Глава первая. Правда Русская в Новгороде, Пскове, Смоленске и Галиче в XII—XV вв

Место Правды Русской в правовой традиции древнерусских земель, которая активно воздействовала на их правовой строй, было велико. Этот кодекс Древней Руси стал основой развития русского права в Новгороде и Пскове, Смоленске и Великом княжестве Литовском, а также в Северо-Восточной Руси. Если «Повесть временных лет» открывала начальные страницы летописных сводов, создававшихся в различных феодальных землях Руси, то Правда Русская стала эталоном при составлении местных памятников права периода феодальной раздробленности и образования Русского государства.

Приспособление Правды Русской к новым условиям жизни шло в трех направлениях: 1) заменялась устаревшая терминология памятника отдельными переписчиками более жизненной и понятной; 2) приписывались к тексту кодекса дополнительные статьи; 3) использовался ее текст при составлении новых памятников права.

Поновление терминологии Правды Русской обнаруживается уже в XIII в., когда можно говорить о бытовании памятника в рукописной традиции, и продолжалось на протяжении XIV—XVII вв. Так, уже в Пушкинской группе Пространной Правды, восходящей к архетипному тексту кодекса, в ст. 1 устаревший термин «русин» был заменен «горожанином». Под «Русью» в Новгороде, где обнаруживаются списки этой группы, уже в XII—XIII вв. разумели Киевскую Русь.¹⁾ «Русин» в представлениях составителя Пушкинской группы приобретал значение «киевлянина». Упоминания же его в основополагающей статье кодекса могло показаться новгородцу во время, когда связи с Киевом были порушены (XIII в.), странным. Поэтому переписчик и заменил «русина» более общим «горожанином». Получилось не [279] вполне складно: горожанин стал противопоставляться «словенину» как сельскому жителю Новгородской земли.

В ст. 3 со временем начал казаться устаревшим термин «головник» (убийца). Ведь уже в Двинской уставной грамоте 1397—1398 гг. предпочитали говорить «душегубец».²⁾ Да и Карамзинская группа Пространной Правды была озаглавлена «Суд... о душегубстве». Поэтому в некоторых списках Пространной Правды Пушкинской группы вместо «головника» стал появляться «боевник» (МП) или «убойник» (АII).

«Вира» («вЪра») как штраф за убийство встречается в памятниках XIV—XV вв., но более употребителен тогда был термин «вина» (его знает уже упоминавшаяся Двинская уставная грамота 1397—1398 гг.). В ст. 8 Пушкинской и Карамзинской групп вместо «дикой виры» фигурирует «дикая вина и вира». В Пушкинской группе «дикая вина» встречается еще в ст. 5 (наряду с «дикой вирой» в ст. 4).³⁾

Институт «дикой виры» постепенно трансформировался, ибо «верьвь», его платившая, уже не существовала, и ответственность за убийство падала теперь на волость или даже землю. Поэтому в некоторых списках Новгород-Софийского вида читается нелепое «в люди кою вЪру» (ст. 8), а во второй ветви этого вида и в списках НII, X, KCIII Ферапонтовского вида «в людскую вЪру».

Появляется разнобой и в передаче термина «виревное» в ст. 3. Он иногда теперь звучит как «вирное» (список М).⁴⁾ Впрочем, так как на севере бытовала «веревка» как мера измерения земельной площади и обложения,⁵⁾ то в списке CIII Троицкого вида (1587 г.) встречается «платити им по вервии» (вместо «верви») в ст. 6. В ст. 25 Пр. Пр. упоминалась плоская часть меча («тылеснь»). Это название устарело и стало казаться переписчикам непонятным. Отсюда появились попытки осмыслить его, как «лестницею» (СМIII, 1519 г.) или «десницею» (М, кон. XV — нач. XVI в.). А в ст. 31 списка РЛ (перв. пол. XVI в.) вместо удара «по лицу» переписчик написал «палицею» (как бы по аналогии с «жердью»).⁶⁾ Изменения терминологии объяснялось и неясностью устаревших понятий, и простыми ошибками писцов, возникавшими из-за сходства в написании различных слов. [280]

В ст. 52 старый термин «промиловался» в одном из списков заменен более понятным «провиновался» (АОII, втор. пол. XV в.). «Потока» как изгнания в XIV—XV вв. не существовало. В Мясниковском списке этот термин был осмыслен, как заточение (ст. 83: «сам на заточенье»), а «железо» (испытание железом, которого также не было в XIV—XV вв.) причудливым образом связано с поединком (ст. 21 «с железом на поле»). Правда Русская «поля» не знала вовсе.

В ст. 46 Пр. Пр. упоминались странные, по представлениям некоторых переписчиков, «чернечьи», т. е. монашеские, холопы. Исходя, очевидно, из соображения о том, что монахи холопами владеть не могли, один из них заменил «чернечь» «на черньци» (МП, втор. пол. XIV в.). Получились тем самым вполне нормальные с его точки зрения «холопы-монахи».

Особенно много хлопот доставил переписчикам раздел Пространной Правды, посвященный закупам, ибо институт закупничества в XIII—XVI вв. был уже изжит. Так, в ст. 57 «воискии» (господский) конь закупа под пером некоторых переписчиков в Пушкинской и Карамзинской группах превратился в «воиньского» (AII, TIV) или «свойского» (АОII, ИМII, БА).

Малопонятная для переписчиков «купа» уже очень рано претерпела всевозможные модификации. В ст. 57 она иногда превращалась то в «кову» (С, 80-е гт. XIII в.), то в «куплю» (ВА, кон. XVI — нач. XVII в.), то в оброк — «копу» (НС, М, МII, АII, АОII, XV в.). В ст. 59 она называлась «копой» (НС, МП, АII), «ценой» (М, РМ) и «враждой», т. е. судебным штрафом (С, TIV, АОII). В сводных текстах Карамзинской группы (TIV, АОII) статья 59 крайне осложнилась и включила в свой текст «увидеть вражду и увередить цену, а въведеть копу» (АОII «в купу»). Иногда «купу» переписчики называли более им понятной «копной» (ИМII, третья четв. XV в., в ст. 59; ВМ, 1553 г., в ст. 57).⁷⁾

В обновленной терминологии Правды Русской можно обнаружить следы толкований отдельных слов, происходящих из своеобразного понимания их переписчиками, объяснявшегося местными условиями жизни или какими-либо причинами частного характера. Так, в ст. 58 Пушкинской группы вместо «хлева» встречается «забой». В ст. 64 [281] «прок» был понят составителем списка АОII, как «паробок». В ст. 65 по списку CMV (1493 г.) вместо «за сором» читается «за соромоту свою».⁸⁾ В ст. 66 Пушкинской и Карамзинской групп уточнялось, что речь идет о «дворьском» тиуне. В ст. 72 в некоторых списках этих групп (АII, TIV, АОII) вместо «перегородить» стояло «перетынить».

