Послесловие. «Сияние луны»: АСТ, Астрель, Хранитель; М.; 2007

Лайан Герн

Сияние луны

Повесть об Отори – 3

Вычитка – Kahatanna

«Сияние луны»: АСТ, Астрель, Хранитель; М.; 2007

ISBN 978‑5‑17‑039045‑8, 978‑5‑271‑15467‑6, 978‑5‑9762‑1480‑4

Оригинал: Lian Hearn, “Grass For His Pillow”

Перевод: А. Пичужкина

Аннотация

Брак Такео с прекрасной Каэдэ вызвал гнев многих властителей. Междоусобные войны захлестнули страну. Как сохранить свои владения и жизнь молодому самураю Отори Такео, приемному сыну и наследнику великого воина Отори Шигеру? Мир будет достигнут лишь ценой многих кровопролитий. Однако жизнь самурая – на острие его меча, и страх смерти ему неведом!

Лайан Герн

Сияние луны

Посвящается Б.

Предисловие

События происходят после свадьбы Отори Такео и Ширакавы Каэдэ в Тераяме. Этот брак укрепил решимость Каэдэ получить в наследство земли домена Маруяма и отдать Такео деньги, чтобы он отомстил за смерть приемного отца Шигеру и возглавил клан Отори. Однако их поступок привел в ярость Араи Даичи, полководца, который захватил почти всю территорию Трех Стран, более того, они оскорбили господина Фудзивару, считавшего себя помолвленным с Каэдэ.

Предыдущей зимой Такео бежал от смертного приговора Племени в Тераяму, где получил подробные записи Шигеру о Племени и Ято – мече клана Отори. По пути ему спас жизнь неприкасаемый Е‑Ан – приверженец преследуемой секты Потаенных. Он отвел Такео в священную пещеру в горах, чтобы выслушать пророчество святой женщины.

В тебе перемешаны три крови. Ты рожден среди Потаенных, но жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Земля выполнит повеление Небес. Твои земли будут простираться от моря до моря, но мир дается ценой кровопролитий. Пять битв принесут тебе мир, четыре победы и одно поражение…

На полях, обращенных к востоку,

Мне видно, как блики сверкают

Восходящего солнца,

А назад оглянулся – Удаляется месяц за горы…

Манъесю, свиток 1, из «Страны Восьми Островов». Перевод А. Е. Глускиной

В моей руке лежит перо. Я держу его осторожно, благоговея перед хрупкостью и древностью. Белизна по‑прежнему прозрачна, а алые кончики до сих пор светятся. – Это перо священной птицы хо‑о, – сказал мне Мацуда Шинген, настоятель храма Тераяма. – Она явилась твоему приемному отцу Шигеру, когда ему было всего пятнадцать, меньше, чем тебе сейчас. Он рассказывал тебе об этом, Такео?

Я покачал головой. Мы с Мацудой стояли в комнате с краю крытой аркады, что проходит вокруг главного двора храма. Снаружи доносился шум приготовлений, многочисленные голоса заглушали привычное пение монахов и звон колоколов. Я слышал, как за воротами моя жена Каэдэ разговаривает с Амано Тензо о том, как прокормить нашу армию по пути на войну. Мы отправлялись в Маруяму, великий домен в Западном Краю, – Каэдэ была законной его наследницей. Осталось заявить свои права и сразиться, если потребуется. С конца зимы в Тераяму стекались воины, чтобы присоединиться ко мне, и теперь у меня набралось около тысячи людей, размещенных в храме и прилегающих деревнях, не считая местных крестьян, которые тоже рьяно поддерживали мое дело.

Амано, самый преданный вассал семейства Ширакава, был замечательным наездником и обожал животных. Каэдэ со служанкой Майами с похвальным умением распределяли оружие. Они обсуждали все с Амано, а тот сообщал их решения воинам. Тем утром он пересчитывал имеющиеся у нас тележки, запряженные волами, и вьючных лошадей. Я старался не слушать и сосредоточиться на словах Мацуды, хотя так хотелось скорее тронуться в путь.

– Будь терпелив, – мягко упрекнул меня настоятель. – Это займет не больше минуты. Что ты знаешь о хо‑о?

Преодолевая себя, я устремил внимание к перу на ладони и попытался вспомнить, чему учил меня бывший учитель Ихиро, когда я жил в доме господина Шигеру в Хаги.

