Почему сломалось, почему не длилось еще. Потому что ты увидела, что‑то не так. Ну да. А ей, может быть, стало неприятно. А почему она не сказала, всё, мол, во мне песня закончилась. Да кто ее разберет, может, тебя жалела, может, не хотела говорить правду. Но правда лучше, а так все некрасиво разбилось. Это для тебя некрасиво, у Веры совершенно другая картина произошедшего. Да ну, какая другая. Вообще другая, это тебе все видится страшной трагедией, твои чувства, вот она говорила так, а потом так, а потом запуталась. А у нее самой все это достаточно стройно, понимаешь. Нет, не совсем. Ну, кончилась эта версия любви, и всё, тебя это не устроило, для Веры случившееся вполне логично, а ты требовала от нее того, чего у нее нет. Слушай, это, в общем, уже и не так важно. А что важно, ты же спросила об этом. Да, но есть другое. Что. Понимаешь, у меня внутри странное чувство, такое, знаешь, я как обманутый вкладчик. Ну, ты про любовь. Да нет же, я о том, что Вера была богиней, понимаешь. Она могла любить меня, могла не любить, а когда отношения рассыпались, мне стало жутко досадно от того, что она не богиня. Рита, ты ведь даже не знаешь, кто она на самом деле, и была ли та Вера богиней. Да, не знаю. Тогда почему ты мучаешься. Лен, потому что красивые люди большая редкость, а когда видишь косяк, становится плохо. Мне хотелось думать, что она и есть лучшая, не из‑за того, что любит меня, а потому что она действительно такая, лучшая, понимаешь. Ты ее немножко придумала, Рит, и хочешь спросить с нее за то, как она могла упасть, будучи богиней. Да, наверное. А нам еще даже не совсем понятно, было ли падение. Может быть, она на самом деле хороший человек, просто, не с тобой, не в твоей жизни. Но она же случилась, случилась же, именно в моей жизни, так почему все так. А может быть, она на самом деле вообще никакой человек, понимаешь, и прошла она не только мимо тебя, но мимо себя. Может быть, смешно то, что точно этого никто не скажет. Не скажет, да, можно только догадываться, а зачем. Зачем, да. Зачем.

Ляля, у меня к вам вопрос, можно. Да. Ляля, вы вот ровесница Веры, так. Да. Скажите, пожалуйста, а кто такая Вера. Маргарита, вы спрашиваете у меня о том, кто такая Вера. Да, Ляля, я спрашиваю у вас, кто такая Вера. Знаете, Маргарит, мне сложно судить о ней, есть лишь поверхностный взгляд. Ничего, Ляля, мой взгляд тоже поверхностен. Да, так вот я смогу лишь поверхностно. Маргарита, наше поколение, это значит мое поколение и поколение Веры, оно очень лживое. Мы росли во лжи, и всю жизнь учились лгать. Нам сложно говорить на языке правды даже наедине с собой. От этого у нас постоянная путаница, подмена понятий, мы не различаем состояний. Вы вот требуете от Веры некоторой честности в плане ваших с ней отношений, но это невозможно. Или, вы объясняете ей, в чем она не права, но ей не нужна ваша правда, Вера вполне обходится своей. Это не означает, что она плохой человек, это просто означает, что от нее невозможно требовать быть хорошей. И вы ведь поймите, когда она говорила, что нужно кормить ребенка или носила вам пакеты, она просто не понимала, что делает. Для нашего поколения страх выпасть из социальной матрицы намного острей, чем у вас. Знаете, чего я боюсь больше всего? Я боюсь состариться в нищете. Уверяю вас, Вера испытывает то же самое. Она так и умирала бы на той работе, или умирает, но на работе, с положением, как все, понимаете. А если она мало работала в своей жизни, перед ней сейчас вопрос собственного положения, даже именно положения в обществе, а не заработка и хлеба, самый болезненный вопрос. Вы предлагали ей модель, при которой можно быть собой, но Вера не знает, каково это. Постарайтесь не обижаться, в плане любви вы для нее были еще одной ступенькой. Тем более если ее окружение относится к этому лояльно. В отношениях с вами она проявила себя с другой стороны, сказав окружению, посмотрите, я могу быть и такой. Не обижайтесь. Вы напрасно пытались выяснить, что случилось, Маргарита, поймите, это все равно, что иметь дело с человеком, лишенным обеих почек. Вы пересаживаете ему одну почку, а у него нет обеих. Она никогда не поймет вас, но вы можете понять ее. Так поймите и отпустите, вы выжали максимум из этих отношений, больше между вами уже ничего не случится. Постарайтесь меня понять, ваша Вера инвалид, ее жалко, перед ней когда‑то был выбор, и она его сделала. Оставьте всё это, оставьте и отпустите.

