Потерянный рыцарь

Все произошло не так, как она себе представляла. Гисхильда промокла до нитки. Она сидела у весла и гребла. Это были медленные, усталые движения. Такие же, как и у всех остальных. «Ловец ветров» выглядел жалко, а его команда не лучше. Они избежали смерти. Но с трудом. С таким трудом, что ее тень еще долго будет преследовать их. Галеасы не были созданы для плаванья во время шторма по открытому морю. Это были быстрые, маневренные корабли для прибрежных вод. Однако буйству стихии противопоставить им было нечего.

Три дня они упрямо сражались с судьбой. Шторм унес жизни семнадцати человек. Кливер был изорван в клочья, часть весел — разбита. Они постоянно стояли у насосов.

Руки Гисхильды кровоточили. Лопнули мозоли. Теперь дерево весла обхватывало неприкрытое кожей мясо. Но боли девочка почти не чувствовала — настолько была измучена.

Корабль держал курс на узкую щель в отвесной скале. Высоко над гаванью виднелись мельницы. От Валлонкура их отделяло всего лишь несколько длин корабля. В скальной котловине гавани в честь их прибытия уже звонили колокола.

Вообще-то послушники хотели танцевать на вытянутых из воды веслах галеасы, когда входили в сокрытую бухту. Все должны были видеть, какими ловкими они стали. Они уже больше не были теми Львами, которые ни разу не выиграли Бугурт. Путешествие на «Ловце ветров» сделало их крепкими. Даниэль, один из них, покоился в свинцовом гробу, десяток которых стоял в трюме «Ловца ветров». Анна-Мария, тихая, сдержанная девочка, отдала одну руку бронзовой серпентине. И она стала героем! Ее вмешательство спасло корабль от мощного взрыва. Люк проявил себя как целитель. Он тоже мог бы стать героем. Но поскольку он остался верен Гисхильде, его считали вором.

«Ловец ветров» пробирался в гавань. Пристань была полна ликующих людей. Гисхильда видела, как обеспокоенно оглядывался по сторонам Люк. Он сидел на скамье перед ней, так близко, что она могла бы коснуться его спины, если бы выпустила весло.

Он повернулся и улыбнулся ей. Но глаза его были полны печали. Он знал, что на набережной его ждут.

— Все будет хорошо, — тихо произнес он.

— Да, — сказала она, хотя и не была в этом уверена.

Девочка тоже улыбнулась в ответ. Она сотни раз уже желала, чтобы никогда ничего этого не было, чтобы никогда она не подбивала его пойти с ней. Что он мог сделать с канюком-курганником! Она ничего не рассказала Люку о Сильвине. О том, что эльфийка тайком приходила в Валлонкур. Не говорила Гисхильда и о том, как отчаянно хотела, чтобы ее наконец спасли. Он бы не понял ее. Ему очень нравилось быть послушником. Стать однажды рыцарем — вот и все, что ему нужно было для счастья. Он никогда не сумеет понять ее.

Плохо, что ее сердце привязалось к Люку. Глупо просто! Они не подходят друг другу. И тем не менее ей нравилось, когда он оборачивался и улыбался ей. Ей нравилось, когда он украдкой прикасался к ней. А еще ей нравилась мысль о том, что он — ее рыцарь. Такой рыцарь, которые бывают только в старых языческих песнях скальдов. Любить его было чудесно, романтично, но очень и очень неразумно.

Когда Лилианна спустилась к ним в трюм, они ожидали серьезного наказания. Но женщина-рыцарь всего лишь хотела поговорить. В основном она разговаривала с Люком, говорила, что очень огорчена его поведением. Слова ее были больнее ударов.

От этого Люк так и не оправился. Какое-то время Гисхильда даже думала, что он будет рад, если «Ловец ветров» пойдет ко дну вместе со всеми, кто остался на борту. Вот он снова обеспокоенно глядит на берег. Затем он повернул голову и замер как громом пораженный.

Гисхильда проследила за его взглядом. Под аркой ворот, немного в стороне от праздной толпы, стояла группа рыцарей. То были пистольеры в тяжелых доспехах. Не те блестящие рыцари, которые приезжали в гавань, чтобы забрать новых кандидатов на послушничество в Цитадель ордена. То были стражники.

