Отрывок 38, про Наташу

Сергей уехал в командировку. Значит… Это ничего не значит. Она бы и так приехала. Почему‑то вспомнил, как приехал я к ней посидеть ранней весной. У нее там в очередной раз налаживалось с кем‑то… Кроме меня, никого не было, тогда я в первый раз увидел ее девочку, той еще года не было. Никак не складывалось, что этот ребенок имеет какое‑то отношение к Наташе. Наташа сама была всегда ребенком.

– Она совсем на тебя не похожа, – сказал я.

– Я тебе разве не говорила, – рассмеялась она, – мне ребенка в роддоме подменили.

На этом обсуждение закончилось, я что‑то не сообразил, что еще можно сказать, потому как внимание отвлекла комната, где мы стояли, по полу которой ползало Наташино сокровище.

Отовсюду лезла в глаза прочная бедность – та, что началась давно и уже, видимо, навсегда. Старый письменный стол с маленьким телевизором, жесткий диванчик, раскладывающийся в кровать и отгораживающий в углу нагромождение белья и одежды, детская кровать, буфет, заставленный коробками, единственная книжная полка с детективами и книгами о поварском искусстве и детских болезнях.

Мы сидели на кухне, куда поминутно заходила длинная, как жердь, глуховатая бабка, поддерживавшая себя сучковатой палкой, крепко зажатой узловатыми потемневшими пальцами.

– Вы сегодня расставаться не будете? – громким трескающимся голосом спрашивала она.

– Началось, – сказала Наташа. – Пойдем не перекур!

Мы вышли на крашенную в темно‑зеленый лестницу.

Потом бабка ушла к себе, мы пили вино, равномерно дуло из окна. Потом Наташа насторожилась и ушла, я услышал, как кричит ребенок. И еще за двумя дверями орал в бабкиной комнате телевизор. От нечего делать я рассматривал винную этикетку, смотрел в темноту за стеклом. Кошка неслышно взлетела на подоконник и прошлась по нему. Громко включился холодильник, скрипнула дверца старой полки. Пахло старостью. Наташа все не возвращалась. От окна дуло.