Важный для древнерусского юриста раздел Правды Русской о наследственном праве приковал к себе внимание переписчиков. Устаревший термин «задница» в списках Музейского вида Карамзинской группы (XV—XVI вв.) заменялся в ст. 90, 91, 104 «статком», что соответствовало Судебнику 1497 г. При этом для ясности в ст. 98 уточнялось: «о заднице, сиречь о сьстаткех». Ст. 90 о наследии смерда стала постепенно приспособляться к новым условиям.⁹⁾

В заголовке ст. 91 о наследии вместо «дружиннеи» в списке АII (сер. XV в.) Пушкинской группы и в списках Карамзинской группы появилось «людстеи». Это свидетельствовало о более широком применении норм статьи.

Несколько характерных изменений можно обнаружить и в разделе Пространной Правды «о холопстве». Так, в ст. 111 вместо туманного «в даче не холоп» появилось «вда чену» (М, кон. XV — нач. XVI в.) или «вда цену» (МП), а в списке TIV и в архетипе Карамзинской группы особая категория населения «вдачь». Текст иногда просто искажался до неузнаваемости (появлялось «в чаде», «двачи» и др.).¹⁰⁾

В ст. 114 древнерусский «посадник» заменялся московским «наместником» (АОII, втор. пол. XV в.). А в списке CMV (1493 г.) вместо «посадник не ведал» переписчик написал «посадник не выдал» в духе новгородской традиции.¹¹⁾ Наместники в Северо-Восточной Руси и позднее в Новгороде ведали холопьими делами, в частности, отпуском холопов на свободу. С их «докладу» также выдавались полные грамоты.¹²⁾

Творческое отношение к терминологии Правды Русской у позднейших переписчиков показывало их стремление сблизить нормы этого памятника с изменившейся действительностью. Осмысленные [282] исправления обнаруживаются преимущественно в первые столетия существования Правды Русской, т. е. в XII—XIII вв., и сохранились в списках, восходящих к традиции этого времени. В поздних видах Правды Русской (таких как Розенкампфовский и Ферапонтовский виды) новых осмыслений, вызывавшихся переменами в общественном строе и праве, почти не вносилось. Это, возможно, указывает на то, что действенное влияние Правды Русской в XIV—XVI вв. постепенно падало.

Дополнительные статьи Правды Русской дошли до нас преимущественно в сравнительно поздних группах — Пушкинской и Карамзинской. В Синодально-Троицкой группе есть, собственно говоря, только две-три статьи. Первая из них — «Владимера князя суд о послушьстве», помещенная в главе Мерила Праведного Троицкого вида «О послусех и о числе их».¹³⁾ Статья дословно повторяет ст. 66 Пр. Пр. и представляет интерес только тем, что составитель Мерила определенно связывал ее с законодательной деятельностью Владимира Мономаха (статья входит во вторую часть Пространной Правды, озаглавленную «Устав Володимерь Всеволодича»). М. Н. Тихомиров считал, что статья «О послушьстве» отличается от ст. 66 «большей исправностью и большей древностью».¹⁴⁾ С этим согласиться трудно. Приведем тексты по списку Т.

В статье «О послушьстве» есть несколько чтений, лучше передающих архетип группы, чем ст. 66 Троицкого вида, — и только. Так, чтение «на послушьство» имеет соответствие в Синодальном и [283] Новгород-Софийском видах и Пушкинской группе и, очевидно, было для ст. 66 архетипным. Чтение «възложити» также вторично, ибо в Синодальном и Новгород-Софийском видах и Пушкинской группе «сложити». Но зато чтение «складывати» первичнее «въскладати» статьи «О послушьстве» на тех же основаниях. Таким образом, никаких следов того, что «статья о суде Владимира в главе о послушестве возникла самостоятельно от Пространной Правды»,¹⁹⁾ у нас нет.

Статья «О послушьстве» сохранилась также в Розенкампфовском и Ферапонтовском видах Синодально-Троицкой группы, ибо кормчие, помещенные там, соединены с Мерилом Праведным, содержащим эту статью.²⁰⁾

Вторая дополнительная статья «О мужи кроваве» находится в Розенкампфовском и Ферапонтовском видах, где она непосредственно предшествует тексту Правды Русской и следует за статьей «О послушьстве».²¹⁾

М. Н. Тихомиров считал, что статья «О мужи кроваве» содержит более древний текст, чем сходные с ней ст. 29-31 Пр. Пр., являясь, наряду с Краткой Правдой, их источником.²²⁾

Текст статьи «О мужи кроваве» является производным от ст. 29 Пр. Пр., а не от ст. 2 Кр. Пр., причем по тексту РМ (ФМ), а не первоначальному (Т, С, НС, М), ибо в нем есть позднейшее «бесчестие», а не архетипное «3 гривны». [284]

Сходны и тексты ст. 29-30 Пр. Пр. с дальнейшим текстом статьи «О мужи кроваве».

Разительно и сходство ст. 31 Пр. Пр. со статьей «О мужи кроваве» в отличие от ст. 3, 10 Кр. Пр.

И в данном случае сходство статьи «О мужи кроваве» со ст. 31 по Розенкампфовскому списку несомненно («колобяг», а не «колбяг», как в Т и др.). [285]

Статья «О мужи кроваве» является как бы четвертым этапом работы над текстом об избитом человеке: первый — ст. 2, 3, 10 Кр. Пр., второй — ст. 29-31 Пр. Пр. (архетип, ср. список Т), третий — те же статьи в Розенкампфовском виде (через промежуточные звенья), четвертый — статья «О муже кроваве».

Статья «О мужи кроваве» имеет существенные отличия от ст. 29-30 Пр. Пр.

В статье «О мужи кроваве» говорится о платеже за избиение в общей форме («куны, в что и объложать»), а в ст. 29 называется сумма штрафа, общая для Пространной Правды (60 кун). В статью добавлены и слова «каков будеть», что придавало статье также обобщенный характер и соответствовало дальнейшему тексту о плате штрафа соответственно общественному положения избитого. Понятие «бесчестие» в русском праве возникло сравнительно поздно. Оно встречается в дополнительной статье «А се бещестие» и в Правосудии Митрополичьем.

Сходные тенденции обнаруживаются и при сопоставлении статьи «О мужи кроваве» со ст. 30 Пр. Пр.

Кроме стремления обобщить казус (за рану «судять»), составитель статьи «О мужи кроваве» обнаруживает черты, свидетельствующие об изменившихся условиях, в которых он работал. Так, он добавляет к орудиям удара «нож», говорящий уже о драке в более широкой [286] среде, чем та, которая владела мечами.²⁵⁾ Штраф назван теперь «виною», а размер его увеличен в три раза. Глагол «судят» приобрел смысл «присуждать», т. е. такой, которого не знала Пространная Правда (см. ст. 2, 85, 88).

