Альвенмарк

Эта ночь была холодной, холоднее, чем остальные ночи в Валлонкуре. Может быть, это холод в его сердце заставляет дрожать, думал Люк. Обхватив руками колени, он сидел на холме, на котором так часто в новолуние встречался с Гисхильдой.

Он смотрел в ночное небо, на Полярную звезду, которую подарил ей. Интересно, где сейчас Гисхильда? Юноша часто представлял себе, что в этот же миг она тоже смотрит в ночное небо. Так много недель прошло, и тем не менее каждое утро, просыпаясь в спальне башни, он первым делом смотрел туда, где стояла ее узкая кровать. Каждый раз он надеялся, что все произошедшее — просто кошмарный сон. Что он увидит ее лежащей там, и лицо ее вуалью будут покрывать растрепанные золотисто-рыжие волосы. Тогда он просто будет лежать и смотреть, как она спит…

Но его взгляд постоянно натыкался на пустую постель с аккуратно заправленным одеялом. Постель, словно притворявшуюся, что ее хозяйка вот-вот вернется. Словно не ушла она из его мира навсегда.

Шорох шагов заставил Люка поднять глаза. Худощавая фигура, опирающаяся на палку. Кто-то с трудом взобрался на холм. Юноша слышал тяжелое дыхание. Примарх! Оноре присел перед ним на корточки. Сложил руки на рукояти палки, отыскал взгляд Люка.

— Братству не хватает тебя.

Люк ничего не хотел слышать об этом, но не решался высказать это в открытую. Нащупав палочку, он принялся водить ею по утрамбованной земле.

— Когда я был послушником, — сказал Оноре, — среди нас была девушка, в которую я был совершенно по-идиотски влюблен. Часть твоих чувств мне знакома, Люк. Можешь не продолжать… Тогда я учился только для того, чтобы понравиться ей. Она была великолепной фехтовальщицей. И была так прекрасна, что рядом с ней меркло солнце. По крайней мере, в моих глазах. — Он негромко рассмеялся. — Тогда я писал любовные стихи, впрочем, никогда не решался показать ей. Даже тогда, когда на последнем курсе послушничества мы начали встречаться. Парочку этих стихов я сохранил. Высокопарная чушь, но когда я сегодня читаю их, наша любовь мне кажется близкой как никогда.

Люк вспомнил, как в охотничьей комнате графа де Ланцака Мишель приставила к груди Оноре пистолеты с поворотным затвором. И как она выстрелила, хотя в этом уже не было никакой необходимости. Он никогда не понимал, что происходило тогда между теми двоими.

— Я знаю, что мои слова являются слабым утешением для тебя, но любовь, оборвавшаяся на пике, когда чувства острее всего, будет вечной. Именно о таких историях пишут поэты. Любая другая любовь пройдет. Это лишь вопрос времени. В твоем возрасте я тоже не стал бы слушать этого…

— Что произошло между тобой и Мишель?

— Если ты спросишь своего магистра, она наверняка скажет тебе, что нашу любовь разрушил мой приказ на мосту через Бресну. Ты наверняка слышал об этой истории… Я думаю, что на самом деле все началось гораздо раньше. Сначала мы готовы прощать любимому человеку все. Прощать легко… Так же легко, как и не обращать внимания на те вещи, которые не желаешь видеть. Но берегись, когда пройдет волшебство первой любви… Я и сегодня отдал бы такой же приказ. Он был логичным и соответствующим ситуации. Я не изменился тогда в мгновение ока. Неправда, что сияющий рыцарь в мгновение превратился в бездушную скотину. Правда в том, что в тот миг она увидела меня таким, каким я являюсь на самом деле. И поскольку она не могла признаться себе, что я всегда обладал этим недостатком и она из-за своей любви просто не хотела его замечать, она выдумала историю о том, что война в Друсне лишила меня души.

Палочка Люка сломалась о твердую землю.

— Мудрецы говорят, что ненависть возможна только там, где еще не совсем угасла любовь. Я не уверен, что это так. От бурной, безусловной любви, той, которая была в наше последнее лето послушничества, осталось только несколько сентиментальных любовных стихов. Ее желание видеть меня мертвым все еще причиняет мне боль. Каждый удар сердца отзывается для меня болью.

Какой-то шорох заставил Люка поднять взгляд. Оноре расшнуровал свой камзол и поднял рубашку.

