Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Эффенберг и Тальбот. Encyclopaedia Maxima Mundi, том IV





 

С моря дул сильный ветер, хлопал парусами; мелкий дождь, будто мелкий град, колол лицо. Вода в Большом Канале была свинцовая, изморщенная ветром, исклеванная оспинками дождя.

– Сюда, милсдарь. Извольте сюда. Лодка ждет.

Дийкстра тяжело вздохнул. Он уже по горлышко был сыт морским переходом, облегчение принесли те несколько минут, когда он чувствовал под ногами твердый и неколебимый камень набережной, и теперь ему делалось дурно при одной только мысли о необходимости снова подниматься на покачивающуюся палубу. Но делать было нечего – Лан Эксетер, зимняя столица Ковира, принципиально отличалась от других столиц мира. В порту Лан Эксетера прибывшие морем путешественники высаживались с кораблей на каменные набережные только для того, чтобы тут же пересесть на очередное плавсредство – изящную многовесельную лодку с высоко задранным носом и лишь чуть менее задранной кормой. Лан Эксетер стоял на воде в широком устье реки Танго. Роль улиц здесь выполняли каналы, и все городское сообщение осуществлялось на лодках.

Он вошел в лодку, поздоровавшись с реданским послом, ожидавшим у трапа. Отвалили от набережной, весла размеренно ударили по воде, лодка двинулась, набрала скорость. Реданский посол молчал.

«Посол, – машинально подумал Дийкстра. – Уж сколько лет Редания посылает в Ковир послов? Сто двадцать, не меньше. Уже сто двадцать лет Ковир и Повисс считаются в Редании зарубежьем. А ведь так было не всегда».

Территории, лежащие к северу, вдоль залива Праксены, Редания издавна считала своими ленами. Ковир и Повисс были – как говорили при третогорском дворе – апанажем в коронной оправе. Очередные правящие там апанаж‑графы именовались Тройденидами, поскольку вели свое происхождение – или же утверждали, что вели, – от общего предка, Тройдена. Означенный принц Тройден был родным братом короля Редании Радовида Первого, того, которого впоследствии прозвали Великим. Уже в юности этот Тройден был типом властолюбивым и исключительно вредным. Страшно было подумать, во что с годами он разовьется. Король Радовид – который в этом случае не был исключением – брата ненавидел как моровую язву. Поэтому, чтобы отделаться, отодвинуть его как можно дальше от себя, назначил апанаж‑графом Ковира. Однако отодвинуть дальше Ковира не удалось.

Апанаж‑граф Тройден формально считался вассалом Редании, но вассалом нетипичным: не имел никаких ленных обязанностей и тягот. Да что там, ему не надо было даже приносить чисто церемониальной ленной присяги, от него требовали только так называемого обязательства не вредить. Одни утверждали, что Радовид просто‑напросто смилостивился, зная, что ковирского «камня в коронной оправе» не хватит ни на дань, ни на сервитуты. Другие же полагали, что Радовид просто‑напросто на дух не переносил апанаж‑графа и его начинало тошнить при одной только мысли, что братец может лично явиться в Третогор за деньгами либо военной помощью. Как было в действительности, не знал никто. Но как оно было, так и осталось. Долгие годы после смерти Радовида Первого в Редании по‑прежнему действовал закон, введенный во времена великого короля. Во‑первых, графство Ковир является вассалом, но не обязано ни платить дани, ни служить. Во‑вторых, ковирский апанаж является выморочным поместьем и наследование идет исключительно по линии дома Тройденидов. В‑третьих, Третогор не вмешивается в дела дома Тройденидов. В‑четвертых, членов дома Тройденидов не приглашают в Третогор на торжества, связанные с проведением государственных праздников. В‑пятых – и на другие празднования тоже.

О том, что творится на Севере, в принципе мало кто знал, да и мало кого это интересовало. До Редании доходили – в основном окольными путями, через Каэдвен – сведения о конфликтах ковирского графства с северными владыками рангом поменьше. О перемириях и войнах – с Хенгфорсом, Маллеорой, Крейденом, Тальгаром и другими государствишками с трудно запоминающимися названиями. Кто‑то там кого‑то покорил и поглотил, вот‑вот с кем‑то объединится в результате династических союзов, кто‑то кого‑то раздолбал и изничтожил – в общем‑то не шибко было известно кто, кого, когда и почему.

Однако просачивающиеся известия о войнах и драчках привлекали на Север массу всяческих забияк, авантюристов, любителей приключений и других беспокойных духом людей, мотающихся по свету в поисках добычи и возможности выжить. Таковые тянулись со всех сторон света, даже из столь удаленных, казалось бы, стран, как Цинтра или Ривия. Однако в основном шли обитатели Редании и Каэдвена. И прежде всего именно из Каэдвена двигались в Ковир конные отряды, правда, без обозов – разнесся даже слух, что во главе одного отряда ехала знаменитейшая Аидеен, взбунтовавшаяся против отца внебрачная дочь каэдвенского монарха. В Редании поговаривали, что при дворе в Ард Каррайге вынашивают замыслы аннексии северного графства и отделения его от королевства Реданского. Кто‑то даже начал вещать о необходимости вооруженной интервенции.

Однако Третогор демонстративно известил, что Север его нисколько не интересует. Как заявили королевские юристы, существует принцип взаимности: у ковирского апанажа нет никаких обязанностей и повинностей перед короной, а посему корона не уделяет помощи Ковиру. Тем более что Ковир ни о какой помощи никогда и не просил.

Тем временем из ведущихся на Севере войн Ковир и Повисс выходили все более сильными и могущественными. Мало кто в то время об этом знал. Самым очевидным сигналом растущего могущества Севера был все более интенсивный экспорт.

О Ковире десятки лет говорили, что единственное его богатство – песок и морская вода. Шуточку вспомнили, когда ковирские фабрики и солеварни фактически монополизировали всемирный рынок стекла и соли.

Но хоть сотни людей пили из стаканов со знаками ковирских фабрик и солили супы повисской солью, в человеческом сознании эта страна оставалась невероятно далекой, недоступной, суровой и недружественной. А прежде всего – иной.

В Редании и Каэдвене вместо «иди ты ко всем чертям» говорили «отправляйся в Повисс». «Если вам у нас не нравится, – говаривал мастер своим строптивым челядникам, – можете проваливать в Ковир». «Здесь вы ковирских порядков не дождетесь!» – кричал профессор разболтавшимся жакам. «Иди в Повисс умничать!» – орал кмет на сына, критикующего прадедовское орало и подсечно‑огневую систему земледелия.

Короче: тот, кому не нравятся теперешние порядки, может отправляться в Ковир.

Адресаты таких высказываний мало‑помалу начали задумываться и вскоре заметили, что ведь и верно, дорогу в Ковир и Повисс никто, то есть совершенно никто и ничто, не заграждает. На Север двинулась вторая волна эмиграции. Как и предыдущая, эта в основном состояла из недовольных чудаков, которые отличались от других и желали другого. Но на сей раз это были уже не разругавшиеся с жизнью и ни к чему не пригодные авантюристы. Во всяком случае, не только они одни.

На Север потянулись ученые, которые верили в свои теории, хотя «люди здравомыслящие» объявляли эти теории вздорными, сумасшедшими и нереальными. Техники и конструкторы, убежденные, что вопреки всеобщему мнению все же возможно построить придуманные ими машины и устройства. Чародеи, для которых применение магии для установки волноломов не было святотатственным преступлением. Купцы, которым перспектива развития оборота способна была распахнуть жесткие, статичные и близорукие границы риска. Землепашцы и животноводы, убежденные, что даже самые отвратительные почвы возможно извратить в урожайные поля, что путем селекции всегда можно вырастить такие разновидности животных, для которых данный климат будет родным.

На Север потянулись горняки и геологи, для которых суровость диких гор и скал Ковира была безошибочным сигналом, что если поверх земли раскинулась такая скудость, то, значит, под землей должно скрываться богатство. Ибо природа обожает равновесие. Да, под землей были богатства.

Прошло четверть века, и Ковир добывал столько полезных ископаемых, сколько Редания, Аэдирн и Каэдвен, вместе взятые. Добычей и переработкой железных руд Ковир уступал только Махакаму, но в Махакам шли из Ковира металлы, используемые для изготовления сплавов. На Ковир и Повисс приходилась четверть всемирной добычи руд серебра, никеля, олова, свинца и цинка, половина добычи медной руды и самородной меди, три четверти добычи марганцевой руды, хрома, титана и вольфрама, столько же добычи металлов, выступающих только в самородной форме: платины, самородного феррита, криобелита, двимерита.

