Беседы с академиком Глушковым

Товарищ Шелепин принес отзыв Глушкова на мое развернутое предложение по конструкции «мышки». Сидел, смеялся, нет, просто ржал, глядя, как вытянулось у меня лицо. Он‑то уже пользовался манипулятором и понимал его роль. Однако получите и распишитесь, «данный прожект не имеет практического значения, так как световое перо значительно проще и перспективнее»[4]. Очередной щелчок по носу, переоценил я остроту разума свежеиспеченного академика. Конечно, его полет фантазии силен и широк, но у нас разные представления о технике.

И это не первый удар, нанесенный по моему самолюбию. Недавно на смелое и «своевременное» предложение внедрить в Советском Союзе спутниковые «тарелки» была выдана похожая отповедь. Дескать, вывести на геостационарную орбиту спутник связи СССР сейчас не может, слишком тяжело. Вернее, ценой больших усилий сделать это реально, хотя бы в два этапа (с удивлением узнал, что проводить стыковки на орбите, да еще автоматически, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом не умели). Но ничего особо хорошего из этого все равно не получится. Для удержания спутника на стабильной орбите потребуется его корректировка, а значит, существенный расход топлива. Которого, опять же, много не привезешь[5].

В то же время советские специалисты давно нашли выход из положения и создали систему «Орбита», в которой за спутниками серии «Молния», пролетающими по обычным высокоэллиптическим орбитам, следила здоровенная вращающаяся наземная антенна. Строительство таких станций приема в крупных городах уже поставили на поток. При современном развитии электроники это выходило куда дешевле, чем привычная мне по двадцать первому веку система вещания с геостационара. Так что, с технологией в СССР был полный порядок, разумеется, в рамках текущих реалий. Чего нельзя сказать о качестве контента. Телевизор я и в две тысячи десятом году смотрел раз в неделю, а тут вообще не возникало желания подходить.

Ладно хоть спецы малость польстили (или они так поиздевались?). Поинтересовались, у кого такой «необыкновенно широкий кругозор». Понравились им компоновка тарелки и эскиз приемника. Еще спрашивали, на каком физическом принципе будет создан плоский, как доска, телевизор.

Вот и стало понятно мое место в мире шестидесятых… Как я радовался, когда четыре месяца назад обнаружил в ноутбуке вполне рабочий раздел Ubuntu. Даже приплясывал от радости. Думал, сколько времени это сэкономит разработчикам нормальной операционной системы. Прорыв СССР… Как бы не так. Ведь что оказалось? Надо начинать даже не с процессоров, а вообще со стеклотекстолита, на котором можно травить тонкие дорожки проводников! Судьба ЭВМ решалась не в секретных лабораториях, а на вполне обычных заводах массового производства элементной базы. Попаданец с Линуксом и хоть каким‑то знанием сетевых технологий был нужен стране, как собаке пятая нога.

Для того чтобы я стал лучше понимать реальность, Шелепин передал здоровенную стопку бумаг о новейшей разработке Института кибернетики АН Украины, а именно – о машине инженерных расчетов МИР‑1, которая должна была пойти в серию через год или два. Фотографии, документация, какие‑то импортные проспекты и даже толстенные распечатки программ на бумажной ленте, сложенной в гармошку по перфорациям.

Выглядело все вполне компактно, никакой жуткой стены со «стрелками осциллографов»[6], как любили показывать в ретрофильмах. Здоровенный металлический стол с большой тумбой, на нем пишущая машинка, наверняка протопринтер и какое‑то табло… Стоп! Где монитор и клавиатура?

Постепенно до меня начала доходить прикольность моего предложения с «мышкой». Зачем «мышь», если нет монитора? Впрочем, наверное, на более серьезных ЭВМ мониторы все же есть, про световое перо Глушков упоминал не зря. Но как инженеры без дисплея вводят программы и смотрят результаты?

Изучение распечатки приоткрыло жуткую картину. Именно бумага и использовалась вместо монитора! На ней печатали код с одновременным вводом его в память ЭВМ, проводили отладку, а при ошибке все набивали заново! Ну и, разумеется, получали результаты. Зачем табло с лампочками, я так и не разобрался. Наверное, это что‑то для диагностики, скорее всего на нем можно было хоть как‑то смотреть состояние памяти.