– Это священная птица. Согласно легенде, она появляется во времена мира и справедливости. Она изображается тем же иероглифом, что и имя моего клана, Отори.

– Верно, – подтвердил Мацуда, улыбаясь. – Такое случается не часто. Мир и справедливость сейчас большая редкость. Однако Шигеру видел ее, что, полагаю, и воодушевило его к воплощению добродетелей в жизнь. Тогда я сказал ему, что перья птицы будто подернуты кровью – недобрый знак. А вот теперь его смерть не дает покоя нам обоим.

Я всмотрелся в перо. Оно лежало поперек шрама на правой ладони, обожженной когда‑то давно в Мино, моей родной деревушке, в день, когда Шигеру спас мне жизнь. Еще моя рука помечена прямой линией Кикуты, семьи Племени – ему я принадлежу, и от него сбежал прошлой зимой. Мое наследие, мое прошлое и будущее – все здесь, на ладони.

– Зачем вы показываете мне его?

– Скоро ты уедешь отсюда. Ты провел у нас всю зиму, учился и тренировался, готовился исполнить последнюю волю Шигеру. Я хочу, чтобы ты помнил: его целью была справедливость. Ты тоже должен стремиться к ней.

– Я этого никогда не забуду, – пообещал я и почтенно поклонился перу, нежно держа его обеими руками. Затем отдал настоятелю. Он тоже поклонился и положил перо обратно в лакированную шкатулку.

Я молчал и думал о том, как много для меня сделал Шигеру и сколько подвигов предстоит мне совершить, чтобы отблагодарить его.

– Ихиро рассказал мне о хо‑о, когда показывал, как писать имя, – наконец произнес я. – В прошлом году я видел учителя в Хаги, и он велел мне дождаться его в Тераяме, но я не могу больше ждать. Мы должны отправиться в Маруяму на нынешней неделе.

Я беспокоился о старике с тех пор, как сошли снега, поскольку знал, что повелители клана Отори – Дяди Шигеру – пытаются прибрать к рукам мой дом и земли вокруг Хаги, а Ихиро упрямо им сопротивляется.

Как оказалось, волнения мои были не напрасны. Я разговаривал во дворе с Амано, когда услышал шум внизу: сердитые крики, быстрые шаги, топот копыт. Всех удивило появление на склоне всадников. В храм Тераяма не принято подниматься верхом. Паломники идут пешком по крутой тропе, а самых старых доставляют крепкие носильщики.

Я побежал к входу, созывая охранников.

Они быстро закрыли ворота и опустили засов. Через двор спешил Мацуда. Он был без доспехов, но на перевязи висел меч. Не успели мы обмолвиться словом, как из караульной послышался вопрошающий крик:

– Кто посмел приблизиться верхом к воротам храма? Слезьте с коня и проявите уважение к мирному месту.

Это был голос Кубо Макото, молодого воина‑монаха Тераямы, который за последние месяцы стал моим ближайшим другом. Я подбежал к деревянному частоколу и поднялся по лестнице в караульную. Макото махнул рукой на отверстие для наблюдения. Через щель в стене я увидел четырех наездников. Они галопом поднялись по склону и резко осадили уставших коней. Всадники были при полном вооружении, на шлемах явственно вырисовывался герб клана Отори. На мгновение мне почудилось, что это гонцы от Ихиро, и тут мой взгляд пал на корзину, привязанную к седлу. Сердце окаменело. Не приходилось сомневаться, что внутри.

Кони вставали на дыбы и дико ржали, и причиной тому был не только тяжелый подъем, но и страх – из ран на крупах сочилась кровь. Наверх по узкой тропе спешила толпа разъяренных мужчин, вооруженных серпами и палками. Некоторых я узнал сразу – крестьяне из прилегающей деревни. Воины достали мечи, и подоспевшие слегка отпрянули, однако не разбежались, а встали плотным полукругом, сохраняя боевую готовность.

Предводитель всадников окинул крестьян презрительным взглядом и выкрикнул в сторону ворот:

– Я Фува Досан из клана Отори в Хаги. Я принес послание от владык Шойки и Масахиро для выскочки, называющего себя Отори Такео.

– Если вы пришли с миром, то сойдите с коней и оставьте оружие, – ответил Макото. – Вам откроют ворота.

