Возрождение религии

Когда Салман Рушди выпустил роман «Сатанинские стихи», опьяненный кровью аятолла Хомейни объявил книгу богохульной, призвал правоверных к убийству автора и обратился с историчес­ким посланием к правительствам всех стран мира. Послание это было мгновенно передано по спутниковой связи, оно появилось на телевидении и в печати и при всем том осталось абсолютно не понятым.

Можно утверждать, что книга Рушди дурного вкуса, что автор сознательно оскорбляет множество мусульман, издевается над це­лой религией и преступает Коран. Действительно, так и сказал Хомейни. Но вовсе не в том суть его послания¹.

Хомейни объявил всему миру, что отныне государство — уже не единственный и даже не самый важный актер на мировой сцене.

При поверхностном взгляде кажется, что Хомейни утвержда­ет: Иран, суверенное государство, имеет «право» диктовать, что могут и чего не могут читать граждане других, также суверенных

стран. Притязая на такое право, угрожая утвердить его при помо­щи терроризма, Хомейни внезапно поднимает цензуру с местного до глобального уровня.

В мире, где экономика и массовая информация становятся глобальными, Хомейни требует глобального контроля над умами.

В прежние времена другие религии претендовали на подоб­ные права и сжигали еретиков. Однако, угрожая убийством за пределами своих границ, Хомейни не просто посягал на Салма­на Рушди — английского гражданина. Он посягал на фундамен­тальное право государства — защищать своих граждан в их соб­ственном доме.

В действительности Хомейни объявил, что «суверенные» госу­дарства вовсе не суверенны, что они подлежат власти высшего сюзерена, шиитской церкви, и границы этой власти определяет он, Хомейни. Что религия или церковь имеет права, стоящие выше прав государств.

Фактически он бросил вызов всей системе «современных» меж­дународных законов и обычаев, которая до сих пор строилась на исходном положении, что страны являются основными организа­ционными единицами и главными действующими лицами на ми­ровой сцене. При таком положении планета видится нам аккурат­но разделенной на государства, имеющие свой флаг и армию, свою территорию, точно обозначенную на карте, место в ООН и неко­торые разумно установленные законные права.

Не случайно Хомейни показался большей части мира жесто­ким исчадием доиндустриальной эпохи. Он таким и был. Ставя права религии над правами государства, он воспроизводил докт­рину средневекового папства, веками приводившую к кровавым конфликтам между церковью и государствами.

Это важное явление, ибо мы, весьма возможно, вернемся к мировой системе, существовавшей до индустриальной эры — до того, как политическая власть была распределена между ясно обо­значенными государственными единицами.

Допромышленный мир был мешаниной из городов-государств, пиратских морских портов, феодальных княжеств, религиозных движений и других самостоятельных образований. Все они боро-

лись за власть и претендовали на права, которые мы ныне считаем принадлежащими только правительствам. Страны — в современ­ном понимании этого слова — были редкостью. Это была гетеро­генная система.

Напротив, система государств, развившаяся за века промыш­ленной эры, была куда более стандартизированной и единооб­разной.

Теперь мы движемся назад, снова идем к гетерогенной миро­вой системе, но уже в стремительно меняющемся мире высоких технологий, электронных коммуникаций, ракет с ядерными заря­дами и химического оружия. Это колоссальный прыжок, направ­ленный одновременно вперед и назад, который вновь выводит ре­лигию на мировую авансцену. И речь идет не только об исламских экстремистах.

Абсолютно иной вариант того же явления — возрастающая глобальная мощь католической церкви. Папская дипломатия пос­леднее время участвовала в основных политических подвижках — от Филиппин до Панамы. В Польше, где церковью восхищались из-за ее отважного противостояния коммунистическому режиму, она стала доминирующей силой наряду с первым некоммунисти­ческим правительством. Ватиканские дипломаты утверждают, что недавние изменения во всей Восточной Европе были, по большо­му счету, инициированы папой Иоанном Павлом II.

Папа — не фанатик, он поддерживает связь с другими конфес­сиями. Однако в его призывах к созданию «христианской Евро­пы», в его постоянной критике демократий Западной Европы слы­шатся отзвуки далекого прошлого, времени, когда мир еще не был светским².

Политика папы заставляет вспомнить о давно забытом доку­менте, циркулировавшем по европейским столицам в 1918 г. В нем выдвигалось требование создать католическое сверхгосудар­ство из Баварии, Венгрии, Австрии, Хорватии, Богемии, Слова­кии и Польши³. Ныне папа предлагает создать христианскую Ев­ропу (хотя, предположительно, не чисто католическую) на всем континенте, от Атлантики до Урала, с населением около 700 млн. человек.

Вся эта религиозная активность — часть поднимающегося на­ступления на светские основы жизни, которые лежат в фундамен­те демократии индустриальной эпохи и поддерживают разумную дистанцию между церковью и государством. Если Европа станет христианским, а не светским сообществом, какое место в ней зай­мут неверующие, или индуисты, или евреи, или 11 млн. иммиг­рантов-мусульман, которые с недавних пор стали в Европе деше­вой рабочей силой? (Некоторые мусульманские фундаменталисты на деле мечтают об исламской Европе. Вот слова директора Ин­ститута исламской культуры в Париже: «Через несколько лет Па­риж станет столицей ислама, такой же, какими в другие эпохи были Багдад и Каир».)

Игра новых глобальных сил в будущих десятилетиях не мо­жет быть понята без учета возрастающей власти ислама, католи­цизма и других религий — равно как глобальных конфликтов и войн за веру.