Подобные же изменения есть и в заключительной части статьи «О мужи кроваве».

И в данном случае тенденция к обобщению сходна с той, что была при обработке ст. 29-30 Пр. Пр. В соответствии с началом статьи («видока ему не искати», ср. ст. 29) обобщено и замечание о необходимости выставлять видоков-свидетелей (вместо «видока два выведуть» и «полная видока вывести» — «видок будеть» и «видок не будеть»).

В статье добавлено, что речь идет о побоях «без зънамения» (явных признаков), ибо о случае, когда налицо были явные следы избиения, говорилось выше. Вносится уточнение о том, что когда говорится о «жребии» или «роте» варяга или колбяга, то имеются в виду лишь некрещеные иноземцы («крещения не имея»). Наконец, перечислены сословия, на которые распространялись нормы статьи, — великие и меньшие бояре, городские люди и крестьяне («селяне»).

Статью «О мужи кроваве» М. Н. Тихомиров считал древним памятником, источником Пространной Правды. Доказательством этому он считал упоминание о некрещеных варягах, правда, говоря, что фраза «крещения не имея» применялась к ним «в переносном смысле», так как [287] уже в XII в. в Новгороде известна их «божница».²⁶⁾ Если так, то возможно, что фраза могла носить книжный характер и просто быть результатом размышлений позднейшего составителя статьи. Она логична и в обстановке уже после монголо-татарского нашествия, когда на Руси появилось много восточных «нехристей», имевших «свою веру», но не имевших крещения. Раскол восточной и западной церквей также приводил к тому, что варяги-латынники стали рассматриваться как нехристи.²⁷⁾

«Жребий» для иноземцев знают договор Новгорода 1189—1199 гг. и договор Смоленска с Ригою и Готским берегом 1229 г.

Упоминание в статье «О мужи кроваве», по М. Н. Тихомирову, различных разрядов населения перекликается с церковным Уставом Ярослава (где фигурируют «великие бояре», «меньшие бояре», «простая чадь»).²⁸⁾ Сходство между памятниками несомненно. Только оно, на наш взгляд, не доказывает древность статьи «О мужи кроваве», ибо Устав Ярослава, очевидно, возник не ранее конца XIV в.²⁹⁾

Исходя из наблюдений В. О. Ключевского над изменениями в древнерусском денежном счете, М. Н. Тихомиров полагал, что статья «О мужи кроваве» возникла к половине XII в.³⁰⁾ Она представляла собой особый памятник или «выписку из какого-то большого памятника, который не сохранился до нашего времени». Н. А. Максимейко видел в статье результат московской переработки Правды Русской, ибо именно по московскому праву побои трактуются как бесчестье. Упоминание «вины» как судебной пошлины также характерно для уставных и жалованных грамот XV—XVI вв. Наконец, повышение величины штрафа до 9 гривен он объяснял тем, что в Московской Руси размер гривны исчислялся всего одной десятой рубля.³¹⁾ Не все [288] доводы Максимейко убедительны. Трудно согласиться с его трактовкой происхождения 9-гривенного штрафа. Появление «вины» относится к более раннему времени и т. п.

Во всяком случае, статья «О мужи кроваве» не могла сложиться ранее XIII в., ибо по ст. 3 договора Смоленска с Ригою 1229 г. за аналогичное преступление платился штраф еще в 6 «ветхих» кун, т. е. был ниже, чем в разбираемой статье. Поскольку статья помещается в сборниках с Розенкампфовским видом Правды Русской, то она вряд ли возникла позднее конца XV в., когда, очевидно, сложился этот вид. Более или менее уверенно статью можно датировать второй половиной XIII — XIV в., когда еще правотворчество органически связано было с дополнением Правды Русской новыми казусами или обработкой старых.

Юридическим строем Правды Русской навеяна статья «О уставленьи татьбы» из Мерила Праведного по Троицкому списку, восходящая к традиции XIII—XIV вв. (по Л. В. Милову) или второй половины XIV в. (И. И. Смирнов). Она посвящена случаю, когда краденое и тать находились за пределами той земли, где совершена была кража.

Если оставить в стороне статью «О уставленьи татьбы» ввиду ее особого происхождения (связь с Эклогой и единичность текста), то остальные две дополнительные статьи представляют собою прямое заимствование из текста Пространной Правды с небольшой доработкой. Обе помещались обычно перед текстом этого кодекса.

Дополнительные статьи Пушкинской и Карамзинской групп Правды Русской по своему происхождению и положению в сборниках носят иной характер.

В Пушкинской группе помещена статья, озаглавленная «О коне». В списке МП она находится в середине статьи 85 (после слов «и на нем»), т. е. явно не на месте.³²⁾ Из списков Археографического вида ее содержит только CMV (1493 г.), где она следует за статьей 87.³³⁾ Статья «О коне» находится на том же месте и в списке ТБIII (вторая половина XVI в.) Новгород-Софийского вида Синодально-Троицкой группы Правды Русской.³⁴⁾ Списки ТБIII и CMV связаны между собою текстологически. Очевидно, они использовали один источник, по которому в первом случае правлен текст Новгород-Софийского, а во втором — [289] Археографического видов.³⁵⁾ Речь идет о каком-то тексте Правды Русской (чем и объясняется сходство положения статьи «О коне» в списках ТБIII и CMV), но уточнить этот вывод не удается.

В ст. «О коне» говорится, что если боярин, купец или сирота купят коня, а в нем обнаружится «червь или проесть», то следует пойти к «государю», у которого он был куплен, и «свое серебро взяти опять взад». Статья, следовательно, развивает нормы Правды Русской, предусматривавшей случаи, когда конь был зарезан «пакощами» (ст. 84), украден или просто исчез (ст. 34-35) или кто-либо ездил на чужом коне (ст. 33).

Терминологически статья примыкает к памятникам XIV—XV вв.³⁶⁾ «Сироты» в источниках встречаются с XII в.,³⁷⁾ но также в XIII в.³⁸⁾ и в XIV в. (в новгородской грамоте 1372 г.).³⁹⁾ «Серебро» в значении денег упоминает Псковская Судная грамота (ст. 28-32), новгородский договор Ивана III 1471 г.⁴⁰⁾ (а «гривна серебра» еще в договоре Смоленска с Ригою 1229 г.). «Осподаря» находим в Двинской уставной грамоте 1397—1398 гг. и Правосудии Митрополичьем, а «государя» — в ст. 37 Новгородской Судной грамоты.

Учитывая все это, а также время сложения архетипа Пушкинской группы, статью можно датировать второй половиной XIII — XIV в.