И свыше восьмидесяти процентов мировой добычи золота. Того самого золота, на которое Ковир и Повисс закупали то, что на Севере не росло и не выращивалось. И то, чего Ковир и Повисс не изготовляли. Не потому, что не могли или не умели. Просто это было невыгодно. Ремесленник из Ковира или Повисса, сын либо внук прибывшего с мешком на спине эмигранта, зарабатывал теперь в четыре раза больше, чем его собрат в Редании или Темерии.

Ковир хотел бы торговать со всем миром все шире и шире. Но не мог. Королем Редании стал Радовид Третий, которого с Радовидом Великим, его прадедом, объединяло имя, а также хитрость и скупость. Король сей, которого прихвостни и агио‑графы нарекли Смелым, а все остальные – Рыжим, заметил то, чего до него никто как‑то замечать не хотел. Почему от гигантской торговли, которую ведет Ковир, Редания не имеет ни шелонга? Ведь Ковир – это ж всего‑навсего ничего не значащее графство, всего лишь незначительная драгоценность в реданской короне. Пришла пора ковирскому вассалу начать служить сюзерену.

Приключилась к тому соответствующая оказия – у Редании был пограничный спор с Аэдирном. Речь, как всегда, шла о долине Понтара. Радовид Третий решился на вооруженное выступление и начал к нему готовиться. Ввел специальный налог на военные цели, который назвал «Понтарской десятиной». Налог обязан был платить каждый подданный и вассал. То есть все. Ковирский апанаж тоже. Рыжий потирал руки: десять процентов с доходов Ковира – это было что‑то!

В Понт Ванис, который слыл незначительным городишкой с деревянным частоколом, отправились реданские послы. Вернувшись, принесли Рыжему потрясающее известие: Понт Ванис никакой не городишко. Это гигантский город, летняя столица королевства Ковир, владыка которого король Гедовиус настоящим шлет королю Радовиду нижеприведенный ответ.

 

***

 

Королевство Ковир не является ничьим вассалом. Все претензии и притязания Третогора безосновательны и исходят из мертвой буквы закона, коий никогда не имел силы. Короли Третогора никогда не были суверенами властителей Ковира, ибо властители Ковира – что легко проверить в анналах – никогда не платили Третогору дани, никогда не несли воинской повинности и – что самое главное – никогда не приглашались на торжества, связанные с проведением государственных праздников. И на другие торжества – тоже.

 

***

 

Гедовиус, король Ковира, передали послы, сожалеет, но не может признать короля Радовида своим сеньором и сюзереном… и уж тем более не намерен выплачивать ему десятину. Не может этого проделать также никто из ковирских вассалов или арьервассалов, подпадающих исключительно под ковирский сеньорат.

Одним словом: пусть Третогор бережет собственный нос и не сует его в дела Ковира, независимого королевства.

Рыжий вскипел хладным гневом. Что такое? Независимое королевство? Зарубежье? Дальнее? Хорошо! Поступим с Ковиром как с зарубежным королевством!

Редания и наущенные Рыжим Каэдвен и Темерия применили к Ковиру реторсионные пошлины и абсолютный закон склада. Купец из Ковира, направляющийся на юг, должен был, хошь не хошь, весь свой товар выставлять на продажу в одном из реданских городов и продать его либо возвратиться. То же самое принуждение встречало купца с дальнего Севера, направлявшегося в Ковир.

С товаров, которые Ковир транспортировал транзитом, не заворачивая в реданские либо темерские порты, Редания потребовала грабительских пошлин. Ковирские корабли, само собой, платить не хотели – платили только те, которым не удавалось сбежать. В начавшейся на море игре в кошки‑мышки очень скоро дело дошло до инцидентов. Реданский патруль попытался арестовать ковирского купца, тогда явились два ковирских фрегата, и патрульный корабль сгорел. Были жертвы.

Чаша переполнилась. Смелый Радовид Рыжий решил приструнить непослушного «вассала». Сорокатысячная армия Редании форсировала реку Браа, а экспедиционный корпус из Каэдвена вступил в Каингорн.

Спустя неделю две тысячи уцелевших реданцев форсировали Браа в обратном направлении, а жалкие остатки каэдвенского корпуса тащились домой по перевалам Пустульских гор. Выявилась еще одна цель, коей служило золото северных гор. Регулярная армия Ковира состояла из двадцати пяти тысяч закаленных в боях – и разбоях! – профессионалов, привлеченных из самых дальних уголков света кондотьеров, беспредельно верных ковирской короне за небывало щедрую плату и гарантированную контрактом пенсию. Готовых на любой риск ради невероятно щедрых наград, выплачиваемых за каждый боевой поход. Таких богатых солдат вели в бой опытнейшие, способнейшие – и в данный момент еще более богатые – командиры, которых Рыжий и король Каэдвена Бенда прекрасно знали: они‑то и были теми, что не так давно служили в их собственных армиях, но неожиданно ушли на заслуженный отдых и выехали за границу.

Рыжий не был идиотом и умел учиться на ошибках. Он утихомирил спесивых генералов, настаивавших на крестовом походе, не стал слушаться купцов, требовавших голодной блокады, обласкал Бенду из Каэдвена, жаждущего крови и мести за гибель своего элитного подразделения. Рыжий предложил переговоры. Его не сдержало даже унижение – горькая пилюля, которую пришлось заглотить: Ковир соглашался на переговоры, но у себя в Лан Эксетере. Голод не тетка, захочешь есть – придешь!

«И поплыли они в Лан Эксетер как просители, – подумал Дийкстра, укутываясь плащом. – Как униженные. И челобитчики. Совсем так, как я сейчас».

Реданская эскадра вошла в залив Праксены и направилась к ковирскому берегу. С борта флагманского корабля «Алата» Радовид Рыжий, Бенда Каэдвенский и сопровождавший их в роли посредника иерарх Новиграда с изумлением рассматривали уходящий далеко в море волнолом, за которым возвышались стены и крепкие бастионы крепости, стерегущей доступ в город Понт Ванис. А плывя от Понт Ваниса на север, в сторону устья реки Танго, короли видели ряды причалов, ряды верфей, ряды пристаней. Видели лес мачт, режущую глаза белизну парусов. У Ковира, оказывается, было уже припасено средство против блокады, реторсий и таможенной войны. Ковир был явно готов стать владыкой морей.

«Алата» вошла в широкое устье Танго и бросила якорь в каменных челюстях аванпортов. Но королей, к их изумлению, еще ожидал долгий путь водой. В городе Лан Эксетере вместо улиц были каналы. Причем основную артерию и ось метрополии образовывал Большой Канал, который вел от порта прямо и непосредственно к резиденции монарха. Короли пересели на галеру, украшенную пурпурно‑золотыми гирляндами и гербом, на котором Рыжий и Бенда с изумлением распознавали реданского орла и каэдвенского единорога.

Плывя по Большому Каналу, короли и их свита присматривались и хранили молчание. Вернее, следовало бы сказать – просто онемели. Они ошибались, думая, будто знают, что есть богатство и роскошь, полагая, что их не удивишь проявлениями достатка и какой‑либо демонстрацией роскоши.

Они плыли по Большому Каналу, мимо величественного здания Адмиралтейства и резиденции Купеческой гильдии. Плыли вдоль променадов, заполненных ярко и богато одетой толпой. Плыли сквозь строй изумительных магнатских дворцов и купеческих каменных домов, отражающихся в водах Канала радугой роскошных, но непривычно узких фасадов. В Лан Эксетере платили налог за ширину дома – чем шире фасад, тем налог прогрессивно выше.

На спускающихся к самой воде ступенях дворца Энсенада, монаршей зимней резиденции, единственного здания с широким фасадом, их уже ожидали торжественный караул и королевская чета: Гедовиус, властитель Ковира, и его супруга, Гемма. Чета приветствовала прибывших учтиво и с достоинством. И… нетипично. «Дорогой дядюшка», – обратился Гедовиус к Радовиду. «Милый дедушка», – улыбнулась Бенде Гемма. Как‑никак Гедовиус был Тройденидом, Гемма же, как оказалось, вела свой род от сбежавшей в Каэдвен взбунтовавшейся Аидеены, в жилах которой текла кровь королей из Ард Каррайга.

