Докладная записка 5 page

Спустившись на первый этаж, миновали длинный светлый коридор, устланный коврами, и на мгновение остановились перед массивной дверью – она тут же растворилась, и во дворец ворвались солнце, ветер и шум роящейся на площади толпы.

– Прошу, – Фархад величественно указал на ковровую дорожку, ведущую к трибуне, и вместе с московским гостем они двинулись, увлекая за собой свиту.

Шум на площади стих, как только они показались в дверях дворца. На трибуну руководители государства поднимались в благоговейной тишине.

– Есть! – выдохнул Хусейн и стремительно оглянулся, ища глазами Абдула.

Тот отложил в сторону гранатомет и приблизился. Фархад уже возвышался на трибуне, обмениваясь репликами с пожилым рослым человеком европейской наружности.

– Кто такой? – изумился Абдул.

– Гость, – пожал плечами Хусейн. – Не знаю его.

Абдул вынул из сумки ручную противотанковую гранату и спустился вниз. Муртаза торчал у окна, прикрываясь пестрой занавеской.

– Ты бы поменьше высовывался, – заметил Абдул. – Засекут – все сорвется.

Он протянул Муртазе гранату.

– Услышишь выстрел наверху – сразу рви стену, как договорились.

Муртаза кивнул. Углы его губ подрагивали.

На площадь уже вступали войска. Шеренги солдат маршировали мимо трибуны, нестройно раскачивались стволы карабинов, взятых на караул.

Возвратившись, Абдул поднял с пола гранатомет и попросил Хусейна:

– Ну‑ка, помоги!

Полицейские и агенты службы безопасности стояли к ним спинами, наблюдая за парадом.

– Я сейчас прицелюсь, – сказал Абдул. – А ты прикладом выбьешь стекло. Так точнее.

Хусейн подошел к окну. Президент Фархад улыбался на трибуне, отдавая честь проходящим войскам. Его гость стоял неподвижно, с каменным выражением лица наблюдая за происходящим.

– Давай! – выкрикнул Абдул.

Хусейн ударил. Осколки со звоном посыпались на камни. Стоящим на трибуне этот звук не был слышен, но начальник охраны Шефа, ощупывая взглядом площадь метр за метром, заметил движение у дома напротив. Полицейские, стоявшие там, разом обернулись, глядя наверх. Начальник охраны перевел взгляд – в окне без стекла стоял человек с гранатометом, нацеленным на трибуну. Все это заняло считанные секунды, дальше он действовал в точности по инструкции: рванул к себе Шефа и сбил его с ног.

Почти одновременно с выстрелом Абдула внизу громыхнуло, посыпалась штукатурка, а за окном поднялась беспорядочная пальба.

Вдвоем с Хусейном они бросились вниз, Муртаза уже стоял у пролома в стене, пританцовывая от нетерпения. Завидев их, он истошно крикнул:

– Скорее! Бежим!

Они промчались через крохотный дворик, перелезли через забор. Вслед им летели пули, но Абдулу уже начинало казаться, что все обошлось, до машины с Амирой за рулем было рукой подать. Внезапно Хусейн, бежавший последним, коротко вскрикнул и упал. Абдул остановился. Хусейн лежал, беспомощно загребая руками, как неопытный пловец, а на его груди расплывалось бурое пятно – пуля прошла навылет. Абдул склонился над раненым.

– Встать сможешь?

Он смотрел не на него, а на ограду, из‑за которой вот‑вот должны были появиться преследователи. Хусейн застонал, перекатывая голову в пыли. В его глазах читалась мольба. Над забором появилась фуражка первого преследователя. Абдул выстрелил не целясь – голова исчезла.

– Хусейн, ты слышишь меня?

Раненый не отвечал. Похоже он был уже без сознания. Абдул приставил пистолет к виску Хусейна, выстрелил и, пригибаясь, бросился к машине.

Рухнув на заднее сиденье, он выдохнул:

– Гони, Амира!

Чтобы попасть на территорию советского госпиталя, Хомутову пришлось перелезть через ограду. Госпиталь охраняли джебрайцы, а пропуска у него не было.