Никаких иных способов ввода‑вывода информации не обнаружил. Как они живут‑то? Перфоленты или там перфокарты наверняка изобретены, но к этому МИРу их явно не приспособили. ОЗУ – четыре тысячи девяносто шесть слов по двенадцать бит на ферритовых кольцах. Это как вообще понимать? Наверное, байты еще не в ходу, двенадцатибитное слово подразумевает такую же двенадцатиразрядную шину. Производительность – триста операций в секунду. Подозрительно медленно, больше похоже на программируемый калькулятор. Наверное, на десяток порядков хуже моего Dell’a[7], но точно считать лень. Зато вес – триста пятьдесят килограммов. А по виду и не скажешь, изящно сделано, молодцы там в ИКАНУ.

Так, что у нас с софтом? Пусть придется набирать вручную, но язык‑то там должен быть? Пишут про символьную математику, интересно, это как вообще понимать? В Mathcad такую фишку использовать приходилось, круто, но зверски медленно и в общем‑то ограниченно. Точно не для реальной жизни и производства. Есть функции интерполирования, аппроксимации, псевдослучайные числа, численное интегрирование, статистика. Прямо так, в формулах, и считает, что ли?[8]

Или все построено примерно как в Excel – вытаскивается макрос, чтобы каждый раз не набивать кусок кода? Написано про какие‑то стодвадцатибитные сменные матрицы с горизонтальным микрокодом. Звучит мощно и современно, но совершенно непонятно. Почему микрокод не вертикальный или не диагональный?[9]

Как программируют, неужели на ассемблере каком‑нибудь? Что там в распечатках? «ДЛЯ» P=1 «ШАГ» 1 «ДО» N+1 «ВЫП»… Черт, да это же Бейсик по‑русски! За его внедрение надо не просто убивать, а на кол сажать! Сколько горя из‑за него школьники хапнули, когда алгоритмическое мышление на Pascal переводили! М‑да… Еще и кириллица – самое умное при отставании школы программирования изобретать свой велосипед. Еще бы на украинском разработку сделали, патриоты квасные[10].

Ну есть же нормальный Algol‑60, это я помню из учебников. Собственно, оттуда же в голове осталась «закладочка», что академики, создавая Algol‑68, довыпендривались до того, что его никто, кроме самых высоколобых, не мог понять и использовать. Поэтому благая идея кончилась плохо, преемником Algol‑60 стал Pascal – куда более простой и понятный для народа язык программирования. Причем он оказался так живуч, что дотянул до школьных программ нулевых годов, разве что приобрел приставку Turbo (не представляю, зачем и что это дало на практике).

Впрочем, программирование никогда не было моим сильным местом, даже из того, чему научили в университете, и то половину забыл. Единственное, чем можно было помочь местным головастым ребятам, так это разъяснением того, что программирование быстро стало ремеслом, причем ремеслом, требующим скорее хорошо дисциплинированного коллектива и грамотного постановщика задачи, чем талантливых исполнителей.

Но пока программы измерялись в строках, а не в сотнях мегабайт, сокращение их количества было чуть ли не подвигом[11]. Тут талант и квалификация программиста значили очень много. Вот только оставалось проследить, чтобы они двигались в руководители‑постановщики и не вздумали засидеться в кодерах. Светлого будущего у этого ремесла нет.

Итак, записываем:

1. Долой программы на русском, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом уже поздно диктовать миру свою моду (провалился бы в сорок пятый, и не шлепнули бы без некролога под горячую руку, вот тогда еще можно было бы дергаться!).

2. Софт скоро будет важнее, чем аппаратная часть, и делать его должны отдельные коллективы. Для начала два‑три на весь СССР – для конкуренции. Все партизанское софтописание на каждой АСУ нужно просто прижигать зеленкой. Иначе будет как в моей реальности – неплохая школа математики и разработанная теория на фоне практически нулевого коммерческого результата. Софт, особенно ОС, это индустрия посерьезнее автомобильной, любителей из нее надо гнать подальше.

Легенда о создании операционной системы Linux несколькими любителями‑энтузиастами на деле огромное лукавство. Этот феномен родился и окреп на плечах огромных софтописательных корпораций. И для него жизненно необходима критическая масса Интернет. С нуля, из АСУшного коллектива в полтора землекопа, ничего хорошего не появится.

Впрочем, реальный талант пробьется из любого районного ВЦ, как ни дави. Но он хоть будет сразу понимать, что надо не вечно чинить самописную программу расчета зарплаты, а создавать свой мегапроект.

3. Основной язык программирования должен быть только один. Ну от силы их может существовать два или три. Но никак не десять или сто. И лучше всего Алгол, не зря же про него в мои школьные учебники поместили три абзаца. Дескать, хорош для обучения… Вот это и нужно. Доведут до ума, и, глядишь, со временем и до С++ дело дойдет.