Я уже догадался, что хочет сказать непрошеный гость, и закипал слепой яростью.

– В этом нет необходимости! – презрительно выкрикнул Фува. – Наше послание слишком коротко. Передайте самозванцу Такео, что клан Отори не признает его притязаний. Вот как мы поступим с ним и его последователями.

Один из всадников отпустил поводья, открыл корзину и собрался достать оттуда то, на что я боялся смотреть. Схватившись за пучок волос на макушке, он размахнулся и швырнул голову Ихиро через стену во двор храма.

С глухим стуком она упала в сад.

Я обнажил меч Ято.

– Откройте ворота! Сейчас я им покажу!

Макото последовал за мной по ступеням.

В это время воины Отори развернули коней и с обнаженными мечами двинулись навстречу толпе. Они полагали, что крестьяне не посмеют напасть на них. Даже я изумился произошедшему дальше. Вместо того чтобы расступиться и пропустить воинов, пешие люди бросились на лошадей. Двое крестьян погибли мгновенно – мечи разрубили их пополам, затем первый конь завалился набок, и его наездник упал в самое пекло. Других ждала та же участь.

У них не было шанса продемонстрировать свое боевое искусство: их стащили с лошадей и забили до смерти, как собак.

Мы с Макото попытались остановить крестьян, но нам нескоро удалось оттянуть их от мертвых тел. Успокоились они, лишь когда воинам отсекли головы и вывесили на воротах храма. Крестьяне закидали их оскорблениями и затем спустились по склону, обещая разделаться с каждым, кто посмеет приблизиться к Тераяме и обидеть господина Отори Такео, Ангела Ямагаты.

Макото сотрясался от ярости и иных раздиравших его чувств, но у меня не было времени на разговоры. Я вернулся за частокол. Каэдэ вынесла белую ткань и деревянную чашу с водой. Она стояла на коленях под вишневым деревом и спокойно мыла отрубленную голову. Лицо было синевато‑серым, глаза полузакрыты, шея заканчивалась рваной раной от нескольких неумелых ударов. Каэдэ держала ее нежно, с любовью и заботой, словно прекрасную драгоценность.

Я встал на колени рядом, протянул руку и коснулся волос. Они тронулись сединой, зато лицо после смерти казалось моложе, чем я видел его последний раз, когда Ихиро жил в Хаги, скорбел и разговаривал с призраками, но все же оставался мне добрым наставником.

– Кто это? – тихо спросила Каэдэ.

– Ихиро. Мой учитель из Хаги. Он воспитывал еще Шигеру.

Сердце переполнилось печалью, и я не мог ничего добавить. Смахнул слезу. В памяти всплыла наша последняя встреча. Жаль, что я не сказал ему тогда о своей благодарности и уважении. Интересно, как он умер, была ли его смерть унизительной и полной мучений? Как же мне хотелось, чтобы безжизненные глаза открылись, обескровленные губы заговорили!.. Однако люди уходят на тот свет безвозвратно и покидают нас навсегда. Даже когда дух их возвращается на землю, он не рассказывает о том, как встретил свою смерть.

Я родился и вырос среди Потаенных, которые верят, будто в загробной жизни встретятся только те, кто следует предписаниям Тайного Бога. Остальных поглотит огонь ада. Мне неведомо, был ли мой приемный отец Шигеру приверженцем Потаенных, однако он знал все учения и перед смертью читал молитву, упомянув в ней и Просветленного. Ихиро, советник и распорядитель его дома, уж точно не веровал. Он с самого начала знал, что Шигеру спас меня от травли на Потаенных, объявленной Йодой Садаму, а потом внимательно наблюдал за мной.

Однако я отрекся от религии моего детства и не думал, что такой честный и преданный человек, как Ихиро, может попасть в ад. Гнев от несправедливой расправы захлестнул меня.

– Они поплатились за это жизнью, – вздохнула Каэдэ. – Зачем было убивать старика и проделывать столь долгий путь, чтобы вручить тебе его голову?

Она отмыла последние следы крови и обернула голову в чистую белую ткань.

– Полагаю, чтобы выманить меня из убежища, – ответил я. – На Тераяму нападать опасно, можно нарваться на солдат Араи. Видно, хотели, чтобы я сам к ним пожаловал, перейдя границу.

