Жизнь в изгнании

Джирики отнял руки от камня дворров.

Эолеру не нужно было говорить, что случилось.

– Ее не стало. – Граф смотрел на бледное лицо Мегвин, расслабленное и спокойное, как будто во сне. Он готовил себя к этой минуте и все равно чувствовал, что чудовищная пустота заполняет его, пустота, которая останется навсегда. Он схватил ее еще теплые руки.

– Я сожалею, – сказал Джирики.

– Сожалеете? – Эолер не смотрел на него. – Много ли значит жизнь смертного для вашего народа?

Ситхи некоторое время молчал.

– Зидайя умирают, так же как смертные. И когда те, кого мы храним в наших сердцах, уходят от нас, мы тоже несчастны.

– Тогда, если вы понимаете, – сказал Эолер, пытаясь овладеть собой, – пожалуйста, оставьте меня одного.

– Как вам угодно. – Джирики встал, не сгибаясь, как кошка. Он, казалось, хотел сказать что‑то еще, но промолчал и вышел из шатра.

Эолер долго смотрел на Мегвин. Ее влажные от пота волосы тугими кольцами лежали на лбу. Губы, казалось, таили улыбку. Было почти невозможно поверить, что жизнь покинула ее.

– О, боги были жестокими хозяевами! – простонал он. – Мегвин, чем мы виноваты? – Слезы выступили на его глазах, он зарылся лицом в ее волосы, потом прижался губами к холодеющей щеке. – Все это было жестокой, жестокой шуткой! Все было напрасно, если тебя нет! – Тело его сотрясали рыдания. Несколько секунд он раскачивался взад и вперед, отчаянно сжимая ее руку. Другой рукой она все еще прижимала к груди камень дворров, как будто боялась, что его отнимут. – Я не знал, не знал! Почему, почему ты ничего не сказала мне? Зачем ты притворялась? А теперь все потеряно, все кончено…

Белые волосы Джирики развевались по ветру. Он ждал графа. Эолер подумал, что бессмертный похож на духа бури, на предвестника смерти.

– Что вам нужно?

– Как я уже сказал, граф Эолер, я очень сожалею. Но есть вещи, которые, как мне кажется, вы должны знать. То, что я обнаружил в последние мгновения жизни леди Мегвин.

О Бриниох, сохрани меня! – подумал он устало. Мир сейчас был слишком велик для Эолера, и он не был уверен, что сможет вынести новые загадки ситхи.

– Я устал. Завтра мы отправляемся в Эрнистир.

– Вот почему я хочу поговорить с вами сейчас, – терпеливо сказал Джирики.

Несколько мгновений Эолер смотрел на него, потом пожал плечами:

– Хорошо. Говорите.

– Вам холодно? – спросил Джирики с бережной заботливостью существа, неожиданно открывшего для себя, что люди страдают от капризов погоды. – Мы могли бы подойти к костру.

– Я переживу.

Джирики медленно кивнул:

– Этот камень дали леди Мегвин тинукедайя, верно? Те, кого вы называете домгайны?

– Да, это был подарок дворров.

– Он очень похож на великий камень, который вы и я видели в Мезуту'а, под горой: Шард, Главный Свидетель. Когда я коснулся этого маленького камня, то ощутил многие мысли Мегвин.

Эолера расстроила сама мысль о том, что бессмертный был с Мегвин в ее последние мгновения.

– А может быть, лучше оставить ее мысли в покое – пусть она заберет их с собой в могилу?

Ситхи помедлил:

– Это трудно для меня. Я не хочу ничего навязывать вам, но кое‑что, мне кажется, вы должны знать, граф. – Джирики коснулся длинными пальцами руки Эолера. – Я не враг вам, Эолер. Все мы заложники капризов безумного могущества. – Он убрал руку. – Я не могу утверждать, что знаю наверняка все, что она чувствовала или думала. Дороги снов – тропы, которые открывают Свидетели, такие, как этот камень, – очень запутаны в эти дни, очень опасны. Вы помните, что случилось, когда я коснулся Шарда. Я не хотел рисковать, но чувствовал, что если можно помочь, то я должен помочь.

