Модели, виды и способы толкования права

1. Механизм государственно-правового регулирования.

Регулирование – подчинение правилу. Правовое регулирование: подчинение поведения нормам права.

Механизм правового регулирования:

– институционально-функциональный аспект: государственно-правовое регулирование, системное единство правоустановительной, правообеспечительной и юрисдикционной деятельности государства;

– нормологический аспект: системное взаимодействие правовых норм, обеспечивающее выполнение юридических обязанностей

Легистская интерпретация: внешнее властное воздействие, логическая и онтологическая первичность регулирующей системы; принудительное “наложение” общеобязательных норм на регулируемые отношения, превращение их совокупности в систему, соответствующую законодательной модели (трансформация абстрактно-должного правопорядка в реальный правопорядок)

1. В сфере частного права. Норма складывается в форме обычая:

– суды признают “ненормальные” договоры;

– в групповом правосознании утверждаются представления о нормальности новых разновидностей отношений, договоров.

При этом законодатель

– либо молчит, т.е. санкционирует их по умолчанию, так как они подпадают под законодательную отсылку к обычаю – если доктрина и законодатель не считают нужным их уточнить, выделить в новых отношениях и сформулировать то, что, по мнению законодателя, является нормальным, соответствует началам правовой системы и т.д.;

– либо формулирует их юридическое содержание (права и обязанности сторон) в законе;

Если новая практика противоречива (т.е. обычай складывается, но встречаются и отклонения от нормы, порождающие конфликты, приводящие к нарушению прав), если происходят коллизии обычных норм (например, в одном месте складывается обычай, по которому перевозчик полностью несет риск утраты груза, в другом – кроме случаев, когда перевозчик не мог предотвратить утрату груза, а в третьем – только в части, определенной договором) или еслинормаскладывающегося обычая нуждается в уточнении, авторитетном определении (например, складывается обычай, по которому мелкие сделки заключаются в устной форме при свидетелях, а крупные – в письменной форме, но поскольку формально не определено, какие сделки уже нельзя считать мелкими, то возникают конфликты, причем судебная практика противоречива), то доктрина и законодатель должны определить, что именно из того, что складывается в практике, не противоречит праву, вписывается в правовую систему (императивные законоположения) и тем самым установить, что суды должны признавать и защищать только такие отношения.

Если новая практика демонстрирует не только некий типичный, но и иные варианты отношений, которые, однако, не противоречат праву, то законодатель может установить диспозитивное законоположение, тем самым фактически заявляя, что обычно происходит так, как описано в законе, но стороны свободны определять содержание договора по принципу “незапрещенное разрешено”.

Далее доктрина изучает практику, выявляет типичные правоотношения. Знание практики дает знание о существующих (“реально действующих”) нормах частного права, включая нормы обычая.

2. Норма устанавливается на основе закона (властного предписания). Публичное право.

Регулирование как властвование. В общем и целом: государственные институты предназначены для того, чтобы формулировать правовые нормы и обеспечивать их действие принудительной силой, здесь проявляются функции государства – правоустановительная, правообеспечительная и юрисдикционная.

На основе правовой доктрины, выявляющей потребности правового регулирования, происходит создание и систематизация в процессе правоустановительной деятельности официальных юридических (нормативно-правовых) текстов, устранение коллизий.

Далее, механизм установления нормы на основе закона включает в себя меры, необходимые для того, чтобы нормативное законоположение действовало (информирование, опубликование, юридическое образование для должностных лиц государства и специалистов-правоведов и просвещение населения, объяснение смысла и пользы законоположения и т.д.).

Реализация права, включая “самореализацию”, предполагает:

– полицейское обеспечение правовых запретов (пресечение правонарушений и преследование правонарушителей), надзор за законностью; без такой правообеспечительной невозможна “самореализация” права;

– административное правоприменение;

– судебное разрешение споров о праве, установление субъективных прав и юридических обязанностей сторон;

– полицейское принуждение к исполнению правоприменительных решений;

– изучение доктриной процесса и результатов правового регулирования, ее рекомендации для практики.

С социально-психологической точки зрения есть еще один аспект механизма правового регулирования – правосознание, его регулирующая и другие функции.

Значение и роль су­деб­ной про­це­ду­ры пра­во­при­ме­не­ния в механизме действия права. Понятие “действие права” предполагает, что правовая норма как абстрактная модель поведения реализуется в субъективных правах и юридических обязанностях конкретных субъектов правоотношений, причем обязанности исполняются. Действие права обеспечивается, в конечном счете, правоприменением, правоприменительной деятельностью административных органов и судов. Причем надлежащей процедурой правоприменения является судебная процедура, поскольку перед лицом суда формально равны любые стороны спора о праве. Решение, принятое в административной процедуре, может быть оспорено в суде. Суд – последняя правоприменительная инстанция.

Подзаконные нормативные акты исполнительной власти, в которых конкретизируются и интерпретируются правоположения, установленные в законе (а также законы и иные нормативные акты субъектов федерации, конкретизирующие и интерпретирующие положения федеральных законов), по существу представляют собой акты официального толкования законного права. Это авторитетное толкование. Но, само по себе, это еще не нормативное толкование. Не исполнительные органы, а суды дают нормативное толкование законного права. Подзаконный акт исполнительной власти может быть оспорен в компетентном суде административной юрисдикции как одно из возможных толкований законного права, и в этом случае суд даст толкование, обязательное для всех субъектов права, подтверждающее или опровергающее позицию исполнительной власти.

Аналогичные рассуждения применимы и к самому закону, если рассматривать его как конкретизацию и интерпретацию правоположений конституции: закон – это лишь одно из возможных толкований конституции, и конституционный суд вправе либо подтвердитьего, либо опровергнуть. Однако есть существенное отличие: законодатель осуществляет правоустановительную функцию государства, и, следовательно, закон нужно расценивать не просто как авторитетное, но как нормативное толкование конституционных правоположений. Действует презумпция конституционности и правомерности закона: до тех пор, пока не установлено иное, законоположения следует считать правоположениями, законным правом. Но аналогичной презумпции не может быть в отношении нормативных актов исполнительной власти, ибо последняя предназначена не для правоустановительной, а для правообеспечительной деятельности. Поэтому, например, в части 1 статьи 120 Конституции РФ говорится, что судьи подчиняются только Конституции и федеральному закону. Это значит, что нормативные акты исполнительной власти (и законы субъектов федерации) применяются судом лишь постольку, поскольку суд признает их нормативно-правовой характер.