Хирургическое отделение располагалось в глубине территории. Хомутов прошел по бетонной дорожке, свернул, заметив указатель, – и буквально столкнулся с Людмилой. Оба вздрогнули от неожиданности. Хомутов отступил на шаг и сказал, глядя на нее с насмешливым вызовом:

– Ну, здравствуй!

Не отвечая и хмурясь, Людмила обошла его, и Хомутов последовал за нею, держась чуть позади.

– Я уезжаю, – объявил он наконец.

Людмила молчала.

– Совсем уезжаю. Возвращаюсь. Понимаешь – совсем!

Она ускорила шаг.

– Что ты молчишь? – взорвался он. – Ведь я же никогда больше не вернусь.

На них оглядывались.

– Послушай! – горячо зашептал Хомутов. – Уедем вместе! Ты и я. А?

Людмила никак не реагировала.

– Ну, хорошо, – сдался Хомутов. – Я виноват. Это ты хотела услышать? Я вел себя по‑свински, признаю. И все же…

Она остановилась так стремительно, что Хомутов едва не налетел на нее.

– Я ненавижу тебя, – негромко сказала она. – За пьянство твое, за тупое хамство, за всех этих баб…

Хомутов поднял руки, словно пытаясь защититься от этих слов.

– За то, что я, дура, на минуту поверила в тебя…

– Но это же все не так! – он сейчас на колени готов был опуститься, прямо здесь, но на них смотрели со всех сторон, и это его остановило.

Людмила замолчала, словно захлебнувшись горечью слов.

– Я объясню тебе все. Абсолютно все, – пообещал Хомутов.

К ним бежал какой‑то человек в белом халате, добежав, выдохнул:

– Люда! Тебя главный срочно разыскивает!

И прежде чем она успела спросить, в чем дело, заторопился:

– Готовь операционную! Покушение на Фархада! Куча жертв!

Она повернула к Хомутову стремительно побледневшее от волнения лицо и сказала:

– Счастливой дороги, Хомутов. Передавай там привет.

Паника, возникшая на трибуне за секунду до выстрела, сослужила Абдулу худую службу. Оружие в его руках дрогнуло, борт трибуны ушел из рамки прицела, реактивная граната, угодив под ноги марширующих по площади пехотинцев, срикошетила от брусчатки и попала в стоявший у ограды дворца армейский тентованный грузовик.

Президента Фархада и московского гостя, прикрывая собой, охранники эвакуировали с площади и укрыли за стенами дворца, оттуда оба спустя полчаса отбыли вертолетом за город, на военную базу, чтобы оттуда руководить действиями вооруженных сил, если со стороны покушавшихся последуют еще какие‑нибудь шаги.

Фархад был взвинчен, каждые четверть часа требовал докладов о положении в столице, и чтобы хоть как‑то его отвлечь, Шеф предложил подготовить текст обращения к народу – это крайне необходимо, чтобы дать знать населению, что обстановка в стране по‑прежнему контролируется президентом.

– Но каковы негодяи?! – Фархад возвел руки к небесам. – Проклятые шакалы, я выжгу каленым железом их семя!

Особенно его тревожило, что покушавшимся удалось исчезнуть. Труп одного из них был обнаружен, но остальные – не была даже известна их численность – скрылись. Теперь войска и госбезопасность прочесывали весь город, хотя было заведомо ясно, что их усилия обречены.

– Для вас это не должно быть неожиданностью, товарищ Фархад, – заметил Шеф. – Враждебные силы готовы на все, чтобы сбить джебрайский народ с избранного пути. Вы – лидер государства, и именно на вас охотятся враги.

– Во всем виновата служба безопасности! – бормотал Фархад, торопливо расхаживая из угла в угол. Его жгла мысль о том, какая блестящая возможность перешерстить верхушку службы безопасности открылась теперь – в пику Бахиру.

– Можно, конечно, наказать недостаточно энергичных руководителей, – кивнул Шеф, словно прочитав мысли президента. – Но гораздо надежнее, если вы сами позаботитесь о собственной безопасности. Думаю, было бы целесообразно, пока ситуация в Джебрае остается недостаточно стабильной, отменить все публичные церемонии. Никаких парадов, никаких встреч с трудящимися массами…

– Но народ должен видеть своего президента! – насупился Фархад. – Я не могу менять традиции из‑за происков горстки террористов.