Галеаса развернулась на якоре. Теперь к колокольному звону примешивались звуки фанфар. Они спасли целый курс послушников. Если бы они не отправились в Марчиллу, то спустя несколько дней туда прибыл бы целый флот с претендентами на послушничество. И никто не сомневался в том, что его ждала бы та же судьба, что и «Ловца ветров». Они были героями. Но Люку это не поможет.

Как бы измучены ни были гребцы и моряки, их лица озарились улыбками.

— Два дня я буду только спать, — произнес коренастый Рамон, сидевший рядом с Гисхильдой. — И наконец поем чего-нибудь теплого…

— Ноги моей больше не будет на корабле! — проворчал позади нее Джиакомо. — Этого путешествия для меня хватит на всю оставшуюся жизнь. И пушек с меня тоже достаточно!

Он посмотрел наверх, на Анну-Марию. Оставшись без руки, грести она уже не могла. Она стояла на сходнях над скамьями гребцов с рукой на перевязи.

Долгие недели на корабле убрали бледность с лица хрупкой девочки. Черты ее были суровы, губы сжаты в узкую щелочку. Она презрительно посмотрела на Джиакомо.

— А мне пушки нравятся, — подняла вверх культю. — Вот этим я обязана всего лишь бездарному литейщику. Я стану, черт побери, лучшим наводчиком всего нашего курса, клянусь. И я буду присутствовать при том, когда капитан Альварез отправится в Змеиную лощину, чтобы взять за грудки литейщика, который за все это в ответе.

— А что потом? — вмешался Жоакино. — Твоей руке станет лучше, если литейщика накажут? Месть — это низко. Настоящие рыцари до этого не опускаются.

Анна-Мария скривила губы в презрительной усмешке.

— Если бы я только немного обожгла себе грудь, я тоже говорила бы так высокопарно. Но я никогда больше не смогу держать рапиру. Конечно, если я посмотрю, как литейщик понесет заслуженное наказание, руки моей это не вернет. Но на сердце у меня станет легче. Я знаю!

— Мне кажется, против мести не поспоришь, — заметил Раффаэль.

— Да, да. Лошади, вражда и хитрые пари — вот и все, чем вы интересуетесь у себя в Аквитании, — сказал Жоакино.

— Вот именно! — серьезно ответил Раффаэль. — Поскольку мужчины из высшего сословия не занимаются работой, выбор занятий у нас ограничен. Так было всегда. И вы от этого не обеднели.

Повисло ледяное молчание. Пари Раффаэля сделали их самым нелюбимым звеном в Валлонкуре. Теперь они слишком хорошо понимали, что на галеасу их послали в первую очередь поэтому.

И Гисхильда догадывалась, что долгих недель их отсутствия вряд ли было достаточно для того, чтобы все успокоились. Можно будет радоваться, если единственное, что за ними закрепится, это прозвище Серебряные Львы. И это она была бы рада выносить до конца своих дней, если бы не всадники, ожидавшие Люка. Она позволила бы, чтобы в нее плевали, пороли, смеялись над ней. Ведь во всем виновата она. Он называл ее своей Полярной звездой, но на самом деле она была для него звездой несчастья. Из-за нее его пороли. Из-за нее его поймали с канюком-курганником. Один он никогда не пошел бы туда. А еще она подозревала, что он так старался получить хотя бы одну победу на Бугурте только из-за нее. Не было никаких сомнений, что не будь ее, у него все было бы хорошо.

Подняли весла. Большой корабль прошел вплотную к толстым канатам, которыми были обвиты сваи причала. Отлив наступил еще более двух часов назад. Главная палуба галеасы находилась гораздо ниже причала. Им бросали венки. Гисхильде еще никогда не доводилось видеть такой встречи.

Разговоры послушников стихли. Они улыбались устало и счастливо, все ужасы отступили. Только Люк сидел, опустив плечи, молчаливый и одинокий.

На палубу спустили трап. Среди гребцов поднялось волнение. Дети на набережной звали своих отцов. Женщины испуганно высматривали своих мужчин на борту.

Люк продолжал сидеть.

Гисхильда встала и положила руки ему на плечи.

— Я с тобой, мой рыцарь. Что бы ни случилось.