В развитой правовой ситуации право (абстрактная модель) действует постольку и в той мере, поскольку и в какой мере оно применяется судом. Право действует так, как оно трактуется, интерпретируется судом, в соответствии с определенной судебной политикой.

В процессе юрисдикции суд, применяя норму, сначала устанавливает, в чем состоит ее содержание и с этой целью исследует и интерпретирует все релевантные (применимые в рассматриваемом деле) источники права. Тем самым суд выбирает или вырабатывает и формулирует нормативно-правовую позицию, и, встав на эту позицию, он разрешает дело по существу. Принцип правовой определенности требует, чтобы суд, заняв некую нормативно-правовую позицию, придерживался бы этой позиции и в дальнейшем (staredecisis). Если такую позицию формулирует высокий суд, то, в меру централизации судебной системы, эта позиция является обязательной для нижестоящих судов при рассмотрении аналогичных дел. Таким образом, текст судебного решения (акт судебной власти), в котором сформулирована обязательная для других судов нормативно-правовая позиция, является источником права – первичным, если высокий суд вырабатывает эту позицию при отсутствии релевантных источников права, и вторичным, если высокий суд в своем решении позиционируется по отношению к релевантным источникам права.

Помимо решений высокого суда нормативно-правовая позиция судов по тем или иным вопросам может быть выражена и в форме обычая. О судебном обычае говорят тогда, когда имеется некое обыкновение судебной практики, причем нет ни прецедента, ни нормативного акта, которые однозначно определяли бы это обыкновение.Как правило судебный обычай является вторичным источником права, первичные встречаются крайне редко.

В странах романо-германского права доктрина нередко отрицает возможность креативного судебного прецедента и настаивает на том, что при обнаружении пробела суды должны действовать по аналогии и толковать закон. Но за видимостью толкования закона может скрываться творческая роль судебной практики(Р. Давид).

Нормативно-правовое позиционирование суда по отношению к уже существующим источникам права (вторичная правоустановительная деятельность) имеет три разновидности.

1. Встречающееся в романо-германском праве абстрактное нормативное толкование, т.е. толкование правовых текстов вне контекста конкретного спора о праве, абстрактно, по запросам компетентных субъектов или по инициативе самого суда. Например, Конституционный Суд РФ дает такое толкование в силу части 4 статьи 125 Конституции РФ.

Вообще нормативное толкование нормативного акта – это издание нового (вторичного) нормативного акта, который de jure имеет силу толкуемого акта, а de facto – большую силу.Причем абстрактное нормативное толкование – это правоустановительная деятельность, оторванная от разрешения споров о праве, следовательно, не имеющая отношения к юрисдикции как таковой.

2. Иное дело – конкретное нормативное толкование, т.е. толкование правового текста, данное в конкретном деле (в связи с решениями по конкретным делам), но с последствиями erga omnes. В странах общего права – это установление нормативной позиции судебной власти посредством прецедента толкования.

Высшие суды в странах романо-германского права, разумеется, тоже создают прецеденты толкования (вторичные источники права), но в доктрине нет единого мнения относительно обязательности этих прецедентов. Следует различать два вида прецедентов толкования в романо-германском праве.

Во-первых, прецеденты, создаваемые в процессе нормоконтроля, выражающие нормативные позиции конституционного суда или высшего суда административной юрисдикции. Это прецеденты толкования базовых конституционных правоположений и проверяемых законоположений, базовых законоположений и проверяемых административных актов. Так, прецеденты конституционного суда показывают, как следует толковать те или иные положения конституции, какого рода законоположения следует считать не соответствующими конституции и как следует толковать законоположения определенного рода, чтобы толкование не противоречило конституции.

Во-вторых, прецедентытолкования закона, выражающие нормативные позиции высшего суда общей юрисдикции (верховного суда) по делам гражданского и уголовного судопроизводства. Эти прецеденты показывают, как следует толковать и применять закон в определенных категориях дел, и тем самым обеспечивают последовательность и единообразие судопроизводства.

Но поскольку нижестоящие суды далеко не всегда следуют этим прецедентам, вполне оправданным является используемый в России и других постсоциалистических странах институт разъяснений по вопросам судебной практики, которые дают высшие суды. Иначе говоря, если позиция высокого суда, выраженная в его решениях, недостаточно учитывается нижестоящими судами, то высокий суд подчеркивает эту позицию посредством издания нормативного акта. Разъяснения даются в форме постановлений – нормативных актов высших судов. Это, как правило, акты конкретного нормативного толкования, которые обобщают нормативно-правовые позиции, выраженные в прежних решениях высшего суда по конкретным делам (обобщают содержание прецедентов). Так, разъяснения высших судов в смысле статей 126 и 127 Конституции РФ не следует рассматривать как акты абстрактного нормативного толкования. Задачам судебной власти противоречит издание постановлений, разъясняющих новое законодательство, до того, как возникнет соответствующая судебная практика.

3. Нормативная позиция судебной власти может сложиться в форме правоприменительного обычая (в законных пределах судейского усмотрения). Судебный обычай как вторичный источник права возможен в той мере, в которой закон оставляет судьям свободу усмотрения.

Судебные обычаи применения и толкования закона поддерживаются авторитетомвысших судов. Поэтому граница между “собственно обычаями” и обыкновениями судебной практики, возникающими на основе прецедента или разъяснения верховного суда, достаточно условна. Если то, что можно рассматривать как обыкновение судебной практики, было установлено “сверху”, то источником права считается авторитетное решение в форме прецедента или нормативного акта. Обычаем считается такое обыкновение, которое складывалось “снизу”, а высокий суд лишь подкреплял его своим авторитетом, оставляя соответствующие обычные решения в силе. Но если, как это нередко имеет место в России, на прецедент или разъяснение официально не ссылаются, а установленное “сверху” правило вошло в обычай, то почему нельзя говорить о судебном правоприменительном обычае? И, наоборот, если правило, которое сложилось “снизу”, затем было сформулировано в разъяснении верховного суда, то источником права выступает уже не обычай, а нормативный акт?

Коллизиямив праве называют противоречия двух или несколь­ких нормативных актов или правовых норм (нормативных предписаний, правоположений). Эти коллизии могут быть дей­ствительными и мнимыми.

Мнимые (кажущиеся) коллизии означают, что противореча­щие друг другу нормативные предписания имеют разную силу или разные сферы применения. Следовательно, несмотря на кажущееся столкновение нескольких нормативных актов в од­ном деле, в действительности к этому делу применим лишь один из этих актов. Как правило, встречаются мнимые коллизии. Они разрешаются путем пра­вильного уста­новле­ния юридической основы дела, например, путем правильного определения силы нормативных актов.