Если бы Эолер услышал нечто подобное из уст смертного, он принял бы это за стремление к какой‑то личной выгоде, но в ситхи было что‑то предполагающее почти пугающую искренность.

– В этой путанице мыслей и чувств, – продолжал Джирики, – я действительно понял две вещи – полагаю, что понял. Мне кажется, что перед самым концом безумие покинуло ее. Я не знал Мегвин, какой знали ее вы, но мысли этой женщины были чистыми, ясными и незамутненными. Она думала о вас. Я чувствовал это очень сильно.

Эолер отступил на шаг назад:

– Правда? Вы говорите это не для того, чтобы успокоить меня, как родители утешают ребенка?

На гладком лице ситхи мгновенно отразилось удивление.

– Вы хотите сказать, что я намеренно говорю вам что‑то не соответствующее действительности? Нет, Эолер. Это не наш путь.

– Она думала обо мне? Бедная Мегвин! А я не мог ничего для нее сделать. – Граф почувствовал, что готов снова зарыдать, и не сделал никакой попытки скрыть это. – Мне от этого не легче, Джирики.

– Я и не думал, что вам будет легче. Мне казалось, что вам следует знать это. И теперь я должен задать вам вопрос. Есть молодой смертный по имени Сеоман, который связан с Джошуа. Вы знаете его? И что гораздо более важно, знала ли его принцесса Мегвин?

– Сеоман? – Эолер был озадачен неожиданным поворотом разговора. Он задумался на мгновение. – У Джошуа был юный рыцарь по имени Саймон – высокий, рыжеволосый, – это его вы имеете в виду? Мне кажется, я слышал, как кто‑то называл его сир Сеоман. Но я очень сильно сомневаюсь, что Мегвин знала его. Она никогда не была в Эркинланде, а я полагаю, что этот молодой человек жил там, прежде чем оказался у Джошуа. Но почему вы спрашиваете? Я не понимаю.

– И я тоже. Я боюсь того, что это может означать. В эти последние мгновения Мегвин думала также о юном Сеомане, как если бы она видела его или разговаривала с ним. – Джирики нахмурился. – Ужасно, что Дорога снов сейчас такая сумрачная, почти непроходимая. Это все, что я мог узнать. Но что‑то происходит в Асу'а – Хейхолте, – и Сеоман будет там. Я боюсь за него, граф Эолер. Он… важен для меня.

– Но вы же как раз туда и собираетесь. Это очень удачно, я полагаю. – Эолер не хотел больше думать. – Желаю вам найти его.

– А вы? Даже если Сеоман имел какое‑то значение для Мегвин? Даже если у нее было какое‑то, послание от него или для него?

– Я покончил с этим – и – она тоже. Я отвезу ее назад, в Эрнистир, чтобы похоронить рядом с отцом и братом. Очень много надо сделать, чтобы восстановить мою страну, а я отсутствовал так долго.

– Чем я могу помочь вам? – спросил Джирики.

– Мне не нужна ничья помощь. – Эолер говорил более резко, чем намеревался. – Мы, смертные, сами умеем хоронить наших мертвых.

Он повернулся и пошел прочь, потуже заворачиваясь в плащ, чтобы защититься от ударов метели.

Изгримнур, хромая, вышел на палубу. Он проклинал свое ноющее тела и медленную походку. Герцог не замечал темную фигуру, пока едва не споткнулся об нее.

– Приветствую вас, герцог Изгримнур. – Адиту повернулась и посмотрела на него. – Не слишком ли холодная погода для смертных, чтобы выходить на ветер?

Изгримнур скрыл свое удивление, сосредоточенно поправляя перчатку.

– Может, для южан вроде Тиамака… Но я из Риммергарда, моя леди. Мы привыкли к холоду.

– Разве я ваша леди? – спросила она удивленно. – Я уверена, что не обладаю титулами смертных. И я не могу поверить, что герцогиня Гутрун одобрит любое другое значение этого слова.

Он поморщился и внезапно почувствовал благодарность к холодному ветру, хлеставшему его щеки.