В Пушкинской группе помещены и еще некоторые дополнительные статьи. Так, в конце Правды Русской читается статья «О копьи», в основных чертах повторяющая ст. 18 Кр. Пр. Статья посвящена возмещению ущерба за поломанное оружие и изодранную одежду. В Археографическом виде она находится в составе Закона Судного людем.⁴¹⁾ Там же мы обнаруживаем ее и в сборниках, содержащих Карамзинскую группу списков Правды Русской (под заголовком «О оружьи»).⁴²⁾ Отличия между этими вариантами статьи сводятся к следующим. По сравнению с Краткой Правдой в МП добавлено требование, чтобы уплата за сломанные копье, щит и «порт» производилась «чадию». [290]

Не исключено, что список МП дает первоначальный вариант статьи, поскольку выражение «пред чадию» гармонирует с текстом «чада (чадь) смирять» ст. 6 Кр. Пр., а «извод» перед 12 человеками (мужами) знает ст. 15 Кр. Пр.

В Археографическом виде и Карамзинской группе вместо слова «порт» читается «топор». В этом же варианте статьи устаревшее «скот» (в смысле денег) было изъято.

Соотношение ст. 18 Кр. Пр. и статьи «О копьи» может быть объяснено двояко. Статья «О копьи» могла быть заимствована из Краткой Правды. Ведь случаи, когда «выписывались» статьи из Правды Русской, известны (статьи «О послушьстве», «О мужи кроваве»). Статья «О копьи» находилась в Законе Судном в составе юридического сборника, приложенного к летописному своду 1448 г. Как известно, Н1Л пользовалась этим сводом, в котором находилась и Краткая Правда. Поэтому ее переписчик мог заимствовать текст этого законодательного памятника из Закона Судного.

Существует и другое предположение. Ст. 18 могла попасть в Краткую Правду из Закона Судного людем. Так, в частности, считал М. Н. Тихомиров, когда в развернутом виде еще не изложил свой взгляд на происхождение Пространной редакции Закона Судного людем.⁴³⁾ При этом он исходил из древности слова «скот» (см. ст. 15 Кр. Пр.) и из того, что «топор», упоминаемый в Законе Судном людем, «более соответствует» глаголу «изломить». Поэтому слово «порт» Краткой Правды он считал «неправильным прочтением», а статью 18 — позднейшим вариантом, заимствованным из Пушкинского сборника, где, кстати, встречается и слово «порт». Но наличие слова «порт» в Пушкинском сборнике, скорее, делает построение М. Н. Тихомирова обратимым, чем доказывает его. Ведь не исключена просто неудачная редакция статьи в Краткой Правде, где, заметим, слово «порт» органично [291] (оно упоминается, как и в ст. 18 вместе с оружием, в ст. 13). Слова «порт» нет в сборниках с Археографическим видом Пространной Правды, но зато в них содержится поздний вариант статьи в целом («скот» заменен «инем чим»).⁴⁴⁾ К тому же, статья «О копьи» находится только в Пространной редакции Закона Судного людем, которая возникла, по М. Н. Тихомирову, лишь в первой половине XIV в., а самостоятельное бытование статьи до этого источниками не зафиксировано.

В пользу гипотезы о вторичности ст. 18 Кр. Пр. есть еще аргументы. Статья нарушает общую структуру Краткой Правды и помещена в отрыве от ст. 13 о «поимании» оружия и «порт». Она находится также после ст. 17 о холопе, которая представляет собою позднейшую приписку, но более раннюю (времен Ярослава), чем ст. 18. В Пространной Правде следов статьи 18 нет. Все это склоняет чашу весов в пользу гипотезы о позднейшем происхождении ст. 18 Кр. Пр. по сравнению с Законом Судным (о чем писал и М. Н. Тихомиров).⁴⁵⁾

Археографический вид Пушкинской группы заканчивается статьей «А се бещестие».⁴⁶⁾ Она входит также в Закон Судный людем Сводной редакции (с Карамзинской группой списков Правды Русской).⁴⁷⁾ Статья устанавливает «за бещестную гривну золота», если «баба была в золоте и мати», взять 50 гривен за гривну золота. В случае же, если «баба не была в золоте, а по матери ему не взяти золота, взяти ему гривна серебра» (за гривну серебра — 7 1/2 гривен). Речь в статье идет об оскорблении чести бабки и матери знатного происхождения. Так как по Смоленскому договору 1229 г. соотношение гривны серебром и гривны кун равнялось 1:4 (а в статье «А се бещестие» 1:7 1/2), то, вероятно, статья относится к более позднему времени, т. е. примерно ко второй половине XIII — XIV вв. О понятии «бещестия» в памятниках права XIII—XIV в. мы уже говорили.⁴⁸⁾ [292]

После статьи «А се бещестие» в списке CMV (1493 г.) Археографического вида Пушкинской группы помещена статья «О ковании мужем».⁴⁹⁾ В ней устанавливалось, что если «в вине» кто-либо будет скован, то лицо, заковавшее его, может взять «железнаго» 5 кун и за прокорм своим хлебом гривну и 5 кун. О сковании преступников говорит и ст. 64 Псковской Судной грамоты, и жалованная грамота старорусским тонникам 1456—1461 гг.⁵⁰⁾ «Железное» по Правде Русской — штраф за испытание железом. В статье же «О ковании мужем» термин употреблен в позднейшем значении в связи с наложением «желез», т. е. оков. В Уставной грамоте Двинской земле 1397-1398 гг. есть сходный сюжет: «А железного четыре белки толко человека скуют».⁵¹⁾ Это датирует и статью «О ковании мужем» примерно тем же временем. М. Н. Тихомиров считал, что статья была вставлена «по аналогии со статьей о бесчестии не ранее XIV века».⁵²⁾

После статьи «О копьи» Закона Судного людем Пространной редакции в сборниках с Археографическим видом Пушкинской группы Пространной Правды помещены еще четыре дополнительные статьи.⁵³⁾ Первая из них устанавливает стоимость прокорма ребенка (3 гривны) за время, пока дитя «само вразумееть лжицу (ложку. — А. З.) взяти». Статья развивает мотивы Правды Русской, относящиеся к воспитанию несовершеннолетнего ребенка (ст. 105).

