Убить Беррельаса

– От нас ждут пикантных историй, Чарли!

– В тебе, дружище, проснулся аппетит?! И не только к еде, как я погляжу!

Англичанин с улыбкой наблюдал за тем, как хорошо его друг смакует стейк, запивая вкусное блюдо пенным элем. В Беррельасе проснулась уверенность, видимо у него появился стимул, и его существование наполнилось глубоким смыслом со вкусом хорошо прожаренной говядины.

– Ешь – как в последний раз! – рассмеялся Чарли.

– Я пью за тебя, мой добрый друг, за то, что ты открыл во мне второе дыхание, – произнес с наигранным пафосом редактор стремительно развивающейся газеты. – Я снова чувствую вкус жизни, и он невероятно приятен, хоть и приправлен острыми пряностями от морской ведьмы.

Друзья чокнулись посудой и опустошили бокалы, требуя еще выпивки. Чарли мог лишь пить, от еды его воротило. Всему виной были болезненные угрызения совести, лишающие его сна и радости жизни в целом. Англичанин все время ощущал беспокойство, тревогу.

– Что с тобой, Чарли? Ты сам не свой!

– Не могу объяснить, дружище. Столько всего навалилось! Возможно, что‑то случилось дома… Я не могу дозвониться до Джессики, и это меня угнетает. Точнее, она не подходит к телефону. Скорее всего, она исполнила свою угрозу и отправилась к родителям, забрав Лили… И если начинаю думать, что придется жить без них, такая тоска нападает, что хочется мчаться домой, плюнув на все, и удержать их в своей жизни. Я понимаю, она достойна лучшего представителя подкласса «мужчина». Более ответственного, порядочного, заботливого…

Чарли почувствовал, как тоска снова сжимает своей холодной костлявой рукой его сердечную мышцу. Официантка‑китаянка принесла эль и, многозначительно улыбаясь, спросила, не нужно ли еще чего‑нибудь доброму господину. Англичанин отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, а его друг тихо произнес:

– Ты ей приглянулся! Она может стать отличным лекарством от твоей меланхолии! Высвободи энергию – займись сексом и избавься от глупых мыслей.

Чарли нахмурился. Подобные разговоры ему не были по душе. Стало вдруг невероятно грустно, что друг не понимает его страданий, шинкующих мысли на мелкие куски.

– Я провожу тебя до редакции, а потом прогуляюсь по берегу, – произнес сосредоточенно англичанин, смиренно дожидаясь, пока приятель закончит трапезу.

– Не жди! Я бы еще пошептался с официанткой, коль ты ее отвергаешь.

– Как знаешь! – равнодушно пожав плечами, отозвался Чарли, обрадовавшись тому, что может побыть наедине с собой и полелеять свои мрачные мысли.

Когда разразилась Вторая Мировая война, старикан Черчилль назвал Гонконг «неприступной крепостью», которая все же выкинула белый флаг под натиском Японии, бесстыдно воспользовавшейся тем, что британская опека ослабла (ведь большая их часть сражалась с немцами на европейских землях). К началу пятидесятых годов с приходом к власти в Китае коммунистов, в Гонконг хлынул поток беженцев, а британские власти поспешили восстановить на колониальных землях контроль. Теперь эта местность стремительно развивалась, несмотря на разгул преступности, наркотиков и проституции. Деньги, секс и власть – три бога, которым молится большая часть человечества. В Гонконге – в клоаке беспредела и преступности – это витало в воздухе. Совесть и честь были просто метафорами, украшающими небылицы.

Чарли шел через узкую улочку, где с двух сторон его окликали торговцы, предлагая что‑нибудь приобрести. Китайцы делились на два лагеря: те, кто любил англичан и те, кто их ненавидел. От группы, не жалующей поработителей, можно было бы отделить еще одну разновидность местного населения – те, кто смирился с тем, что иностранцы главенствуют, и терпит это, стараясь из общения с ними извлечь максимальную выгоду. Запахло жареной рыбой, и Чарли почувствовал приступ голода, чему был несказанно рад. Однажды он услышал фразу «хочется жрать – значит живой», и в последнее время безразлично рассматривая еду, часто ее вспоминал. Первичные инстинкты управляют человечеством, и существование гомо сапиенса с древних времен определялось двумя основными желаниями: есть и совокупляться. Если первое способствовало продлению собственного жизненного цикла, то второе продлевало род, наполняя присутствие каждого индивидуума на планете земля смыслом.

