Женская обрядность: от рождения до смерти

Сельские обряды являются одной из форм народной памяти, в которой сконцентрирован вековой

опыт отношения человека к окружающему миру. Изучение крестьянских обрядов дает исследователю

богатый материал для научного осмысления содержания и основных черт сельской повседневности.

Многообразная ритуальная жизнь русской деревни отражала в себе практически все стороны крестьян-

ского бытия. Сельский обряд сопровождал человека от рождения и до смерти. Хранительницей и носи-

тельницей обрядовых традиций в селе являлась женщина. Сама дающая жизнь, она занимала ведущее

место в обрядах, связанных с пограничными моментами в крестьянской судьбе – жизнью и смертью.

Выше уже говорилось о том, какую роль играла повивальная бабка в сельском родовспоможении.

Здесь же хотелось остановиться на тех обрядах, которые она совершала при этом. С целью благоприят-

ного исхода, в красном углу возжигалась венчальная свеча, а все домочадцы истово молились. В про-

цессе родов бабки использовали святую воду, ладан и свечи. Заговоры повитух включали в себя обра-

щения к Господу, Богородице и различным святым. Традиционной покровительницей в родах считали

бабушку Соломониду (Соломею), которая, согласно апокрофическому Протоевангелию Иакову, прини-

мала божественные роды у девы Марии1153. У омытого ребенка повитуха трехкратно слизывала спину

или лоб, затем столько же раз сплевывала, чтобы оградить новорожденного от «очеса призора». Пеле-

нание младенца сопровождалось молитвой и крестным знамением. Если ребенок сильно кричал, то баб-

ка вспрыскивала с уголька. Для чего в чашку с водой она клала уголь, набирала этот раствор в рот и

трижды брызгала в лицо младенца со словами: «Господи, спаси младенца!»1154

Одним из обрядов, совершаемых повитухой, являлось «крещение в горшке». К нему прибегали в

тех случаях, когда ребенок рождался слабым и мог не дожить до крещения. В таких случаях младенца

торопились окрестить, боясь, чтобы не умер «богдашкой» (некрещеным)1155. Конечно, бабка не вправе

была совершать таинство крещения, но страх родителей перед тем, что младенец умрет некрещеным,

оказывался сильнее догматических запретов. Во время обряда повитуха зажигала свечи вокруг горшка с

водой и с положенной молитвой опускала в купель ребенка. Сельские священники, естественно, не

одобряли такую самодеятельность. Но как отмечает историк В.Д. Орлова, на основе материалов Там-

бовской духовной консистории, «никаких данных о повторном крещении в храме выжавшего крестника

повитухи не встречается»1156. К тайному крещению в советские времена прибегали в тех местах, где

были закрыты церкви и не было священников.

Пребывание повитухи в доме у роженицы требовало, по представлению крестьян, обязательного

последующего очищения. Этот обряд назывался «размывание рук» и совершался, как правило, на тре-

тий день после родов. Исполнение обряда давало частичное очищение роженице и позволяло повитухе

идти принимать очередные роды. Последовательность действий в обряде была следующей. В таз с во-

1150 Ушаков Д.Н. Указ. соч. С. 167.

1151 Левин М. Указ. соч. С. 104.

1152 Дынин В.И. Указ. соч. С. 94.

1153 См.: Листова Т.А. Обряды и обычаи, связанные с рождением детей. Первый год жизни // Русские. М., 1997. С. 506.

1154 Спасский И. Указ. соч. С. 440.

1155 ГАРФ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 29. Л. 2.

дой бросали горсть овса или хмеля, затем три горящих угля. Посередине избы крестообразно клали то-

пор и веник. Женщина становилась на них правой ногой. Повитуха лила воду на руки женщине так,

чтобы она стекала ей по локтям. Та, в свою очередь, подхватывала воду с правого локтя левой рукой и

пила, так повторялось три раза. Затем это же делала повитуха. По окончанию ритуала, они усердно мо-

лились Богу, роженица трехкратно кланялась бабке и просила у той прощение. В завершении всего по-

вивальной бабке давали мелкую монету или дарили кусок полотна, ковригу хлеба, солонку соли1157. В

случае смерти сельской повитухи, в последний путь проводить ее приходили все женщины, у которых

она принимала роды. В Бондарском, Пичаевском районах Тамбовской области, по сведению информа-

торов, умершей повитухе обвертывали руки разноцветными лентами1158.