Мальчику доводилось видеть много ужасных ран. Но это… Зрелище отталкивало его, и в то же время он не мог отвести взгляд.

— Как же возможно, что ты все еще жив? — растерянно спросил он.

— Может быть, такова воля Тьюреда? Может быть, это мой дар… Часто я думаю, что еще жив потому, что у меня есть цель. Кое-что, чего я непременно хочу достичь. Может быть, ты будешь смеяться надо мной, но я убежден в том, что Господь посылает каждого из нас в этот мир с определенной целью. Сейчас это прозвучало гораздо более патетично, чем мне того хотелось. Это может быть что-то такое, что не изменит мир. Что-то, что имеет значение только для тебя. Может быть, однажды вечером ты дашь нищему простой ужин. И именно этот ужин и этот дар даст ему силы снова обрести себя, и нищий станет значительным человеком, деяний которого не хватало бы миру, если бы в тот вечер ты не проявил сострадание по отношению к нему. Я думаю, многие люди даже не замечают, когда совершают величайшие поступки в своей жизни. Я также думаю, что мы не являемся пленниками воли Господней. У него есть планы на нас. Он дает нам снаряжение для жизни, в которой мы можем исполнить свою задачу. А потом он отпускает нас, потому что мы были бы хуже рабов, если бы каждый шаг в нашей жизни был предопределен, как считают некоторые наши собратья по вере.

Люк удивленно поглядел на примарха. Оноре был для него словно книга за семью печатями. Каждый раз, когда он думал, что знает этого человека, тот заново удивлял его. Мужчина, сидевший перед ним на корточках и рассказывавший о своей любви и предназначении в жизни, ни в коей мере не соответствовал тому представлению об Оноре, которое он себе составил.

— А ты знаешь, в чем твоя задача?

Тот поднял брови и меланхолично улыбнулся.

— Что мы можем знать, Люк? Я не знаю, каковы планы Тьюреда в отношении меня, но я выбрал себе цель в жизни, и думаю, что в ней — мое предназначение. Может быть, это входит в планы Господа — то, что я сейчас, в этот миг, с тобой, чтобы немножко уменьшить твою печаль и снова дать тебе надежду. Но я считаю, что мое предназначение, кроме того, заключается в том, чтобы разрушить Альвенмарк и, наконец, дать нашему миру то спокойствие, которое ему так необходимо.

Люк растерялся. Может, примарх сошел с ума? Как один человек может сделать это? И как он собирается разрушить мир, в который даже дороги не знает? Ни один рыцарь ордена не бывал там! Судя по тому, что им известно, Другие только изредка забирают к себе язычников. И непонятно, что это — награда или кара.

Улыбка Оноре стала еще шире. В уголках губ образовались морщинки. Он натянул рубашку на свою ужасную рану.

— Теперь ты, наверное, размышляешь над тем, не сошел ли я с ума, не правда ли?

Люк судорожно сглотнул. Потом собрал все свое мужество в кулак и кивнул.

Примарх рассмеялся.

— Только тот, у кого большие планы, может достичь чего-то великого. Слава очень редко бывает подарком, который просто сваливается человеку на голову.

Некоторое время они молча сидели друг напротив друга.

— А чего хочешь ты, Люк? — спросил наконец Оноре. — Я уверен, что наши желания и наше предназначение часто связаны между собой.

Люк покачал головой. Его желание было эгоистичным. Он хотел быть с Гисхильдой. Иногда Люк стыдился этого, потому что бывали моменты, когда это желание было настолько сильно, что он готов был все остальное принести ему в жертву. Это наверняка не понравилось бы Господу!

Иногда, когда в башне не было никого из товарищей по звену, он тайком пробирался в спальню и становился на колени перед сундуком Гисхильды. Существовал неписаный закон, согласно которому сундуки других нельзя было даже трогать. Но его это не волновало, он приоткрывал сундук Гисхильды. Старое, темное дерево еще хранило часть ее запаха. И когда он закрывал глаза и забывал обо всем остальном, то мог представлять себе, что она снова совсем рядом с ним, как будто лежит в его объятиях.

— Все твои желания вращаются вокруг Гисхильды…

— Да. — Каждое слово вонзалось в его горло, словно камешек с острыми краями. Больше он сказать не смог ничего.

— Тогда стоит подумать над тем, какие способы существуют для того, чтобы привести ее к тебе.