– Кусок жареной говядины и готовая на все за несколько долларов официантка на коленке. Что еще нужно для счастья, Беррельас? – тихо бубнил мужчина себе под нос, представляя, что ведет беседу со своим другом. – Ах, да! Власть! Об этом модно размышлять в любое время года! Сломить волю большинства, чтобы манипулировать в угоду собственному эго! И еще инстинкт самосохранения – как же я забыл о нем?! Наши страхи, заставляющие содрогаться при мысли о смерти. Мы смелые до поры до времени, пока не увидим дуло, наставленное на нас. Вот тогда начинается самое интересное!..

В приятном общении с собственной персоной Чарли добрел до офиса. У двери стоял его друг португалец и сражался с замком, который судя по всему, был сломан. Видимо Беррельас исчерпал запас ругательств и от беспомощности смешно взмахивал руками. Англичанин некоторое время наблюдал за приятелем издали, но затем, как истинный джентльмен, направился на помощь. Чарли не успел – редактор набирающей обороты газеты все же справился с вредной преградой. Он скрылся за дверью и буквально через минуту раздался взрыв. У Чарли подкосились ноги, но он продолжал движение. На лестнице все было задымлено. Второй этаж остался цел, разнесло дверь и… Беррельаса!

С легкой руки преступной шайки его друг погиб. Чарли же, являясь инициатором авантюры, связанной с Мадам Вонг, почувствовал, как неприятный холодок прокатился по его позвоночнику, ведь он был цел и невредим. Сначала Сюли, теперь Беррельас… Справедливо ли это наблюдать за смертями со стороны?

Португальца, или точнее то, что от него осталось, похоронили через несколько дней после взрыва в полупустом гробу. Его осталось так мало, что в голове Чарли тревожно била в колокол одинокая мысль: куда делось все остальное? Ведь не могли его растащить на пирожки?! Ошметки тела собирали полицейские в специальные мешки, а потом все это складывали в общую емкость… Зрелище было не для слабонервных, и англичанин чуть не лишился чувств при виде этого процесса. Начальник полиции прибыл лично для общения с очевидцем произошедшего. Собственно друг погибшего рассказал все, что видел: закрывшаяся входная дверь спиной редактора и через несколько мгновений громкий хлопок, задымление и ошметки на стенах и потолке. Две щелочки, внутри которых прятался пытливый взгляд начальника полиции, сузились еще сильнее от задумчивости. Китаец задавал вопросы о фотоснимке Мадам Вонг, из‑за которого и случилась данная неприятность.

– Ну, вот! Подтвердилось то, чего мы так все опасались! Выходит на снимке все же была она! Не оставляет свидетелей! Проклятая дьяволица! – со значением произнес начальник полиции, внимательно осмотрев стены своего душного кабинета, будто опасался, что Мадам Вонг слышит его речь. Ведь недаром говорят, что и у стен есть уши!

– Ей теперь придется убрать большое количество человек! – произнес вяло англичанин.

– Это еще почему?

– Фотографию видели большое количество людей. И если это она, теперь ее знают в лицо!

Чарли задумчиво раскачивался на шатком неудобном стуле, демонстрируя, что устал от общества начальника полиции, заметив столь пренебрежительное отношение, китаец сделался вдруг серьезным и строгим голосом произнес:

– Вы ведь думаете, я – дурак, не так ли? Вы знаете, что рыбаки узнали эту девушку со снимка, когда она вновь появилась на берегу, и утопили ее, прицепив камень на шею?! Это для вас, англичашек, мы все на одно лицо! Сколько еще должно погибнуть людей, чтобы вы, наконец, написали нужный вашей стране материал и убрались отсюда к чертовой матери?!

Беседа приняла не дружественный характер. Чарли густо покраснел, стыдливо опустив глаза. Раздражение начальника полиции было весьма уместно – он это понимал.

– Можете идти! Выманивайте дьявола из преисподней и ищите свою последнюю дверь! – не дождавшись ответа на поставленный вопрос, китаец отмахнулся. – Со своей стороны могу обещать: если вас постигнет подобная участь, и вы разлетитесь на мелкие части, мы соберем ваши останки и направим в Англию. Черкните адрес!

В словах начальника полиции прослеживалась издевка. Чарли не отреагировал на его иронию, лишь уточнил о дальнейшей судьбе газеты. Китаец вдумчиво помял свой подбородок и с сожалением признался, что без Беррельаса у этого издания нет будущего, и придется ее закрыть.

– У меня к вам есть одна просьба, – несмело произнес журналист, жалостливо вглядываясь в щелки собеседника. – Вы же знаете, как дорога она была старине Беррельасу! С этим португальцем мы столько всего пережили… Позвольте мне выпустить последний номер газеты, посвященный нашему доброму и смелому другу!