Женщина, как носительница жизненного начала, выступала главным действующим лицом в дере-

венских обрядах, выполнявших охранительную роль. Наиболее известным из сельских ритуалов, свя-

занных с заклинанием смерти, был обряд опахивания. Очевидно, данный обряд, не единожды описан-

ный этнографами, возник в русской деревни в дохристианский период. В дальнейшем, сохранив свой

предохранительный смысл, он органически вобрал в себя и христианскую атрибутику. К опахиванию в

селе прибегали в случаях эпидемий, падежа скота. Сохранилось много описаний этого древнего обряда.

Этнографические источники, несколько отличаясь в деталях, схожи в передачи содержания ритуальных

действий1159. Вот примерный сценарий происходившего. В глухую полночь выходили на улицу девуш-

ки и вдовы, заранее сговорившись между собой. Участницы были в белых рубахах, с распущенными

волосами и с зажженными свечами. Они вооружались всем тем, что может издавать звук: косы, сково-

роды, печные заслонки и т.п. Впереди процессии несли иконы Пресвятой Богородицы, Николая Чудо-

творца, кадили ладаном. Далее находился главный предмет действия соха. В нее впрягали в одних мес-

тах бабу-неродицу, в других вдову, известную своей благочестивой жизнью. Сохой правила девушка,

которая собиралась замуж. Другие, девки, помогали тащить соху вокруг деревни. Вдовы, шедшие во-

след, набирали песок и рассеивали его по борозде1160. На Орловщине в борозду зарывали живыми чер-

ного щенка, черную курицу, черного петуха. В Тамбовской губернии во время опахивания процессия

останавливались на каждом переулке, распахивали сохой борозду в форме креста и зарывали здесь

часть курившегося ладана, с целью отогнать нечистый дух. Обойдя вокруг села, участники замыкали

символический круг, который, по их мнению, непреодолим для всякой нечисти. В Харьковской губер-

нии для предотвращения падежа скота село с сохой обходили трехкратно, после чего на перекрестке

разводили костер и прыгали через огонь с целью очищения. Языческие корни этого обряда проявлялись

и в том, что участники его считали, что смерть можно отогнать или ввести в заблуждение. С этой целью

во время шествия женщины скакали на палках, рогачах, помелах, ударяли в сковороды, при этом при-

певали:

«Ух, ты смерть, смерть,

Не ходи в наше село.

В нашем селе 9 дев, 9 баб,

9 маленьких ребят,

Три вдовы молоды»1161.

Если процессия крестьянок встречала мужчину, то его считали «смертью», против которой совер-

шался обряд, и поэтому его жестоко избивали, приговаривая «вот коровья смерть пришла». Этнограф

Машкин, описывая обряд опахивания в деревнях Курской губернии, отмечал, что «бабы доходят до ос-

тервенения и бросаются на все, что попадается на пути, а случайных прохожих избивают до полусмер-

1156 Орлова В.Д. Нарративные источники об отношении русского сельского населения XIX в. к рождению, браку и смерти // Соци-

альная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII –

XX вв. Материалы международ. конф. (май 2002 г.). Тамбов, 2002. С. 119.

1157 См.: Машкин. Указ. соч. С. 22; Семенова-Тянь-Шанская О.П. Указ. соч. С. 23.

1158 Тамбовский областной краеведческий музей. Отдел фондов. Материалы полевой экспедиции 1993 г. Отчет Т.А. Листовой. С. 27.

1159 См.: АРГО. Разряд. 9. Оп. 1. Ед. хр. 63. Л. 19; Разряд. 19. Оп. 1. Д. 8.

Л. 3; Разряд. 27. Оп. 1. Д. 6, 7.

1160 См.: Бондаренко В. Указ. соч. С. 118; Всеволожский В. Указ. соч. С. 29.

1161 См.: Пясецкий Г. Указ. соч. С. 143; Машкин. Указ. соч. С. 86.

ти»1162.

В тамбовских селах, по свидетельству очевидцев, этот обряд совершался в тайне от мужчин. Более того,

если бабы замечали постороннего, то они нападали на него и избивали. В харьковских селах опахиваю-

щие женщины считали своей священной обязанностью убить встречного. «Полудикая толпа баб с виз-

гом бросалась на путника и разрывала его буквально в клочья, если ему не удавалось спастись бегст-

вом». Сочетание в данном обряде молитвы, икон, креста с языческим жертвоприношением, смиренного

призыва к милости божьей с дикой, животной яростью может показаться парадоксальным. Но это про-

тиворечие лишь кажущееся, сродни извечной тяги мужика к «иконе и топору».