Для разрешения мнимой коллизии нужно использовать по­ложения, выработанные правовой доктриной. Например, сле­дует исходить из иерархии нормативных актов, руководство­ваться правилами о действии нормативных актов во времени, о приоритете специального закона и т.д. Для тех случаев, когда положений доктрины недостаточно для разрешения мнимых коллизий, законодатель должен устанавливать так называемые коллизионные нормы, определяющие силу сталкивающихся нормативных предписаний.

Правоприменитель сталкивается с действительными колли­зиями в тех случаях, когда для разрешения дела он может при­менить два или более правоположений, противоречащих друг другу. Если такую коллизию не удается разрешить в процессе правоприменения, она должна быть устранена по­средством систематизации нормативных предписаний.

В современных правовых системах, особенно, в федеративных государствах, существует множество субъектов нормотворче­ства, компетенция которых может пересекаться. К тому же ино­гда они выходят за пределы своей компетенции. Нередко это приводит к тому, что разные субъекты нормотворчества издают акты, в которых по-разному регулируются одни и те же во­просы. Так возникают иерархические коллизии. Это мнимые коллизии, так как сталкивающиеся акты, изданные разными го­сударственными органами, имеют разную юридическую силу. Нормативный акт высшей юридической силы ограничивает действие нормативного акта низшей юридической силы (lex su­perior derogat legi interior).

Иерархическая коллизия возможна и в рамках одного нормативного акта. Примером такой коллизии является так называемое асимметричное федеративное устройство России по Конституции 1993 г. Согласно ст.5 Конституции все субъекты Российской Федерации, включая автономные округа, равноправны и, в частности, равноправны между собой во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти. В то же время в ч.4 ст.66 Конституции говорится об автономных округах, входящих в состав края или области. Эти конституционные положения несовместимы: если край (область) и автономный округ соотносятся как целое и часть, то они не равноправны; если они равноправны, то они не могут соотноситься как часть и целое, т.е. автономный округ, как субъект Федерации, не может входить в состав другого субъекта Федерации. Налицо коллизия, но коллизия мнимая, так как есть коллизионная норма, определяющая иерархию конституционных положений: положения ст.5 относятся к основам конституционного строя Российской Федерации, а “никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам конституционного строя” (ч.2 ст.16 Конституции). Таким образом, положения ч.4 ст.66 Конституции нужно толковать так, чтобы они не противоречили принципу равноправия субъектов Федерации.

Огромные массивы нормативных актов в совре­менных правовых системах содержат такой объем информации, что, несмотря на ее систематизацию, субъектам нормотворче­ской деятельности не всегда удается в должной мере учитывать все нормы права, относящиеся к регулируемому вопросу. От­сюда проистекает дублирование нормативных установлений, издание новых нормативных актов без достаточного учета по­следствий для ранее изданных актов. Появляются новые нормы, в то время как прежние нормативные предписания формально не отменены. Так возникают темпоральные коллизии – столк­новения актов, изданных одним и тем же субъектом нормо­творчества, но в разное время. Это также мнимые коллизии, так как действует правило о приоритете акта, изданного позднее.

Но если обнаруживается темпоральная коллизия между законоположениями, принятыми законодательным собранием одного и того же созыва, то это, скорее всего, ошибка законодателя, а не намерение изменить закон. Следует считать такую коллизию действительной и подлежащей устранению.

Если темпоральная коллизия сочетается с иерархической, то действует правило о приоритете акта, стоящего выше в иерар­хии нормативных актов, даже если он был издан раньше.

Наконец, есть пространственные коллизии – столкновения норм разных государств или норм, действующих в разных час­тях одного, например федеративного, государства. На этот счет существует множество коллизионных норм, которые называ­ются международным коллизионным правом и соответственно федеральным коллизионным правом (в федеративном государ­стве).

Коллизионные нормы – это офици­альные правила, установленные в конституции или законе, ко­торые предусматривают мнимые коллизии нормативных актов. Они устанавливаются в расчете на те случаи коллизий, когда очевидно, что коллидирующие нормативные акты должны иметь разную силу, но при этом соотношение их силы неоче­видно.

Например, в федеративном государстве законы федеральные и законы субъектов федерации должны иметь разную силу, но их иерархия может быть различной. На этот счет устанавлива­ются коллизионные нормы об иерархии законов (субординаци­онные нормы). Наличие такой нормы делает возможную колли­зию законов мнимой.

Если федеральный закон и закон субъекта РФ, изданные по предметам совместного ведения Федерации и субъектов Феде­рации, противоречат друг другу, то это – мнимая коллизия. Ибо есть коллизионная норма (ч.5 ст.76 Конституции РФ), которая однозначно устанавливает, что в таких случаях действует феде­ральный закон.

Более сложный казус – противоречие федерального подза­конного нормативного акта и закона субъекта РФ по вопросу совместного ведения. На этот счет нет однозначной коллизион­ной нормы. Но и в этих случаях коллизия может быть только мнимой. Ибо ч.2 ст.76 Конституции РФ устанавливает, что по предметам совместного ведения издаются федеральные законы и принимаемые в соответствии с ними законы и иные норма­тивные акты субъектов РФ. Следовательно, если в федеральном законе нет прямого поручения федеральному государственному органу издать подзаконный нормативный акт, то в случае кол­лизии такого акта и законов субъекта РФ последние будут иметь приоритет.

Разновидность мнимых коллизий – это коллизия общей и спе­циальной нормы. Когда общая и специальная нормы установ­лены в нормативных актах, имеющих одинаковую силу, то кол­лизии просто нет. Ибо здесь правоприменитель сталкивается не с разными нормами по одному и тому же вопросу, а с разным регулированием разных вопросов – общего и специального. По­этому действует правило: специальный закон ограничивает дей­ствие общего закона. Так же нет коллизии,

Мнимая коллизия может быть тогда, когда общая и специ­альная нормы установлены актами разной силы (иерархическая коллизия) или когда общая норма установлена позже специаль­ной (темпоральная коллизия).

Действительная (содержательная) коллизия означает столк­новение нормативных предписаний, имеющих одинаковую силу. Разновидностью действительной коллизии следует счи­тать и такую ситуацию, когда отсутствует необходимая колли­зионная норма.

