Глава. Безумие зверя

Я лежала в сене и чувствовала себя опустошенной, вывернутой наизнанку и политой грязью. Все, что Ник мне сейчас сказал, резало сильнее, чем нож, больнее, чем плети. Я не знаю, как эта безумная идея пришла мне в голову, но, наверное, я достигла той грани, когда у меня уже не было сил терпеть. Люцифер трогал меня шершавыми губами. Я посмотрела в его каштановые глаза и поняла, что если не попытаюсь, то никогда себя не прощу.

Когда я села верхом на коня и почувствовала коленями его упругое тело, то мной овладела безумная жажда свободы. Так случалось всегда, когда ездила верхом. Я погладила Люцифера между ушами и сжала его бока коленями.

Я понимала, что совершаю безумный поступок, но тогда я не видела другого способа вырваться из этого ада, который Ник мне устроил, и, по сравнению с которым, Берит казался просто ребенком. Ник ломал меня, он раздирал меня на части, понукая и лаская. Еще немного, и я стану тряпкой, его подстилкой, он уничтожит мое самоуважение, он втопчет меня в грязь. Я направила Люцифера к ограде, мысленно прикидывая, сможет ли конь перескочить через нее, если разогнаться посильнее, наверное, сможет. А если нет, то мы вместе с ним свернем себе шею. Я думала пару секунд, а потом пришпорила Люцифера, и он помчался галопом. Мы приближались к ограде, и я уже была не уверена, что он возьмет эту высоту, но уже было поздно тормозить, только прыгать вперед.

– Давай, миленький, не бойся! – я снова ударила пятками по бокам доверчивое животное, и конь почти взвился в прыжке, как вдруг неимоверная сила рванула его вниз. Я не сразу поняла, что происходит, меня выбило из седла, и я покатилась по снегу. От сильного удара у меня даже потемнело в глазах, а потом я увидела совершенно потрясающую и завораживающую картину. Ник повис на шее животного, заставляя его успокоиться. Пока он был занят Люцифером, я поднялась на ноги, побежала. Ник преградил мне дорогу ровно через несколько секунд, его грудь бурно вздымалась, глаза сверкали яростью.

– Ты идиотка ненормальная! Вы бы вместе свернули шею! Зачем ты это сделала? Какого черта?!

– Лучше сдохнуть, чем оставаться с тобой под одной крышей! – выпалила я, – Никогда больше не смей ко мне прикасаться. Никогда. Иначе я за себя не отвечаю.

У меня началась истерика, и я уже не могла остановиться:

– Я ненавижу тебя! Ты палач! Ты безжалостное чудовище! Ты мне отвратителен! Ты именно такой, каким все тебя считают – бесчувственный монстр.

Он захохотал, и я зажала уши руками, больше не в силах выносить даже звук его голоса.

– Верно, милая. Я монстр. Я твой палач. Все верно. А брать тебя буду, когда захочу и мне плевать, что ты по этому поводу думаешь. Считай это насилием, наказанием, наслаждением. Так что можешь не искать причину для своей смерти, и умрешь ты тогда, когда я позволю. Когда ты мне надоешь, или я найду другую любовницу. Хотя, такую горячую, как ты, найти будет трудно. А теперь иди к себе.

Я не помню, как оказалась в своей каморке. Я захлопнула дверь и бросилась на постель. От бессилия я зарыдала. Слезы стали уже моим привычным спутником. Я ненавидела его за то, что он меня спас. Ведь Ник это сделал для себя, чтобы потешить свое самолюбие, а мне показать, что я просто былинка. Лучше бы мы разбились с Люцифером в то утро. Так было бы лучше для меня.

Но с этого дня все изменилось. Ник сознательно меня избегал, и я начала постепенно успокаиваться, если в моем состоянии это вообще было возможно. Он больше не звал меня к гостям, я даже не знаю, что он им говорил про мое отсутствие, а чаще всего он отсутствовал сам. И я чувствовала облегчение, хотя иногда мне казалось, что он стоит вдалеке и наблюдает за мной, я вздрагивала, оборачивалась, но его там не было. Хотела ли я его видеть? На это у меня не было однозначного ответа, видеть его я хотела всегда. Но я боялась, не его, а напрасно, я боялась себя. Боялась, что он меня все же сломает, превратит в тряпку, в свою рабыню, и, что хуже всего, мне это будет нравиться. Тогда я перестану себя уважать. Я уже себя не очень уважала. Когда тебе постоянно говорят, что ты шлюха и ничтожество, поневоле начинаешь в это верить. Может я и правда развратное существо? Может, я должна быть скромнее и на ласки отвечать по-другому, но ведь Ник меня сделал такой. Все, что я знаю про плотскую любовь – это то, чему он меня учил. Я такая, какой он хотел меня видеть, и другой я уже не стану. Но ведь только с ним, никогда ни один мужчина не привлекал меня. Их просто не существовало, для меня они все были бесполыми. Не мужчинами. Он единственный и останется таким до конца моей жизни.