Люк недоверчиво взглянул на примарха. Это безумие!

— Она во Фьордландии. Возглавит наших врагов.

— Я так и думал, что ты знаешь, кто она на самом деле. У любящих очень мало тайн друг от друга. Что ж, это все упрощает.

— Но я же не могу…

— Почему? Любовь — самое чистое и искреннее из всех чувств. Что же в этом преступного? И даже если Гисхильда выступит на стороне противника, я уверен, что в глубине души она все еще является одной из нас. Она — Серебряная Львица, Люк. Так же, как и ты — Серебряный Лев. Эти узы крепки. Они на всю жизнь. Она слишком долго была здесь, чтобы не принять нас. Она мыслит так же, как мы. Чувствует так же, как мы. Мы можем вернуть ее.

— Я не смогу сражаться против нее, — тихо произнес Люк. Иногда он представлял себе, как они встречаются в разгар битвы. Как не узнают друг друга из-за закрытых забрал. И что он убивает ее. — Я не могу сражаться против Фьордландии. Она никогда бы не простила мне этого. Когда наши войска победят, когда наши знамена будут развеваться над Фирнстайном и последняя битва будет позади, разрушится то, что значило для нее больше всего на свете. Я не имею права принимать в этом участие! Она никогда не простила бы мне этого, даже если бы я не поднимал меч против язычников… Когда Фьордландия падет, она тоже будет сломлена. Она не захочет меня больше видеть. Возможно, ее даже не будет в живых. В последней битве она будет сражаться насмерть.

— Да, любовь… Ей ведомо только черное и белое. Незнакомы полутона. Реальность другая. Я не хочу сказать, что ты не прав, но я думаю, что мы можем победить Фьордландию, не проведя на ее земле ни единой битвы.

Было видно, что Оноре наслаждается недоверчивым молчанием Люка.

— Мы должны победить Фьордландию в Альвенмарке. Все мои мысли крутятся только вокруг этого. Моя цель в жизни — попасть в Альвенмарк. Если нам удастся убить Эмерелль, королеву Других, то война будет окончена. Другие — это бесчисленное множество народов, которые враждуют друг с другом. Эмерелль — единственная, кто удерживает их вместе. Если она умрет, то Другие больше не будут поддерживать Фьордландию. Они будут драться за корону. А что такое последние язычники без своих союзников? Проигравшие! Они это знают. Война за Фьордландию будет выиграна в Альвенмарке!

— Но как же мы попадем в Альвенмарк?

— Так же, как и Другие, конечно же, — ответил довольный Оноре. — Существуют магические ворота. На некоторых из них мы построили храмовые башни, капеллы или воздвигли мощи святых. Таким образом мы запечатываем эти ворота. Другие уже не могут пользоваться ими. Но мы держим ключ в руках. Если мы оскверним эти места, то ворота снова станут свободны. Нам нужно только научиться открывать их. Или найти кого-то, кто будет делать это за нас. Кого-то, кто настолько разочаровался в Других, кто чувствует, что они предали его, кто готов выступить против них в войне.

Оноре говорил так проникновенно и убедительно, словно эти планы были уже делом решенным.

— Когда мы придем в Альвенмарк впервые, Другие будут совершенно ошарашены. Сразу же, во время первой же атаки, мы должны похитить Эмерелль и убить ее.

— Почему ты говоришь мне все это? Что я могу сделать? Ведь я — всего лишь послушник.

— Ты знаешь, что я неприятный человек, Люк. Я делаю это ради братства. Оно нуждается в тебе. Слишком многие мертвы. И ни в ком дар не силен так, как в тебе. Ты не имеешь права бездействовать. Твоя жизнь должна вновь обрести цель, и неважно, какую. Поэтому я пришел не как друг. Мной движет исключительно эгоизм. Я убежден в том, что наши судьбы тесно связаны. Каждый из нас может обрести свое предназначение в этом мире только через другого.

Люк все еще не понимал, как он может помочь примарху. Но уже был готов ему поверить. Оноре был прав. Необходима цель в жизни. Из нее мы черпаем мужество и силы.

— Что я могу сделать?

— Думаю, ты сможешь вылечить меня, если мы найдем нужное время и место. И еще кое-что… С твоим даром связано особое обстоятельство. О нем я расскажу тебе тогда, когда ты получишь золотые шпоры рыцаря. Однако существует нечто, чем ты можешь послужить нашему делу уже этой ночью. Напиши письмо Гисхильде! Напиши ей о своей любви и тоске.