Помимо установления коллизионных норм, есть два способа разрешения действительных коллизий – устранение и преодоление. Устранение коллизии – отмена од­ного (или нескольких) из сталкивающихся нормативных предпи­саний. Преодоление – официальное нормативное толкование. Коллизия преодолевается посредством толкования сталкивающихся правоположений. Нужно истолковать одно из сталкивающихся правоположений так, чтобы оно не противоречило другому. При этом правоприменитель фактиче­ски будет исходить из приоритета одного из сталкивающихся правоположений.

Так, Конституция РФ не допускает проверку конституцион­ности вступивших в силу (ратифицированных) международных договоров России. Если правоприменитель стал­кивается с про­блемой соответствия такого договора положениям Конституции РФ, то, по общему правилу, он должен исходить из приоритета Конституции и толковать договорные положения так, чтобы они не противоречили конституционным положениям.

Другой пример: ст.17 Конституции РФ устанавливает, что права человека гарантируются в России, во-первых, по стандар­там международного права и, во-вторых, в соответствии с по­ложениями самой Конституции РФ. Отсюда вытекает, что в случае коллизии международных и конституционных положе­ний о правах человека правоприменитель, исходя из приоритета общепризнанных принципов и норм международного права, должен толковать конституционные положения так, чтобы они не противоречили названным принципам и нормам.

2. Толкование – это уяснение и разъяснение смысла текста. Тол­кование юридических текстов иначе называется толкованием права. Причем толкование права включает в себя не только тол­кование нормативных юридических текстов, то также уяснение и разъяснение юридического смысла договоров и индивидуаль­ных официальных актов. Обычай, закон, договор, индивидуаль­ный акт и т.д. суть разные виды объектов толкования права.

Ниже речь пойдет о толковании нормативных юридических письменных текстов – законов и других официальных актов, содержащих нормы права. Толкование таких текстов – это уяс­нение и разъяснение смысла норм права, зафиксированных в этих текстах. Иначе говоря, закон – это объект толкования права, а норма права, содержащаяся в законоположениях, ее смысл, вытекающие из нее права и обязанности – это предмет толкования. Толкование закона или иного нормативного акта осуществляется на предмет установления смысла нормы права.

Важнейшую роль в толковании права играет субъект толко­вания (интерпретатор). Последнего нужно отличать от автора толкуемого текста. Например, судья, применяющий закон, вы­ступает как субъект толкования, интерпретатор, а законодатель выступает исключительно как автор этого закона и не может его интерпретатором.

Толкование права, как и толкование любого текста, проис­ходит в процессе “соединения” субъекта (интерпретатора) с объектом (текстом). В объяснении этого процесса встречаются две крайние позиции – объективизм и субъективизм. Объекти­визм утверждает, что интерпретатор должен установить объек­тивную истину. Субъективизм полагает, что объективной ис­тины не существует, и любое толкование всегда произвольно.

С позиции объективизма любой текст выступает как объект, смысл которого не зависит от субъекта-интерпретатора. Счита­ется, что этот смысл существует объективно, а интер­претатор может лишь правильно или неправильно его по­нять и выра­зить. Задача интерпретатора – установить подлинный смысл текста, например, истинное нормативное содержание законоположе­ний.

Действительно, интерпретатор должен стремиться к истине. Но разные субъекты по-разному понимают смысл одного и того же текста, причем, чем сложнее текст, тем существеннее разли­чия в понимании его смысла.

Результат толко­вания всегда вы­ражается в субъективном уяснении и разъяснении смысла текста – в таких терминах, су­жде­ниях и понятиях, которыми способен оперировать дан­ный кон­кретный интерпретатор. Следовательно, не сущест­вует ника­кого объек­тивного смысла текста, не зависящего от субъ­екта-интерпретатора.

Вместе с тем, в этом вопросе следует избегать другой край­ности, субъективизма. Толкование – это уяснение и разъясне­ние смысла уже данного объекта, который не находится в рас­поряжении субъекта-интерпретатора, смысла, который не мо­жет определяться произвольно. В частности, это выражается в том, что большинство интерпретаторов, относящихся к одной группе (культурной, профессиональной, и т.д.), примерно оди­наково понимает относительно простые тексты. Например, большинство судей одинаково толкует законоположения в про­стых, типичных, привычных для них делах.

Современная юридическая герменевтика (наука о толкова­нии юридических текстов) объясняет, что толкование закона правоприменителем (например, судьей) определяется не только текстом закона, но также сложностью дела и личностью субъ­екта-интерпретатора (судьи). В простых, рутинных делах субъ­ективные качества разных судей практически не сказываются, и получаются примерно одни и те же результаты толкования. Но в сложных делах, когда возможны несколько вариантов толко­вания, многое зависит от уровня общей и правовой культуры судьи, уровня его профессиональной подготовки, жизненного и профессионального опыта, идеологических и политических убеждений и других субъективных факторов. Эти факторы по­рой определяют решение принципиальных вопросов – напри­мер, требует ли закон в подобных делах наказания или оправ­дания обвиняемого (подсудимого), предполагает ли закон в та­ких делах возмещение вреда, устанавливает ли конституция для таких случаев обязанность президента промульгировать закон, принятый парламентом, и т.п.

Для того чтобы избежать субъективизма и произвола судьи и другие интерпретаторы должны использовать сформулиро­ванные в правовой доктрине правила и приемы толкования, ко­торые называются “способы толкования права”.

Грамматический (языковой, лингвистический) – это самый про­стой и вместе с тем основополагающий способ толкования. Толкование права всегда начинается с грамматического. Прин­цип грамматического толкования гласит: чтобы правильно по­нять смысл текста, нужно грамотно его прочитать. Для этого нужно знать язык, на котором сформулирован текст, смысл слов и выражений, использование правил языка. Классический пример грамматического толкования дает грамотное прочтение фразы “казнить – нельзя – помиловать”. В зависимости от места запятой смысл фразы меняется на противоположный.

Смысл законоположений может быть разным в зависимости от использования той или иной морфологической формы, от употребления слова в единственном или множественном числе и т.д. Например, в ч.1 ст.5 Конституции РФ перечислены виды субъектов Российской Федерации. Причем положения этой ста­тьи, как и все положе­ния главы первой Конституции, не могут быть изменены поправками в Конституции. Текст этот гласит: “Россий­ская Федерация состоит из республик, краев, областей, городов федерального значения, автономной области, автономных окру­гов…”. Как видно, названия пяти видов субъектов РФ употреб­лены во множественном числе, а название “автономная об­ласть” – в единственном. Таким образом, грамматическое тол­кование этого конституционного положения приводит к вы­воду, что в России есть только одна автономная область.