– Разумеется, – согласился Шеф. – Пусть вас видят на первых полосах газет, не следует пренебрегать и телевидением.

Эти слова привели Фархада в хорошее расположение духа. Впервые после случившегося на площади президент рассмеялся.

– О чем вы говорите! Какие газеты? Лишь три процента населения умеют читать. Три! Тираж столичного официоза составляет полторы тысячи экземпляров, а о телевидении и говорить не приходится. Вещание ведется только на столицу и ее окрестности. На весь Хедар, по имеющимся данным, – не более пятисот телевизионных приемников. Мы слишком бедны, чтобы тратить деньги на развитие средств массовой информации. Вот и остается одно – личный контакт!

Шеф пожал плечами, вздохнул.

– Вы подвергаете себя излишнему риску, товарищ президент.

– Я справлюсь с врагами! – Фархад склонился над гостем, погрузившимся в кресло, заглянул в глаза. – Дайте мне эти танки, и я умиротворю страну!

– Танки вам в этом не помогут. – Шеф опустил веки, уткнул подбородок в грудь. – Для борьбы с террористами это оружие и грубо, и ненадежно. Я бы посоветовал вам существенно усилить личную охрану. Если понадобится – мы можем обучить ваших людей. И – я снова к этому возвращаюсь – необходимо ограничить до минимума контакты с населением.

Фархад мучительно поморщился. Чтобы разрядить обстановку, Шеф пошутил:

– Или, на худой конец, если уж массы так жаждут видеть руководителя государства, обзаведитесь двойником. Как Гитлер в свое время. Вероятно, вам приходилось слышать.

– Нет, я ничего не знаю об этом.

– Я не помню подробностей, но говорят, у него было несколько двойников – похожих как две капли воды на фюрера. В тех случаях, когда жизни Гитлера могла угрожать опасность, двойники его заменяли.

Лицо Фархада выражало такую озабоченность, что гость не выдержал, рассмеялся.

– Вам не кажется забавной эта идея, товарищ Фархад?

Но президент не принял шутливого тона, проговорил задумчиво:

– А почему бы и нет? У меня достаточно врагов. Более чем достаточно для одного человека.

Двое охранников за окном фотографировали друг друга на фоне клумбы. Щелчок затвора – и через несколько мгновений из щели выползает готовый снимок. Шеф отвернулся от окна, спросил:

– Напомните мне, полковник, как эта машинка называется?

– «Полароид», – сказал Гареев и умолк, ожидая.

– Отличная штука, – заметил Шеф.

Гареев торопливо кивнул, давая понять, что и он думает так же.

– Итак, обстановка в Хедаре близка к нормальной, – вернулся к прерванной беседе Шеф. – Народ вылазку противников режима не поддержал.

– Это так, – подтвердил полковник. – Я объехал центр – в столице совершенно спокойно. Агентурные данные свидетельствуют о том же.

Шеф уже успел связаться с Москвой и доложить о случившемся Генеральному, который попросил его задержаться в Джебрае, чтобы на месте оказать оперативную помощь Фархаду.

– Есть у тебя соображения насчет того, как обеспечить безопасность президента? – спросил он у Гареева и поднял тяжелые веки, ожидая ответа.

Полковник оказался начеку.

– Во‑первых, действительно необходимо помочь ему с техникой. Северяне стягивают крупные силы…

– Об этом я знаю, – перебил его Шеф. – Здесь, в Хедаре – что необходимо в первую очередь?

– Натаскать людей из личной охраны, можно взять с десяток в Союз, чтобы прошли серьезную подготовку. Среди них ничтожно мало профессионалов.

– Это раз! – Шеф загнул палец, обтянутый старчески желтой кожей.

– Перестроить систему обороны дворца, в том числе и на случай нападения с воздуха.

– Два!

– Всерьез взяться за их службу национальной безопасности – она у Фархада не тянет.

Шеф на это ничего не ответил, напряженно всматривался за окно. Гареев испытывал непреодолимое желание взглянуть, что могло там так заинтересовать Шефа, но не посмел, остался на месте, в глубоком кресле.