4. Программистов потребуется много. Даже очень много. В вузах нужно срочно открывать соответствующие специальности. Кибернетики и прикладные математики не заменят практиков. Кстати, и электронщиков надо бы выпускать побольше, лишними они никак не будут.

Что там дальше в стопке макулатуры? О, более симпатичная модификация МИР‑1. Экспортная, похоже, не зря каталог на английском сделали. Клавиатура в столешницу вделана, печатная машинка туда же. И табло поаккуратнее установлено, прямо перед оператором. На нем и маркировка есть… IBM 1130. Ио‑хо‑хо! М‑да, обознался, слишком хорошо подумал об отечественной промышленности. Но как похож‑то, прям «Волга» и «Ford Customline»[12].

Посмотрим, что пишут про чудо вражеской техники. Сначала о цене, ну капиталисты же, все о деньгах думают, нет чтобы о кибернетике или искусственном интеллекте в тишине кабинетов поразмышлять. Крупно так, от $32 280, аренда $695 в месяц и соответственно $42 280 с жестким диском. Технические параметры похожи на МИР, только есть возможность добить память до 8к шестнадцатибитных слов, то есть до шестнадцати килобайт. Чтение из памяти МИРа даже быстрее на треть, две с половиной микросекунды против трех целых и шести десятых. Молодцы ИКАНУ[13], хоть тут нос заокеанским коллегам утерли[14].

В комплекте IBM библиотека из двадцати пяти математических функций и пятидесяти каких‑то прикладных программ. И Fortran, как обойтись без этого вредительского софта… Что там со скоростью? Сто двадцать тысяч операций сложения в секунду? Против трехсот у МИРа?[15]Это точно не ошибка? М‑да… Похоже, у наших разработчиков настоящий талант делать из конфет дерьмо!

Еще и с периферией полная феерия, простите за каламбур. Есть IBM 2311, тумбочка под диски в семь мегабайт размером с хорошую пиццу. Строчный принтер IBM 1403, как его по‑русски‑то назвать, в общем, печатает для шестидесятых очень быстро, но шумно. Графопостроитель, правда, убогий какой‑то, не планшетный, и в «добивку» – целый комбайн перфокарт‑ридера. Здоровенный, дюймов на семнадцать, графический дисплей IBM 2250 меня просто убил наповал. Световое перо, кстати, при нем вполне даже присутствовало, не придумал ничего нового академик Глушков.

На фоне серийной штатовской модели наш МИР‑1 (которой предстояло тянуть до серии еще год‑два как минимум) смотрелся кустарной поделкой из паровозостроительной мастерской. Наверняка он еще был и более дорогим, вот не верю я в чудеса социалистической экономики. Отставания почти нет, говорите? Ну‑ну, отправить бы вас, составителей российских учебников, сюда, в тысяча девятьсот шестьдесят пятый. Ловкость мысли, и никакого мошенничества – стоит только сравнить массовое серийное изделие США с проектом малосерийки в СССР.

Впрочем, надо отдать должное, в ИКАНУ быстро подсуетились и внешне передрали IBM, еще полугода не прошло. Их героические последователи в скором времени только в пятилетку станут укладываться. Кажется, начинаю хорошо понимать, почему в конце шестидесятых Политбюро приняло «обезьяний закон» о слепом копировании серии IBM‑360/370 в виде ЕС. Попробуй, заставь того же Глушкова просто делать нормальную, конкурентоспособную технику, а не витать в высоких эмпиреях ОГАС[16]… Да еще необходимо, чтобы изделие укладывалось в стоимость аренды $1000 в месяц. Видимо, в СССР такие вещи делались только через расстрел.

Впрочем, не на одном академике свет клином сошелся. Как я понял, сейчас именно Глушков оказался наиболее близок к Косыгину, да и вообще к ЦК. Но есть и другие коллективы разработчиков, вполне может быть, что там дела идут намного лучше.

Придется записать следующую серию «рекомендаций». Вопрос – будет ли их кто‑нибудь слушать?

1. Стандартизация. Только она может спасти отрасль. Срочно, за полгода, разработать и утвердить единый интерфейс сопряжения всей периферии. Пусть это будет тот же самый последовательный порт RS‑232, хватит его на все надобности. Разве что для больших расстояний понадобится что‑то типа RS‑485, но это то же самое, только вид сбоку[17]. Ну, и не забыть что‑то стандартное для жестких дисков, главное – ничего не выдумывать, взять девайс от IBM 360 и передрать ввод‑вывод.