Моя жизнь дома снова стала спокойной, если можно это так назвать, невероятно спокойной, никому не было до меня дела. Только Криштоф иногда приходил в мою комнатушку, и мы разговаривали ни о чем. О моем прошлом не вспоминали, не затрагивали эту тему. Он как-то попытался, но я дала понять, что мне слишком больно об этом говорить. А потом и Криштоф начал приходить ко мне все реже и реже. Я не понимала, что происходит, и отчего он меня избегает, пыталась с ним поговорить, встретить его в лабиринтах дома, на улице. Но он меня избегал. В конце концов, я и с этим смирилась. Во мне вообще проснулась уйма смирения. Кстати слуги стали относится ко мне совсем иначе, меня уже не игнорировали, со мной даже разговаривали, а однажды та девушка, которую я защитила от Ника, она принесла мне цветы. Просто постучала в мою каморку и подарила букетик. Где только взяла посреди зимы? Мне всегда было интересно – догадываются ли слуги, у кого работают? Ну, чувствуют ли они запах смерти в этом доме? Запах крови? Ведь холодильники в подвалах забиты ею до отказа. Хотя, судя по всему, нет. Они и представления не имели, что работают у вампира и с вампирами. Я начала успокаиваться, меня радовало, что Ник обо мне забыл, а если и не забыл, то просто меня не трогает. Скучала ли я по нему? Скучала, очень скучала. Но не по тому чудовищу, которое топтало меня последнее время, а по тому Нику, который меня любил. Иногда я плакала. Точнее, плакала я каждый день, каждую ночь. Слезы давали мне возможность выплеснуть всю мою боль. Тогда мне становилось немножко легче.

Единственное, что омрачало мои серые будни, отсутствие общения с Криштофом, и вскоре я поняла, почему он меня избегает. Я почувствовала присутствие еще одного вампира. То есть дом был и так полон ими, но для меня их запахи были привычной повседневностью, так же как и запах Ника, я точно знала здесь он или уехал. Даже знала примерно, в какой части дома он находится, что помогало мне искусно избегать с ним встреч. Нет, это был особый запах. Запах женщины. В доме появилась женщина и не просто появилась, она присутствовала в нем постоянно. Вначале я думала, что это снова гости, потом думала, что кто-то из слуг приводит свою любовницу, но я ошибалась. Любовницу привел мой муж. Это открытие привело меня в состояние шока. Я отказывалась в это верить. Я искала иные причины, я запрещала себе об этом думать, но факт оставался фактом, и вскоре об этом заговорили слуги. Они уже меня совсем не стеснялись, время моего царствования прошло, и теперь я исполняла иную роль при дворе князя Николаса. Мне это напомнило историю Анны Болейн. В свое время я немало слез пролила над ее горькой судьбой. Но я все равно не хотела верить. До последнего, отрицая любую вероятность подобной низости со стороны мужа. Я горько ошибалась, ему было наплевать на мои чувства и на сплетни слуг. Он прекрасно понимал, что я об этом узнаю. Он не просто развлекался со случайной подругой, у него появилась постоянная женщина, и с недавнего времени она жила в нашем доме, в нашей спальне. Я убедилась в этом лично. Ник позаботился, чтобы я все увидела своими глазами. Он мне мстил, яростно беспощадно мстил за то, что видел сам. Я его понимала. То есть одна часть меня понимала, а другая истекала кровью. Все кончено. Теперь все кончено на самом деле, и у меня появилась замена. Больше Ник не придет ко мне. Он сам говорил, что оставит меня в покое, когда найдет новую любовницу. Он сдержал слово и нашел ее очень быстро. Ночами я грызла подушку и рвала ее зубами, и выла. Не знаю, слышал ли кто-то мои жуткие завывания, но мне было наплевать. Мною постепенно овладевало дикое желание умереть. Я устала страдать, у меня уже не осталось сил. Наверное, у каждого есть своя мера страданий, и моя тоже иссякла. Так я думала. Я ошибалась, Ник не считал, что с меня достаточно, он приготовил мне еще много сюрпризов, он решил растоптать меня окончательно.