Он обернулся к ней и вымученно улыбнулся.

— Спасибо. Но ты мне ничем помочь не сможешь. Я должен… Я знал, что они ждут меня. Я…

— И зачем я только тебя подговорила!

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Канюк-курганник Зимнеглаз… Мы не должны были…

Он схватил ее за руки.

— Нет, дело не в этом. Есть кое-что еще. И этому нужно покориться.

— Чему?

— Сейчас я не могу тебе этого сказать. Это… слишком тяжело.

Гисхильда вздохнула. Она достаточно хорошо знала его, чтобы понимать, что расспрашивать дальше без толку. Она посмотрела на набережную еще раз и ей захотелось прогнать всех этих ликующих людей. Гребец с татуированными руками, который вытащил Люка из горящей зарядной камеры, держал на руках маленькую девочку, а мальчик лет пяти сидел у него на плечах и, казалось, радовался. Хрупкая женщина, обнимавшая его и прятавшая лицо у него на груди, была такой непохожей на своего грубого моряка. Но даже издалека чувствовалось нежное доверие между ними обоими, настолько сильное, что Гисхильде захотелось выглядеть настолько же счастливой, когда она обнимала Люка.

Тяжелые шаги заставили ее обернуться. Над ними на палубе стояла Лилианна.

— Нам нужно идти, Люк. Будет лучше, если они не придут за тобой сюда. Таким образом ты привлечешь к себе меньше внимания. Я думаю, это в твоих интересах.

Мальчик поднялся несколько неловко, опустив голову. Он не мог смотреть в глаза Лилианне. Но, казалось, держал себя в руках.

— Это моя вина! — сказала Гисхильда. — Это меня должны наказывать!

Женщина-рыцарь удивленно посмотрела на принцессу.

— Дело не в птице. Не все вращается вокруг тебя, Гисхильда. Отпусти его! Ему и так тяжело!

Эти слова совершенно неожиданно ранили ее. Она не понимала…

— Идем, Люк, — резко произнесла Лилианна, стараясь скрыть свои чувства.

Люк встал. Он уже хотел подняться на палубу, когда внезапно передумал и поспешно обнял Гисхильду.

— Возьми рапиру моего отца. Я так хочу. Я знаю, у тебя она будет в надежных руках.

— Идем, Люк! — настаивала Лилианна. — Не то они придут сюда и все увидят.

Он отстранился от нее, без поцелуя, без слов любви. Поднялся на верхнюю палубу.

— Я люблю тебя, — тихо произнесла она.

Похоже, Люк ее уже не услышал. Он с опущенной головой шел рядом с женщиной-рыцарем. Куда? Что ожидало его? О чем он не мог сказать ей?

Гисхильда вздрогнула. Потерла руки. Внутри у нее поселился холодок, предвещая близкое несчастье. Если он останется со мной, все будет хорошо. Тогда у нас будет счастливая жизнь.

Она провожала его взглядом. Вот он поднялся на сходни. Ничего с собой не взял. Холод опустился еще ниже. Ничего не берут с собой тогда, когда собираются скоро вернуться, уговаривала она себя. Или когда идут в такое место, в котором ничего больше не понадобится. Но рапира… Ей часто доводилось видеть, как бережно он обращался с этой рапирой. Она очень много для него значила. Он ни за что не бросил бы ее! Но он и не сделал этого… Он доверил рапиру ей, потому что у нее она будет в надежных руках. Такое не говорят, когда надеются скоро вернуться.

Люк и Лилианна почти дошли до группы ожидавших всадников.

— Пожалуйста, обернись! — громко произнесла Гисхильда. Она заметила, как уставились на нее палубные офицеры и морские пехотинцы, которые остались на корабле, но ей было все равно. — Обернись! — Нужно только как следует захотеть!

Один из всадников спешился и пошел им навстречу. Люку подвели лошадь. Лилианна обменялась парой слов с капитаном эскорта. Затем все сели в седла и отряд исчез в темном переулке между складами.

Гисхильда терла руки сильнее и сильнее. А еще она сказала себе, что это ничего не значит, что он не обернулся и не посмотрел на нее. Это всего лишь дурацкая игра! Это совершенно ничего не значит! Но холод не отступал.