2. Выпуск периферии нужно перевести на отдельные заводы или даже в отдельное министерство, и сделать так, чтобы фирмы‑производители могли хоть немного друг с другом конкурировать. А еще нужно сразу забыть про перфокарты и перфоленты, не стоит даже пытаться их делать. Магнитную ленту отправим в ту же степь. Если уж совсем приспичит – придется покупать импорт. Далее… Нам требуется срочно, пожарными темпами развивать производство гибких и жестких дисков. Смогли же его наладить в США по вполне разумной (на фоне самой ЭВМ) цене $10 000 за семь мегабайт. Не думаю, что это намного дороже считывателя и пробивателя перфокарт[18].

3. Предлагаю прекратить оригинальничать со всякими МИРами. Пару месяцев назад я серьезно предполагал, что надо отказаться от «больших» ЭВМ и сразу сосредоточиться на персональных компьютерах. Наивный фантазер! Про себя‑то, приказав самомнению молчать, можно и такое сказать: реальность оказалась куда круче вбитых жизнью в двадцать первом веке инстинктов! Поэтому правильным будет выбрать нормальную «триаду» и ее придерживаться.

Во‑первых, большие ЭВМ. Направление потенциально тупиковое, хотя на сегодня это единственные машины, похожие на нормальные компьютеры. В них и нужно потихоньку «перетечь». Во‑вторых, от калькуляторов и текстовых процессоров проку намного больше, чем кажется на первый взгляд. По крайней мере, логарифмические линейки, счеты и всякие пишущие машинки пора изживать как класс. И, в‑третьих, у нас имеются промышленные и военные контроллеры. Для них необходимы функции реального времени с отчетом в миллисекундах, возможность многочисленных прерываний со стороны внешних устройств. Или еще какие‑нибудь хитрости аппаратной обработки сигналов и данных. Впрочем, надеюсь, с этим справятся без меня, так как почти ничего не понимаю в подобном оборудовании.

4. Ну и, разумеется, придется забыть про буквальное копирование! Если и тащить что‑то у буржуев, то лишь идеи и спецификации. Тяжело, нудно, надо валюту тратить, но все равно иного пути нет. Государственная политика банального воровства до добра не доведет. Мало того, что в приличном обществе станут пальцами, как на дикарей‑людоедов, показывать, так еще возникнет и проблема во времени. Покупки секонд‑хенда прошлого поколения IBM через Индию или Румынию, шлифовка чипов, которая скоро станет невозможна даже технически, – это фатальное отставание… Несколько лет – и все, здравствуй, «третий мир», заснеженная банановая республика![19]

Опять придется теребить Шелепина, приставать к нему с криками «все пропало»! Вот только если мои записки дойдут до Глушкова, снова получу отзыв в старофранцузском стиле: «Камни не могут падать с неба, потому что на небе нет камней». Надо просить аудиенции, или как это будет называться по‑советски? Пусть ученый даст мне шанс растолковать все не спеша и по пунктам.

Не прошло и пары недель, как поводырь‑надзиратель‑водитель Смирнов повез меня на лесную заимку «собирать грибы с Алексеем Николаевичем и Виктором Михайловичем». Ладно, хоть предупредил заранее, так что я надел кофту с джинсами и кроссовки, а не ставший уже почти привычным костюм. Кто именно скрывался под именем Виктор Михайлович, понять так и не смог. Как и не уяснил свою роль в сборе лесного урожая.

Как стало ясно позже, Косыгину (которому Шелепин передал мою просьбу о встрече) было интересно, что получится из наложения идей моего послезнания на кипучую активность академика Глушкова. Да и своих вопросов, по всей вероятности, хватало. Так что премьер, не сильно задумываясь, предложил работавшему в Киеве ученому «сходить за грибами в воскресенье». Понятно, от такого не отказываются, и Глушков, бросив все дела, примчался из Украины.

…К таинственной «заимке» вела извилистая, хорошо заасфальтированная лесная дорога. По обочинам стояли высоченные сосны. Проезжая полоса оказалась такой узкой, что для разъезда машин через каждую пару сотен метров пришлось построить специальные «карманы».

За очередным поворотом неожиданно появился полноценный КПП – пара основательных, рубленных из бревен будок‑переростков, между которыми «зажали» ворота из потемневших от времени досок. На каждую створку по центру была набита жестяная звезда, небрежно окрашенная суриком. Диковатая архитектура соцреализма навевала мысли о секретной военной части и бойцах НКВД с трехлинейками. Однако иллюзия продержалась всего несколько минут, после пары гудков ворота открыла улыбчивая и вполне штатская тетка.