– Что это там такое? – спросил наконец Шеф, и только тогда Гареев шагнул к окну.

У соседнего строения стоял посольский автобус. Какие‑то люди таскали в подъезд тураньи головы, увенчанные спирально изогнутыми рогами.

– Сувениры, товарищ председатель. – Гареев отчего‑то смутился. – Специально подготовлены к приезду делегации.

Внезапно он углядел Хомутова, топтавшегося у автобуса, и смутился еще больше – так некстати появился здесь этот человек. Словно упрек полковнику в расхлябанности и медлительности. Давно следовало убрать его из посольства… Чертовщина! И едва он об этом подумал, как Шеф ткнул пальцем в сторону автобуса и осведомился:

– А этот человек у автобуса – кто он?

Гареев, чувствуя, как стремительно уменьшается в размерах на глазах у Шефа, пробормотал:

– Работник посольства. Фамилия – Хомутов.

Он хотел было добавить, что не сидел сложа руки, сигнализировал руководству, можно проверить, – но на это ему уже не хватило духу. Шеф сказал, не глядя на Гареева:

– Приведи‑ка его сюда.

Тут Гареев понял, что погиб окончательно. Пересек улицу на непослушных ногах, окликнул Хомутова, спросил свистящим шепотом, прежде чем проводить в гостевой особняк:

– Ты как здесь, мать твою, оказался?

– Рога привез.

– «Рога»! – Гареев снова выругался. – Знаешь кто тебя вызывает? Председатель Комитета, член Политбюро!

Выговорил – и увидел, как посерело лицо Хомутова. Подтолкнул к двери:

– Давай живее!

Шеф уже восседал в кресле, лицом к двери, и когда Хомутов переступил порог, поздоровался первым, слегка наклонив голову, тронутую желтоватой сединой. Сесть ему не предложили, и Хомутов остался стоять, а позади него – Гареев.

– Как ваша фамилия, – спросил Шеф.

– Хомутов.

– А имя‑отчество?

– Павел Иванович.

– В чьем хозяйстве работаете?

– Я переводчик.

– Переводчик? – брови Шефа приподнялись. – Какие же языки, позвольте полюбопытствовать?

– Джебрайский. Кроме того, знаю северное наречие. Английский – хуже.

Шеф поднялся из кресла и медленно обошел Хомутова.

– А в Союзе где работали?

– Преподавал в вузе.

– Семья?

– У него нет семьи! – поспешно сказал Гареев из‑за спины Хомутова.

– Жены нет, понимаю, – протянул Шеф. – А родители?

– Нету. Умерли они оба.

Шеф вопросительно посмотрел на Гареева, тот побагровел, попытался что‑то сказать, но раскашлялся. Шеф сложил губы в трубку, отвернулся и с минуту изучал гравюру на стене. Автобус уехал. В пустом дворе остались только охранники – не те, что прежде, другие. Шеф шагнул к окну, открыл, позвал:

– Быстрецов! Иди сюда! Да не к окну – в дом.

Когда охранник с фотоаппаратом вошел, он указал на Хомутова:

– Сними‑ка этого молодца с разных точек. Аппарат у тебя любопытный, посмотрим, что за качество.

Фотографии были готовы в три минуты. Разложив их на столе, под лампой, Шеф долго молча их рассматривал, потом сказал, не поднимая головы:

– Вы, Павел Иванович, подождите на улице. Гареев, подойдите.

Когда они остались вдвоем, он спросил, кивнув на снимки:

– Не узнаешь?

Полковник пригляделся. Не вполне понимая, что именно от него требуется, покачал головой. Тогда Шеф на одном из снимков черным фломастером пририсовал Хомутову усы.

– А теперь?

Что‑то знакомое почудилось Гарееву, но он все еще колебался.

Шеф развернул столичную газету, положил ее рядом со снимком. С портрета на газетной полосе на Гареева смотрел… Да‑да, именно Хомутов смотрел на него с нечеткого клише, такой же, как на полароидовском отпечатке, где Шеф собственноручно пририсовал переводчику лихие усы.