Как я жаждал этой встречи, жаждал покарать их всех и уничтожить на веки вечные! Расправа над пожаловавшими к нам воинами слегка охладила пыл, но не успокоила сердце. Однако надо проявить терпение. В мои планы входит поход на Маруяму, и ничто не заставит меня изменить стратегию.

Я коснулся лбом травы, прощаясь с учителем. Из комнат для гостей вышла Майами и опустилась на колени позади нас.

– Вот коробка, госпожа, – прошептала она.

– Дай сюда, – ответила Каэдэ.

Коробка была сплетена из веток ивы и красных кожаных веревок. Оттуда пахнуло алоэ. Каэдэ положила внутрь белый узел и усыпала его длинными листами. Затем поставила плетенку на землю, и мы втроем снова поклонились.

Птицы затянули весеннюю песню, и им ответила из леса кукушка – первая, что пробудилась после зимы.

На следующий день провели погребальный ритуал и опустили голову в могилу рядом с Шигеру. Я распорядился, чтобы для Ихиро установили каменную плиту. Интересно, что сталось со старушкой Шийо и всеми, кто жил в том доме в Хаги. Меня мучила мысль, будто его больше нет: чайная комната, спальня, где я так часто сидел, глядя в окно на сад, соловьиный этаж – все сожжено. Вот бы помчаться в Хаги и заявить права на наследие, пока его не забрали совсем. Нет, именно этого ждут от меня Отори.

Пять крестьян погибли на месте, двое позже скончались от ран. Мы похоронили их на кладбище храма. Амано милосердно добил двух лошадей, однако другие два коня оказались без царапины. Один из них полюбился мне особо – стройный черный жеребец, походивший на Куи, коня Шигеру. Видимо, они одной крови.

Макото настоял на должном погребении воинов Отори, и мы помолились, чтобы их духи, разъяренные позорной смертью, оставили нас в покое.

Тем вечером настоятель зашел в гостевую комнату, и мы разговаривали до глубокой ночи вместе с Макото и Миеси Кахеи, одним из моих союзников и друзей из Хаги. Гемба, младший брат Кахеи, отправился в Маруяму, чтобы уведомить главного вассала домена Сугиту Харуки о нашем неминуемом прибытии. Прошлой зимой Сугита заверил Каэдэ в своей поддержке. Моя жена пожелала удалиться – по ряду причин они с Макото чувствовали неловкость в присутствии друг друга, и она старалась избегать его по возможности, – однако я заранее велел Каэдэ сесть за ширму и послушать, о чем пойдет речь. Меня интересовало ее мнение. За короткий период после свадьбы мы очень много беседовали. После долгого молчания я не мог остановить поток мыслей, непрестанно делился задумками. На рассудительность и мудрость Каэдэ можно положиться.

– Так значит, теперь ты выходишь на тропу войны, – сказал настоятель, – и твоя армия вступила в первую стычку.

– Армия – не то слово, – поправил его Макото. – Кучка своевольных крестьян! Как ты думаешь наказать их?

– За что? – не понял я.

– Крестьяне не имеют права убивать воинов, – проговорил он. – В такой ситуации любой предводитель покарал бы их с должной жестокостью. Распял, сварил в масле, содрал кожу.

– Именно такая участь ждет их, если до них доберутся Отори, – пробормотал Кахеи.

– Они сражались за меня, – возразил я. Признаться, я считал, воины заслужили столь постыдный конец, хоть и сожалел, что не убил их собственноручно. – Я не собираюсь никого наказывать. Меня больше волнует, как защитить их.

– Ты выпустил на волю злую силу, – отметил Макото. – Будем надеяться, ты сможешь ее сдержать.

Настоятель улыбался, попивая вино. Он всю зиму учил меня стратегии и выслушал немало моих идей о захвате Ямагаты и других походах, поэтому знал, как я переживаю за крестьян.

– Отори пытаются выманить меня, – повторил я ему то, что уже говорил Каэдэ.

– Верно, и ты не должен поддаваться на их уловки, – согласился он. – Естественно, ты жаждешь мести, но даже если ты разгромишь их армию в неравной битве, они просто отойдут в Хаги. Длительная осада будет катастрофой. Город поистине неприступен, и рано или поздно придется столкнуться с войском Араи.