– Это просто вежливость, моя дорогая ле… – Он предпринял новую попытку. – Мне сложно называть просто по имени человека, который… который…

– Который старше вас? – Она засмеялась: смех ее был не лишен приятности. – Опять я виновата! Но на самом деле я пришла к смертным отнюдь не для того, чтобы приносить неудобства.

– Вы действительно старше меня? – Изгримнур не был уверен, что это тактичный вопрос, но в конце концов это она подняла его.

– О, думаю, да. Хотя мой брат Джирики и я – мы оба считаемся довольно молодыми среди нашего народа. Мы оба Дети Изгнания, рожденные после падения Асу'а. Для некоторых, например для моего дяди Кендарайо'аро, мы еще не совсем люди и, уж конечно, не заслуживаем никакого почтения. – Она снова засмеялась, – О бедный дядя! В эти последние дни он видел столько возмутительных вещей – смертный, приведенный в Джао э‑Тинукай, нарушение Соглашения, зидайя и люди, снова сражающиеся на одной стороне… Боюсь, что, завершив выполнение своего долга перед моей матерью и Домом Танцев Года, он просто позволит себе умереть. Иногда самые сильные оказываются самыми хрупкими, правда?

Изгримнур кивнул. Хоть раз ему удалось понять, что хочет сказать женщина‑ситхи.

– Да. Я видел такое. Иногда те, которые ведут себя как сильнейшие, на самом деле боятся больше всех.

Адиту улыбнулась:

– Вы очень умный смертный, герцог Изгримнур.

Герцог смущенно кашлянул:

– Очень старый и очень больной смертный, вы хотите сказать. – Он смотрел вдаль, на неспокойный залив. – А завтра сойдем на берег. Я рад, что мы иаконец‑то здесь, в Кинслаге. Бог знает, как я ненавижу корабли, но все еще не понимаю, почему Элиас пальцем не пошевелил для защиты.

– Пока нет, – согласилась Адиту. – Может быть, он чувствует, что стены его Хейхолта достаточная защита?

– Возможно. – Изгримнур высказал то, чего боялись многие другие в эскадре принца. – А может быть, он ждет союзников. Союзников, которые помогли ему сломить Наглимунд.

– Это тоже возможно. Ваш народ и мой народ много думали о том, что должно произойти. – Она пожала плечами: сложное движение, которое могло бы быть частью ритуального танца. – Скоро это не будет иметь значения. Скоро мы все узнаем из первых рук – так у вас говорят?

Оба погрузились в молчание. Ветер был не сильным, но его дыхание обжигало холодом. Несмотря на свое риммергардское происхождение, Изгримнур обнаружил, что затягивает шарф потуже.

– А что происходит с эльфами, когда они стареют? – внезапно спросил Изгримнур. – Они мудреют или становятся глупыми и слезливыми, как некоторые из нас?

– Старость для нас означает нечто другое, чем для смертных. Но вообще‑то вариантов столько же, сколько зидайя, – совершенно так же, как у смертных. Некоторые становятся все более отстраненными; они ни с кем не разговаривают и живут погруженные в собственные мысли. У других появляются пристрастия к вещам, которые остальные находят незначительными. Третьи начинают размышлять о прошлом, об ошибках, обидах и упущенных возможностях. Старшая из всех, та, кого вы зовете королевой норнов, постарела именно так. Некогда она была известна своей мудростью, красотой и грацией. Но что‑то в ней закрылось, стало искривляться, и она замкнулась в своей злобе. По мере того как бессчетные годы катились мимо, все, что когда‑то было восхитительным, стало вывихнутым, искривленным. – Адиту вдруг стала по‑особому серьезной, такой Изгримнур ее никогда раньше не видел. – Пожалуй, это величайшая трагедия нашего народа. Крушение мира принесли те, что когда‑то были величайшими из всех Рожденных в Саду.

– Они? – Изгримнур пытался увязать истории, которые он слышал о закованной в серебряную маску королеве льда и тьмы, со словами Адиту.