Подтвержденное родство улучшило настроение и возбудило симпатии, но переговорам не помогло. В принципе то, что произошло, было никакими не переговорами. «Дети» кратко изложили, чего они желают. «Деды» выслушали. И подписали документ, который потомки окрестили «Первым Эксетерским Трактатом». Чтобы отличить его от заключенных позже. Первый Трактат еще носил название, соответствующее первым словам его преамбулы: Mare Liberum Apertum.

Море свободно и открыто. Торговля – свободна. Прибыль – священна. Полюби торговлю и прибыль ближнего своего, как свои собственные. Усложнение кому бы то ни было торговли и получения дохода есть нарушение законов природы. А Ковир – ничей не вассал. Он – независимое, самоуправляемое и нейтральное королевство.

Никто не ожидал, что Гедовиус и Гемма сделают – просто из вежливости – хотя бы минимальную уступку. Нечто такое, что спасло бы честь Радовида и Бенды. Однако они это сделали. Они согласились на то, чтобы Радовид Рыжий пожизненно использовал в официальных документах титул короля Ковира и Повисса, а Бенда – пожизненно же – титул короля Каингорна и Маллеоры. Разумеется, с условием de non preiudicando.

Гедовиус и Гемма царствовали двадцать пять лет; на их сыне, Герарде, оборвалась королевская линия Тройденидов. На ковирский престол взошел Эстериль Тиссен. Основатель дома Тиссенидов. Соединившиеся вскоре кровными узами почти со всеми остальными династиями мира, короли Ковира неотступно следовали Эксетерским Трактатам. Никогда не вмешивались в дела соседей. Никогда не поднимали вопросов совместного владения – хотя не раз повороты истории приводили к тому, что ковирский принц имел достаточно оснований считать себя законным наследником престола Редании, Аэдирна, Каэдвена, Цидариса либо даже Вердэна или Ривии. Никогда могущественный Ковир не предпринимал территориальных аннексий либо завоеваний, не направлял вооруженных катапультами или баллистами канонерок в чужие территориальные воды. Никогда не узурпировал в свою пользу привилегии «править морями». Ковиру вполне хватало «Mare Liberum Apertum», моря вольного и открытого для торговли. Ковир признавал святость торговли и доходов. В смысле – барыша. И абсолютного, ненарушаемого нейтралитета!

Дийкстра поднял бобровый воротник плаща, прикрывая шею от ветра и секущих капель дождя. Осмотрелся, вырванный из раздумий. Вода в Большом Канале казалась черной. В слякоти и тумане даже гордость Лан Эксетера Адмиралтейство походило на казарму. Даже купеческие дома утратили свою обычную роскошь – их узкие фасады казались еще уже, чем обычно. «А может, и верно, черт побери, – подумал Дийкстра, – они стали уже: если король Эстерад повысил налог, хитрецы владельцы могли и заузить дома».

– И давно у вас такая чумная погода, ваше превосходительство? – спросил он, лишь бы прервать нервозную тишину.

– Такая неприятная погода, граф, у нас стоит с середины сентября, – ответил посол. – С новолуния. Зима обещает быть ранней. В Тальгаре уже выпал снег.

– Я думал, – сказал Дийкстра, – что в Тальгаре снега вообще никогда не тают.

Посол взглянул на него, будто удостоверяясь, что это шутка, а не проявление невежества.

– В Тальгаре, – решил пошутить и он, – зима начинается в сентябре, а кончается в мае. Остальные времена года – весна и осень. Есть, правда, еще и лето… обычно оно приходится на первый вторник после августовского новолуния. И длится аж до утра среды.

Дийкстра не засмеялся.

– Но даже там, – насупился посол, – снег в конце октября является событием.

Посол, как и большинство реданской аристократии, терпеть не мог Дийкстры. Необходимость принимать архишпиона он рассматривал как личное оскорбление, а тот факт, что Регентский Совет поручил переговоры с Ковиром Дийкстре, а не ему, считал смертельной обидой. Его корежило то, что он, де Руйтер, из славнейшей ветви рода де Руйтеров, графов в девяти поколениях, вынужден именовать графом этого хама и парвеню. Но, будучи идеальным дипломатом, он мастерски скрывал свою неприязнь.

Весла поднимались и мерно опускались, лодка быстро двигалась по Каналу. Они как раз миновали небольшой, по весьма изысканный дворец Культуры и Искусства.

– Мы плывем в Энсенаду?

– Да, граф, – подтвердил посол. – Министр иностранных дел однозначно дал понять, что желает увидеться с вами тотчас по прибытии, поэтому я сопровождаю вас прямо до Энсенады. Вечером же пришлю ко дворцу лодку, поскольку желал бы пригласить вас на ужин…

– Ваше превосходительство соизволит простить меня, – прервал Дийкстра, – но обязанности не позволяют мне воспользоваться приглашением. У меня масса ждущих решения вопросов, времени мало, приходится заниматься делами в ущерб удовольствиям. Поужинаем как‑нибудь в другой раз. В более счастливые, более спокойные времена.

Посол поклонился и украдкой облегченно вздохнул.

В Энсенаду они, конечно же, прошли задним входом. Чему Дийкстра был весьма рад. К парадному входу монаршей резиденции, к изумительному, опирающемуся на стройные колонны фронтону прямо от Большого Канала вела широкая, но дьявольски длинная лестница из белого мрамора. Лестница, ведущая к одному из многочисленных задних входов, была несравнимо менее эффектна, но и более доступна для преодоления. Несмотря на это, Дийкстра, шагая, кусал губы и втихую ругался под нос, так, чтобы не слышали эскортирующие его гвардейцы, лакеи и мажордом.

Во дворце его ожидали новые лестницы и новый подъем. Дийкстра снова выругался вполголоса. Вероятно, влажность, холод и неудобное положение в лодке привели к тому, что нога в поломанной и магически вылеченной щиколотке начала напоминать о себе тупой, злостной болью. И скверными воспоминаниями. Дийкстра скрежетнул зубами. Он знал, что виновному в его страданиях ведьмаку тоже поломали кости. И глубоко надеялся, что ведьмака тоже дерет, и желал ему от всей души, чтобы драло и рвало как можно дольше и как можно чувствительнее.

Снаружи уже опускались сумерки, коридоры Энсенады были темны. Дорогу, по которой Дийкстра шел за молчаливым мажордомом, освещал редкий ряд светильников в руках лакеев, расставленных вдоль коридоров. А перед дверьми комнаты, в которую его провел мажордом, по стойке «смирно» стояли гвардейцы с алебардами, такие прямые и неподвижные, словно им в зады воткнули дополнительные ратовища. Лакеи со светильниками стояли здесь погуще, свет прямо‑таки резал глаза. Дийкстра несколько удивился помпе, с которой его встречали.

Войдя в комнату, он мгновенно перестал удивляться. И низко поклонился.

– Приветствую тебя, Дийкстра, – сказал Эстерад Тиссен, король Ковира, Повисса, Нарока, Вельгада и Тальгара. – Не стой в дверях, изволь подойти ближе. Отбросим этикет, это аудиенция неофициальная.

– Светлейшая госпожа.

Супруга Эстерада, королева Зулейка, несколько рассеянным кивком ответила на почтеннейший поклон Дийкстры, ни на мгновение не бросая вязания.

Кроме королевской четы, в огромном покое не было ни души.

– Именно, именно. – Эстерад заметил взгляд. – Поболтаем в четыре, прошу прощения, в шесть глаз. Что‑то мне, понимаешь ли, кажется – так будет лучше.

Дийкстра присел на указанном карле напротив Эстерада. На короле была кармазиновая, отороченная горностаями мантия, на голове, в тон мантии, бархатная шапо. Как все мужчины клана Тиссенидов, он был высок, могуче сложен и бандитски красив. Выглядел всегда крепким и здоровым; словно моряк, только что вернувшийся с моря, он прямо‑таки излучал аромат морской воды и соленого ветра. Как у всех Тиссенидов, точный возраст короля определить было трудно. Судя по волосам, коже и рукам – местам, наиболее ярко свидетельствующим о возрасте, Эстераду можно было дать сорок пять лет. Дийкстра знал, что королю пятьдесят шесть.

– Зулейка, – наклонился король к жене. – Взгляни на него. Если б ты не знала, что это шпион, ты б поверила?

Королева Зулейка была невысока ростом, скорее полновата, нежели худощава, и симпатично неуклюжа. Одевалась она характерным для женщин такого типа образом, заключающимся в таком подборе элементов одежды, чтобы никто не мог угадать, что она не собственная бабушка. Такого эффекта Зулейка достигала свободным, не выделяющимся покроем выдержанных в серо‑коричневых тонах платьев. На волосы надевала унаследованный от предков чепец. Не пользовалась никакой косметикой и не носила никаких украшений.