Однако в действительности для такого вывода было исполь­зовано не только грамматическое, но и логическое толкование (как правило, ни один из способов толкования не применяется изолированно от других, а логический способ так или иначе ис­пользуется при любом толковании). Данный вывод был сделан на основе грамматического толкования с использованием логи­ческих приемов – сопоставления и вывода от противного: если бы в России было множество автономных областей, то название “автономная область” было бы употреблено во множественном числе, как и названия других видов субъектов РФ.

Дополнение данного толкования системно-логическим, учи­тывающим системную связь норм Конституции, позволяет су­щественно расширить вывод, сделанный на основе грамматиче­ского толкования. Поскольку это конституционное положение не может быть изменено, то, покуда действует Конституция РФ 1993 г., в России может быть и должна быть одна и только одна автономная область. В ст.65 Конституции названа Еврейская автономная область. В силу Российской Конституции она не может изменить свой статус, например стать республикой, если только одновременно какая-то республика в составе России не станет автономной областью. Такие интересные выводы можно сделать на основе грамматического толкования.

Если для уяснения смысла законоположения грамматического толкования недостаточно (а при толковании больших сложных юридических текстов его всегда недостаточно), то оно дополня­ется логическим толкованием. Неясное законоположение под­вергается разным логическим операциям (выводы по аналогии, выводы от противного, доведение до абсурда и т.д.), включая системно-логический анализ (в учебной литературе системное, или системно-логическое, толкование обычно отграничивают от “собственно логического”, хотя для этого нет оснований).

Доведение до абсурда (reductio ad absurdum) – один из наиболее распространенных приемов логического толкования неверно сформулированных законоположений. Например, положение ст.25 Конституции РФ гласит: “Никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения”. Грамматическое толкование этого текста позволяет сделать вы­вод, что неприкосновенность жилища может быть ограничена либо федеральным законом, либо судебным решением. Но та­кой вывод будет неверным. Если ограничиться грамматическим толкованием данного текста, то легко прийти к абсурду: про­никновение в жилище против воли проживающих в нем лиц может быть либо законным (в этих случаях не нужна судебная санкция), либо незаконным, если оно санкционировано судом (?!). Абсурдно полагать, что Конституция дозволяет суду огра­ничивать права человека в случаях, не установленных феде­ральным законом. Следовательно, логическое толкование опро­вергает вывод грамматического толкования. Дальнейшее толко­вание данного текста, с учетом других конституционных положений, приводит к выводу, что, по Конституции, федеральным законом могут быть предусмотрены случаи, в которых судебной санкции не требуется, а в остальных случаях, установленных федеральным законом, неприкосновенность жилища может быть ограничена только на основании судебного решения.

Еще один распространенный прием логического толкования – умозаключение степени (afortiori, “тем более”). При толковании юридических текстов умозаключение степени выражается в виде правила: кто управомочен или обязан к большему, тот управомочен или обязан к меньшему. Разумеется, оно не означает, что компетенция вышестоящего государственного органа (“большая компетенция”) поглощает собой компетенцию нижестоящего органа (“меньшую компетенцию”), установленную конституцией или законом. В правовом государстве никакой орган государственной власти не вправе вторгаться в компетенцию других органов, даже нижестоящих. Это правило используется тогда, когда при толковании обнаруживается пробел в описании компетенции или коллизия компетенции.

Например, Конституция РФ устанавливает, что генеральный прокурор РФ назначается на должность и освобождается от должности Советом Федерации по представлению Президента РФ (ч.2 ст.129). Но ни Конституция, ни федеральный закон не определяют, какой орган управомочен и обязан принимать решение о временном отстранении Генерального про­курора от должности в случае воз­буждения в отношении него уголов­ного дела. Руководствуясь принципом afortiori, следует полагать, что принимать (или не принимать) такое решение компетентен Совет Федерации по представлению Президента. Правда, Конституционный Суд РФ дал совершенно иное толкование.

Когда грамматически верное прочтение текста (законополо­жения) приводит к выводу, который не согласуется с другими законоположениями или противоречит принципу права, можно предположить, что автор текста не нашел надлежащей форму­лировки, для того чтобы грамматически верно выразить свой замысел. Допустимость такого предположения проверяется ло­гическим путем – от противного. Для этого нужно найти в том же тексте аналогичное законоположение. Если в нем использо­вана грамматически надлежащая формулировка, то предполо­жение опровергнуто: грамматическое толкование было верным, и автор выразил в законоположении именно то, что он хотел выразить. Но если аналогичного законоположения нет или в нем использована подобная, предположительно ненадлежащая формулировка, то предположение остается в силе. Далее его следует подтвердить или опровергнуть другими логическими приемами или другими способами толкования. Примером та­кого использования вывода от противного может служить тол­кование ч.3 ст.107 Конституции РФ.

Системно-логическое толкование позволяет уяснить смысл отдельного законоположения в контексте закона как смысло­вого целого или в более широком юридическом контексте. Сис­темность права предполагает непротиворечи­вость результатов толкования юридических текстов. Во-первых, смысл одних по­ло­жений толкуемого текста не должен противоречить смыслу других положений этого же текста. Во-вторых, любой юридиче­ский текст следует толковать так, чтобы результат не противо­речил релевантному юридическому тексту, имеющему более высокую или высшую официальную силу. Например, закон или международный договор нужно толковать так, чтобы он не про­тиворечил конституции. Следует толковать подзаконный нор­мативный акт так, чтобы это не противоречило закону, и при этом понимать закон в соответствии с релевантными положе­ниями конституции.

На примере Конституции РФ можно продемонстри­ровать требование непротиворечивости и в первом, и во втором значе­ниях.

Конституция в целом имеет высшую юридическую силу по отношению ко всем остальным нормам российского права. Но положения, содержащиеся в разных главах Консти­туции, имеют разную юридическую силу внутри самой Консти­туции (в смысле их соподчиненности). Главы 1, 2 и 9 Конститу­ции со­ставляют ее неизменяемое “ядро” (“жесткая” часть Кон­ститу­ции), их положения не могут быть пересмотрены Феде­ральным Собранием (российским парламентом). К главам 3–8 (“гибкая” часть Конституции) принимаются поправки. Следова­тельно, положения глав 3–8 можно толковать только в соответствии с положениями глав 1, 2 и 9 Конститу­ции. Причем положения глав 2 и 9 можно толковать только в соответствии с принци­пами, составляющими основы конституционного строя (глава 1), ибо ч.2 ст.16 Консти­туции однозначно устанавливает: “Ни­какие другие положения настоящей Конституции не могут про­тиворечить основам кон­ституционного строя Российской Феде­рации”.