– Инелуки… Король Бурь. – Она повернулась, чтобы взглянуть на берег Кинслага, как будто могла разглядеть в темноте старый Асу'а. – Он был самым ярким пламенем, когда‑либо зажженным на этой земле. Если бы смертные не пришли – ваши предки, герцог Изгримнур, – и не разрушили наш великий дом огнем и топорами – он мог бы снова вывести нас из тени изгнания назад, к свету живого мира. Это была его мечта. Но любая великая мечта может расцвести безумием. – Она некоторое время молчала. – Возможно, все мы должны научиться жить в изгнании, Изгримнур. Возможно, все должны научиться поменьше мечтать.

Изгримнур не ответил. Они стояли некоторое время на ветру, молча, но молчание их не было тяжелым. Потом герцог повернулся и отправился в каюту.

Герцогиня Гутрун в тревоге подняла глаза, ощутив дуновение холодного воздуха.

– Воршева, ты сошла с ума? Унеси детей от окна!

Женщина‑тритинг, державшая по ребенку в обеих руках, не пошевелилась. За открытым окном раскинулся Наббан, огромный, но странно близкий; благодаря холмистому ландшафту казалось, что улицы построены одна на другой.

– В свежем воздухе нет никакого вреда. В степях мы проводим всю жизнь на открытом воздухе.

– Глупости, – сердито сказала Гутрун. – Я была в степях, Воршева, не забывай. Ваши фургоны почти как дома.

– Но ведь мы только спим в них! Все остальное – еда, пение, любовь – под небом!

– Ваши мужчины режут себе щеки ножами. Ты хочешь сказать, что тоже собираешься сделать это с бедным маленьким Деорнотом? – Одна эта мысль привела ее в негодование.

Женщина‑тритинг повернулась и бросила на свою собеседницу удивленный взгляд:

– А вы считаете, что маленький не должен носить шрамы? – Она посмотрела на личико спящего мальчика и коснулась пальцем его щеки, притворяясь, что обдумывает эту идею. – Но это ведь так красиво… – Она искоса взглянула на герцогиню и разразилась смехом при виде ее ужаса. – Гутрун! Вы думаете, я действительно такая глупая?

– Даже не говори таких вещей! И унеси этих несчастных младенцев от окна!

– Я им показываю океан, куда уплыл их отец. Но вы, Гутрун, очень сердитая и несчастная сегодня. Вы плохо себя чувствуете?

– А с чего мне быть счастливой? – Герцогиня опустилась в кресло и принялась вертеть свое шитье. – Мы воюем. Люди умирают. Не прошло и недели с тех пор, как похоронили маленькую Лилит.

– О, простите, – сказала Воршева. – Я не хотела быть жестокой. Вы так любили ее!

– Она была совсем ребенком и пережила такие ужасы. Да будет земля ей пухом.

– Она, очевидно, уже не страдала перед смертью. В этом какое‑то утешение. Вы же не думали, что она очнется?

– Нет. – Герцогиня нахмурилась. – Но от этого мне не легче. Надеюсь, что не мне придется сказать об этом юному Джеремии, когда он вернется. – Ее голос упал. – Если он вернется.

Воршева пристально посмотрела на собеседницу:

– Бедная Гутрун! Дело не в одной Лилит, правда? Вы боитесь за Изгримнура.

– Мой старик обязательно вернется, – пробормотала Гутрун. – Он всегда возвращается. – Она взглянула на силуэт Воршевы на фоне серого неба: – А как же ты? Ты столько времени боялась за Джошуа. Где твое беспокойство? – Она покачала головой. – Да защитит нас святой Скенди! Не следует говорить о таких вещах. Кто знает, какое несчастье это может принести.

Воршева улыбнулась:

– Джошуа вернется. Я видела сон.

– О чем это ты? Нежели глупости Адиту заморочили тебе голову?

– Нет. – Она посмотрела вниз, на свою девочку, густые волосы Воршевы упали, как занавески, на мгновение закрыв лица матери и дочери. – Но это был правдивый сон. Я знаю. Джошуа пришел ко мне и сказал: «Я получил то, чего всегда хотел». И он был спокоен. Так что я знаю, что он победит и вернется ко мне.

Гутрун открыла рот, чтобы сказать что‑то, потом снова закрыла. Лицо герцогини было испуганным. Быстро, пока Воршева смотрела на маленькую Дерру, она начертала знак древа.