Против ожиданий по прежней дороге пришлось ехать еще не менее пары километров. Лишь затем мы увидели живописно раскинувшийся на берегу реки классический приют для корпоративных вечеринок. А именно, небольшой административно‑гостиничный корпус в неожиданном стиле альпийского шале, столовая на полсотни посадочных мест и огромная бревенчатая баня. Картину дополняли разнокалиберные беседки, часть из которых была снабжена мангалами. У одного из мангалов уже раздувал угли повар (так я решил, увидев невысокий белый колпак), рядом на специальной тележке из нержавеющей стали лежал ровный рядок шашлыков.

ЗИЛ с основными гостями приехал примерно через полчаса, я уже успел изучить прекрасно оборудованный для рыбалки берег и переодеться в предложенные обслугой начищенные до блеска кожаные (наверное, офицерские) сапоги и желто‑зеленую штормовку. Из лимузина выбрался Косыгин, его непривычный узорчатый свитер дополняла диковинная тирольская шляпа, но без перьев, и… Глушков, вполне узнаваемый по фотографиям из учебника. Мог бы догадаться заранее! Хорошо, что теперь я знал его имя‑отчество. И плохо, что не прихватил свои наброски по тематике МИРа.

Пригляделся внимательнее. Первое, что бросилось в глаза при виде академика, это огромный, непропорционально широкий и высокий лоб гения. Из‑за этого казалось, что в его облике доминируют два треугольника. Первый – сужающегося книзу лица, и на нем второй – массивного, даже немного гротескного носа. На этом фоне терялись даже очки в толстой оправе, крупные губы и сползающие небрежными космами черные, зачесанные назад и в стороны волосы.

Глушков явно не знал, чего ожидать, поэтому оделся по возможности универсально: тяжелые ботинки, костюмные брюки, рубашка с галстуком, поверх нее тонкий серый пуловер. Можно отправляться в лес, но и на совещании в министерстве особо стыдно не будет.

Алексей Николаевич кратко представил меня как журналиста Петра Воронова, сына хорошего друга. Я подыграл, промямлил: «Всегда мечтал увидеть такого известного человека, как Виктор Михайлович». Впрочем, Косыгин и Глушков задерживаться не стали. Присев на скамейку, ловко намотали принесенные местным каптенармусом портянки, натянули сапоги, штормовки и, не прекращая беседовать о чем‑то своем, бодро поперлись в лес с корзинками наперевес.

Вот только меня премьер небрежным жестом отправил к мангалу. Вероятно, приглядывать за шашлыком вместе с поваром, охранниками и водителями. М‑да, достойная компания. Зачем только переодевался?.. Хотя какого лешего! Корзинку в руку, грибов и на меня хватит. Товарищ Смирнов на минуту завис, раздумывая, что делать, чуток потоптался в нерешительности, но остался у мангала. Думаю, он знал, что территория огорожена и неплохо охраняется, хотя я до ее границ так и не добрался.

Что способно успокоить нервы лучше осеннего леса? Его тихая умиротворенность может вправить мозги даже мартовскому зайцу, не то что двадцативосьмилетнему инженеру из будущего. Небольшие лужки вдоль реки в ровном, будто расчесанном, ежике отавы[20]перемежались с островками молодого березняка, задорно желтеющего на фоне густой синеватой хвои сосен. Под ними уже поникшая от первых заморозков трава едва скрывала богатые россыпи обабков[21]. Можно было ломать только самые крепкие, не отходя от слегка размокшей тропы далее пары шагов…

Никаких комаров или мух, благодатное время. Можно присесть на неровную шкуру соснового выворотка и пить аромат подопревших листьев и хвои. Достать из кармана мобилку и неспешно почитать свежий e‑mail… Вот так всегда, одна непрошеная мысль обломала умиротворение момента…

Пришлось положиться на куда более древние инстинкты и заняться тем, к чему человеческий организм приспособлен лучше всего. А именно, собирательством. Скоро первобытная жадность легко выбила из головы все умные мысли. Хорошо еще, что корзинка оказалось небольшой, декоративной.

Такое впечатление, что пикники на природе вечны. Совершенно ничего не изменилось за сорок пять лет. Все те же шампуры с чуток подгоревшим мясом, помидоры, огурцы, белый и черный круглый хлеб. Даже на треть пустая поллитровка водки, и та с пары шагов ничем не отличалась от привычной по двадцать первому веку.