Следующая статья касается положения человека, попавшего в кабалу в голодные годы. Она близка к ст. 111 Пр. Пр.⁵⁴⁾

В обоих случаях закон запрещал холопить человека, закабаленного в голодные годы («у тошна веремени»). Пространная Правда [293] в духе законодательства Мономаха ограничивала ответственность человека, нанявшегося на работу, в случае его ухода от хозяина возвратом господской «милости». Статья же «О человеце и о жене» настаивала уже на уплате им убытков, которые мог потерпеть хозяин в результате его ухода, т. е. зависимость «человека» по статье стала более суровой, чем положение его предшественника (по Правде Русской). Термин «одерень» встречается в Новгороде уже в 1230 г.⁵⁶⁾ Для XII в. бесспорных свидетельств у нас нет.⁵⁷⁾ Одерноватого холопа знает ст. 22 Новгородской Судной грамоты. Поэтому статья «О человеце и о жене» сама по себе может быть датирована временем не ранее XIII в., но и отодвигать ее в XIV в., как это делает Ю. Г. Алексеев,⁵⁸⁾ мы бы не стали, ввиду сходства института, о котором она пишет, с Правдой Русской.

Третья из дополнительных статей устанавливает плату за стог (гривна кун), являющийся предметом спора, без специального судебного разбирательства.

Последнюю (четвертую) статью этого комплекса дополнительных статей составляет «Устав Ярослава князя о мостех», который, согласно В.Л.Янину, появился в Новгороде около 1265—1267 гг.⁵⁹⁾ В Пушкинском виде (списке) из этих четырех статей помещен только Устав «о мостех» и то отдельно от Закона Судного людем. Положение памятника в конце комплекса в списках АИ и сходных свидетельствуют о том, что первые три дополнительные статьи сложились ранее Устава о «мостех», т. е., во всяком случае, до 60-х годов XIII в. «Устав» является как бы припиской к этому комплексу.

Списки разбираемой группы дополнительных статей встречаются также в Законе Судном Распространенной редакции в сборниках с Пространной Правдой Карамзинской группы. Они озаглавлены: «О оружье», «О детяти», «О человеце и о жене», «О стозе» и «О безчестьи» (TIV, сходно в других видах).⁶⁰⁾ Как мы видим, Устава «о [294] мостех» среди них нет. Его место заняла статья «А се о бещестие», помещенная в Археографическом виде Пушкинской группы в конце Правды Русской. Устав «о мостех» помещен в Карамзинской группе среди статей, которыми заканчивается основной текст Правды Русской. Это: «О человеце», «О городскых мостех», «О муке». Затем в TIV следует статья «А у колоколници», которой нет в Оболенско-Карамзинском и Музейском видах.⁶¹⁾ В списках ИМII и УII Музейского вида нет также Устава «о мостех».

Заключительные статьи Карамзинской группы могут быть датированы в довольно широких пределах. Статья «О человеце» развивает нормы Правды Русской о недобросовестном должнике. Человеку, получившему обманным путем деньги («полгав куны у людей») и сбежавшему в чужую страну (в «чюжю землю»), верить нельзя, как и вору («веры ему не иняти, аки и татю»). Формула «веры не яти» встречается в договоре Новгорода с князем Ярославом Ярославичем 1270 г. применительно к тем, кто «почнеть вадити», или к холопам в договорах 1304—1471 гг.,⁶²⁾ а также в ст. 60 Псковской Судной грамоты.

В статье «О муке» говорится, что в случае судебного разбирательства — по делам о «муке» (когда «утяжуть в муке»), если человек беззаконно был заточен под надзором дворянина («поседи у дворянина»), то ему полагалось заплатить за «муку» 8 ногат. Статья, следовательно, развивала ст. 78 Пр. Пр. о «муке» смерда. «Мука» упоминается в статье «О уставленьи татьбы» (XIII — около второй половины XIV в.). Княжеских дворян знают грамоты Великого Новгорода с князьями 60-х годов XIII в.⁶³⁾ По наблюдениям В. Д. Назарова, во владимирском летописании дворяне упоминаются только в первой трети XIII в., в новгородском — с начала XIII в. и до середины XIV в.⁶⁴⁾ Изучаемая статья явно имеет антикняжескую направленность и составлена в обстановке борьбы Новгорода за укрепление основ республиканского строя.

Последняя из дополнительных статей снова возвращает нас к теме о «муке». Она имеет в виду случай, когда «у колоколници бьют кнутом, а за ту муку 80 гривен». Величина штрафа выводит нас явно за хронологические рамки времени Пространной Правды, когда [295] гривен платилось за убийство высшего княжеского администратора, а за его «муку» всего 12 гривен.

В списке АОII (втор. пол. XV в.) Карамзинской группы текст дополнительных статей завершается словами: «По си места Судебник Ярославль».⁶⁵⁾ В целом же эти статьи могут быть датированы примерно первой половиной XIII в., так как Устав о «мостех», скорее всего, был приписан к ним сразу же после своего создания в 60-х годах XIII в.

Наконец, значительный комплекс дополнительных статей, называющийся в литературе не совсем точно «статьями о резах», завершает в Оболенско-Карамзинском и Музейском видах Карамзинской группы Пространной Правды ее первую половину («Устав великого князя Ярослава Владимерича о судех») и помещен после статьи 52. Очевидно, две части кодекса рассматривались составителем архетипа обоих видов как самостоятельные памятники, и поэтому в конец первого из них он счел целесообразным приписать комплекс дополнительных статей. В нем содержатся исчисления приплода от скота (лошадей, свиней, овец), количества меда, которое можно получить от пчел, урожайность зерновых культур (ржи, полбы, овса, ячменя, жита), количество сена и его стоимость. Все расчеты делаются на 12 лет и носят чисто умозрительный характер. Так, три свиньи якобы за 12 лет должны принести приплод в 73 728 свиней. Стоимость скота указана значительно более высокая, чем та, которую знает Пространная Правда (для кобылы это 3 гривны, а не 60 кун и т. п.).

Завершается этот комплекс статьей «О сиротьем вырятке»: «А женка с дчерию, тем страды на 12 лет, по гривне на лето, 20 гривен и 4 гривны кунами».⁶⁶⁾

М. Н. Тихомиров полагал, что эти статьи рисуют хозяйство, в котором были 22 овцы, 22 козы, 6 свиней, 2 кобылицы и т. п. Они представляют собою хозяйственную опись какого-то села Северо-Восточной Руси примерно первой половины XIII в. (в статьях упоминается «ростовская кадь»).⁶⁷⁾

Возражая М. Н. Тихомирову, С. В. Юшков писал, что в феодальном хозяйстве цифры указанного приплода невозможны. Перед нами, [296] по его мнению, «типичные арифметические упражнения на основе цифр сельского хозяйства». Вписаны они были в Пространную Правду вскоре после ее возникновения.⁶⁸⁾ По Б. А. Рыбакову, перед нами учебное пособие для приобретения навыков в хозяйственных подсчетах.⁶⁹⁾

Сходной точки зрения придерживаются и историки математических знаний. Для А. П. Юшкевича «статьи о резах» представляют собой математическое упражнение на вычисление прогрессии со знаменателем.⁷⁰⁾ Математическое назначение статьи имеют и по наблюдениям Р. А. Симонова.⁷¹⁾