– Хорошая Книга, – проговорила она тихим, мелодичным голоском, – учит нас быть сдержанными в оценке ближних наших. Ибо, говорит она, и вас тоже когда‑то оценят. И хорошо бы, если не по внешности.

Эстерад Тиссен одарил супругу теплым взглядом. Повсюду было ведомо, что любил он ее безгранично, любовью, которая за двадцать девять лет супружества нисколько не остыла, а, наоборот, горела все ярче и горячее. Эстерад, как утверждали, ни разу не изменил Зулейке. Дийкстра не очень‑то верил в нечто столь неправдоподобное. Он сам трижды пытался подставлять – а точнее, подкладывать, – королю эффектных агенток, кандидаток в фаворитки, незаменимые источники информации. Ничего не получалось. И все же…

– Не люблю ходить вокруг да около, – сказал король, – поэтому сразу же поясню тебе, Дийкстра, почему я решил поговорить с тобою лично, а не доверять это министрам. Причин тому несколько. Во‑первых, я знаю, что ты не прочь подкупать людей. В принципе я уверен в своих чиновниках, но к чему подвергать их тяжким испытаниям, вводить в искушение? Какую взятку ты намеревался предложить министру иностранных дел?

– Тысячу новиградских крон, – глазом не моргнув ответил шпик. – А если б он заартачился, то дошел бы до полутора.

– Вот за это я тебя и люблю, – после краткого молчания сказал Эстерад Тиссен. – Кошмарный же ты сукин сын, милостивый государь Дийкстра. Ты напоминаешь мне меня в юности. Гляжу я на тебя и вижу себя в этом возрасте.

Дийкстра поблагодарил поклоном. Он был моложе короля всего на восемь лет. И был уверен, что Эстерад прекрасно это знает.

– Да, кошмарный ты сукин сын, – повторил король, посерьезнев. – Сукин сын. Но порядочный и с хорошими манерами. А это большая редкость в наше паршивое время.

Дийкстра снова поклонился.

– Понимаешь, – продолжал Эстерад, – в любом государстве найдутся люди, которых можно назвать слепыми фанатиками идеи общественного согласия. Преданные этой идее, они ради нее готовы на все. На преступление тоже, поскольку цель, по их мнению, оправдывает средства и изменяет соотношения и значимости понятий. Они не убивают, нет, они спасают порядок. Они не истязают, не шантажируют – они обеспечивают интересы государства и дерутся за эти интересы. Жизнь единицы, если единица нарушает догму установленного порядка, для таких людей шелонга ломаного не стоит. А того, что общество, которому они служат, состоит именно из единиц, такие люди во внимание не принимают. Такие люди обладают так называемыми широкими взглядами… а широкие взгляды – это вернейший способ не замечать других людей.

– Никодемус де Боот, – не выдержал Дийкстра.

– Близко, но не точно. – Король Ковира продемонстрировал алебастрово‑белые зубы. – Это Высогота из Корво. Менее известный, но тоже хороший этик и философ. Почитай, советую. Возможно, у вас осталась еще какая‑нибудь его книга, может, не все спалили? Но к делу, к делу. Ты, Дийкстра, тоже без зазрения совести пользуешься интригами, подкупами, шантажом и пытками. Ты и глазом не моргнешь, посылая кого‑либо на смерть или приказывая убить тайно. То, что все это ты творишь, исходя из блага королевства, которому служишь, не оправдывает тебя и не делает в моих глазах более симпатичным. Отнюдь. Знай об этом.

Шпион кивнул в знак того, что знает.

– Однако ты, – продолжал Эстерад, – представляешь собою, как уже сказано, сукина сына благородного характера. И поэтому я тебя люблю и уважаю, поэтому даю тебе приватную аудиенцию. Потому что ты, Дийкстра, имея к тому миллион возможностей, ни разу в жизни не сделал ничего для себя лично и не украл из государственной казны. Даже полшелонга. Зулейка, взгляни! Он покраснел, или мне только показалось?

Королева подняла глаза, не отрываясь от вязанья.

– По скромности их познаете правоту их, – процитировала она стих из Хорошей Книги, хоть не могла не видеть, что на лице шпиона не проступило даже следа румянца.

– Хорошо, – сказал Эстерад. – Ближе к делу. Время перейти к государственным проблемам. Он, Зулейка, пересек море, движимый патриотическим долгом. Редания, его отчизна, под угрозой. После трагической смерти короля Визимира там царит хаос. Реданией правит банда аристократических идиотов, именующих себя Регентским Советом. Эта банда, моя Зулейка, не сделает для Редании ничего. Почуяв угрозу, сбежит или же примется по‑собачьи ластиться к обшитым жемчугами туфлям нильфгаардского императора. Эта банда презирает Дийкстру, потому что он – шпион, убийца, парвеню и хам. Но именно Дийкстра переплыл море, чтобы спасти Реданию. Продемонстрировав тем самым, кто действительно болеет за Реданию.

Эстерад Тиссен замолчал, засопел, утомленный долгой речью, поправил кармазиново‑горностаевую шапо, которая слегка сползла ему на нос.

– Ну, Дийкстра, – продолжил он. – Чем больно твое королевство? Кроме отсутствия денег, разумеется?

– Если не считать отсутствия денег, – лицо шпиона было словно высечено из камня, – благодарствую, ваше величество, все здоровы.

– Ага, – кивнул король и при этом шапо снова сползла ему на нос и ее снова пришлось поправлять. – Ага. Так. Понимаю. Я понимаю, – продолжал он. – И аплодирую идее. Когда имеешь деньги, можешь прикупить себе лекарство от любого другого недомогания. Секрет в том, чтобы эти деньги иметь. У вас их нет. Если б они были, то здесь не было бы тебя. Я рассуждаю логично?

– Несомненно.

– И сколько же вам надо, любопытно было бы узнать?

– Немного. Миллион бизантов.

– Немного? – Эстерад Тиссен преувеличенным жестом схватился обеими руками за шапо. – И это ты называешь – «немного»? Ай‑яй‑яй.

– Для вашего королевского величества… – проворчал шпион, – такая сумма – явная мелочь…

– Мелочь? – Король отпустил шапо и воздел руки к плафону. – Ай‑яй! Миллион бизантов – это мелочь, ты слышишь, Зулейка, что он говорит? А знаешь ли ты, Дийкстра, что иметь миллион и не иметь миллиона – это вместе два миллиона? Я понимаю и чувствую, что ты и Филиппа Эйльхарт бурно и лихорадочно ищете средство для защиты от Нильфгаарда, но что вы хотите – весь Нильфгаард закупить или как?

Дийкстра не ответил.

Зулейка ожесточенно вязала. Эстерад несколько мгновений делал вид, что любуется обнаженными нимфами на плафоне.

– Иди сюда. – Он неожиданно встал, подозвал шпика.

Они подошли к огромной картине, изображающей короля Гедовиуса на сивом коне, скипетром указующего армии нечто, на полотне не уместившееся, – вероятно, нужное направление. Эстерад извлек из кармана малюсенькую позолоченную палочку, коснулся ею рамы картины, вполголоса проговорил заклинание. Гедовиус и сивый конь исчезли, появилась рельефная карта известного мира. Король коснулся палочкой серебряной кнопочки в углу картины и магически изменил масштаб, сводя видимую часть мира до границ долины Яруги и Четырех Королевств.

– Голубое – Нильфгаард, – пояснил он. – Красное – вы. Куда ты глазеешь? Смотри сюда!

Дийкстра оторвал взгляд от других изображений – в основном морских битв и сцен. Задумался, которая из них была волшебным камуфляжем для другой знаменитой карты Эстерада, той, что изображала военную и торговую разведку Ковира, полную сеть перекупленных информаторов и шантажируемых людей, секретных сотрудников, оперативных контактов, диверсантов, наемных убийц, «спящих» шпионов и действующих резидентов. Он знал, что такая картина существует, и давно, и столь же безуспешно пытался до нее добраться.

– Красное – вы, – повторил Эстерад Тиссен. – Скверно это выглядит, верно?

«Скверно», – мысленно согласился Дийкстра. Последнее время он беспрерывно рассматривал стратегические карты, но сейчас, на рельефной карте Эстерада, положение представлялось еще хуже. Голубые квадраты складывались в жуткие драконьи челюсти, готовые в любой момент сцапать и раздробить зубищами несчастные красные квадратики.