– Ну, похож? – спросил Шеф и себе же ответил: – Поразительно! Вылитый товарищ президент!

И только сейчас Гареев сообразил, что вовсе не о Хомутове шла речь в газете.

Джереми Вуд был тем человеком, который разработал план убийства Фиделя Кастро с помощью отравленных сигар. Кубинец любил сигары, это было известно, и нередко ему преподносили их в подарок – во время визитов. Джереми Вуд предложил опылить табачные листья тетродотоксином – и вручить готовые сигары через какого‑либо из многочисленных гостей Фиделя, даже не подозревающих о том, что таится в благоуханном ящичке. Дело зашло уже довольно далеко, когда разразился скандал: план операции из‑за утечки информации был обнародован, в конгрессе были назначены слушания по вопросу о несанкционированных операциях ЦРУ, и Вуда поспешно сплавили в аналитический отдел, от греха подальше.

Буря пронеслась верхами, полетели некоторые головы, но Вуд уцелел, его даже не вызвали для дачи показаний в конгресс – и он уже решил было, что так и завершит свою карьеру на незаметной должности в аналитическом отделе, как вдруг о нем вспомнили. Джереми вызвали к высокопоставленной персоне, и спросили, что ему известно о Джебрае и его президенте Фархаде.

Вуд с самого начала принял решение отказаться от участия в операции, потому что история эта чересчур напоминала ту, давнюю, кубинскую, но ему дали понять, что ныне ситуация совершенно иная, у них есть поддержка на самом верху. Джереми, разумеется, не поверил, потому что знал, как все это будет происходить – без проблем, но только до той минуты, пока не случится какая‑то осечка. Тотчас обнаружится, что ни в Белом доме, ни в конгрессе никто ни о чем не ведал, что ЦРУ снова вышло из‑под контроля, и разразится гроза. Но отказаться ему не удалось, и уже через неделю он возглавлял группу, целью которой было устранение президента Фархада.

В день, когда информационные агентства сообщили о неудавшемся покушении на президента Джебрая, Вуд понял, что история с сигарами повторяется. Ему не пришлось долго маяться в неизвестности – позвонил помощник директора ЦРУ и сообщил, что его вызывает глава ведомства.

Шеф был мрачнее тучи, и с порога язвительно осведомился:

– Так, значит, это твоя специальная террористическая группа?

– Мальчики были неплохо подготовлены.

– Они даже стрелять не обучены! – раздраженно бросил шеф. – Промахнулись меньше чем с двухсот футов!

– От осечки никто не застрахован, – негромко, но твердо парировал Вуд.

– У них не будет возможности повторить попытку!

– Будет, – пообещал Вуд. – Мы владеем ситуацией. В группу внедрен наш человек. Он сообщил, что идет работа по подготовке повторного покушения.

– И как долго придется его ждать?

– Считанные недели, поверьте мне.

Шеф вздохнул.

– Если из этой истории будут торчать наши уши – тебе, Джереми, несдобровать, – посулил он.

– Я догадываюсь, – ответил Вуд.

Он говорил совершенно искренне, потому что с самого начала не был склонен обольщаться – в случае неудачи его сдадут первым и тогда припомнят все: и Фархада, и Кастро с его чертовыми сигарами.

Уланов вырвался в посольский городок всего на пару часов. Наудачу забежал к Хомутову и обнаружил, что тот сидит дома.

– Завидую, – буркнул Уланов. – Валяешься тут в тепле и буржуазном комфорте, а мы уже вторые сутки при машинах как собаки.

Хомутов пожал плечами с видимым безразличием.

– Что‑то случилось? – сообразил Уланов.

– Ничего особенного. Просто теперь меня точно отсюда вышибут.

– Гареев?

– Официально не объявляли, но вчера вечером меня вызывали к высокому гостю.

– К Шефу? – разинул рот Уланов. – Ничего себе!

– Вот так. Не каждым работником посольства Председатель КГБ лично занимается.

– И что же теперь?

– Домой вернусь. У меня там жилье как‑никак. Устроюсь на работу. Буду жить, а что?

– А… а Люда? – Уланов запнулся, увидев, как изменился в лице Хомутов.