– О, журналист грибов набрал, – весело встретил меня Глушков. – Все вопросы придумал?

– Держи. – Косыгин одним плавным движением разлил беленькую по трем маленьким граненым стаканчикам. – Заскучали мы уже без молодежи.

– Спасибо! – Я присел на свободную сторону квадратного, сколоченного из толстенных досок стола. – Даже не знаю, с чего начать. Тут такие грибы выросли шикарные, что все мысли растерял.

– Приходилось на ЭВМ работать? – бодро спросил академик, сочно захрустывая водку густо посоленным огурцом.

– Да, конечно. Только… – Я бросил взгляд на Косыгина, но тот отрицательно покачал головой. – Очень мало.

– Ну, ничего, скоро наша промышленность освоит производство, будет ЭВМ на каждом заводе, – гладко закончил диалог Глушков и потянулся к шашлыку.

На несколько минут воцарилось молчание. Мясо было нежное, судя по всему, телятина. Никакого сравнения с дешевыми корпоративами будущего, местный повар не зря ел свой хлеб с маслом, приготовлено все оказалось отменно.

Наконец, когда первый голод отступил, я продолжил:

– Виктор Михайлович, как вы думаете, в каком направлении будут развиваться ЭВМ?

– О, прежде всего они станут умнее! – сыто улыбнулся академик, присаливая очередной огурец. – Думаю, скоро машине будет достаточно показать бумагу с напечатанным на ней заданием, она без дальнейшего вмешательства человека начнет решать задачу и через некоторое время выдаст ответ[22].

– Ого, и как скоро это станет возможно? – Показать? Кому? Кто из нас бредит?! Он вообще про что говорит? Надо потянуть время за общими фразами: – Простой текст?

– Математический, конечно. – Глушков покровительственно заулыбался, наверное, классифицировал меня как «тупого» журналиста. – Ну, формулы там всякие, уравнения. В следующей пятилетке это уже будет доступно.

– А с обычными словами можно работать? Распознавать, потом редактировать?

– В смысле, сможет ли ЭВМ писать стихи? – Академик понял меня сильно по‑своему. – Увы, язык лирики куда сложнее математики. Придется создать настоящий, полноценный искусственный разум, который будет равен нашему. Вполне вероятно, что уже в этом веке машина превзойдет человека и сама сможет писать романы или доказывать теоремы![23]

– Но это же невозможно в ближайшие лет пятьдесят как минимум, – опешил я и от удивления положил обратно на тарелку только что подсоленный кусочек помидора.

– Эх, Петя, ты не работал с нашей новой машиной, МИРом. Это настоящий прорыв, нам уже удалось воплотить примитивный искусственный интеллект в электронике.

Тут Глушков явно оседлал своего любимого конька и минут десять рассказывал про схемы рекурсивных определений, перцептроны, формульный вычислитель, структурные интерпретации и прочие дедуктивные теории. Слушал я это буквально с широко раскрытыми глазами. Потому как от компьютера привык ждать решения совсем других задач. Однако академик объяснял с такими энтузиазмом и убежденностью, что на минуту показалось: это мой мир пошел в развитии ЭВМ ошибочным путем тупых «числогрызок».

Вклиниться в эту «Ниагару мысли» мне было совершенно невозможно, пришлось Косыгину спасать положение.

– Виктор, погоди, совсем испугал Петю умными словами. – Алексей Николаевич поднял стопарик. – Давай за твой МИР.

Дружно чокнулись, выпили, закусили шашлыком. Кто вообще придумал глупость об обязательных огурцах после водки? Так делают только коммунисты. Горячее и только горячее! Но – ближе к делу! Наконец‑то в разговоре появилась пауза, во время которой я мог «приземлить» витающего в высоконаучных эмпиреях академика.

– Почему не добавить в комплект вашего МИРа жесткий диск для записи и считывания программ и фиксирования результатов?

– Такое устройство будет слишком сложным и дорогим, – начал разъяснять мне, как школьнику, Глушков. – А МИР – это же по‑настоящему персональная машина, с ней оператор будет постоянно общаться в режиме диалога.

– Но ведь разработанный вами язык «Аналитик» все же далек от человеческого, да и программы нужно набивать на печатающей машинке. Это долго, будут ошибки…

– Мы разработали очень мощные математические функции. Даже при решении системы нелинейных уравнений шестого порядка не возникает никаких проблем.

– Но инженеру обычно требуется несколько иное, например, работа с текстом или использование систем проектирования, анализа…

– Тексты оставьте машинисткам, – перебил Глушков. – Хорошему инженеру‑разработчику как раз удобнее сразу оперировать уравнениями.