Эстерад Тиссен поискал что‑нибудь такое, что можно было бы использовать в качестве указки, наконец вытянул изящную рапиру из ножен, украшавших наряду с другим оружием настенный ковер.

– Нильфгаард, – начал он лекцию, указывая рапирой соответствующее место на карте, – напал на Лирию и Аэдирн, использовав в качестве casus belle нападение на пограничный форт Глевициген. Сейчас не важно, кто и в кого переодетый в действительности напал на Глевициген. Я считаю совершенно бессмысленными также любого рода домыслы относительно того, на сколько дней или часов вооруженные действия Эмгыра опередили аналогичные действия Аэдирна и Темерии. Предоставляю это делать историкам. Меня гораздо больше интересует нынешняя ситуация и то, что случится завтра. В данный момент Нильфгаард стоит в Доль Ангре и Аэдирне, прикрытый буфером в виде эльфьего доминиона в Доль Блатанна, граничащего с той частью Аэдирна, которую король Хенсельт из Каэдвена, образно выражаясь, вырвал из пасти Эмгыра и сожрал сам.

Дийкстра не комментировал.

– Моральную оценку акций короля Хенсельта я также оставляю историкам, – продолжал Эстерад. – Но одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть: аннексировав Северную Мархию, Хенсельт загородил Эмгыру путь к долине Понтара. Оградил темерские фланги. А также ваши и реданские. Вам следовало бы его поблагодарить.

– Я поблагодарил, – проворчал Дийкстра. – Но втихую. Мы в Третогоре принимаем короля Демавенда из Аэдирна. А Демавенд дал достаточно точную моральную оценку поступку Хенсельта. Он взял за правило выражать ее кратко и звучно.

– Догадываюсь, – кивнул король Ковира. – Временно оставим это, взглянем на юг, за реку Яругу. Ведя наступление в Доль Ангра, Эмгыр одновременно прикрыл фланги, заключив сепаратное соглашение с Фольтестом из Темерии. Но как только окончились боевые действия в Аэдирне, император беспардонно нарушил пакт и ударил на Бругге и Содден. Своими трусоватыми переговорами Фольтест выгадал две недели мира. Точнее – шестнадцать дней. А сегодня у нас двадцать шестое октября.

– Именно.

– Положение же на двадцать шестое октября видится следующим: Бругге и Содден заняты. Крепости Разван и Майена пали. Армия Темерии разбита в боях под Марибором, отогнана на север, Марибор осажден. Сегодня утром он еще держался. Но сейчас уже поздний вечер, Дийкстра.

– Марибор устоит. Нильфгаардцы не сумели замкнуть вокруг него кольцо.

– Это верно. Они зашли слишком далеко, чрезмерно растянули коммуникации, опасно приоткрыв фланги. К зиме они прекратят осаду, отступят к близкой Яруге, сократят фронт. Но что будет весной, Дийкстра? Что будет, когда травка выглянет из‑под снега? Подойди, глянь на карту.

Дийкстра глядел.

– Глянь на карту, – повторил король. – Я скажу тебе, что сделает Эмгыр вар Эмрейс весной.

 

***

 

– Весной начнется наступление невероятных масштабов, – сообщила Картия ван Кантен, поправляя перед зеркалом свои золотистые локоны. – Знаю, знаю, в этой информации как таковой нет ничего сенсационного, у каждого городского колодца бабы разнообразят себе стирку болтовней о весеннем наступлении.

Ассирэ вар Анагыд, сегодня исключительно раздражительная и нетерпеливая, сумела, однако, удержаться от вопроса, почему же в таком случае ей забивают голову столь нелюбопытными сообщениями. Но она знала Кантареллу. Если Кантарелла начинала о чем‑то говорить, значит, у нее была к тому причина. А все сказанное она, как правило, завершала выводами.

– Однако я знаю немного больше, чем все остальное общество, – сказала Кантарелла. – Ваттье рассказал мне все, раскрыл весь ход совещания у императора. К тому же приволок целую кипу карт, а когда уснул, я их посмотрела… Продолжать?

– А как же, – прищурилась Ассирэ. – Обязательно, милая.

– Направление главного удара – разумеется, Темерия. Рубеж реки Понтар, линия Новиград‑Вызима‑Элландер. Наступает группа войск «Центр» под командованием Мэнно Коегоорна. Фланги прикрывает группа войск «Восток», наступающая из Аэдирна на долину Понтар и Каэдвен…

– Каэдвен? – подняла брови Ассирэ. – Получается: конец хрупкому миру, заключенному при дележе добычи?

– Каэдвен угрожает правому флангу. – Картия ван Кантен слегка надула полные губки. Ее кукольная мордашка страшно контрастировала изрекаемым премудростям стратегии. – Наступление имеет превентивный характер. Перед отборными частями группы войск «Восток» поставлена задача связать армию короля Хенсельта и выбить у него из головы мысли о предполагаемой помощи Темерии.

– На западе, – продолжала блондинка, – ударит специальная оперативная группа «Вердэн», которая должна захватить Цидарис и плотно замкнуть кольцо осады Новиграда, Горс Велена и Вызимы. Генеральный штаб считает необходимым блокировать эти три крепости.

– Ты не назвала имен командующих обеих групп войск.

– Группа «Восток» – Ардаль аэп Даги, – слегка улыбнулась Кантарелла. – Группа «Вердэн» – Иоахим де Ветт.

Ассирэ высоко подняла брови.

– Любопытно. Два князя, оскорбленные тем, что их дочерей вычеркнули из матримониальных планов Эмгыра. Наш император либо очень уж наивен, либо чертовски хитер.

– Если Эмгыр что‑то и знает о заговоре князей, – сказала Кантарелла, – то не от Ваттье. Ваттье ему ничего не сказал.

– Продолжай.

– Наступление будет иметь невиданные до сих пор масштабы. В сумме, считая линейные подразделения, резервы, вспомогательные и тыловые службы, в операции примет участие свыше трехсот тысяч человек. И эльфов, разумеется.

– Дата начала?

– Не установлена. Все упирается в снабжение, снабжение же – в проходимость дорог, а никто не в состоянии сказать, когда окончится зима.

– О чем еще поведал Ваттье?

– Плакался, бедняжка, – сверкнула зубками Кантарелла. – Император опять его облаял и изругал. Принародно. Причиной опять было таинственное исчезновение Стефана Скеллена и его отряда. Эмгыр публично обозвал Ваттье недотепой, начальником служб, которые вместо того, чтобы беззвучно и бесследно изымать людей, сами оказываются захваченными врасплох такими исчезновениями. При этом он произнес какой‑то ехидный каламбур, который, однако, Ваттье не сумел точно повторить. Потом император шутливо спросил Ваттье, а не означает ли это, что возникла какая‑то другая секретная организация, укрытая даже от него? Умен наш император. Почти по цели бьет.

– Почти, – проворчала Ассирэ. – Что еще, Картия?

– Агента, которого Ваттье держал в отряде Скеллена и который тоже исчез, звали Нератин Цека. Ваттье его, видимо, очень ценил, потому что сильно удручен его исчезновением.

«Я тоже, – подумала Ассирэ, – удручена исчезновением Иедии Мекессера. Но в отличие от Ваттье де Ридо, я скоро буду знать, что случилось».

– А Риенс? Ваттье больше с ним не встречался?

– Нет. Не говорил.

Обе долго молчали. Кот на коленях Ассирэ громко мурлыкал.

– Госпожа Ассирэ?

– Да, Картия?

– И долго мне еще играть роль глупой любовницы? Хотелось бы вернуться к занятиям. Посвятить себя научной работе…

– Недолго, – прервала Ассирэ. – Но еще и не очень скоро. Держись, дитя мое.

Кантарелла вздохнула.

Они окончили беседу и попрощавшись. Ассирэ вар Анагыд согнала кота с коленей, еще раз прочитала письмо Фрингильи Виго, отдыхавшей в Туссенте, и задумалась, поскольку письмо беспокоило. Между строк в нем угадывались какие‑то мысли, которые Ассирэ улавливала, но не понимала. Уже миновала полночь, когда Ассирэ вар Анагыд, нильфгаардская чародейка, привела в действие мегаскоп и установила телесвязь с замком Монтекальво в Редании.