В данном контексте иерархическую структуру Конституции можно представить как положения трех уровней, обладаю­щие разной официальной силой. Во-первых, это глава 1, поло­жения которой обладают высшей силой по отношению ко всем ос­тальным по­ложениям Конституции. В ча­стности, основы кон­ституционного строя устанавливают при­оритет прав человека по отношению ко всем остальным консти­туционно значимым ценностям (ст.2 Конституции). Во-вто­рых, это положения глав 2 и 9, которые вместе с главой 1 отно­сятся к неизменяемой части Конституции. В-третьих, это положения глав 3–8, к кото­рым можно принимать поправки.

Любое поло­жение глав 2 и 9 следует толковать с учетом со­ответствую­щего принципа главы 1. Например, в контексте ст.2 Конституции, за­крепляю­щей приоритет прав человека, рас­смотренную выше ст.25 Конститу­ции (глава 2) следует пони­мать так, что законодательные ограничения не­прикосно­венно­сти жилища должны устанавливаться ради обеспечения прав и свобод других лиц.

Положения глав 3–8 Конституции также следует толковать в контексте принципов главы 1, а также поло­жений глав 2 и 9. Например, в главе 4 Президент РФ провозглашается главой го­сударства. Это положение нельзя толковать так, как будто Пре­зидент – реальный глава государства. Такое толкование проти­воречит принципу разделения властей, составляющему одну из основ конституци­онного строя (ст.10 Конституции). Ибо фигура реального главы государства исключает разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную.

Положения, содержащиеся в одной и той же главе Консти­туции или в главах равной силы нужно толковать так, чтобы они не противоречили друг другу. Например, в рамках главы второй, с одной стороны, гарантируется равенство прав и сво­бод человека и гражданина независимо от имущественного по­ложения (ч.2 ст.19 Конституции). С другой стороны, гово­рится, что малоимущим гражданам, нуждающимся в жилище, оно предоставляется бесплатно или за доступную плату из го­судар­ственных и других жилищных фондов (ч.3 ст.40). С сис­темно-логической точки зрения возможно только следующее непроти­воречивое толкование: поскольку граждане равно­правны неза­висимо от имущественного положения, законода­тель не обязан (в юридическом смысле) устанавливать для ма­лоимущих при­вилегии.

Историческим называют толкование текста в историче­ском контексте его создания, формулирования. Этот контекст юридического текста можно уяснить, (1) обратившись к историографическим источникам (документам), которые объ­ясняют условия и причины, поводы создания толкуемого тек­ста, (2) либо из документов, которые относятся к процессу соз­дания юридического текста – из протоколов законотворческого процесса, пояснительных записок к законопроектам и т.д.

Историческое толкование используется в двух случаях. Во-первых, оно сочетается с грамматическим толкованием. Грамматическое толкование старого юридического тек­ста должно происходить по правилам, принятым во времена создания этого текста, так как со временем изменяются грамма­тические формы, смысл слов и выражений. Когда интерпрета­тор сталкивается со текстом старого закона, он должен, для грамотного прочтения текста, обратиться к протоколам заседа­ний того за­конодательного собрания, которым был принят этот закон. Из них будет ясен смысл слов и выражений, использо­ванных в тек­сте закона. Кроме того, эти источники помогут уяснить смысл закона, сложного даже с точки зрения интерпре­татора, знаю­щего старый язык.

В современных развитых правовых системах такие случаи, когда в юридической прак­тике прихо­дится применять и толковать столь старые тексты, встречаются крайне редко. Такого рода историческое толкова­ние исполь­зуют, главным образом, историки. Но смысл специальных юридических терминов может измениться и в течение непродолжительного времени, особенно, в результате правовой реформы.

Например, в ч.1 ст.93 Конституции РФ установлено, что Президент РФ может быть отрешен от должности на основании выдвинутого Государственной Думой обвинения в государственной измене или совершении иного тяжкого преступления. Для правильного толкования термина “тяж­кое пре­сту­п­ле­ние” необходимо обратиться к Уго­лов­ному Ко­дек­су РСФСР 1961 г., действовавшему на момент принятия Конституции 1993 г. В УК 1961 г. в качестве “тяжких преступлений” выделялась категория преступлений наибольшей степени тяжести. Однако по действующему ныне УК РФ 1996 г. пре­сту­п­ле­ния под­раз­де­ля­ют­ся на пре­сту­п­ле­ния не­боль­шой тя­же­сти, пре­сту­п­ле­ния сред­ней тя­же­сти, тяж­кие пре­сту­п­ле­ния и осо­бо тяж­кие пре­сту­п­ле­ния. Понятно, что сегодня “тяжкими преступлениями” в смысле ч.1 ст.93 Конституции нельзя считать “тяжкие преступления” в смысле УК РФ 1996 г. Историческое толкование приводит к выводу, что авторы текста Конституции имели в виду категорию преступлений наибольшей степени тяжести, а таковыми в смысле действующего ныне УК РФ являются особо тяжкие преступления. Следовательно, “тяжкими преступлениями” в смысле ч.1 ст.93 Конституции нужно считать “особо тяжкие преступления” в смысле УК РФ 1996 г.

Во-вторых, историческое толкование используется тогда, когда нужно подтвердить или опровергнуть тезисы логического толкования или объяснить смысл текста, который логически плохо укладывается в более широкий юридический контекст.

Допустим, интерпретатор предполагает, что законодатель не смог подобрать надлежащую формулировку для выражения своей мысли, и не находит в тексте закона опровержений своего предположения. В таком случае он должен обра­титься к материалам законотворческого процесса, которые мо­гут подтвердить или опровергнуть это предположение.

Когда интерпретатор считает, что некое законоположение не укладывается в логический контекст закона, то истори­ческое толкование может объяснить происхождение этого законоположения и его смысл. Например, в главу 7 Кон­ституции РФ (“Судебная власть”) помещена статья 129 – о про­куратуре. Возникает впечатление, что Конституция относит прокуратуру к судебной власти. В то же время из главы 7 явст­вует, что правосудие осуществляется только судом, а судебная власть осуществляется исключительно посредством судопроиз­водства. Следовательно, прокуратура не относится к судебной власти. Этот вывод подтверждается историческим толкованием. Первоначально в проекте Конституции статьи о прокуратуре были выделены в отдельную главу. Но непосредственно перед опубликованием проекта было принято решение, что компетен­ция прокуратуры будет регламентирована не Конституцией, а федеральным законом; вместе с тем в Конституции должна ос­таваться общая статья о прокуратуре. Эту статью поместили в главу “Судебная власть”. Ибо, во-первых, институт прокура­туры имеет столь же малое отношение к другим главам Консти­туции, а, во-вторых, в постсоветском сознании суд и прокура­тура тесно связаны, так как при советской власти оба института были элементами единой карательной системы, и советский суд лишь завершал то, что начинала прокуратура. Таким образом, наличие в главе о судебной власти статьи о прокура­туре никак не влияет на конституционное положения об осуще­ствлении судебной власти только судом. Прокуратура же отно­сится к исполнительной власти.