Араи Даичи был полководцем из Кумамото. Он воспользовался свержением клана Тоган и взял под контроль Три Страны. Я привел его в ярость, исчезнув в прошлом году по велению Племени, а теперь женитьба на Каэдэ вконец разъярит его. У Араи огромная армия, и мне с ней не тягаться, пока не укреплю собственную.

– Первым делом мы должны отправиться в Маруяму, как и планировали. Однако если оставить храм незащищенным, Отори разорят близлежащие деревни.

– За стенами храма можно укрыть немало людей, – сказал настоятель. – Думаю, у нас хватит вооружения и запасов, чтобы выдержать осаду клана. Лично мне кажется, они не станут тратить на нас силы. Араи и его союзники не оставят Ямагату без боя, а многие из Отори не захотят громить священное место. В любом случае, первым делом они бросятся за тобой. – Мацуда выдержал паузу и продолжил: – Когда идешь войной, будь готов к жертвам. В предстоящих сражениях погибнет много людей, и если ты проиграешь, тех, кто останется в живых, предадут мучительной смерти. Отори не хотят признавать тебя наследником Шигеру, несмотря на усыновление. Им ничего не известно о твоем происхождении. Удобней считать, что ты выскочка‑самозванец, а не член клана. Бездействие приведет к плачевному исходу. Это понимают даже крестьяне. Сегодня семеро из них навсегда покинули нас, однако уцелевшие ничуть не сожалеют о потере. Они празднуют победу над теми, кто посмел тебя оскорбить.

– Знаю, – произнес я, глядя на Макото.

Тот плотно сжал губы, его лицо выражало неодобрение. Я снова почувствовал свою бесхребетность, непозволительную для предводителя. Скоро Макото и Кахеи, воспитанные в воинской традиции, начнут презирать меня.

– Мы добровольно перешли на твою сторону, Такео, – продолжил настоятель, – из‑за твоей преданности Шигеру и по той причине, что считаем твое дело правым.

Я поклонился, принимая упрек, и дал себе обещание, что ему больше не придется разговаривать со мной в таком тоне.

Отправимся в Маруяму послезавтра.

– Макото поедет с тобой, – предложил Мацуда. – Как тебе известно, он готов целиком посвятить себя твоим целям.

Макото кивнул, слегка приподняв уголки губ.

* * *

Позже ночью, во второй половине часа Крысы, когда я собирался лечь с Каэдэ, снаружи послышались голоса. Вскоре зашла Майами: из караульной прибежал монах.

– Мы поймали чужака, – сообщил он. – Ошивался в кустах по ту сторону ворот. Охранники нагнали его и хотели прибить на месте, но он произнес ваше имя и уверил, что является вашим слугой.

– Я выйду поговорить с ним, – сказал я и взял меч Ято.

Скорей всего, это Е‑Ан, неприкасаемый, который некогда наблюдал, как я даровал быструю смерть его брату и другим Потаенным, избавив от мучений. Именно он прозвал меня Ангелом Ямагаты. Зимой этот человек спас мне жизнь во время побега в Тераяму. Я обещал послать за ним весной и велел ждать распоряжений, только вот Е‑Ан был непредсказуем, он поступал по зову Тайного Бога.

Стояла нежная, теплая ночь, в воздухе уже повисла летняя влага. Среди кедров ухала сова. Е‑Ан лежал на земле прямо у ворот. Его связали, подогнув ноги и убрав руки за спину. Щеки и лоб были перепачканы сажей и кровью, волосы спутаны. Он слегка шевелил губами в немой молитве. Два монаха наблюдали за ним с расстояния, презрительно морщась.

Я произнес имя, и глаза открылись. В них засверкали облегчение и радость. Е‑Ан попытался встать на колени, но потерял опору и завалился вперед, лицом в грязь.

– Снимите веревки, – велел я.

– Это неприкасаемый, – ответил один монах. – К нему нельзя приближаться.

– Кто связал его?

– Мы не сразу поняли, с кем имеем дело, – объяснил другой.

– Потом подумаете, как искупить грех. Этот человек спас мне жизнь. Развяжите его.

Они неохотно подошли к Е‑Ану, приподняли и расслабили сдерживающие веревки. Он подполз вперед и бросился к моим ногам.

– Поднимайся, Е‑Ан. Я велел не приходить, пока не пошлю за тобой. Нельзя же являться без предупреждения. Еще повезло, что тебя не убили.