Женя, чему вы сейчас улыбаетесь. Своим мыслям, подумала о том, как хорошо дома. Встаю утром, потягиваюсь в постели, включаю расслабляющую музыку, иду в душ, выливаю на себя кувшин с тибетскими маслами. Целый кувшин. Да, кувшин. Лью на голову, на тело, натираюсь маслами, музыка играет, настроение великолепное, все чудесно. Знаете, что я говорю себе в такой момент, Рита. Неужели мантру произносите. Нет, говорю, Женечка, как прекрасно, что никакая идиотка не портит тебе это замечательное утро.

Море

Господи, возьми меня на руки. Мне страшно, я часто плачу. Не могу привыкнуть к новой музыке, а старую не с кем слушать. Приходят новые люди, спрашивают, что со мной. Что со мной, Господи. Что со мной. Я подозреваю их в чувственности и чувствительности, в беззаветной нежности. В приверженности идеям якоря, соединяющего верх и низ. Как всегда. Говорю им, прежние якоря стали воздушными змеями, улетели, пропали за облаком, вы тоже такими станете, уходите, пока еще можно, пока мы еще друг за друга. Что со мной, Господи, что со мной. Боюсь, они могут остаться. Боюсь, они могут уйти. Боюсь, я уже не исправлюсь. Мне нужен якорь, соединяющий верх и низ. Навсегда. Я уже не исправлюсь.

Покупаю на рынке продукты, думаю, для кого они. Для меня, чтобы жить. Как мне жить, что со мной, с кем мне жить. Где моя семья. Мой дом. Кому соленые огурцы. Кто будет ими хрустеть. Кто услышит хруст. Кто скажет, вкусно. Вчера хотелось купить хрустящие соленые огурцы, а сегодня больно к ним прикасаться. Господи, это всего лишь соленые огурцы, но от них болит в груди. Что со мной, что. Я говорю, кухня, на кухне, любовь, прошлое, время, временное, смерть, обида, счастье, удивление, боль, невозможно, родители, друзья, отношения. Полжизни произношу эти слова. И еще, деньги, хлеб, да, нет, вопросы, мысли, вера, болеть, выздоравливать, сытая, голодная, нищета, достаток, постель, секс, чувства. Говорю, смысл всего, в конечном счете, в итоге, в сухом остатке, слезы, плакать, меняться, никогда, навсегда, прощать. Господи, помоги. Если можно, пусть у меня будет дом. В доме кухня. На кухне большой круглый стол. На столе еда. За столом люди. Они любят меня. Я люблю их. Мы сидим на кухне, разговариваем. По дому бегают мои дети. Мальчик и девочка. Непослушные, избалованные, капризные. Мои дети. Не спрашивают о хлебе, деньгах и достатке. В этом доме есть всё. Я не вспоминаю своих родственников. Фотографии родителей не вызывают у меня слез. Мое прошлое легкое, всего лишь прошлое. Вижу будущее, планирую дни, у меня появились надежды. Хруст соленых огурцов, веснушки на хвосте кошки, молоко и печенье, полки с книгами, новая музыка. По дому бегают мои внуки. Не спрашивают о хлебе, деньгах и достатке. Есть всё. В этом доме любят. Мы семья. Господи, я уже не исправлюсь. Пожалуйста, пусть у меня будет такой дом. Не знаю, как нужно трудиться, чтобы получить спокойную любовь. Какой нужно быть. Умираю для вечности, а прошу о хорошем времени. Все понимаю, ничего не могу сделать.

Ты подарил мне удивительную жизнь, даже если в ней не будет ни одного дома. Ты дал мне множество инструментов, я выбрала молоток. Сколачиваю ящики на пристани. Летом жарко, зимой холодно. Сколачиваю ящики. Стараюсь без мыслей. Хочется, чтобы меня кто‑то поцеловал в лоб, и не мертвую. Хочется жаловаться, у меня ноют колени. А почему ноют. Потому что погода такая на пристани. В небе летают якоря. Летают, как воздушные змеи. О чем они думают. Господи, что со мной. Что со мной. Мне страшно, я часто плачу. Не могу привыкнуть к новому, а старого больше нет. Не дай мне сойти с ума, возьми меня на руки. Из меня нельзя вить веревки, но можно делать гвозди. Кому йогурт, овсянка утром, кофе с молоком. Тому, кто стоит на пристани. Тому, кто мечтает о доме. Тому, кто мечтает о детях. Боюсь, я уже не исправлюсь. Боюсь, они могут остаться. Боюсь, они могут уйти. Возьми меня на руки. Помоги. Мне нужен якорь, соединяющий верх и низ. Соединяющий небо и землю. Сшивающий разорванное. Собирающий разрозненное. Склеивающий разбитое. Удерживающий. Утешающий. В это время на пристани, боюсь, я одна не справлюсь. Пока одни летают, а другие спрашивают, мне нужно успеть стать собой. Я твой ребенок, Господи, пожалуйста, помоги мне.