На Филиппе Эйльхарт была коротюсенькая ночная рубашечка на тонюсеньких бретелечках, а на щеках и в вырезе декольте – следы губной помады. Ассирэ величайшим усилием воли сдержала гримасу отвращения. «Никогда‑приникогда я не смогу этого понять, – подумала она, – и понимать не хочу. Этого».

– Мы можем говорить свободно?

Филиппа сделала рукой широкий жест, укрывая себя магической сферой тайны. – Теперь да.

– У меня есть сведения, – сухо начала Ассирэ. – Сами по себе они ничего сенсационного не представляют, об этом болтают даже бабы у колодцев. Тем не менее…

 

***

 

– Редания, – сказал Эстерад Тиссен, глядя на карту, – в данный момент может выставить пять тысяч линейных бойцов, из них четыре тысячи – тяжелой конницы. Округляя, разумеется.

Дийкстра кивнул. Подсчет был абсолютно точным.

– У Демавенда и Мэвы была такая же армия. Эмгыр разгромил ее за двадцать шесть дней. То же случится и с войсками Редании и Темерии, если вы их не укрепите. Я поддерживаю вашу идею, Дийкстра, твою и Филиппы Эйльхарт. Вам нужны войска. Вам необходима боевая, хорошо обученная и прекрасно экипированная конница. И такую конницу вы хотите получить за какой‑то жалкий миллион бизантов.

Шпион наклоном головы подтвердил, что и против такого расчета ему возразить нечего.

– Однако, как тебе, несомненно, известно, – сухо продолжал король, – Ковир всегда был, есть и будет нейтральным. С Нильфгаардской империей нас связывает трактат, подписанный еще моим дедом, Эстерилем Тиссеном, и императором Фергусом вар Эмрейсом. Буква данного трактата не разрешает Ковиру поддерживать врагов Нильфгаарда военной силой. Либо деньгами на… военную силу.

– Когда Эмгыр вар Эмрейс задушит Темерию и Реданию, – откашлялся Дийкстра, – тогда он обратит взор свой на Север. Эмгыр никогда не насытится. Может статься, что ваш трактат мгновенно перестанет стоить чего‑либо. Только что мы говорили о Фольтесте Темерийском, который договорами с Нильфгаардом сумел купить себе всего‑навсего шестнадцать дней мира…

– О, дорогой мой, – отмахнулся Эстерад. – Это, знаешь ли, не аргумент. С договорами о мире дела обстоят так же, как с супружескими пактами – их не заключают с мыслью об измене, а коли уж заключают, то не подозревают в измене противную сторону. А кому это не нравится, тот пусть не женится. Ибо нельзя стать рогачом, не будучи женатым, но, согласись, страх перед рогами – обидное и довольно смешное оправдание вынужденного целибата. А рога в семейной жизни не должны быть темой для рассуждений типа «что было б, если бы?». До тех пор, пока рога не выросли, и говорить не о чем… Кстати, о рогах: как чувствует себя супруг прелестной Мари, маркизы де Мереей, реданский министр финансов?

– Ваше королевское величество, – натянуто поклонился Дийкстра, – располагает достойными зависти информаторами.

– А и верно, располагаю, – согласился король. – Ты удивился бы, узнав, сколькими и сколь хорошими. Но и тебе нечего стыдиться своих. Тех, которые отираются при моих дворах здесь и в Понт Ванисе. О, слово даю, любой из них достоин высочайшей похвалы.

Дийкстра даже бровью не повел.

– Эмгыр вар Эмрейс тоже не испытывает недостатка в хороших и удачно пристроенных агентах. Поэтому повторяю: государственные интересы Ковира – нейтралитет и принцип pacta sunt servanda. Ковир не нарушает заключенных договоров. Ковир не нарушает договоров даже ради того, чтобы опередить нарушение договоров противной стороной.

– Осмелюсь заметить, – сказал Дийкстра, – что Редания не предлагает Ковиру нарушать пакты. Редания ни в коей мере не стремится заключить союз либо заполучить военную помощь Ковира против Нильфгаарда. Редания хотела бы… одолжить небольшую сумму, которую мы вернем…

– Мне известно, – прервал король, – как вы возвращаете. Но все это чисто академические рассуждения, ибо я не одолжу вам ни шелонга. А дурной казуистикой меня потчевать незачем, Дийкстра, поскольку она идет тебе, как волку слюнявчик. Есть у тебя какие‑нибудь другие, более серьезные, умные и удачные аргументы?

– Нет.

– Твое счастье, – после недолгого молчания сказал Эстерад Тиссен, – что ты стал шпионом. В торговле б ты не преуспел.

 

***

 

Испокон веков у всех коронованных пар были раздельные опочивальни. Короли – с весьма различной регулярностью – посещали спальни королев, случалось и королевам наносить неожиданные визиты королям. Затем супруги расходились по собственным комнатам и ложам.

Монаршья чета Ковира и в этом отношении была исключением. Эстерад Тиссен и Зулейка всегда почивали вместе – в одной спальне, на одном гигантском ложе под огромным балдахином.

Перед тем как уснуть, Зулейка, нацепив очки, в которых стыдилась показываться подданным, обычно почитывала свою Хорошую Книгу. Эстерад Тиссен обычно болтал.

В ту ночь тоже все было как обычно. Эстерад натянул ночной колпак и взял в руки скипетр. Он обожал держать скипетр и поигрывать им, но не делал этого на людях, ибо опасался, как бы подданные не сочли его претенциозным.

– Знаешь, Зулейка, – болтал он, – преудивительнейшие меня последнее время посещают сны. Уж которую ночь кряду мне снится та ведьма, моя матушка. Встанет надо мной и долдонит: «Есть у меня жена для Танкреда, есть жена для Танкреда». И показывает симпатичную, но очень уж юную девочку. И знаешь, Зулейка, что это за девочка? Цири, внучка Калантэ. Ты помнишь Калантэ, Зулейка?

– Помню, супруг мой.

– Цири, – продолжал Эстерад, поигрывая скипетром, – это та, на которой якобы хочет жениться Эмгыр вар Эмрейс. Странный марьяж, поразительный… Так каким же, черт побери, образом она может стать женой Танкреда?

– Танкреду, – голос у Зулейки немного изменился, как всегда, когда она говорила о сыне, – не помешала бы жена. Может, остепенится…

– Возможно, – вздохнул Эстерад. – Хоть сомневаюсь, но возможно… Во всяком случае, супружество дает какой‑то шанс. Хм‑м‑м… Интересно! Цири… Ковир и Цинтра… Устье Яруги! Недурно звучит, недурно. Удачный был бы союз… Удачное родство… Однако если эту малышку присмотрел для себя Эмгыр… Только вот чего ради именно она является мне в снах? И почему, черт побери, мне вообще снится такая ересь? Во время Эквинокция, помнишь, когда я тебя тоже разбудил… Бр‑р‑р, какой же это был кошмар, чертовски рад, что не могу вспомнить подробностей… Хм‑м‑м… А может, призвать какого‑нибудь астролога? Ворожея? Медиума?

– Сейчас в Лан Эксетере пребывает госпожа Шеала де Танкарвилль.

– Нет, – поморщился король. – Этой чародейки я не хочу. Она слишком уж мудра. У меня под боком вырастает вторая Филиппа Эйльхарт. Мудрых баб слишком влечет аромат власти, их нельзя раззадоривать ласками и доверием.

– Ты, дорогой супруг, как всегда, прав.

– Хм‑м‑м… Но эти сны…

– Хорошая Книга, – Зулейка перелистнула несколько страниц, – говорит, что, когда человек засыпает, боги открывают ему уши и говорят к нему… А вот пророк Лебеда учит, что, видя сон, видишь либо великую мудрость, либо великую глупость… Искусство состоит в том, чтобы распознать, что именно.

– Женитьбу Танкреда на возможной невесте Эмгыра вряд ли можно считать великой мудростью! – вздохнул Эстерад. – А если уж говорить о мудрости, то я б хотел, чтобы таковая снизошла на меня во сне. Речь о деле, с которым сюда прибыл Дийкстра. Очень сложное дело. Потому что, видишь ли, дражайшая моя Зулейка, рассудок не позволяет мне ликовать, когда Нильфгаард безостановочно прет на север и в любой момент может занять Новиград, ибо из Новиграда все, в том числе и наш нейтралитет, выглядит иначе, нежели с дальнего юга. Так что хорошо было бы, если б Редания и Темерия остановили натиск Нильфгаарда и прогнали агрессора вновь за Яругу. Но будет ли хорошо, ежели они сделают это за наши деньги? Ты слушаешь меня, о любимая супруга?