Иногда историческое толкование может показать, что нали­чие некоего законоположения равносильно его отсутствию. Так, в ст.8 Конституции РФ содержится тривиальное положение о том, что “в Российской Федерации гарантируются единство экономического пространства, свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств…”. Возникает вопрос: разве в рам­ках государства, каковым провозглашается Россия, возможно иное? Может быть это конституционное положение имеет не­кий скрытый смысл? Но историческое толкование объясняет, что это положение ничего не добавляет к суверенитету Россий­ской Федерации. Оно появилось в тексте Конституции как про­явление болезненной реакции на центробежные тенденции, ко­торые в 1993 г. разрушали экономическое и финансовое един­ство России и угрожали самому существованию Российского государства.

Телеологическое (принципное) – это толкование на основе интенции текста – замысла, целей, намерений автора текста или принципов, ценностей, которыми руководствовался автор толкуемого текста. Телеологический способ используется при толковании неоднозначных текстов, когда другие способы толкования не позволяют уяснить смысл законоположения.

Автору закона (юридического текста) не всегда удается подобрать формулировки, точно выражающие замысел, интенцию закона. Если законоположение сформулировано так, что оно допускает разные версии толкования, а грамматический, логический и исторический способы толкования не позволяют выбрать одну из версий в качестве адекватного толкования, то интерпретатор должен придерживаться той версии, которая соответствует интенции закона.

Самое сложное при телеологическом толковании – уяснить интенцию закона или законоположения. Разные интерпретаторы могут определять ее по-разному, тем более что позитивисты допускают произвольную интенцию юридических текстов.

Но, с точки зрения либертарно-юридической доктрины, интенция юридического текста не может быть произвольной, ибо юридический текст формулируется, составляется в целях надлежащего обеспечения правовой свободы.

Проще, когда принципы, на которых строится толкуемый текст сформулированы в самом этом тексте. Например, ч.3 ст.81 Конституции РФ устанавливает, что одно и то же лицо не можетзанимать должность Президента РФ более двух сроков подряд. Что означало это ограничение для первого Президента России Б.Н. Ельцина? Мог ли Ельцин, избиравшийся Президентом в 1991 г. (по Основному Закону РФ 1978 г.) и в 1996 г. (по Конституции РФ 1993 г.) баллотироваться на должность Президента в 2000 г.? С точки зрения конституционных принципов республиканизма – нет.

Логически возможны два варианта толкования Конституции. Первый: Ельцин уже два раза подряд занимал должность Президента, предусмотренную Конституцией 1993 г. – до 1996 г. и с 1996 г., когда он впервые был избран в соответствии с Конституцией 1993 г. Второй: Ельцин только один раз был избран Президентом по Конституции 1993 г.; следовательно, в 2000 г. Ельцин мог бы быть избран Президентом на второй срок подряд.

Логически оба варианта допустимы в равной мере. Против первого варианта можно возразить, что первый срок президентства Ельцина по Конституции 1993 г. составил лишь 2,5 года, а не 4 года, предусмотренные Конституцией. Против второго – что Конституция запрещает не избираться, а занимать должность Президента более двух сроков подряд.

Один из принципов республиканизма – срочность (краткосрочность) магистратур – означает, что один и тот же человек не должен долго занимать одну и ту же выборную должность. Поэтому из двух логически равнозначных вариантов принципам республиканизма более соответствует тот, который больше ограничивает возможность одного и того же лица занимать должность Президента, в данном случае – первый. Следовательно, принципное толкование ч.3 ст.81 Конституции приводит к выводу, что Ельцин в 2000 г. не мог бы баллотироваться на должность Президента.

Виды толкования. В зависимости от субъектов толкования различают официальное и неофициальное толкование права.

Официальное толкование юридических текстов либо проис­хо­дит в процессе правоприменения, либо, как абстрактное нормативное толко­вание, оно дается по конкретному поводу, в связи с обнару­жившейся неопределенностью в понимании юриди­ческого тек­ста.

“Аутентичным” (“аутентическим”) в советской и постсоветской литературе называют толкование, которое якобы дает сам автор юридического текста. Например, официальное толкование закона, которое дает сам законо­датель – это аутентичное толкование. Предполагается, что законодателю не требуется специальное законное дозволение, чтобы толковать свой же закон. Соответственно “легальным” называется такое официальное толкование, которое дает другой субъект, не тот, который установил закон или иной толкуемый акт. Также редполагается, что такой субъект должен обладать особым “легальным основанием” для того, чтобы заниматься официальным толкованием права. “Легальное” толкование именуется также “делегированным”. Это означает, что автор текста, который якобы обладает прерогативой официального толкования своего текста, делегирует это полномочие другому субъекту.

В действительности “ау­тентичного” толкования не бывает. Сама конструкция “аутентичного толкования” свидетельст­вует о непонимании вопроса. Ибо толкование текста дает не автор, а интерпретатор. Автор не может быть интерпретатором собственного произведения. Если автор некоего текста создал новый текст, в котором предписал “правильное” понимание первого текста, то это значит, что он попросту создал новый объект для толкования интерпретаторами. Если правоустанови­тельный орган считает, что смысл изданного им нормативно-правового акта недостаточно ясен или искажается правоприме­нителями, то он может внести изменения в этот акт или даже отменить его путем издания нового нормативно-правового акта, в котором попытается избежать недостатков первого. Но этот правоустановительный орган не может обязать правопримени­телей (интерпретаторов) толковать эти акты только так, как угодно этому органу.

Отсюда ясно, что и понятие “легальное толкование” не имеет смысла. Во-первых, сам термин “легальное толкование” следует признать негодным. Ибо официальное толкование не может быть нелегальным, не дозволенным законом. Государ­ственным органом запрещено все, что не разрешено конституцией или законом. Во-вторых, это понятие возможно только в паре с понятием “аутентичного толкования”: либо государст­венный орган дает официальное толкование нормативных актов в силу того, что он вправе их издавать, либо в силу закона, на­деляющего его такими полномочиями. Но поскольку “аутен­тичного толкования” не существует, то получается, что для лю­бого официального толкования необходимо законное или даже конституционное основание.