Воршева вздрогнула и взглянула вверх:

– Может быть, вы и правы, Гутрун. Становится холодно. Я закрою окна.

Герцогиня поднялась с кресла:

– Глупости. Это сделаю я. Отнеси малышей в постельки и закрой одеялами. – Гутрун остановилась перед окном. – Милостивая Элисия, – сказала она. – Смотри!

Воршева повернулась:

– Что?

– Идет снег.

– Можно подумать, что мы остановились, чтобы посетить местные храмы, – заметил Сангфугол, – и что у нас полные корабли пилигримов.

Тиамак стоял, прижавшись к арфисту и Стренгъярду, на ветреном, засыпанном снегом восточном склоне Свертклифа. Под ними лодки, подпрыгивая, перевозили армию Джошуа через беспокойный Кинслаг на берег. Принц и его военачальники собрались у причала, следя за этим нелегким предприятием.

– Где Элиас? – спросил Сангфугол. – Кости Эйдона, его брат во главе армии высаживается у него на пороге! Где король?

Стренгъярд поморщился от богохульства арфиста:

– Вы говорите так, словно хотите, чтобы он пришел. Мы знаем, где находится Верховный король, Сангфугол. – Он указал в сторону Хейхолта, скопища остроконечных теней, почти скрытого вьюгой. – Он ждет, но мы не знаем чего.

Тиамак плотнее закутался в плащ. Он промерз до костей. Он вполне понимал, что принц не хочет, чтобы они болтались под ногами, но можно же было найти менее открытое снегу и ветру место?

По крайней мере теперь у меня есть штаны сухоземцев. Но я по‑прежнему не хочу закончить мои дни здесь, в этом холодном месте. Пожалуйста, дайте мне снова увидеть мой Вранн. Дайте еще хоть раз попасть на праздник ветра. Дайте выпить слишком много папоротникового пива и сыграть в поймай‑перышко. Я не хочу умереть здесь, где меня не сожгут, как полагается, и не будут вспоминать.

Он вздрогнул и попытался отбросить мрачные мысли.

– Принц послал разведчиков к замку?

Сангфугол покачал головой, довольный собственной осведомленностью:

– Пока нет. Я слышал, как он говорил Изгримнуру, что подкрадываться бесполезно, поскольку король должен был увидеть корабли уже много дней назад, а уж слышал о наших победах и того раньше. Теперь, убедившись, что в Эрчестере нет солдат – да что солдат! никого там нет, кроме собак и крыс, – Джошуа пошлет вперед нескольких верховых, когда армия будет готова начать осаду.

Сангфугол продолжал объяснять, как, по его расчетам, принц должен расположить свои войска. Тиамак вдруг увидел, что кто‑то поднимается по склону, борясь с пургой.

– Смотрите… – показал Стренгъярд. – Смотрите, кто это?

– Юный Джеремия. – Сангфугол был немного раздосадован тем, что его прервали. – Очевидно, его выгнали, как и нас.

– Тиамак! – крикнул Джеремия. – Идем со мной, быстро!

– Всеблагой Господь, храни нас. – Стренгъярд всплеснул руками. – Может быть, они нашли что‑нибудь важное!

Тиамак поднялся на ноги:

– В чем дело?

– Джошуа просил скорее прийти! Женщина‑ситхи заболела!

– Мне пойти с тобой, Тиамак? – спросил Стренгъярд. – Впрочем, думаю, тебе не следует мешать. И потом, какое я могу принести облегчение женщине‑ситхи?

Вранн начал спускаться, согнувшись от ветра. Снег хрустел у него под ногами, и он снова благодарил Сангфугола за одолженные штаны и сапоги, хотя и те и другие были слишком велики.

Я попал в странное место, думал он, в странное время. Болотный человек бредет сквозь снега Эркинланда, чтобы помочь ситхи. Может быть, Те, Кто Наблюдают И Творят выпили слишком много папоротникового пива?

Адиту отнесли в укрытие, образованное куском плотной ткани, повешенным на нижнюю ветку дерева. Джошуа и несколько солдат стояли под низкой крышей, неловко согнувшись.