Во всяком случае, статьи «О резах» были включены в Правду Русскую, скорее, позже составления архетипа Карамзинской группы (так как их нет в списке TIV). Впрочем, Троицкий вид этой группы иногда дает более поздние чтения, чем общие чтения Археографического и Музейского. Поэтому в принципе допустимо предположить, что статьи «о резах» были в архетипе Карамзинской группы, но были исключены оттуда в TIV. Но это допущение маловероятно: случаев, когда значительные комплексы статей Русской Правды опускались переписчиками, нам не известны (если не считать Сокращенную Правду). Если так, то статьи о резах включены были уже после 60-х годов XIII в. (в архетипе группы уже находился «Устав о мостех»). Составление же статей, скорее всего, отнести, как то и полагал М. Н. Тихомиров, к первой половине XIII в., т. е. еще до нашествия монголо-татар. Последняя из этих статей «О сиротьем вырятке» близка по своим нормам к Пространной Правде. Общая величина суммы, которую отрабатывала мать с дочерью, соответствовала высшей цене холопа по Правде Русской (12 гривен). Термин «сирота» встречается в Северо-Восточной Руси уже в XII—XIII вв.⁷²⁾

Разбор дополнительных статей в целом показывает, что они появились около XIII—XIV вв., т. е. в то время, когда Правда Русская, оставаясь еще памятником действующего законодательства, перестала уже отвечать новым задачам охраны феодальной собственности и личности представителей господствующего класса, не отражая местных особенностей развития феодального строя в русских княжествах и Новгороде. [297] Появление дополнительных статей — первая ласточка грядущей замены Правды Русской местными законодательными актами.

Свидетельством жизненности норм Правды Русской в XII—XIII вв. являются памятники права Новгорода и Смоленска.

Уже давно обращалось внимание на сходство норм Правды Русской со статьями договора Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1189—1199 гг.⁷³⁾ М. Н. Тихомиров отметил близость договора к Древнейшей Правде, объясняя это новгородским происхождением обоих памятников.⁷⁴⁾ Но особенно велико сходство договора 1189—1199 гг. с Пространной Правдой.

Постановления договора, касающиеся кары за убийство, восходят к нормам Пространной Правды.

Международный договор приравнивал убийство посла, священника и заложника (таля) к убийству княжа мужа (ср. ст. 3 Пр. Пр.). 80-гривенной виры в Древнейшей Правде не было. Соотношение «старых» («ветхих») кун и гривны серебром было 4:1.⁷⁵⁾ Договор не знает кровной мести, отмененной уже в 1072 г.

Чрезвычайно близки статьи обоих памятников, касающиеся избиения и мучения «мужей». [298]

Договор увеличивает штраф за удар мечом или палкою в два раза, снимая вопрос об уплате за леченье.

Сходные нормы, касающиеся драки с иноземцем:

Статья договора 1189-1199 гг. повторяла нормы Правды Русской с тем лишь дополнением, что на роту должна была идти та сторона, которая вынимала жребий.

Устоявшимися были и нормы долгового права.

М. Н. Тихомиров сопоставлял ст. 10 договора 1189—1199 гг. со ст. 15 Кр. Пр. Но текстологически она близка, скорее, к ст. 47 Пр. Пр. (ср. «емати скот» и «скота взищеть», «идеть роте, възметь свое» и «поидуть на роту, а он возметь свое куны»). Со ст. 15 Кр. Пр. связывает ст. 10 договора только упоминание о 12-ти человеках. Но в договоре они, как и в Пространной Правде, названы «послухами» а не «мужами», как в Краткой. Число послухов в ст. 47 Пр. Пр. не указано (возможно, их было 12). В Краткой Правде речь идет об «изводе», а в Пространной и договоре 1189—1199 гг. говорится о присяге и свидетелях-послухах. [299]

Итак, у нас нет оснований считать, что в конце XII в. в Новгороде руководствовались при отправлении суда Краткой Правдой или ее отдельными частями. Нормы договора 1189-1199 гг. целиком восходили к Пространной Правде.

Формуляр договора Новгорода с Готским берегом 1189—1199 гг. (с изменениями, продиктованными новыми обстоятельствами времени и места) лег в основу Смоленского договора 1229 г. и соглашения 1230-1270 гг. с Ригою и с тем же Готским берегом.⁷⁶⁾

Смоленский договор 1229 г., как мы уже отмечали, сохранял свою действенную силу, во всяком случае, после 1239 г., но до 1274 г. в Новгороде. Он дошел до нас в списках, представляющих собою русские копии с латинского и немецкого противней. Особенно близка была к Правде Русской, как показал М. Н. Тихомиров, группа списков, представленная экземпляром Д и сходными.⁷⁷⁾ К этому тексту восходит также экземпляр F, помещенный в Мусин-Пушкинском сборнике XIV в. вместе с текстом Пространной Правды. Поэтому сопоставление Правды [300] Русской дальше будет вестись с экземпляром Д, с учетом особенностей списков другой группы. Впервые это сопоставление предпринял П. В. Голубовский,⁷⁸⁾ а вслед за ним М. Н. Тихомиров.⁷⁹⁾

После преамбулы в договоре 1229 г. следует заголовок «А се починок Правде», который сразу же вводит нас в мир представлений Правды Русской. Дальше следуют договорные статьи, действительно, близкие к этому памятнику.

Глагол «бьють» употреблялся в смысле «убьют» в ст. 17 Кр. Пр. В ст. 1 договора 1229 г. по списку А также говорится об убийстве («Аже будеть свободный человек убит»). Плата за убийство холопа равнялась четырем гривнам. Это меньше, чем обычная плата — урок по Правде Русской, а тем более чем продажа.

Штрафа за избиение холопа Правда Русская не знала, хотя статья 78 устанавливала штраф в 1 гривну «за муку» смерда, генетически восходившего к холопам.

Характерной чертой договора 1229 г. является отсутствие уроков в пользу потерпевшего. Размер штрафа взят из Правды Русской. В экземпляре А договора вместо фразы о «хромоте» говорится: «за всякыи сустав (пальца. — А. З.) пять гривьн серебра», что маловероятно. Очевидно, речь просто должна идти о неудачном переводе. В аналогичной [301] ст. 4 соглашения 1230-1270 гг. Смоленска с Ригою в соответствии с экземпляром Д договора сказано: «или иную хромоту в теле учинить».

Тщательно разбирались в договоре 1229 г. разные казусы, возникавшие при драке.

В экземпляре А договора вместо удара по лицу и батогом говорится об ударе по уху со штрафом в 3 «четверти серебра».

Размер штрафа в 6 гривен «ветхими» кунами (1,5 гривны серебром) был как бы средним между штрафами в 3 и 12 гривен. Он соответствовал изменившимся условиям и нормам ст. 5 договора 1189—1199 гг. Новгорода с Готским берегом и немецкими городами.