– А как же специальные программы? – Почва стремительно уходила у меня из‑под ног. – Ведь любому специалисту удобно использовать свое, специализированное программное обеспечение, адаптированное к конкретным отраслям или даже рабочим местам. В IBM прилагают мощную библиотеку…

– Их техника! – Академик скривил лицо в брезгливую гримасу. – Она рассчитана на низкий уровень подготовки инженера. Вот недавно в нашей печати опубликовали такой факт: военные уставы в США, оказывается, приходится снабжать иллюстрациями в виде комиксов[24].

У меня началась цепная реакция, которая вот‑вот должна была привести к взрыву мозга. Такое впечатление, что разговор шел на ортогональных языках. Подтянув к себе тарелку, я некрасиво стащил вилкой с шампура несколько кусочков мяса. Беспомощно оглянулся на Косыгина, который с полуулыбкой наблюдал за моими мучениями. Издеваются они, что ли?!

– Но в персональной IBM 1130 уже есть жесткий диск на семь мегабайт. И стоит он в общем‑то не так много, всего десять килобак… тысяч долларов. Рабочее время квалифицированного оператора намного дороже!

Лучше бы я про эту 1130 промолчал, собеседник наградил меня тяжелым взглядом из‑за своих линз. Наверняка такое сравнение после наглого копирования дизайна резануло его ножом по сердцу. Но и для того, чтобы задуматься лишний раз, повод был хороший.

– Молодой человек, поймите, наконец! Для использования МИРа не нужен специальный человек, с ним сумеет работать любой, повторяю, любой советский инженер. СССР не может себе позволить такого разбазаривания ресурсов, – вынес свой вердикт Глушков. – Так что наша ЭВМ в решении реальных задач легко обгонит названную модель IBM.

– Но ведь программы растут в объеме, все равно рано или поздно придется думать об устройствах записи, – опять начал паниковать я. – Без них дальнейшее развитие невозможно!

– У нас другая точка зрения. Скоро мы научим ЭВМ общаться с оператором на обычном, человеческом языке[25].

Было видно, что академик терпел с трудом, только мой не слишком очевидный VIP‑статус да с трудом скрывающий улыбку Косыгин удерживали его от резкостей. Говорить в таком состоянии о неразумности внедрения кириллистических языков программирования в общем и бейсикоподобной архитектуры в частности было откровенно глупо. Пришлось перевести разговор на что‑то более приятное. Например, на ОГАС.

– Слышал о вашем предложении ввести Общегосударственную автоматизированную систему управления народным хозяйством. Мне кажется, ее можно построить несколько по‑другому.

Глушков бросил на Косыгина вопросительный взгляд. Алексей Николаевич понял вопрос без слов.

– У Петра достаточно высокий уровень допуска. С ним можно говорить практически обо всем.

– Вот как? – Академик поднял брови. – А можно узнать…

– К сожалению, нет, – опять вмешался Косыгин. – Уж извини, не могу объяснить всего, это слишком сложно.

Странный отказ явно выбил Глушкова из колеи, одно дело журналист, другое – вообще непонятно кто. Однако держать удар он умел прекрасно.

– И что же ты нам предлагаешь? – Академик устремил на меня взгляд.

– Прежде всего ОГАС должен быть распределенной, децентрализованной и многосвязной системой. Это гораздо надежнее.

Тут я постарался изобразить на уже полупустой тарелке при помощи резаных овощей нечто, примерно напоминающее первые эскизы ARPANET года эдак семидесятого[26]. Начал объяснять основные принципы пакетной связи и работы Интернета. Впрочем, Глушков дослушивать не стал, а завернул все с ходу:

– Это видится бессмысленным.

– Но почему? Результатом станет универсальная сеть передачи данных!

– ОГАС предназначена для управления централизованной системой и, значит, должна повторять ее структуру.

– Но… – такой аргумент мне в голову как‑то не приходил. – Распределенная сеть оказалась намного более надежной, особенно в случае чрезвычайной ситуации или войны. Министерство обороны США недавно начало разработку проекта под названием Advanced Research Projects Agency Network, – произвел я небольшой временной сдвиг[27].

– Откуда это известно?!

– Увы… – Я развел руками. – Не могу сказать.

– Беспорядочность характерна для всей экономики США, понятно, почему они и систему управления строят подобным образом. Нам не нужны такие бесполезные для народного хозяйства эксперименты.