– Слудиг нашел ее, – сказал принц. – Я боялся, что она столкнулась со шпионами моего брата, но на ней нет следов насилия, и Слудиг не заметил никаких признаков борьбы. Никто ничего не слышал, хотя она отошла всего на сотню шагов от берега. – Он горестно нахмурился: – Это как Лилит после смерти Джулой. Она спит, но не просыпается.

Тиамак смотрел на лицо ситхи. Золотые глаза были закрыты, и она казалось почти человеком.

– Я не смог помочь Лилит, – сказал он, – и не представляю себе, какое влияние могут оказать мои травы на одного из бессмертных. Не знаю, что я могу сделать для Адиту.

Джошуа беспомощно развел руками:

– Хотя бы присмотри за ней.

– Вы заметили хоть что‑нибудь странное? – спросил Тиамак у Слудига.

Риммер энергично потряс головой:

– Ничего. Я нашел ее такой, как вы видите, на земле. И никого поблизости.

– Я должен вернуться, чтобы наблюдать за разгрузкой. Если нет чего‑нибудь… – Джошуа казался рассеянным, как будто даже этого события было недостаточно, чтобы полностью завладеть его вниманием. Принц всегда был немного отстраненным, но в этот день, после того как они бросили якоря, совсем ушел в свои мысли. Тем не менее, решил Тиамак, учитывая то, что их ожидает, принц имеет право быть немного рассеянным.

– Я останусь с ней, принц Джошуа. – Он нагнулся и потрогал щеку ситхи. Кожа ее была прохладной, но он понятия не имел, нормально это для ситхи или нет.

– Хорошо. Спасибо, Тиамак. – Джошуа помедлил немного и вышел из укрытия. Слудиг и остальные солдаты последовали за ним.

Тиамак сел на корточки подле Адиту. На ней был костюм смертных, белые штаны и тонкая куртка, – ни то, ни другое не годилось для этой погоды. Но ситхи мало внимания обращают на погоду, напомнил себе вранн. Она дышала неглубоко, одна рука была сжата в кулак. Что‑то в том, как она согнула свои пальцы, вызвало интерес Тиамака; он раскрыл ее руку, сжатую на удивление сильно.

В ладони Адиту лежало маленькое круглое зеркальце, едва ли больше осинового листка. Его обрамляло узкое костяное кольцо, покрытое изысканной резьбой. Тиамак поднял его и взвесил на ладони. Оно оказалось неожиданно тяжелым и странно теплым. По его пальцам пробежало щиплющее покалывание. Он поднял зеркало, чтобы взглянуть на отражение своего лица, но, изменив угол, увидел только мутную темноту. Он поднес зеркальце ближе к лицу и почувствовал, что покалывание стало сильнее. Что‑то ударило его по запястью. Зеркало упало на сырую землю.

– Оставь его. – Адиту убрала руку и снова откинулась, прикрыв глаза длинными пальцами. Голос ее был тихим и напряженным. – Не трогай его, Тиамак.

– Вы не спите! – Он смотрел на лежавшее в траве зеркало, и у него не было особого желания пренебрегать предостережением Адиту.

– Да. Теперь не сплю. Тебя просили ухаживать за мной?

– Во всяком случае присматривать. – Он придвинулся ближе. – Как вы себя чувствуете? Я могу что‑нибудь дать вам?

– Воды. Немного растаявшего снега – это как раз то, что мне нужно.

Тиамак выбрался из‑под тяжелой ткани, набрал пригоршню снега и залез назад.

– У меня нет ни чашки, ни миски.

– Это не имеет значения. – Она села, не без некоторого усилия, и вранн высыпал снег в ее сложенные чашечкой ладони. Адиту положила немного в рот и растерла остальное по лицу. – Где зеркало?

Тиамак показал. Ситхи нагнулась и подняла его с травы. Мгновением позже ее рука снова была пуста. Тиамак не заметил, куда она спрятала зеркало.

– Что с вами случилось? – спросил он. – Вы знаете?

– И да и нет. – Она закрыла лицо руками. – Ты слышал что‑нибудь о Свидетелях?

– Немного.