Помоги моей маме, прости ее. Если можно, посели ее в Англии. В тихом месте. В просторной квартире. Она станет гулять по городу, вырезать из газет фотографии Beatles, перечитывать старые хроники. Думать, как я и где я. И что со мной. Господи, пусть она знает, со мной хорошо. Упокой ее, Господи. Успокой ее. Прости папу. Ему нужна Куба. Отпусти его, пусть он спокойно стареет. Смотрит вестерны, курит сигары, читает фантастику. Упокой его, Господи, успокой. И бабусю. Она в платочке под вишней ждет детей, ждет меня. Ей не горько. Собирает малину в баночку. Для кого собирает. Для того, кто стоит на пристани. Отпусти ее Господи, прости ее. Помоги им не помнить плохого, помоги им не быть плохими. Хоть на день и хотя бы там, Господи, сделай их всех счастливыми.

Помоги тем, кто любил меня, тем, кто меня еще любит. Далеким и близким, ушедшим и не пожелавшим уйти. Тем, кто делился со мной последним. Когда они просят Тебя, Господи, расскажи им. Как им быть, с кем им быть и какими. Пожалуйста, не откажи. Все без Тебя задыхаются. Летом жарко, зимой холодно. В наше время сложно стоять на пристани. Помоги им, Господи, помоги. Избавь их от нищеты, болезней и страданий. Дай им чистые помыслы, дай им светлые чувства, дай им одну надежду, соединяющую верх и низ. Сохрани их, Господи, сохрани. Возьми их на руки, перенеси в новое. Боюсь, без Тебя не исправятся. В их сердцах васильковое небо, оттого все мечтают и падают. Подними их, Господи, подними. Помоги им не делать ошибок, не оставь уповающих на Тебя, помоги им понять себя. Покажи им, зачем они, покажи, зачем эта пристань. Летом жарко, зимой холодно. Якоря как воздушные змеи. Все во что они верили, стало облаком. Им страшно, они часто плачут. Не могут привыкнуть к новому, а старого больше нет. Не оставляй их, возьми их на руки. Милостивый и Милосердный, они Твои дети, Господи, пожалуйста, помоги им.

Не хочу знать, что с ними, не хотят знать, что со мной. А что со мной, Господи, что со мной. Что со мной. Двенадцать часов на полу в собственной моче. Не могу встать, уже никогда не встану. И они. Не хочу знать, что с ними, они не хотят знать, что со мной. На каталке как под руку пройти туда, откуда все выходят красивыми. Что со мной. Нуждаются ли они в чем‑нибудь, нуждаюсь ли я в чем‑нибудь, Господи, нам все равно. Мы собрались жить вечно. Не звонить больше. Не звоните больше. Никогда не звонить, что бы ни случилось. Что со мной. А с ними что. Не просить из гордости, иначе скажут, мы так и знали. Так и знали, ты еще о нас вспомнишь. Вспомнишь ли ты меня. У них депрессия, им хочется повеситься. Они борются за жизнь. Они выживают. Не могут прийти. Не могут звонить. Не могут дотронуться. Что со мной. У них коллегия присяжных. Господи, кто они, чтобы судить меня. Кто я, что со мной. Где мне жить, с кем мне жить. Где мой дом, где семья. Не хочу знать, что с ними, и мне все равно, хотят ли они знать, что со мной. Это они меня не любили или я их не любила. Пакета нет. Еще одна ступенька. Мы никого не любили, даже самих себя. Старую музыку не с кем слушать. Не могу привыкнуть к новому, потому что не вижу новое. Господи, ничего не вижу, что со мной. Я была певчей, упивалась пением. В этой крови тонет глухая обида. Нам не уйти отсюда здоровыми. Хочется верить до конца. Здесь такие не живут. Все инвалиды. Не звонить больше. Плохо или хорошо. Совсем плохо, Господи, совсем плохо. Если Ты перестанешь звонить, мы потеряем якорь. Идем к телефону медленно, мало ли кто по ту сторону. Нас постоянно дергают мысли и люди. Депрессия, деньги, борьба. Васильковое небо, лето, мечтаем. Сердце бешено стучит. Справиться бы, пережить бы. Господи. Если Ты перестанешь звонить, мы не простим друг друга. Если Ты перестанешь звонить, я не узнаю, кто я. Если Ты перестанешь звонить, мы уже не исправимся. Борются за жизнь. Выживают. Живут. Идут медленно. Часы идут. Ступенька за ступенькой. Если Ты перестанешь звонить, мы останемся вне любви навсегда. Напрасные молотки в руках напрасных людей, навсегда, навечно.