Учреждений, и светлые надежды, возбужденные опубликованием

Новых судебных уставов...

Товстоногов идет своим обычным режиссерским путем — путем психологического театра, ставит спектакль психологического

Гротеска. Сила спектакля, его пронзительная лирическая

Интонация, которая явственно звучит в нем, рождена тем, что

Мы ощущаем мучения героев, хотя и смеемся над ними, мы

Сострадаем им, хотя их действия сочувствия не заслуживают.

Режиссер видит ≪неконченность≫ этих людей в их внутренней

Муке и борьбе за остатки достоинства, за крохи самолюбия,

За то, наконец, что они понимают свое унижение —только

Поделать ничего не могут. Болезненно переживают они возможность

приглашения на ≪чашку чая≫ к квартальному Ивану

Тимофеевичу, брезгливо относятся к этому визиту, хотя к ≪полицейскому

дипломату≫ в доме уже привыкли. Товстоногов,

Опираясь на пьесу, раскапывает именно здесь возможности режиссерского

Сюжета, внутреннего движения и самих героев,

И всего спектакля.

1 ≪Неделя≫, 1973, № 43.

Герои ≪Современной идиллии≫, узнав о грядущем приглашении,

обрадовались, ≪целый день выступали такою гордою поступью,

как будто нам на смотру по целковому на водку дали≫.

Герои ≪Балалайкина и К0≫ трагически пережили этот визит,

Морщились от одной мысли о нем, но пошли, —что поделаешь,

если взялся годить. ≪Устал я, Глумов≫, —с тоской говорит герой

И. Кваши, а потом с ужасом спрашивает: ≪Но почему же

ты думаешь, что он места сыщиков предлагать будет?≫

Душа их еще жива. С городовыми общаются, а душа еще

жива. Устав ≪О благопристойном поведении≫ редактируют,

А мысль еще теплится. Спектакль о бездонном падении и о неистребимости

Души.

В романе Щедрина Иван Тимофеевич появляется в доме

Глумова самым прозаическим образом: звякнул звонок и он

Вошел. В спектакле он возникает неожиданно, фантасмагорично,

Материализуется из пустоты.