Однако последнее не означает, что толковать право можно лишь в силу специального законного дозволения. В этом контексте следует различать казуальное и нормативное толкование. Казу­альное толкование осуществляется государственными органами в силу их правоприменительной компетенции, а также в силу общей обязанности исполнительных и судебных органов при­менять право, например, действовать на основании и во испол­нение конституции и законов.

Казуальное толкование бессмысленно называть легаль­ным или делегированным, ибо это имманентное толкование. Оно внутренне присуще процессу правоприменения, и пра­воприме­нитель не нуждается ни в каком специальном законном дозволе­нии для казу­ального толкования.

Нормативное же формально возможно только в силу кон­сти­туции или закона, и в этом смысле его можно назы­вать ле­галь­ным. Но фактически оно происходит и в силу ие­рархии су­дов, т.е. в силу того, что разъяснения высшей апелляционной или надзорной судебной инстанции defacto обязательны для ос­тальных судов. В правовом государстве они обязательны и для иных государственных органов и граждан, поскольку в право­вом государстве последнее слово в вопросах права всегда оста­ется за судом. “Легальное толкование” – это неудачный термин. Получается, что фактиче­ское нормативное толкование, вроде разъяснений по вопро­сам судебной практики, которое дает, на­пример, Верховный Суд РФ, – это “нелегальное” толкование.

Термин “делегированное толкование” понятен лишь в том случае, если признавать аутентичное толкование: пер­вично ау­тентичное толкование, в специальном дозволении оно не тре­бу­ется; когда же официальный текст толкует не сам его автор, а иной государственный орган, то последнему для этого требу­ется получить дозволение от автора, т.е. ав­тор должен делеги­ровать свои полномочия по толкованию.

По объему толкования в доктрине различаются буквальное, расширительное (распространительное) и ограничительное толкование. Их принято рассматривать в качестве видов толкования права. Но в данном контексте речь должна идти скорее о способах толкования.

Имеются в виду следующие соображения. Как правило, текст закона нужно понимать буквально. Отсюда и возникает выражение “буквальное толкование”. Хотя здесь можно говорить и о грамматическом способе толкования (чтобы правильно понять текст, достаточно грамотно его прочитать). Но иногда из самого текста закона с очевидностью вытекает, что некоторые законоположения нельзя понимать буквально. Это бывает в тех случаях, когда законоположение сформулировано так, что буквальное его понимание приведет к ошибочному толкованию (это должно с очевидностью вытекать уже из логического толкования). В этих случаях говорят о необходимости расширительного (распространительного) или ограничительного толкования соответствующих законоположений.

Это не значит, что интерпретатор расширяет или ограничивает права и обязанности, предусмотренные диспозицией, что он распространяет норму на отношения, не предусмотренные ее гипотезой, или, наоборот, ограничивает ее действие. Просто интерпретатор приходит к обоснованному выводу, что действительный смысл законоположения иной нежели тот, который можно было бы придать тексту при буквальном его толковании. Интерпретатор не вправе расширять или ограничивать смысл законоположений, он должен правильно уяснить и точно разъяснить их действительный смысл.

Ограничительным толкованием называется такое понимание законоположения, при котором его действительное содержание оказывается уже того, которое, казалось бы, вытекает из этого законоположения. Так, конституционное положение “Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации” (ч.2 ст.4 Конституции РФ) при буквальном толковании означает безусловное верховенство федеральных законов по отношению к законам субъектов РФ. В то же время Конституция устанавливает разграничение федеральной компетенции и компетенции субъектов Федерации (ч.3 ст.5) и определяет, что федеральные законы, изданные за пределами федеральной компетенции, уступают по силе законам субъектов РФ (ч.6 ст.76). Поэтому положение ч.2 ст.4 Конституции подлежит ограничительному толкованию (точнее – прочтению): имеют верховенство федеральные законы, изданные с соблюдением федеральной компетенции.

Иногда законоположения, содержащие общие нормы, формулируются так, как будто бы не предполагают наличие специальных норм (не содержат оговорку “если иное не установлено законом”). Такие законоположения подлежат ограничительному толкованию, если есть законоположения, содержащие специальные нормы.

Расширительным (распространительным) толкованием называется такое, при котором законоположению придается более широкое содержание в сравнении с тем, которое, на первый взгляд, вытекает из этого законоположения. Например, нередко термин “гражданин” (“граждане”) используется в тексте закона тогда, когда явно имеются в виду не только граждане, но и любые физические лица (в гражданском законодательстве термин “гражданин” используется как синоним термина “физическое лицо”). Так, согласно ч.4 ст.125 Конституции РФ, Конституционный Суд РФ проверяет конституционность закона “по жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан”. Буквальное понимание этого конституционного положения лишило бы неграждан России доступа к конституционному правосудию, а это противоречит равному праву каждого на судебную защиту. Более того, есть доктринальное правило толкования, которое гласит, что из двух допустимых вариантов толкования следует выбирать тот, который даетбольшую защиту прав человека. Поэтому названное конституционное положение очевидно распространяется на всех физических лиц.

Более сложный пример расширительного толкования связан с тем же конституционным положением: Конституционный Суд “проверяет конституционность закона”. На первый взгляд, использование термина “закон” исключает конституционные жалобы граждан на указы Президента РФ. Предполагается, что подзаконные указы Президента можно обжаловать в другом компетентном суде. Но указы Президента могут быть и неподзаконными, восполняющими пробелы в законодательстве, имеющими силу федерального закона. Учитывая, что сам Конституционный Суд признал возможность издания таких указов, следует дать расширительное толкование термина “закон” в контексте ч.4 ст.125 Конституции, распространяющееся и на неподзаконные указы Президента.

Во всех перечисленных случаях речь шла об адекватном толковании права, т.е. о таком толковании, которое наиболее соответствует юридическому смыслу закона. Как правило адекватное толкование достигается при буквальном понимании законоположений, но иногда для адекватного толкования требуется их расширительное или ограничительное понимание. Таким образом, нельзя отождествлять буквальное и адекватное толкование, нельзя противопоставлять адекватному толкованию расширительное и ограничительное. Толкование всегда должно быть адекватным – адекватным тому контексту, в котором применяются законоположения.

В неофициальной оценке официального толкования следует руководствовать презумпцией адекватного официального толкования – до тех пор, пока официально не дано иное толкование. Во всяком случае, такая презумпция существует в правовом государстве.