– Нет, не только систему управления! Они создают единую среду для передачи любых данных.

– Это еще зачем? – Глушков реально удивился.

– Для военных, ученых, управления бизнесом, даже связи между отдельными гражданами.

– Ох‑хо‑хо! – Академик заулыбался. – Так откуда у граждан возьмутся компьютеры? Их по всей стране хорошо если сотня наберется!

– Пока мало, но в ближайшем будущем их станет намного больше, возможно, миллионы!

– Смелые у тебя фантазии, молодой человек, – со смехом продолжил Глушков. – Нет, ты положительно готов перевести на ЭВМ все железо в СССР.

– Скоро… – начал я, но под напрягшимся взглядом Косыгина мгновенно осекся. – Впрочем, наверное, вы правы.

Постарался изобразить на лице недоумение и озадаченность, но не удержался и продолжил:

– Дело не в этом, ценность сети растет пропорционально квадрату числа узлов, а ее стоимость – просто числу узлов. – Надеюсь, Меткалф[28]не обидится за столь раннюю формулировку его закона. – Вот смотрите…

Чуть подумав, я выложил звезду из длинных долек огурца, потом ими же соединил вершины, обмакнул кончики в соль и откусил излишки длины. На вершины водрузил кусочки помидора.

– Мы имеем всего пять узлов сети и целых десять соединений между ними. В общем виде…

– Детский сад, – фыркнул Глушков. – Совершенно очевидно, что таких связей будет n*(n‑1)/2.

– Разумеется! Но это означает, что одна большая инфраструктура намного выгоднее, чем несколько маленьких. Причем зависимость квадратичная. Нет смысла делать отдельные сети связи для управления или, скажем, электронной переписки заводов.

– Интересное следствие. – Академик машинально поправил очки. – Над этим аспектом действительно надо подумать.

– А так как назначение сети универсально и неопределенно, структуру желательно иметь как можно более многосвязную, – обрадованно добавил я.

Если не пробить эту стену, то он в самом лучшем случае создаст что‑то типа французского Minitel. И оно загнется под напором Internet точно так же, как и прототип из моей истории[29].

– Да, Петр, не ожидал от тебя! – Глушков одобрительно хлопнул меня по плечу. – Тебе надо фантастические романы писать.

– Только один, – пошутил я.

– В смысле?

Жаль, не смотрел он «Горца». Тут тот же самый принцип. Internet, Skype, FaceBook, Twitter, Google, Microsoft… Рано или поздно останется только одна инфраструктура на каждую экологическую нишу.

– Если линии связи окажутся достаточно быстрыми, то искусственный интеллект можно будет создавать не на одной отдельно взятой ЭВМ, а сразу на нескольких машинах.

Вот тут академика зацепило за живое. Он сразу потерял самоуверенность и ушел в себя. Пришлось мне внять веселому совету Косыгина и разлить остатки бутылки.

– Но как достигнуть такого широкого потока информации? – Глушков быстро оценил ситуацию.

– Это не так и сложно, если вместо соединительных линий на медном проводе использовать оптическое волокно.

Из остатков овощей я быстренько соорудил схему внутреннего отражения света в оптоволокне и объяснил, как этот эффект можно использовать для передачи сигнала на сотни километров.

– Разве такое сможет хоть как‑то сравниться с внутренней шиной ЭВМ? – поджал губы Глушков. – Это все равно несопоставимые величины. И потом, стекло… хрупко и дорого.

– Технические проблемы возникнут только при… – Тут Косыгин сделал «кхм‑кхм‑кхм», и я осекся. – В общем, это сможет стать реальностью в самой ближайшей перспективе и будет работать многие десятки лет.

– Да скажите мне все, наконец! – взорвался Глушков. – Вы явно чего‑то недоговариваете.

– К сожалению, не имею права, – поставил точку Алексей Николаевич. – Но могу подтвердить, что вы получили достоверные сведения.

Беседа замерла. Виктор Михайлович явно обиделся не на шутку, и его вполне можно было понять. Мне стало крайне неловко. Дурацкое ощущение: вместо развернутой картины предложил ученому какие‑то жалкие и малопонятные фрагменты. Его напору, энергии и готовности обосновать все разработанной научной теорией я мог противопоставить только тупое «никакого искусственного интеллекта не получится». Проклятое бремя послезнания!..

Наверное, Косыгин испытывал что‑то похожее. Так что, через силу поговорив несколько минут на бытовые темы, вскоре начальники засобирались по домам.

Грибы с собой я брать не стал, так и забыл корзину у скамейки…