Этот день я наверное буду помнить всегда… Именно этот день и эту ночь. Наверное, никто не смог бы забыть такое. Он начался совершенно необычно хотя бы потому, что ко мне снова пришел Криштоф и принес мне кусочек света, кусочек счастья, он принес мне надежду. Осторожно достал маленький клочок бумаги и передал мне. Когда я прочла меня начало просто трясти, в самом прямом смысле этого слова у меня зуб на зуб не попадал. Записка была от мамы и Кристины. Со стороны, наверное, можно было подумать, что я сошла с ума – я целовала этот кусочек бумаги, я прижимала его к лицу, я даже его нюхала. Он пах любовью, он пах детством, он пах моей мамой.

«Милая, любимая Маняша. Я знаю, как тебе плохо. Я знаю, как тебе больно. Я страдаю и плачу каждую ночь. Я чувствую тебя, моя девочка, и я хочу, чтобы ты знала – я и твоя сестра делаем все, чтобы вытащить тебя из этого кошмара. Люблю. Твоя мама»

Всего три предложения, а мне казалось там вся моя жизнь. И я начала дышать, полной грудью, у меня появилась надежда. Мама найдет доказательства, обязательно найдет. Она добьется своего, не оставит меня, а Кристина, маленькая проныра, сделает все, чтобы докопаться до правды. О, как же я их любила в эту минуту, до боли, до слез. Криштоф сказал, что записку нужно сжечь, но разве я могла отдать свою надежду языкам пламени? Я ее спрятала. Пообещала, что сожгу потом, а сама спрятала, чтобы перечитывать в минуты отчаянья. Я даже не знала, что эти минуты совсем близко.

Вечером в доме было особо шумно. Вечеринка. Ник устроил пиршество, вакханалию, слуги носились, как сумасшедшие, а я прислушивалась к музыке, доносившейся из залы, и гадала – какая она? Какая она, та женщина, которая меня заменила в его жизни и постели? Как она выглядит? Она красивая? Она его любит? А он? Что чувствует он? Он называет ее своей малышкой?

Это сводило меня с ума. Впрочем, скоро я все узнала сама. Ник не мог не причинить мне еще страданий, он и так слишком долго меня не трогал. Ближе к полуночи слуг созвали для наведения порядка, обычно меня никогда не брали для уборки в правом крыле дома, а сегодня почему-то позвали и меня. Нам было приказано убирать за гостями. Всем выдали аккуратные передники, тряпки и тазики с водой. Каждому выделили по мусорному мешку и отправили по разным этажам и комнатам. Когда я поняла, где буду убирать я – мне стало нехорошо. То есть я чувствовала, что может произойти что-то, что меня окончательно сведет с ума, я боялась переступить порог нашей спальни, но управляющий был неумолим. Он сказал, что там повсюду пустые бутылки, тарелки, и я должна все это собрать и вынести на улицу. Он забыл мне сказать только одно, что в комнате будет хозяин дома. Впрочем, зачем? Ведь слуги это никто, при них можно делать все что угодно, как и при мебели. Разве может волновать, например, присутствие в комнате стола, стула? Так же и слуги – часть общего интерьера. Когда я отворила дверь в спальню и тихо переступила порог, то тут же замерла. На постели двое неистово занимались любовью. Дико, страстно. Я слышала стоны женщины. Она извивалась под сильным бронзовым телом моего мужа. Я видела его сильную спину, мышцы ягодиц, судорожно сжимавшихся при каждом толчке. Меня затошнило. Я схватилась за горло и выронила тазик с водой. Женщина вскрикнула, а Ник резко обернулся, окинул меня взглядом, полным триумфа, но женщина уже не хотела продолжать, она выбралась из-под него, хоть он и пытался ее удержать, набросила халатик и в гневе на меня посмотрела.

– У тебя безмозглые слуги, Ник. Почему они входят в твою спальню без стука? Эта дура испортила твой ковер и заляпала все водой.