– Дорога снов – место, где мы, зидайя, черпаем знания при помощи таких Свидетелей, как зеркало, которое ты держал, – была почти полностью закрыта для нас после того, как Амерасу была убита в Ясире. Из‑за этого я не могла совещаться с Джирики или Ликимейей, моей матерью, или с кем‑нибудь еще из моего народа с тех пор, как оставила их. Но я думала о тех вещах, о которых ты и Стренгъярд спрашивали меня, несмотря на то что, как я вам говорила, у меня самой не было ответов. Я согласна, что ваши вопросы очень важны. Я надеялась, что, поскольку мы теперь гораздо ближе к моим родным, может быть, я смогу дать им знать, что хочу поговорить с ними.

– И потерпели неудачу?

– Хуже того. Я недооценила перемены, происшедшие на Дороге снов.

Тиамак, носитель свитка, ненасытный искатель знаний, начал уже устраиваться, готовясь выслушать длинный рассказ, когда вспомнил о своих непосредственных обязанностях.

– Не могу ли я что‑нибудь принести вам, леди Адиту?

Она улыбнулась чему‑то, но не стала объяснять причины своей улыбки.

– Нет. Со мной все в порядке.

– Тогда, пожалуйста, расскажите мне то, что намеревались, о Дороге снов.

– Я расскажу тебе все, что смогу, но есть причина, по которой я сказала «и да и нет», когда ты спросил, знаю ли я, что произошло со мной. Я не совсем уверена в том, что случилось. Дорога снов была полна хаоса, подобного которому я никогда не видела, но не это было для меня неожиданностью. Чего я не могла предвидеть, так это того, что какое‑то ужасное существо будет ожидать меня там.

Тиамаку стало не по себе.

– Что вы хотите сказать? Какое существо? Демон? Один из наших… врагов?

– Это не так. – Янтарные глаза Адиту сузились, она пыталась подобрать слова: – Это было… сооружение, я полагаю. Нечто очень могущественное и очень странное, что было… построено там. У меня нет другого слова. Это было что‑то огромное и опасное, как тот замок, который Джошуа собирается атаковать здесь, в просыпающемся мире.

– Замок? – Тиамак был заинтригован.

– Нет, совсем не так просто. Это не похоже ни на что известное тебе. Это было сооружение… Искусства, разумная конструкция, не похожая на призраков, которые иногда возникают по краям Других Путей. Это был вихрь дыма, искр и черной энергии. Создание величайшей силы, что‑то, что должно было сооружаться очень долго. Я никогда не слышала ни о чем подобном. Оно захватило меня, как смерч захватывает лист, и я еле‑еле освободилась. – Она снова сжала голову. – Мне повезло, я думаю.

– Это опасно для нас? И если да, то что могло бы помочь разрешить эту загадку? – Вранн вспомнил свои прежние мысли о чужой земле: это была территория, о которой он не знал ничего.

– Мне трудно поверить, чтобы такая необычная вещь не имела никакого отношения к Инелуки и к событиям последних дней. – Она помолчала, размышляя. – Одна мысль, которая у меня возникла, могла бы значить что‑нибудь. Когда я впервые ощутила ее, мне послышалось слово сал1и'асу. На языке Рожденных в Саду это означает Пятый Дом.

– Пятый Дом? – повторил ничего не понимающий Тиамак.

– Да. – Адиту снова легла. – Я тоже ничего не понимаю. Но это я услышала, когда впервые соприкоснулась с тем могущественным созданием.

– Я спрошу Стренгъярда, – сказал Тиамак. – Полагаю, нам следует рассказать все это Джошуа. В любом случае он испытает большое облегчение, узнав, что вы здоровы.

– Я устала. Хочу полежать здесь тихо некоторое время и подумать. – Адиту сделала незнакомый вранну жест: – Благодарю тебя, Тиамак.

– Я ничего не сделал.

– Ты сделал все, что мог. – Она закрыла глаза и откинулась. – Предки могут понять все это – но я нет. Я испугана. Я много бы дала, чтобы побеседовать с кем‑нибудь из моего народа.

Тиамак поднялся на ноги и пошел назад, к заснеженным берегам Кинслага.