Принцип первоочередности уплаты долга чужеземным купцам основывался на норме Пространной Правды. В экземпляре А говорится, что заплатить надо «Немчину первее, хотя бы иному кому виноват был Русину». Термин «виноват» встречался в ст. 54 Пр. Пр. об «истопившемся купце» («пагуба от Бога есть, а не виноват»).

Принцип ответственности господина за торговые операции его холопа сформулирован еще в Правде Русской. Однако к XIII в. положение [302] холопа изменилось. В частности, у него появилось имущество (а следовательно, и наследство — «задница»), В экземпляре А употреблен для обозначения наследства более поздний термин — «останок» (в Судебнике 1497 г. «статок»). Перемена в положении холопа потребовала распространить ответственность за взятые им деньги (по экземпляру А «взаем») в случае смерти на его наследство, к кому бы оно ни поступило.

Претерпели изменения и некоторые из видов судебных доказательств (ордалии).

Договор 1229 г. исходит из норм статей 21-22 Пр. Пр. об испытании железом, но для иноземцев (из числа представителей договаривающихся сторон) он делает исключение (как в других случаях делает исключение для варягов Правда Русская по ст. 31). Судя по ст. 9 договора 1189—1199 гг., спорные дела решались после жребия присягой одной из сторон.

Договор 1229 г. в соответствии с нормами Правды Русской устанавливал строгое наказание за насилие над представителями договаривающихся сторон.

Статья договора 1229 г. основана на ст. 4 договора 1189—1199 гг. Новгорода с немцами, которая в свою очередь восходит к ст. 78 Пр. Пр.

Еще больше точек соприкосновения между Пространной Правдой и соглашением Смоленска с Ригою и Готским берегом 1230—1270 гг.⁸⁰⁾ Вообще-то, соглашение повторяло основной комплекс статей договора 1229 г. [303]

Но в соглашении имеются некоторые особенности, отсутствующие в договоре. Его статьи 2-3 устанавливали выдачу «разбойников», принимавших участие в убийстве «мужа вольного». Штраф в 10 гривен серебра «за голову» платился только в случае, если «не будет розбоиников». Двойной штраф за убийство посла или попа («двое того дати за голову») восходил еще к договору 1189-1199 гг. и основывался на принципе, сформулированном в ст. 3 договора 1229 г. В ст. 2-3 соглашения есть мотивы, близкие к ст. 7 Пр. Пр. («будеть ли стал на разбои... выдадять и всего с женою и с детми»).

Отличие ст. 4 соглашения от ст. 2-3 договора 1229 г. состоит в том, что оно предусматривает уплату 3-х гривен (а не 1,5) серебра (т. е. 12 гривен «ветхих» кун) за удар «деревъмь... до кръви или по лицю». Удары «по лицю» или жердью по Правде Русской карались штрафом всего в 3 гривны (ст. 31 Пр. Пр.), но существовала и «продажа» в 12 гривен за удар батогом (ст. 25). Штраф, следовательно, увеличивался, но исходя из норм Пространной Правды. [304]

В статью 4 соглашения добавлен казус об ударе мечом и ножом («Или человек ранить мечемь или ножемь, а хромоты на теле его не будеть, дати ему 3 грив[ны] серебра»). Статья 3 договора говорила лишь в самой общей форме о случае, когда один человек другого «ранить». Причем штраф и на этот раз был в два раза меньше (1,5 гривен), чем в соглашении. По ст. 30 Пр. Пр. за удар мечом (не имевший, очевидно, характера оскорбления) платилось всего 3 гривны.

Ст. 19 соглашения отличается от ст. 3 договора 1229 г. большей четкостью формулировки (не «за волосы иметь», а «уръветь бороды»). Штраф опять-таки повышен до 3 гривен серебра, что совпадает с продажей в 12 гривен в ст. 67 Пр. Пр. за повреждение бороды («порветь бороду»).

Последний случай близости соглашения к Пространной Правде интересен тем, что его нет в договоре 1229 г.

Соглашение исходит из высшей виры за убийство княжеского тиуна (княжа мужа).⁸¹⁾

Можно обнаружить и терминологическую общность соглашения с Правдой Русской даже в статьях, посвященных другим казусам. Так, в ст. 13 упоминаются «детьскыи», «мъзду», «дължьбита».

Итак, в Новгороде и Смоленске, во всяком случае, в конце XII — первой половине XIII в. нормы Правды Русской служили руководством для составления международных договоров, несмотря на серьезные изменения в социально-политической структуре общества, выразившиеся в росте феодальной обособленности отдельных земель.⁸²⁾ [305]

Иной стала и монетная система на Руси. Много нового было уже в судопроизводстве. В Смоленском договоре 1229 г. упоминаются «дыба», «муж вольный» и другие термины, неизвестные Правде Русской. Нет в Пространной Правде и иных памятниках XI—XII вв. «поля», упоминаемого в договоре 1229 г., у Кирилла Туровского и в Вопрошании Кирикове.

Уникальная возможность проверить действенность норм Правды Русской во внутренней жизни Великого Новгорода представилась после находок берестяных грамот. Сопоставление этих текстов с нормами древнерусского кодекса было проведено Л. В. Черепниным,⁸³⁾ и нам остается только суммировать его наблюдения.

В берестяных грамотах можно обнаружить черты судопроизводства, которые известны по Правде Русской. Система штрафов («вир» и «продаж»), процедура «свода» и другие составляющие элементы суда и права прослеживаются по ним отчетливо. В грамотах много данных о торговле и ростовщичестве, о холопах, о спорных вопросах наследственного права. Практически все основные сюжеты Правды Русской иллюстрируются «в действии» берестяными грамотами. Сходна и терминология. В грамоте № 115, XII в. упоминается «вира»; известны грамотам «рота» (№ 118, XII в.), «колбяг» (№ 222, XII в.) и «жребии» (№ 213, XII в.); «векша» (№ 228, XII в.), испытание водой (№ 238, XII в.), «отрок» (№ 241, XI—XII вв.), «детский» (Руса № 8, XII в.), «ябетник» (Руса № 12, XII в.), «задница» (№ 198, XIII в.), «заять в треть» (№ 75, XII в.), 12 кун «робьих», «веверица» (№ 216, XI в.), «векша» (№ 336, XI—XII вв.), «сочита» (№ 7, XII в.) и т. д.

Терминология, сходная с Правдой Русской, преимущественно встречается в грамотах XI-XII вв., позднее сохраняются лишь ее элементы (например, термин «вира», «живот» и др.). Зато словарный состав Новгородской и Псковской Судных грамот близок к берестяным грамотам XIV—XV вв.