– Я слушаю тебя, любезный супруг мой.

– И что ты на это скажешь?

– Всяческую мудрость вмещает в себя Хорошая Книга.

– А не говорит ли твоя Хорошая Книга, что делать, когда приходит этакий Дийкстра и домогается от тебя миллиона?

– Книга, – заморгала поверх очков Зулейка, – ничего не говорит о бесчестных деньгах. Но в одном из стихов сказано: давать есть большее счастье, нежели брать, а поддерживать убогого милостыней есть благородство. Сказано: раздай все, и это облагородит душу твою.

– Ну да, а мешок и брюхо – выпотрошит, – проворчал Эстерад Тиссен. – А что, Зулейка, кроме стихов о благородном одарении и раздаче милостыни, не содержит ли Книга каких‑либо мудростей, касающихся интереса? К примеру, что Книга говорит об эквивалентном обмене?

Королева поправила очки и принялась быстро листать инкунабулу.

– Как Иаков богам, так и боги Иакову, – прочитала она.

Эстерад долго молчал, наконец медленно проговорил:

– А еще что‑нибудь?

Зулейка снова принялась терзать Книгу.

– Нашла, – наконец сказала она, – кое‑что в премудрости пророка Лебеды. Прочесть?

– Сделай милость.

– Пророк Лебеда учит: воистину убогого подаянием поддержи. Но вместо того, чтобы дать убогому целый арбуз, дай ему пол‑арбуза, ибо иначе убогий может свихнуться от счастья.

– Пол‑арбуза, – фыркнул Эстерад Тиссен. – Стало быть, полмиллиона бизантов? А ведомо ли тебе, Зулейка, что иметь полмиллиона и не иметь полмиллиона – это в сумме получается целый миллион?

– Ты не дал мне докончить, – окинула Зулейка супруга сердитым взглядом поверх очков. – Далее пророк говорит: еще лучше дать убогому четверть арбуза. И вовсе уж хорошо сделать так, чтобы кто‑то другой дал убогому арбуз. Поскольку, истинно говорю вам, всегда отыщется тот, у кого есть арбуз и кто склонен им одарить убогого, ежели не из благородства чувств своих, то по расчету либо иному поводу.

– У! – хватанул король Ковира скипетром по ночному столику. – А ведь и верно, головастый был мужик этот твой пророк Лебеда! Вместо того чтобы дать, постараться заставить это сделать другого? Это мне нравится, вот они, слова истинно медоточивые. Нет, ты поищи‑ка еще в премудростях твоего пророка, любезная моя Зулейка. Уверен, обнаружишь там что‑нибудь такое, что позволит мне без ущерба решить проблему Редании и армии, которую Редания намерена создать за мои деньги.

Зулейка долго‑долго листала Книгу, прежде чем принялась читать.

– Сказал однажды пророку Лебеде ученик его: «Научи меня, учитель, как мне поступить? Возжелал, понимаешь ли, ближний мой моего любимого пса. Если отдам любезное мне животное, сердце мое разорвется от жалости. Если же не отдам, буду несчастлив, ибо обижу ближнего своего отказом. Что делать?» «А нет ли у тебя, – спросил пророк, – чего‑нибудь такого, что бы ты любил менее, нежели любимого своего пса?» «Есть, учитель, – ответствовал ученик, – кот озорной, шкодник неуемный. И я вообще его не люблю». И сказал тогда пророк Лебеда: «Возьми оного кота – шкодника неуемного, озорника – и подари его ближнему твоему. Тем самым ощутишь ты двойное счастье – отделаешься от кота и ближнего порадуешь. Поскольку чаще всего ближний не подарка самого жаждет, но просто быть одаренным желает».

Эстерад какое‑то время молчал, наморщив лоб. Наконец спросил:

– Зулейка? А это что же, один и тот же пророк‑то был?

– Возьми оного кота – шкодника неуемного, озорника…

– Слышал уже, слышал! – воскликнул король, но тут же помягчал: – Прости, возлюбленнейшая. Дело в том, что я никак в толк не возьму, какая связь у кота с…

Он замолчал. И надолго задумался.

 

***

 

Спустя восемьдесят пять лет, когда ситуация изменилась настолько, что о некоторых проблемах и людях уже можно было говорить без опаски, заговорил Гвискар Вермуллен, герцог Крейденский, внук Эстерада Тиссена, сын его старшей дочери Гудемунды. Герцог Гвискар к тому времени уже был ветхим годами старцем, но события, свидетелем которых ему довелось быть, помнил хорошо. Именно герцог Гвискар раскрыл, откуда взялся миллион бизантов, с помощью которых Редания экипировала конную армию для войны с Нильфгаардом. Миллион этот был взят, как предполагали, не из казны Ковира, а из богатств Новиграда. Эстерад Тиссен, выдал тайну Гвискар, получил новиградские деньги за участие в создании компаний по заморской торговле. Парадоксально то, что компании эти создавались при активном участии нильфгаардских купцов. Из откровений престарелого герцога следовало, значит, что сам Нильфгаард – в определенной степени – оплатил организацию враждебной себе реданской армии.

– Дедушка, – вспомнил Гвискар Вермуллен, – говорил что‑то об арбузах и при этом шельмовски улыбался. Говорил, что всегда отыщется такой, кто пожелает одарить бедного, хотя бы и по расчету. Говорил также, что коли сам Нильфгаард присовокупляется к увеличению силы и боеспособности реданского войска, то не может за то же самое иметь претензий к другим.

– А потом, – продолжал старец, – дедушка призвал к себе моего отца, который в то время руководил разведкой, и министра внутренних дел. Те, узнав, какие приказы им предстоит выполнять, впали в панику. Ибо речь шла о том, чтобы выпустить из тюрем и вернуть из ссылки свыше трех тысяч человек. Больше чем сотне предстояло отменить домашние аресты.

Нет, речь шла не только о бандитах, обычных преступниках и наемных кондотьерах. Помилованию подлежали прежде всего диссиденты. Среди помилованных оказались и сторонники сверженного короля Рыда, и люди узурпатора Иди, их преданнейшие партизаны. К тому же не только такие, которые поддерживали словами: большинство сидели за диверсии, покушения, вооруженные бунты. Министр внутренних дел был в шоке, папаша сильно обеспокоен.

– Дедушка же, – рассказывал герцог, – смеялся так, словно это была лучшая шутка из лучших. А потом сказал, помню каждое слово: «Величайшее ваше упущение, господа, состоит в том, что вы не читаете на ночь Хорошую Книгу. Если б читали, то понимали бы идеи своего монарха. А так – будете выполнять приказы, не понимая их. Но не отчаивайтесь напрасно и про запас, ваш монарх знает, что делает. А теперь идите и выпустите всех моих проказников, котов – шкодников неуемных».

Именно так он и сказал: проказников, котов – шкодников неуемных. А речь‑то шла – о чем тогда никто и подумать не мог – о будущих героях, командирах, покрывших себя честью и славой. Этими дедушкиными «котами» были известные позже кондотьеры: Адам «Адью» Пангратт, Лоренцо Молла, Хуан «Фронтино» Гуттьерес… и Джулия Абатемарко, которая прослыла в Редании как «Сладкая Ветреница»… Вы, молодые, этого не помните, но в мои времена, когда мы играли в войну, любой парень хотел быть «Адью» Панграттом, а каждая девчонка – Джулией «Сладкой Ветреницей»… А для дедушки все они были «котами‑шкодниками», хе‑хе…

Позже же, – мямлил Гвискар Вермуллен, – дедушка взял меня за руку и вывел на террасу, с которой бабушка Зулейка кормила чаек. Дедушка сказал ей… он ей сказал…

Старик медленно и с огромным напряжением пытался вспомнить слова, которые тогда, восемьдесят пять лет назад, король Эстерад Тиссен сказал жене, королеве Зулейке, на нависшей над Большим Каналом террасе дворца Энсенада.

– …сказал, – вспомнил наконец герцог, – «Знаешь ли ты, любимейшая моя супруга, что я обнаружил еще одну премудрость среди множества премудростей пророка Лебеды? Такую, которая даст мне еще одну выгоду при одарении Редании котами‑шкодниками? Коты, дорогая моя Зулейка, возвращаются домой. Коты всегда возвращаются домой. Ну а когда мои коты вернутся, когда принесут добычу, свое жалованье, богатства… Вот тогда я обложу этих котов налогами…»

 

***

 

Последний раз король Эстерад Тиссен беседовал с Дийкстрой один на один, даже без Зулейки. Правда, на полу гигантского зала играл десятилетний мальчик, но на него не обращали внимания, да кроме того он был так занят своими оловянными солдатиками, что совершенно не интересовался разговорами взрослых.

