Опечатки с моралью

В течение 2006 года со мной произошло несколько курьезных случаев. В своей речи и в своих текстах я допустил несколько не то чтобы ошибок, а скорее неточностей, и был немедленно и безжалостно поправлен.

Начну непосредственно с газеты «Ведомости», в которой я вел колонку о русском языке. В статье об электронном этикете я использовал жаргонный глагол банить. Однако на пути в печать с этим словом произошли некоторые изменения. Кто‑то исправил его на более знакомое бранить, решив по‑видимому, что я просто пропустил одну букву. В результате вместо словосочетания банить мат (т. е. налагать запрет на появление мата) возникло бранить мат, что не то что бы абсолютно бессмысленно, но значит нечто совсем другое. Честно говоря, я бы этого не заметил, поскольку свои статьи в газете не перечитывал. Но на эту ошибку мне было любезно указано в отзывах читателей к интернет‑версии, которые, напротив, я всегда с интересом – а часто и с благодарностью – читал. Естественно, встал вопрос, кто виноват. Корректор? Редактор? Да нет, автор, ибо не следует лингвисту, использовать в статье профессионализмы, которые еще только входят в русский язык.

Поразмыслив, однако, я пришел к выводу, что, кто бы ни был виноват, все к лучшему – этот казус прекрасно иллюстрирует основную идею моей колонки: русский язык изменяется так быстро, что уже не столько объединяет нас, сколько разъединяет, рассаживает по вагонам, которые движутся по разным путям и в разных направлениях. Впрочем, перед написанием следующей статьи я благоразумно заручился обещанием редактора, что править меня без моего ведома больше не будут.

Каково же было мое удивление, когда в читательских отзывах к следующей статье мне снова указали на ошибку, которой я не совершал. А именно – что слово офлайн (так было напечатано) пишется с двумя «ф» (как, собственно, и было написано в сданном мною тексте). Здесь, впрочем, не все так ясно. Я в этом случае руководствовался существующей практикой написания. Что подтвердили и мои внимательные читатели. Аргумент заслуживает того, чтобы быть приведенным в газете. Один из комментаторов не поленился залезть в Яндекс и привел следующую статистику: «офлайн – 341520 оффлайн – 1833862» (имеется в виду количество страниц). Это вполне объяснимо, поскольку в английском языке, откуда слово заимствовано, оно пишется через два «f». Однако, и мой злокозненный правщик (скорее всего, это был корректор) руководствовался вполне здравыми соображениями. В русский язык уже вошли офсет и офсайд, восходящие к тому же самому английскому off. Кроме того, существует малоизвестное правило, которое, несколько огрубляя, можно передать так: в заимствованных словах из удвоенных согласных перед согласной и на конце слова в русском языке на письме сохраняется только одна буква. Так, фамилии известных философов Wittgenstein и Russell порусски записываются как Витгенштейн и Рассел. Последнее время этим правилом все чаще пренебрегают, в результате чего появляются расселлы, оффшоры и оффлайны. Вброшенное в интернете слово, например, в неправильном написании, тут же подхватывается тысячами.

Снова я получил замечательный пример, демонстрирующий скорость изменений в русском языке. На как будто бы простой орфографический вопрос нет такого же простого и однозначного ответа. По‑видимому, опять виноватым остался автор, пойдя на поводу у интернет‑масс, а не следуя правилам русской орфографии.

Очередное мое «исправление» состоялось на радио. С понедельника по четверг по одной из программ передавали запись моих лингвистических лекций, а в пятницу я пришел на прямой эфир, чтобы ответить на вопросы слушателей. В одном из ответов я произнес что‑то вроде «последствия от этого…», на что немедленно последовал звонок в студию, где мне указали на неправильность моей фразы и предложили отказаться от употребления предлога – «последствия этого…». Я попытался отговориться тем, что в спонтанной речи главное – ее спонтанность, а не правильность. Слушатель вежливо прервал меня и потребовал точного ответа, правильно это или неправильно. Сдерживая легкое раздражение, я поблагодарил слушателя и признал свою ошибку. В душе, однако, я продолжаю считать, что так все же сказать можно или, по крайней мере, так говорят. Жалко, под рукой не было Яндекса. И все же очная ставка с еще одним «языковым пуристом» закончилась не в мою пользу.

Казалось бы, все эти случаи наводят на грустные мысли. Однако нам предстоит хэппиэнд. После всех изложенных событий я принимал участие в круглом столе, где обсуждалась предполагаемая гибель русского языка. Разброс мнений был весьма значителен: от «неотвратимо гибнет» до «с русским языком все в полном порядке». Конечно, я не считаю, что с русским языком все в полном порядке, и приведенные случаи как раз свидетельствуют об этом. Слишком много сейчас возникает вопросов, на которые лингвисты (и корректоры, и редакторы) не могут дать четкого ответа. Язык изменяется так быстро, что специалисты не поспевают за ним, и тем самым отчасти теряется, расползается понятие нормы. Колебания нормы существуют всегда, просто сейчас их слишком много. Однако все это ни в коей мере не свидетельствует о гибели языка. Представьте себе акселерата, который слишком быстро растет, и его маму, которая в ужасе убеждает врачей, что он гибнет. Такая позиция относительно языка кажется смешной и даже абсурдной. Я бы описал ситуацию несколько иначе. Очень быстро меняется окружающий нас мир (в социальном, культурном и технологическом отношениях). Следом за ним, не всегда успевая, меняется и наш язык. Как раз не будь этих изменений, можно было бы говорить о том, что язык мертв: ведь на нем нельзя было бы говорить об изменяющемся мире. Наконец, следом за языком поспешаем отдельные и конкретные мы. Нас разделяет очень многое: понимание или непонимание новых слов, любовь или нелюбовь к словотворчеству, знание или незнание правил орфографии… Зато объединяет неугасающий, временами яростный интерес к родному языку. Мы все время хотим точно знать – КАК ПРАВИЛЬНО?