— Что?

— Ты понял меня правильно, Люк. Вы не сможете увидеться… Может быть, на протяжении многих лет. Позаботься о том, чтобы узы, связывающие вас, не прервались. Ты даже не представляешь себе, насколько ценной однажды может стать ваша любовь…

— Что ты имеешь в виду?

— Когда Альвенмарк будет повержен, мы будем вести переговоры с Фьордландией. Но как можно говорить друг с другом, когда десятилетия войны иссушили сердца? Как можно сидеть за одним столом без доверия? Но именно Гисхильда, которую позорно похитили как раз во время мирных переговоров, сможет.

Люк начал понимать.

— Если вы оба сохраните свою любовь, то сможете говорить друг с другом. Ты принадлежишь к Братству Святой Крови. Ты очень одарен. Я обещаю тебе, что однажды ты займешь значительный пост в нашей Церкви. И ты будешь говорить от имени всех нас, когда мы будем заключать мир с Фьордландией. И Гисхильда глубже поймет все сказанное тобой. Я же повторюсь, она все еще одна из нас. После всех этих лет, проведенных в Валлонкуре, наше учение и наша вера глубоко укоренились в ней, хотя она наверняка не хочет этого осознавать. А еще более важна ее любовь к тебе. Она примет тебя с открытым сердцем. Только так может быть подписан настоящий мир.

— Но как мое письмо попадет к Гисхильде? Ты отправишь послов?

Оноре негромко рассмеялся.

— Нет, любовные письма так не посылают. Поверь мне, оно дойдет к ней. В течение месяца. Однажды вечером она обнаружит его лежащим на своей постели. Или на столе, на котором она пишет всякую всячину, относящуюся к ежедневному бремени правителей. Оно окажется там словно по мановению волшебной палочки.

— Но…

Оноре оперся на палку.

— Не спрашивай, Люк. Я не скажу тебе. Ты ведь знаешь, что я многие годы был заместителем начальника торговой конторы. Я руководил шпионами нашего ордена. Наша сеть раскинута широко, Люк. Твое письмо попадет к Гисхильде!

У молодого человека возникло нехорошее чувство. Мысль о том, что какие-то мужчины или женщины, повиновавшиеся приказам Оноре, были настолько близко к Гисхильде, что могли подложить письмо в ее покои, испугала его. Но если он согласится на план примарха, то Гисхильда будет, по крайней мере, вне опасности! Все, сказанное Оноре, казалось умным и продуманным. Брату нужны были Гисхильда и он, чтобы достичь цели всей своей жизни.

— Думаешь, она тоже сможет писать мне?

Примарх беспомощно развел руками.

— За нее я говорить не могу. Но если она умна, то найдет какой-нибудь способ. А мы оба знаем, что Гисхильда умна.

Сердце Люка забилось быстрее. Он представил, как будет держать в руках письмо от нее, узнает, как живет его принцесса. Тогда он не будет с дрожью в сердце прислушиваться к вестям из далекой Фьордландии и ночами ломать голову над тем, что из услышанного близко к правде.

— Я твой, брат.

— Дай руку!

Люк хлопнул ладонью. И был удивлен тем, насколько сильна хватка примарха Оноре, казавшегося таким слабым.

— Существует еще кое-что, что ты можешь сделать для меня. Не слоняйся так, как ты делал это на протяжении последних недель. Ты был украшением послушников, хотя некоторые твои магистры, возможно, придерживаются другого мнения. Ты был мальчиком, о котором много говорят. Думаю, все в Валлонкуре хоть раз слышали твое имя. Ты должен снова встать в строй. Учись! Будь хорош во всем, что делаешь. Или, по крайней мере, пытайся делать все от тебя зависящее, так, как ты делал, когда Гисхильда была здесь. Будет легче сделать церковную карьеру, если ты заслужишь свой сан. В моей власти было бы дать тебе важный пост, даже если бы ты не был особенным. Но власть сильна только тогда, когда она основывается на уважении. Заслужи его — и однажды ты будешь сидеть за столом переговоров, выступая от имени всего ордена. Никто не сможет выполнить эту задачу лучше тебя. Пусть эта цель всегда будет перед твоими глазами. Стань снова тем молодым многообещающим послушником, каким ты был до того, как эльфы пришли в Валлонкур.