– Это Гвискар, – пояснил Эстерад, указывая на мальчика головой. – Мой внук, сын моей Гудемунды и того шалопая, князя Вермуллена. Но этот малыш, Гвискар, единственная надежда Ковира, если Танкред Тиссен вдруг окажется… Ну, если с Танкредом что‑нибудь приключится…

Дийкстре была не чужда проблема Ковира. И лично проблема Эстерада. Он знал, что с Танкредом уже кое‑что приключилось. У парня если и были вообще данные стать королем, то только королем очень скверным.

– Твой вопрос, – проговорил Эстерад, – в принципе уже решен, ты можешь начинать думать, как наиболее эффективно использовать миллион бизантов, который вскоре окажется в третогорской казне.

Он наклонился и украдкой поднял одного из оловянных солдатиков Гвискара, кавалериста с занесенным палашом.

– Возьми и как следует спрячь. Тот, кто покажет второго такого же воина, будет моим посланцем. Учти это, даже если он будет выглядеть так, что ты не поверишь, будто это мой человек, знающий проблемы нашего миллиона. Любой другой будет провокатором, и отнесись к нему соответственно.

– Редания, – поклонился Дийкстра, – не забудет этого вашему королевскому величеству. Я же от собственного имени хочу заверить ваше королевское величество в моей личной благодарности.

– Не заверяй, а давай сюда ту тысячу, с помощью которой намеревался завоевать благосклонность моего министра. Что ж, по‑твоему, благосклонность короля не заслуживает взятки?

– И ваше королевское величество снизойдет…

– Снизойдет, снизойдет. Давай деньги, Дийкстра. Иметь тысячу и не иметь тысячи…

– Это в сумме дает две тысячи. Знаю.

 

***

 

В дальнем крыле Энсенады, в комнате значительно меньших размеров, чародейка Шеала де Танкарвилль сосредоточенно и серьезно выслушала сообщение королевы Зулейки.

– Прелестно, – кивнула она. – Прелестно, ваше королевское величество.

– Я сделала все так, как ты посоветовала, госпожа Шеала.

– Благодарю. И еще раз уверяю вас – мы действуем в общих интересах. Ради блага страны. И династии.

Королева Зулейка кашлянула, голос у нее слегка изменился.

– А… А Танкред, госпожа Шеала?

– Я дала слово, – холодно сказала Шеала де Танкарвилль. – Я дала свое слово, что за помощь отплачу помощью. Ваше королевское величество может спать спокойно.

– Очень бы хотелось, – вздохнула Зулейка. – Очень. Кстати, коли уж разговор зашел о снах… Король начинает что‑то подозревать. Эти сны удивляют его, а король, когда его что‑то удивляет, становится подозрительным.

– Значит, на некоторое время я перестану насылать на короля сны, – пообещала чародейка. – Относительно же сна вашего величества повторяю, вы можете спать спокойно. Принц Танкред расстанется с дурным обществом. Перестанет посещать замок барона Суркратасса, бывать у госпожи де Байсемур. И у жены реданского посла тоже.

– Он никогда не станет бывать у этих персон? Никогда?

– Персоны, о которых идет речь, – в темных глазах Шеалы де Танкарвилль вспыхнул странный огонек, – уже не отважатся приглашать и совращать с праведного пути принца Танкреда. Не отважатся никогда. Ибо будут знать о последствиях таких шагов. Я ручаюсь за то, что говорю. Ручаюсь также за то, что принц Танкред возобновит учебу и будет прилежным учеником, серьезным и уравновешенным юношей, перестанет гоняться за юбками. Успокоится… до того момента, когда мы представим ему Цириллу, княжну Цинтры.

– Ах, если б я могла в это поверить! – Зулейка заломила руки, возвела очи горе. – Если б могла поверить!

– В могущество магии, – Шеала де Танкарвилль улыбнулась даже неожиданно для себя самой, – порой трудно поверить, ваше королевское величество. Впрочем, так оно и должно быть.

 

***

 

Филиппа Эйльхарт поправила тонюсенькие как паутинка бретельки прозрачной ночной рубашки, стерла последние следы губной помады. «Такая умная женщина, – недовольно подумала Шеала де Танкарвилль, – а не может удержать свои гормоны в узде».

– Можно говорить?

Филиппа окружила себя сферой секретности.

– Теперь да.

– В Ковире все сделано. Положительно.

– Благодарю. Дийкстра уже уехал?

– Еще нет.

– В чем задержка?

– Он ведет переговоры с Эстерадом Тиссеном, – скривила губы Шеала де Танкарвилль. – Как‑то странно они пришлись друг другу по вкусу, король и шпион.

 

***

 

– Ты знаешь шуточки о нашей погоде, Дийкстра? О том, что в Ковире есть только две поры года…

– Зима и осень. Знаю.

– А знаешь ли ты признаки, позволяющие установить, что в Ковире уже наступило лето?

– Нет. Какие?

– Дождь становится чуточку теплее.

– Ха‑ха!

– Шутки шутками, – серьезно сказал Эстерад Тиссен, – но все более ранние и долгие зимы меня немного беспокоят. Это было предсказано. Ты, полагаю, читал пророчества Итлины? Там говорится, что настанут десятки лет непрекращающегося холода. Некоторые утверждают, что это не более чем аллегория, но я немного побаиваюсь. В Ковире однажды уже случились четыре года подряд холода, непогоды и неурожая. Если б не мощный поток продуктов питания из Нильфгаарда, люди начали бы массами умирать от голода… Ты представляешь себе это?

– Честно говоря, нет.

– А я – да. Охлаждение климата может всех нас погубить. Голод – это враг, с которым чертовски трудно бороться.

Шпик задумчиво кивнул.

– Дийкстра?

– Ваше королевское величество?

– У тебя в стране уже наступил мир и покой?

– Не вполне. Но я стараюсь… установить…

– Знаю. Об этом говорят громко. Из тех, что совершили предательство на Танедде, в живых остался только Вильгефорц.

– После смерти Йеннифэр – да. Знаешь, король, что Йеннифэр скончалась? Погибла в последний день августа при загадочных обстоятельствах на пресловутой Седниной Бездне между Островами Скеллиге и полуостровом Пейкс де Map.

– Йеннифэр из Венгерберга, – медленно проговорил Эстерад, – не была предательницей. Она не была сообщницей Вильгефорца. Если хочешь, я представлю тебе доказательства.

– Не хочу, – после недолгого молчания ответил Дийкстра. – А может, захочу, но не теперь. Сейчас мне удобнее видеть в ней предательницу.

– Понимаю. Не доверяй чародейкам, Дийкстра. Особенно Филиппе.

– Я никогда ей не доверял. Но мы вынуждены сотрудничать. Без нее Редания погрязнет в хаосе и погибнет.

– Это верно. Но если позволишь тебе посоветовать – отпусти немного поводья. Ты знаешь, о чем я. Эшафоты и пыточные дома по всей стране, изуверства, чинимые на эльфах… И этот страшный форт Дракенборг. Я знаю, тобою руководит чувство патриотизма. Но ты оставляешь после себя скверную легенду, в которой выглядишь оборотнем, лакающим невинно пролитую кровь.

– Кто‑то должен это делать.

– И на ком‑то это должно отыграться. Я знаю, ты пытаешься быть справедливым, но ведь ошибок не избежать, ибо избежать их невозможно. Невозможно также остаться чистым, валяясь в крови. Знаю, ты ни разу не обидел никого ради собственного удовольствия, но кто в это поверит? В тот день, когда удача от тебя отвернется, тебе припишут небескорыстное умерщвление невинных. А ложь липнет к человеку как смола.

– Знаю.

– Тебе не дадут возможности защищаться. Таким, как ты, никогда не дают шансов обелиться. Тебя вываляют в смоле… позже. Постфактум. Стерегись, Дийкстра.

– Стерегусь. Они меня не получат.

– Они получили твоего короля, Визимира. Я слышал – стилет в бок по самую гарду…

– В короля легче попасть, чем в шпиона. Меня не достанут. Никогда не достанут меня.

– И не должны. А знаешь почему, Дийкстра? Потому что должна же быть, язви ее, хоть какая‑то справедливость н

Date: 2015-09-17; view: 822; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.005 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию