Уставы» первых киевских князей

В. И. Ленин начинал феодальный период в истории России IX веком.⁵⁷⁾ Феодальные отношения распространились в Древней Руси не сразу, и не везде одинакова была их глубина. В. И. Ленин специально подчеркивал, что «можно было говорить о родовом быте в Древней Руси».⁵⁸⁾ Речь идет не о господстве первобытнообщинных отношений в Киевской Руси, а о длительности процесса внедрения феодализма и изживания черт «родового быта».

С появлением в Киеве первых князей после объединения Киевской и Новгородской земель обычное право начинает резко изменяться. Общество в это время уже вступило в раннефеодальный период. Изменения в праве, которые отныне все более приобретают феодальные черты, частично отражены в Правде Ярослава, отчасти в «Повести временных лет» и особенно ясно в договорах Руси с греками.

Вопрос о существовании письменных законов русских в начале X в. остается спорным.⁵⁹⁾ Однако сложность текста Ярославова кодекса⁶⁰⁾ дает основание полагать, что еще до 1016 г. могли существовать какие-то записи общинного права, вероятно, сделанные киевскими князьями. Об этом же говорят и русско-византийские договоры. Так, согласно ст. 6 договора 944 г., преступник наказывался «по уставу и по закону Рускому».⁶¹⁾ В соответствующей (6) ст. договора 911 г. такой ссылки на нормы русского права нет. Однако в ст. 5 договора 911 г., а также и в ст. 14 договора 944 г. есть ссылка на «закон Руский».

Летописец сообщает, что еще в 907 г. в связи с заключением русско-византийского договора князь Олег не только приводил к присяге императора, но и «водивше на роту и мужи его по Рускому закону».⁶²⁾ Это наводит на мысль, что во время княжения Олега еще существовало [70] обычное право («законы») и лишь при Игоре появляются княжеские законы — «уставы», «поконы».⁶³⁾ Это отразилось и в предании о том, что Рюрик, Синеус и Трувор были призваны новгородскими славянами для установления «наряда».⁶⁴⁾ Л. В. Черепнин предполагал, что в начале X в. (около 882—911 гг.) «существовал какой-то правовой кодекс, служивший руководством для суда».⁶⁵⁾ Все княжеские узаконения первой половины X в., вероятно, состояли из отдельных казусов. Общинное право еще далеко не полностью утратило свою силу, «Уставы» князей пока лишь дополняли его, не вводя новых правил, в корне ломающих обычноправовые устои общины. Для этого княжеская власть еще не чувствовала себя достаточно сильной. Еще в 40-х годах X в. ал-Масуди писал, что в столице Хазарии специальный судья судил «славян», русов и других язычников по закону язычества, т. е. по закону разума.⁶⁶⁾

Одно из основных узаконений первых киевских князей, очевидно, попало в ст. 1 Краткой Правды. В. И. Сергеевич предложил толкование слов «аще не будеть кто мьстя», как «когда нет желающих мстить». Нам представляется оно надуманным. «Если некому мстить, то и выкуп платить некому», — считал В. И. Сергеевич.⁶⁷⁾ Это неверно: в семье могло не быть мстителя (здорового мужчины), но могли быть женщины, дети, старики, которым и шла компенсация. [71] По И. Я. Фроянову, ст. 1 (в ее первой части) подразумевает альтернативу: либо реализацию принципа кровной мести, либо компенсацию родственникам, причем вопрос решается полюбовно.⁶⁸⁾ Отныне семья потерпевшего, если не имела мстителя, получала от убийцы вознаграждение: «аще не будеть кто мьстя, то 40 гривен за голову». Складывался, таким образом, прообраз позднейшего головничества.⁶⁹⁾ Не вполне ясно происхождение размера головничества (40 гривен).⁷⁰⁾ Этим правилом сохранялась кровная месть, но вводилась замена мести другой карой (штрафом), пусть пока лишь в случае отсутствия мстителей.⁷¹⁾ Этим самым государство нарушало правовой строй старого общества. Первоначально из-за слабости княжеской власти новый принцип вводился как дополнение, даже распространяющее возмездие на случай, когда отмщение родичами не могло осуществляться. Таким образом, князь первоначально выступал в качестве [72] «защитника» старого принципа. Но под флагом этой защиты готовилась его полная ликвидация.

Второй новый момент в правовой деятельности киевских князей — замена в некоторых случаях кровной мести денежным штрафом. Эти два момента характеризуют и другие нововведения, которые могут быть возводимы к деятельности киевских князей первой половины X в.⁷²⁾ Так, старый принцип мести еще сохранялся, когда дело шло о ранении (ст. 2, 3, 5-6 Краткой Правды). Однако и в данном случае, если месть оказывалась невозможной, платили денежный штраф. Это новое постановление как бы механически добавлялось к прежнему обычаю. В ст. 2 Краткой Правды после старого принципа «аще ли не можеть, ту тому конець», идет новое дополнение: «оже ли себе не можеть мьстити, то взяти ему за обиду 3 гривне, а летцю мъзда». Или в ст. 3 в старый обычай как бы вклинивалась вставка: «аще ли кто кого ударить... то 12 гривне: аще сего непостигнуть, то платити ему, то ту конець» (вставка дана разрядкой^#)). Особенно наглядна вставка в ст. 5-6: «оже ли утнеть руку, и отпадеть рука любо усохнеть, то 40 гривен, аще будеть нога цела или начьнеть храмати, тогда чада смирять».⁷³⁾ Денежная компенсация разрывает текст единой статьи, затемняя ее смысл.

В других статьях Древнейшей Правды прямо не указано, что потерпевший получал вознаграждение только в тех случаях, когда не мог мстить. Но поскольку в законе все статьи о ранах и оскорблениях составляют единое целое, то и ст. 4, 7, 8, 9, 10 Краткой Правды подразумевают возможность отмщения обидчику.⁷⁴⁾ В условиях развивающихся понятий рыцарской чести совершенно невозможно представить себе, чтобы дружинник требовал расплаты, а не смытия оскорбления кровью. Вознаграждение платили только тогда, когда обидчик не найден (платили его родичи) или удар, нанесенный оскорбленному лицу, делал [73] невозможным со стороны последнего отмщение (например, удар нанесен старику или удар превратил избитого в калеку).

Уже статья 3 договора 911 г. устанавливала принцип признания доказанным обвинения, если преступление совершено было публично («яве будеть показании явлеными»). Этот принцип близок к ст. 2 Краткой Правды, которая в случае явных признаков побоев («кровав мужь») считала факт избиения установленным. Для спорных случаев в договоре 911 г. вводилась присяга («да егда кленеться по вере своей» в ст. 3 или в ст. 5, в другом случае нужно было «роте ходить своею верою»). Этот, укоренявшийся для иностранцев обычай, впоследствии в ст. 10 Краткой Правды князь Ярослав ввел в свою Правду.

Появление денежной компенсации за удар отмечено в ст. 5 договора 911 г., имевшей в виду столкновение «русина» с «гречином»: «аще ли ударить мечем или бьеть кацем любо сосудом, за то ударение или бьенье да вдасть литр 5 сребра по закону Рускому»,⁷⁵⁾ т. е. 12 гривен, как в ст. 3, 4 Краткой Правды. То же постановление находится и в ст. 14 договора 944 г.⁷⁶⁾ Если оскорбитель был «неимовит», то конфисковалось все его имущество. Аналогия с установлениями об убийстве несомненная. Л. В. Черепнин справедливо подметил, что «постановления договоров полнее норм Древнейшей Правды».⁷⁷⁾

Отсутствие упоминания о мести в статьях русско-византийских договоров, посвященных краже, совершенно естественно для этих памятников международного права. Кара за убийство в договоре 944 г. уже приобретает характер казни, а не мести. Складывается такса платежей за оскорбление и ранение: наивысший штраф равнялся 40 гривнам — расценка, равная плате за убийство. Он взыскивался и за отсечение руки, ибо потеря руки была равносильна потере трудоспособности (устанавливалась из расчета цены жизни свободного человека). Второй по величине штраф в 12 гривен шел: а) в случае удара батогом (т. е. бичом), жердью, пястью (кулаком), чашей, охотничьим рогом и тылеснию (мечом плашмя);⁷⁸⁾ б) в случае удара мечом [74] в ножнах;⁷⁹⁾ в) за повреждение усов и бороды.⁸⁰⁾ Точная регламентация различных случаев нанесения удара, ранений, и появление понятия оскорбления (вырывание уса и бороды по ст. 8 Краткой Правды) свойственны дружинной среде, в которой и надо искать законодателя.⁸¹⁾ Закон устанавливал не компенсацию за членовреждение (при ударе рукоятью меча его вовсе могло не быть), а кару за оскорбление. Штраф даже мог превышать «цену» поврежденного члена (пальца, который позднее «стоил гривну», а штраф платился размером в 3 гривны — ст. 7 Краткой Правды). Он отныне получает название «за обиду» (ст. 4 Краткой Правды), т. е. вознаграждение за нанесенное оскорбление (публичное) или обиду.⁸²⁾

По С. В. Юшкову, выражение «за обиду» означало «за это преступление». Им составители закона хотели подчеркнуть, что «предусматриваемое деяние является преступным и отныне будет подлежать наказанию». Ущерб не мог бы вообще укладываться в цифры (3 и 12 гривен). Следовательно, штрафом «предусматривался не личный ущерб пострадавшего, а уже "уголовный" интерес феодального государства». В пользу того, что штрафы в 3 и 12 гривен являются штрафом в пользу князя, по мнению С. В. Юшкова, говорит и то, что в Пространной Правде они называются «продажей».⁸³⁾

Аргументация С. В. Юшкова не во всех звеньях убедительна. Конечно, 3 и 12 гривен — не просто возмещение ущерба. Но они могли быть зародышем нового штрафа, шедшим пока еще в пользу [75] потерпевшему. Ссылка на Пространную Правду, скорее, доказывает обратное тому, что хотел доказать С. В. Юшков: замена штрафа «за обиду» «продажей» могла говорить и об изменении характера штрафа, а не о тождестве двух понятий. С. В. Юшков смешивал материальную компенсацию с дополнительным штрафом за преступление, шедшим также потерпевшему. То, что в Пространной Правде он был заменен «продажей» (князю), говорит не в пользу толкования С. В. Юшкова, а против него: штраф потерпевшему, в связи с развитием феодального права был заменен штрафом, поступавшим в княжескую казну. Это не замедлило сказаться и на смене терминов. Несостоятельна попытка кафедры Московского юридического института определить «обиду», как «всякое уголовное преступление... и кроме того, как гражданско-правовой деликт».⁸⁴⁾ Понятие «обиды» не покрывает целый ряд важнейших уголовных преступлений, в том числе убийство.

По С. А. Покровскому, «публичный штраф всегда взыскивается за обиду», так как обида «может быть нанесена только свободному человеку».⁸⁵⁾ Верно, что «обида» наносилась свободным людям, но считать этот штраф в полной мере публичноправовым (шедшим в княжескую казну) у нас оснований нет.

В Древнейшей Правде еще нет четкого разделения на плату за оскорбление и на материальную компенсацию. Только «летцю мьзда», шедшая не потерпевшему, а врачу, подготавливала будущее расчленение штрафа на две части.

Третий штраф (3 гривны) взыскивался в трех случаях: а) при простом ударе («или будеть кровав или синь надъражен... оже ли себе не можеть мьстити, то взяти ему за обиду 3 гривне», ст. 2 Краткой Правды); б) за преднамеренный толчок («аще ли ринеть мужь мужа любо от себе, любо к собе, 3 гривне», ст. 10 Краткой Правды);⁸⁶⁾ в) за отсечение пальца («аще ли перст утнеть который любо, 3 гривны за обиду», ст, 7 Краткой Правды).⁸⁷⁾ Платился штраф и в отсутствие «видоков» (ст. 2 Краткой Правды). Четвертым штрафом (одна гривна) наказывалась попытка нанести удар («оже ли кто вынезь мечь, а не [76] тнеть, то тьи гривну положить», ст. 9 Краткой Правды). И в этом случае штраф шел за «обиду».

Особенно характерно появление штрафа «за обиду» при совершении кражи. Если здесь сохраняется принцип возврата лицом похищенной вещи (ср. ст. 13 Краткой Правды), то наряду с этим вводится уплата 3 гривен «за обиду» («за обиду 3 гривне», ст. 15; «3 гривне за обиду», ст. 11; «положити 3 гривны», ст. 12; «взяти ему свое, а 3 гривне за обиду», ст. 13). Возможно, что этот штраф первоначально платился в том случае, когда нельзя было вернуть вещь.⁸⁸⁾ Связь новой пени при совершении кражи со штрафом, платившимся при ранении, видна из сходства терминологии («за обиду») и тождества ее величин (3 гривны). Аналогичные установления встречаем в договорах Руси с греками 911 г. (ст. 6) и особенно в 6 ст. договора 944 г.: «Аще ли ключится украсти... достойно есть да възвратить [е] не точью едино, но и цену его; аще украденное обрящеться продаемо да вдасть и цену его сугубо, и то [и] покажнен будеть по закону Гречьскому [и] и по уставу и по закону Рускому».⁸⁹⁾ Ссылка на устав и закон Руский подтверждается текстом Древнейшей Правды; в ней встречаем требование возврата украденной вещи (ст. 13 Краткой Правды).

В статье 6 договора 911 г. говорится: «аще приготовиться (надо: «противиться». — А. З.) тать(бу) творяи и убьен будеть, да не взищеться смерть его». Эта норма бытовала еще в XI в. (см. ст. 21, 38 Краткой Правды). Договор 944 г. содержит любопытную подробность — указание на то, что потерпевший получает за похищенную вещь «сугубо», т. е. двойную стоимость ее.⁹⁰⁾ Это дает ключ к пониманию происхождения штрафа «за обиду», который, вероятно, возник из стоимости украденной вещи. И действительно, штраф в 3 гривны взыскивался при краже коня (ст. 13), а высшая стоимость коня в те времена как раз и достигала 3 гривен (ст. 28 Краткой Правды). Да и позднее этот способ удвоения штрафа применялся при отсутствии «продажи». Так, за кражу, совершенную холопом, штраф «за [77] обиду» платился в двойном размере (ст. 46 Пространной Правды). Или если холоп ударил свободного человека, то потерпевшему передавался сам обидчик и в дополнение к этому платилось 12 гривен, что составляло высшую стоимость холопа (см. ст. 17 Краткой Правды).

Таково происхождение штрафа «за обиду». Позднее, во всяком случае ко времени князя Ярослава, он стал равняться всегда одной и той же сумме (12 гривен, 3 гривны, 60 резан). Кара штрафом «за обиду» в случае кражи не имела уже никакого отношения к порядкам, существовавшим в эпоху господства кровной мести, которые еще не были изжиты в правовых нормах, касающихся убийства и ранения. Институт частной собственности властно вторгался в старые общинные порядки, а складывающееся феодальное право возникало на развалинах старых, дофеодальных обычаев.

Вероятно, в X в. появляются и штрафы, шедшие в пользу судебно-административных чиновников. Так, по архаичной статье 113 Пространной Правды за поимку холопа или рабы одна гривна платилась «переемная». Возможно, аналогичную норму знает и ст. 3 договора 944 г. («2 паволоце за челядин»). Ст. 11 договора 911 г. дает уже твердую расценку за выкупаемого пленника — 20 золотников.⁹¹⁾

Обществу IX—X вв. уже известно социальное и имущественное неравенство. Это сказывалось и на нормах складывающегося права. Если «неимовитый» преступник не мог заплатить штрафа, то по ст. 5 договора 911 г. и ст. 14 договора 944 г. распродавалось все его имущество, включая одежду.⁹²⁾ Возможно, именно этот порядок и повлиял на возникновение позднейшего штрафа «продажа» (следы этого порядка сохранились в ст. 54 Пространной Правды).

Претерпело некоторые изменения и наследственное право. К началу X в. появилось уже наследование по «ряду» или «обряжению», т. е. завещанию («аще кто умреть, не урядив своего именья», ст. 13 договора 911 г.). Теперь, если умерший не составил «ряда», наследовали [78] члены его семьи («свои», т. е., судя по ст. 92 Пространной Правды, «все дети»), а если у покойного не было детей, «именье» переходило родичам, причем только ближайшим («малым ближикам»). Судя по договору 911 г., сначала новый порядок наследования получил распространение среди дружинников (в частности, среди находившихся на службе в Византии). В Пространной Правде развивается право наследования дочерьми. Ст. 91 прямо говорит, что наследство бояр или дружинников «оже не будеть сынов, а дчери возмуть». По Винодольскому статуту дочери также наследуют только в том случае, если у покойного не было сыновей.⁹³⁾

Утверждение права наследия по женской линии тесно связано с процессом феодализации и в первую очередь с интересами господствующего класса. Так, З. Войцеховский отметил, что до XIII в. по польскому праву женщина исключена была из состава наследников, а в XIII в. феодалы уже добиваются утверждения в правах наследования своих дочерей.⁹⁴⁾

Таковы главнейшие черты зарождающегося феодального права во время первых киевских князей X в. Отныне вводилась денежная кара за нарушение права собственности и нанесение увечий. Кровная месть еще не отменялась, но в отдельных случаях заменялась денежной компенсацией. Являясь главным правовым устоем старого дофеодального строя, кровная месть представляла серьезную опасность новому господствующему классу. Насилия, совершавшиеся князем и его дружиной, в любое время могли найти мстителя, который опирался на освященное веками право кровной мести.

В том же плане ограничения кровной мести следует рассматривать и другие нововведения, связанные с деятельностью первых Рюриковичей. Одним из них является появление института видоков и свода, ограничивавших применение мести. Основу свода составлял суд старейшин (таково и первоначальное значение — «извода перед 12 человек» в ст. 15). Свод пока еще не ограничивается процедурой расследования, а сохраняет старинные функции третейского разбирательства. Постепенно он приобретал черты розыска. Так, ст. 14, развивающая [79] нормы ст. 13 и 15, уже касается междумирских дел, для решения которых устанавливался свод.

К судебному разбирательству стали привлекаться очевидцы-видоки (сначала по делам об избиении). Требование показаний очевидца ограничивало кровную месть. Ранее обычай не знал различия между явными и неявными побоями: месть карала любого обидчика. Теперь в этот порядок вводились коррективы.

С появлением на Руси варягов — полукупцов, полуразбойников в русском праве можно заметить еще один новый элемент — присягу. Роту знают уже договоры с греками — «кленеться по вере своей» (ст. 3 договора 911 г.). Старый обычай, вероятно, присяги не знал. Ограничением мести являлся и новый принцип, утверждавший, что зачинщик драки теряет право на вознаграждение. Этого правила в Краткой Правде нет, но оно встречается в ст. 29 Пространной Правды («аче же и кровав придеть, или будеть сам почал, то ему за платежь оже и били»). Эта статья восходит к временам, когда предпринимаются первые попытки ограничить месть. Суровыми наказаниями начали караться нарушения частной собственности.

Вор, оказывавший при поимке сопротивление, мог быть убит (если «ят будеть в том часе тать, егда татбу сътворить... и убьен будеть, да не взищеться смерть его», ст. 6 договора 911 г.⁹⁵⁾). Позднее это правило стало относиться и к другим преступникам.

В военно-дружинной среде русов все большее место начинал занимать поединок как способ решения споров. Арабский писатель начала X в. сообщает следующее: «Когда кто из них имеет дело против другого, то зовет его на суд к царю, перед которым и препираются. Когда царь произнесет приговор, исполняется то, что он велит; если же обе стороны приговором царя недовольны, то по его приказанию должны предоставить окончательное решение оружию: чей меч острее, тот и одерживает верх. На борьбу эту родственники (обеих тяжущихся сторон) приходят вооруженными и становятся. Тогда соперники вступают в бой и победитель может требовать от побежденного, чего хочет».⁹⁶⁾ [80] «Русы»-дружинники еще в X в. могли не считаться с решением княжеской власти, полностью зависящей от их мечей. В период законодательной деятельности первых киевских князей X в. не были разрушены и основные устои общинного права. Нововведения сводились к попыткам ограничить кровную месть, усиленному вниманию к вопросам чести и столкновениям с дружиной (конь, оружие, порт — в ст. 13 Краткой Правды),⁹⁷⁾ использованию свода, выросшего из общинного суда.

Княжеская власть еще слаба, она не сумела целиком подчинить себе общину, зато сильны в быте и праве черты военной демократии. Незрелость феодального права объяснялась социально-экономическими условиями Руси того времени. Еще князь и дружина не осели на землю, лены состояли из даней, а масса населения оставалась свободной. Походы на соседние земли и торговля занимают значительное место в жизни князя и дружины.