Следы норм Правды Русской можно найти и в новгородском летописании. В 1209 г. князь Всеволод в благодарность за поддержку его борьбы с рязанскими князьями отпустил новгородцев домой, «одарив бещисла и вда им волю всю и уставы старых князь, его же хотеху новгородьци, и рече им: "кто вы добр, того любите, а злых [306] казните"», как бы провоцируя расправу с неугодным князю посадником Дмитром Мирошкиничем. Новгородцы сразу же после этого осудили посадника с товарищами за то, что они «повелеша на новгородцех сребро имати, а по волости куры⁸⁴⁾ брати, по купцем виру дикую и повозы возити, и все зло».⁸⁵⁾

Из этого рассказа вытекает, что по законам старых князей (а ими была Правда Русская), нарушенным Дмитром Мирошкиничем, запрещалось взимать с купцов «дикую виру».⁸⁶⁾ Посадник же хотел возможность, предусмотренную статьями 6 и 8 Пр. Пр. (участие в «дикой вире»), превратить в обязанность. Следствием этого могло быть установление ответственности общины за убийства, совершенные не ее членами. Это вызвало неудовольствие новгородцев.

М. Н. Тихомиров сопоставил «уставы старых князей» с Пространной Правдой.⁸⁷⁾ Действительно, в Пространной Правде находятся постановления «старых князей» (Ярослава, Владимира Мономаха, Ярославичей). Развивая предположение М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнин отмечал, что в ходе событий 1209 г. всплывал вопрос о «дикой вире», о взимании с волостей кур (в ст. 9 Пр. Пр. среди других поборов в пользу вирника упоминаются и куры), о «досках», т. е. заемных документах (Пространная Правда специально говорит о ростовщичестве). По Л. В. Черепнину, Пространная Правда и была окончательно составлена в 1209 г.⁸⁸⁾ Но ведь князь Всеволод мог в ходе событий не составлять правового кодекса, а только пожаловать Новгороду свод законов, сложившийся в более раннее время. Словом, объяснение Л. В. Черепнина не однозначно.

Пространная Правда появляется в рукописных сборниках летописного и юридического характера не ранее XIII в. Возможно, это появление произошло после 1209 г., когда памятник был дан Всеволодом (получил официальную санкцию), но известен он был там задолго до этого.

Ссылка на грамоты князя Ярослава есть и в сообщении летописей под 1228—1229 гг. Так, в 1228 г. новгородцы направили князю Ярославу [307] послов с сообщением, что «на всей воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты наш князь».⁸⁹⁾ В 1229 г. черниговский князь Михаил, прибыв в Новгород, «целова крест на всей воли новгородьстеи и на всех грамотах Ярославлих и вда свободу смьрдом на 5 лет дании не платити... а сим повеле, къто еде живет, како уставили передний князи, тако платите дань».⁹⁰⁾ Вопрос о том, что за «Ярославли грамоты» имел в виду летописец, однозначно в настоящее время решить трудно. Л. В. Черепнин считал, что речь шла о грамотах князя Ярослава Владимировича (1182—1199 гг.).⁹¹⁾ М. Н. Тихомиров предпочитал видеть в них Пространную Правду,⁹²⁾ что весьма соблазнительно.

Сильны были традиции Правды Русской и в Галицкой Руси. Их можно обнаружить в Вислицком статуте XIV в., приспособленном к общественному строю Галицкой земли в первой четверти XV в. Б. Д. Греков показал, что «в Червоной Руси» Русская Правда «была кодексом действующего права не только во время самостоятельности Галицкой земли, но и некоторое время в заметных пережитках и после потери этой самостоятельности».⁹³⁾ Сходна с древнерусской и терминология галицкой редакции Статута Казимира Великого («свала», «синяя» и «кровавая» раны, «след», «головное», «тиуны» и др.). Близки были и судебные институты (например, обязанность общины разыскивать убийцу, «гонение следа» и др.), положение отдельных разрядов населения и др.⁹⁴⁾

Нормы Русской Правды отразились и в Литовском статуте 1529 г.,⁹⁵⁾ в Судебнике Казимира 1468 г. — первых законодательных кодексах Великого княжества Литовского.⁹⁶⁾ Так, ст. 25 Судебника Казимира соответствует Уставу мостникам Русской Правды. Правовая регламентация положения закупных людей по Литовскому статуту представляла собой дальнейшее развитие института закупничества.⁹⁷⁾

Как установил В. Т. Пашуто, сходны были с Русской Правдой некоторые правовые нормы, бытовавшие в XIII в. у народов [308] Прибалтики.⁹⁸⁾ Ливы, латыши и эстонцы находились в системе правовых отношений, складывавшихся под влиянием Правды Русской.⁹⁹⁾

Утверждение самостоятельности феодальных княжеств при падении объединяющей роли Киева, а также монголо-татарское нашествие составляют временную границу того периода, когда господствовала Правда как основной кодекс феодального права. Наступало время оформления новых правовых устоев жизни местными законодательными актами.

С середины XIII в. начинается спад влияния Правды Русской на правовой строй новгородской жизни. Судопроизводство и судоустройство Новгородской феодальной республики все больше и больше начинает регулироваться отдельными грамотами, в которых княжеский суд выступает уже не единственной судебной инстанцией, а только одной из нескольких.

Основными актами, определяющими государственный строй Новгорода, стали договорные грамоты с князьями. Первый из числа дошедших до нас документов подобного рода датируется временем около 1264—1265 гг. и составлен от имени князя Ярослава Ярославича.¹⁰⁰⁾ Никаких следов влияния Правды Русской в нем и последующих документах этого типа мы не обнаруживаем. Впрочем, несколько терминов времен Правды Русской встречаются и в докончаниях с князьями (муж, смерд, холоп, купчина, город, двор, куна, векша, ладья, воз, вина, вязчее, тивун).

Нормы права, касающиеся судопроизводства и судоустройства Великого Новгорода позднего периода его истории (XIV—XV вв.), дошли до нас в так называемой Новгородской Судной грамоте (НСГ), которая сохранилась в редакции 1471 г.¹⁰¹⁾ Памятник этот содержит сравнительно мало непосредственных отголосков Правды Русской. [309]

Времена уже изменились. Республиканские учреждения давно стали реальностью, а власть князя — существенно ограниченной. Институты, характерные для судоустройства республиканского Новгорода XIV—XV вв., по НСГ прослеживаются совершенно отчетливо. Памятник знает суд владыки и его наместника, посадничий (с участием великокняжеского наместника), а также суд тысяцкого (ст. 1-4). На суде по ст. 5 НСГ, следовало «сажати» всего двух человек (договор 1189—1199 гг. знает 12 мужей).

По ст. 22 НСГ категорически запрещалось послушество полного холопа («ни одерноватому холопу»), за