– Что – Люда?

– Она остается?

– А куда же ей деваться? – Хомутову больше не удавалось казаться небрежно‑равнодушным. – Ничего у нас не получилось, Дима. Сам я, дурак, виноват. Тут еще вся эта муть навалилась – я и не сдержался. Ну, да что там теперь… Поговорить хотел – не вышло. Я ей напишу, ты передашь при случае, ладно?

Уланов кивнул.

– И еще. Книги свои забери – те, что у меня лежат. Думаю, отправят меня спешно.

– Не до них сейчас. У меня час остался. Потом.

И опять переключился:

– Ты был на площади, когда в Фархада стреляли?

– Нет. Онуфриев был. Говорит, граната в машину угодила – одни воспоминания остались.

– Крепко испугались, – сказал Уланов. – Фархад теперь злость срывает. Сегодня наших на север перебрасывают.

– Зачем?

– Как зачем? Воевать.

Идея с двойником Шефу нравилась все больше. Этим приемом достигалось сразу несколько целей: Фархад становился почти ручным, влияние на него возрастало безмерно, к тому же через человека, который станет двойником президента, можно получить доступ к информации, о которой пока остается только мечтать. Именно поэтому идею необходимо воплотить немедленно, пока Фархад находится под впечатлением событий на площади и его легко убедить в целесообразности такого шага.

Утром, при встрече, Шеф выложил на стол перед Фархадом несколько фотографий.

– Полюбуйтесь, – сказал он. – Любопытное лицо. Я решил продолжить наш разговор о двойнике.

Президент, несколько удивленный, не касаясь снимков, поднял глаза на собеседника. В его взгляде читалось колебание.

– У вас вызывает сомнение степень сходства? – Шеф извлек еще одну фотографию – ту, где лицо Хомутова украшали усы. – А если вот так?

Фархад покачал головой.

– Совершенно не похож, – проговорил он.

Тогда Шеф выложил главный козырь – газету с портретом самого Фархада. Впрочем, теперь, при дневном свете, он и сам видел, что различия довольно заметны. Вечером это не так бросалось в глаза.

– Что ж, действительно похож, – Фархад сделал паузу. – Но в газете портрет отретуширован – вам это, должно быть, знакомо.

– Точно так же можно подретушировать не только снимок, но и лицо, – вкрадчиво подсказал Шеф.

– Что вы имеете в виду?

– Маленькая пластическая операция, товарищ Фархад. Различий, как вы сами отметили, не так много. Чуть сузить разрез глаз, убрать складочку – это нетрудно. И у вас появится двойник. Плюс еще и в том, что его подготовка не займет много времени. Этот человек работает переводчиком в нашем посольстве, безупречно владеет языком, знаком с местной спецификой.

– Я бы хотел взглянуть на этого человека, – сказал президент. – Это возможно?

– Вполне.

Понадобилось полчаса, чтобы разыскать Хомутова и доставить его во дворец. Его не провели в само здание, а оставили на подстриженной лужайке у левого крыла, предложив немного подождать здесь. Фархад разглядывал прохаживающегося среди цветников переводчика из окна первого этажа, укрывшись за жалюзи. Стоя рядом, московский гость не столько смотрел на Хомутова, сколько отслеживал реакцию президента. Однако на смуглом лице Фархада ничего нельзя было сейчас прочесть.

– Удастся ли нам сохранить конфиденциальность? – неожиданно спросил президент.

– Да, я более чем уверен.

– Кто будет знать о существовании двойника?

– С нашей стороны – я, полковник Гареев, врач, который проведет косметическую операцию…

– Врач будет из Джебрая! – перебил Фархад. – Из Хедарского медицинского центра.

– Что ж, – согласился Шеф. – Как вам будет угодно. Кроме того, будет проинформирован наш советский посол. Это то, что касается Хедара. В Москве же, где я, естественно, доложу этот вопрос в высшей инстанции, в курсе будут все члены Политбюро, а также несколько сотрудников аппарата КГБ, связанные с осуществлением такого рода операций.

– А нельзя ли еще более сузить круг посвященных? Скажем – я, вы и сам двойник. Я опасаюсь утечки информации.