Голос женщины доходил до моего сознания, словно сквозь вату. Я смотрела на Ника. Она перестала меня интересовать в ту же секунду, как я ее увидела. Потом я буду вспоминать, как она выглядела, потом, спустя много времени, пытаясь понять, чем она оказалась лучше меня, но сейчас я смотрела на него с болью и страданием, а он… он улыбался. Голый, красивый как бог, не потрудившийся даже прикрыть свою восставшую плоть. Он закурил сигару и небрежно бросил:

– Мелисса, я могу ее наказать, если ты захочешь. Сейчас она соберет все бутылки и уйдет, а завтра ее запрут в подвале с крысами или просто уволят.

Женщина продолжала ходить возле меня кругами:

– Неслыханная наглость, она тебя рассматривает. Эй, ты! Пошла вон! Пусть другая тут уберет! Слышишь? Поди прочь отсюда.

Я медленно попятилась к двери, и вдруг она меня схватила за руку:

– Погоди-ка… Я где-то ее видела… не так уж давно. Да, я ее видела. Дьявол, Ник, с каких пор ты покупаешь наложниц Берита? Я видела ее у Берита, у этого развратного демона… Хахаха. Точно. Она была девкой Берита. Ник?

Я уже ничего не слышала, я бежала к себе в каморку. По моему лицу катились слезы, а сердце содрогалось в агонии. Если Ник хотел меня убить, то у него это получилось именно сейчас, а не чуть позже, когда он пришел ко мне в комнату. Да, он пришел спустя час. Он пришел меня убивать. Я поняла это по его лицу, когда посмотрела в глаза моего палача – в них был приговор. Тогда мне уже было все равно. Я уже умерла, это мое тело с остекленевшим взглядом лежало на постели, душу он растоптал. Он открыл дверь в мою комнатку ногой, точнее он ее выбил. Я успела заметить в его руке хлыст еще до того, как поняла, что он хочет со мной сделать, а потом начался ад. Наверное, даже сейчас моя память щадит меня и не дает вспомнить все в подробностях. Он меня бил, нет не бил, он меня убивал. Его удары сыпались на меня бесконечно, и я даже перестала их чувствовать через какое-то время. У меня не было сил сопротивляться, я просто тихо хрипела, когда хлыст и кулаки сыпались градом на мое тело, я слышала только одно:

– Я лучше убью тебя, чем еще раз услышу, кому ты принадлежала, лучше убью, убью тебя, Марианна, но больше никто тебя не узнает и не скажет мне, чья ты подстилка.

Убью… Это слово имело рифму со словом люблю. Для Ника они, наверное, составляли одно целое. А потом он меня насиловал. Я не могу это описывать – слишком больно. Это так больно, когда тебя рвет на части тот, кого ты любишь. Я даже не представляла, что можно доставить такую боль, проникая в чье-то тело. Ник доказал мне, что можно. Именно он, тот, с которым я поднималась на самые острые вершины экстаза, бросил меня в кровавую пучину боли. Он врывался в меня яростно и безжалостно, а потом снова бил. Я помню, что в ту ночь его член побывал везде. Он опробовал каждое отверстие в моем теле с особой жестокостью, он разрывал меня на части. Наверное, в тот момент исчезла всякая грань, отделявшая его от садиста убийцы. Я мечтала, чтобы он поскорее кончил и оставил мое несчастное тело, на котором не осталось живого места. Но это длилось безумно долго, он словно понимал, что сейчас убьет меня и больше не сможет причинить боль, поэтому растягивал удовольствие. Наверное, я плакала и кричала, наверное, я умоляла его остановиться, но я этого не помню. Я помню лишь, что он повернул меня на живот, вдавил мое лицо в подушку и насиловал меня, проникая сзади, то в одно отверстие то в другое, свободной рукой он полосовал мою спину. Даже когда его сперма растекалась внутри моего покалеченного тела, он все еще продолжал меня бить. Остальное уже как в тумане, кто-то стащил его с меня, я слышала брань, крики, но все это затихало вдалеке, пока совсем не исчезло, и я не провалилась в кровавый мрак. Я словно выключилась. Как будто сломанная кукла. И я молила бога о смерти. Я не хотела оживать. Я хотела умереть. Чтобы никогда не вспоминать об этой ночи. Только мертвым дано такое счастье – забвенье.