Повозка остановилась, и деревянные колеса на время смолкли. Граф Над Муллаха был уверен, что неимоверно устанет от их мучительного скрипа к тому времени, когда их путешествие будет окончено.

– Здесь мы попрощаемся, – сказал он Изорну. Граф оставил свою лошадь на попечение одного из солдат и подошел к молодому риммеру. Тот спешился и обнял его.

– В самом деле пора прощаться. – Изорн посмотрел на повозку и тело Мегвин под покрывалом. – Я не могу выразить вам свое горе. Она заслуживала лучшего, так же как и вы, Эолер.

Граф в последний раз пожал руку друга.

– Судя по моему опыту, – сказал он с горечью, – богов, видимо, не особенно беспокоит, чего заслуживают их дети. А может быть, награда, которую они дают, слишком тонка для моего понимания. – На мгновение он закрыл глаза. – Но довольно. Она мертва, все жалобы в мире, вся брань и поношение небес не вернут ее. Я похороню ее с теми, кого она любила, а потом помогу Инавен и тем, кто уцелел из моего народа, восстановить все, что еще возможно.

– А после этого?

Эолер покачал головой:

– Думаю, это зависит от того, смогут ли ситхи остановить Элиаса и его союзников. Надеюсь, ты не подумаешь, что я желаю тебе неудачи, если скажу, что мы будем держать пещеры Грианспога наготове на случай, если они снова понадобятся.

Изорн слабо улыбнулся:

– Было бы глупо не сделать этого.

– А ты пойдешь с ними? Твой народ тоже нуждается в помощи, особенно теперь, когда Скали нет.

– Знаю. Но я должен найти мою семью и Джошуа. Мои раны зажили достаточно, чтобы я мог ехать верхом, так что я отправляюсь с ситхи. Я буду единственным смертным… Мне будет одиноко на пути в Эрчестер.

Эолер улыбнулся:

– При том как скачет народ Джирики, не думаю, что тебе предстоит долгое одиночество. – Он посмотрел на своих оборванных людей: они предпочтут занесенный снегом Фростмарш новому путешествию с бессмертными. – Но если все пойдет так, что понадобится помощь эрнистирийцев, пришли хоть словечко в Эрнисадарк, и я найду способ прийти.

– Я знаю. Счастливого пути.

– Счастливого пути, Изорн.

Эолер повернулся и пошел назад, к своей лошади. Когда он вскочил в седло, Ликимейя и Джирики, державшиеся поодаль, подъехали к нему.

– Человек из Эрнистира, – под черным шлемом глаза Ликимейи были ясными, – знай, что мы уважаем тебя. Со времен принца Синиаха твой и наш народ не сражались бок о бок. Наши мертвые лежат рядом и здесь, и на вашей родине. Мы благодарим тебя.

Эолер хотел спросить у суровой королевы ситхи, за что погибли восемь десятков эрнистирийцев, но время было неподходящее, чтобы снова начинать этот спор. Его люди стояли молча, в нервном ожидании. Они хотели только поскорее уехать.

– Вы освободили Эрнистир от страшного бедствия, – вынужденно ответил он. Существовали законы, которые следовало соблюдать. – Мы тоже благодарим и уважаем вас.

– Пусть покой ожидает вас в конце вашего пути, граф Эолер, – сказал Джирики. Темный клинок Индрейу висел у его бедра. Принц ситхи тоже был в доспехах и до кончиков пальцев выглядел чуждым богом войны, как и его мать. – А когда вы найдете его, да продлится он.

– Да хранит вас небо. – Эолер покачнулся в седле, потом махнул рукой, подавая знак возчику. Колеса медленно завертелись, саван Мегвин заколыхался от резкого ветра.

Что до меня, подумал он, да оставят боги с этого мгновения меня в покое. Они разбили мой народ и мою жизнь. Пусть теперь посмотрят куда‑нибудь еще, чтобы мы могли начать строить заново.

Когда он оглянулся, риммер и ситхи стояли неподвижно – темные силуэты на фоне восходящего солнца. Он поднял руку. Изорн ответил тем же. Эолер посмотрел на запад.

– Пойдем, эрнистири! – крикнул он своему оборванному отряду. – Мы идем домой!