Последний раз когда мы виделись, я, изможденный и голодный беглец, был одет так же убого. Теперь мое тело грела добротная одежда, волосы убраны, как подобает воину, за поясом – меч. Монахи еще долго не оправятся от потрясения при виде того, как я разговариваю с неприкасаемым. Мне отчасти хотелось вышвырнуть его, отречься от всякой связи и забыть, что когда‑либо с ним знался. Решись я на такое, охранники тотчас уничтожили бы Е‑Ана. Но я не мог. Он спас мне жизнь, кроме того, мы оба рождены Потаенными, и я должен обращаться с ним не как с неприкасаемым, а как с человеком.

– Меня никому не убить, пока Тайный Бог не призовет меня, – пробормотал Е‑Ан, подняв глаза. – До того времени моя жизнь принадлежит вам.

При тусклом освещении лампы, принесенной монахом из караульной, я видел, как горят глаза Е‑Ана. Уже не первый раз мне представилось, будто он не от мира сего.

– Чего ты хочешь? – спросил я.

– Мне нужно кое‑что вам сообщить. Это очень важно. Вы будете рады, что я пришел.

Монахи отступили подальше, чтобы не замараться, однако остались в зоне слышимости.

– Я должен поговорить с этим человеком. Где это лучше сделать?

Они жалобно переглянулись, и старший из них предложил:

– Может, в саду, в беседке?

– Меня не нужно сопровождать.

– Мы обязаны охранять господина Отори, – возразил младший.

– Этот человек не опасен для меня. Оставьте нас. Передайте Майами, чтобы принесла воды, еды и чай.

Монахи с поклонами удалились. Пересекая двор, они начали перешептываться. Я слышал каждое слово. Печально.

– Иди за мной, – велел я Е‑Ану.

Он захромал следом к беседке, которая стояла в саду, недалеко от большого пруда. Поверхность воды переливалась в свете звезд, иногда из нее выпрыгивала рыбка и падала обратно с громким всплеском. В темноте за прудом виднелись сероватые каменные плиты могил. Снова ухнула сова, уже ближе.

– Меня направил к вам Бог, – сказал он, когда мы разместились на деревянном полу беседки.

– Не следует так открыто говорить о Боге, – попрекнул я его. – Ты находишься в храме. Монахи жалуют Потаенных не больше, чем воины.

– С нами вы, – пробормотал он. – Вы наша надежда и защита.

– Я всего лишь человек. Я не могу изменить отношение к вам всей страны.

Пару мгновений Е‑Ан молчал, затем продолжил:

– Тайный Бог постоянно думает о вас, даже если вы его забыли.

Мне не хотелось слушать подобные вещи.

– Что ты хотел сообщить мне? – нетерпеливо перебил я.

– Люди, которых вы видели в прошлом году, угольщики, провожали своего бога обратно в горы, и я встретил их по пути. Они говорят, армия Отори выстроилась вдоль каждой дороги вокруг Тераямы и Ямагаты. Повсюду прячутся солдаты. Как только вы покинете храм, они устроят вам засаду. Дорогу придется пробивать мечом.

Е‑Ан пристально наблюдал за моей реакцией. Я проклинал себя за то, что так долго задержался в храме. Ведь знал: скорость и неожиданность – мое основное оружие. Давно следовало отправиться в путь. Я откладывал поход в ожидании Ихиро. До свадьбы я постоянно делал ночные вылазки, проверял дороги вокруг храма на тот самый случай. Однако с тех пор как ко мне приехала Каэдэ, я не мог от нее оторваться. Теперь я попал в ловушку собственной нерешительности и беспечности.

– Сколько их?

– Пять‑шесть тысяч, – ответил Е‑Ан. А у меня меньше одной.

Вам придется перебираться через горы, как и прошлой зимой. Там есть тропа на запад. За ней никто не следит, ведь с перевалов еще не сошел снег.

Я лихорадочно соображал. Тот путь мне знаком, он проходит мимо часовни, где собирался провести зиму Макото, пока я не натолкнулся на него в поиске убежища в Тераяме. Несколькими неделями раньше я сам исследовал ту тропу и возвращался обратно, как только снег становился непроходимым. Я подумал о моих людях, лошадях, быках. Им там не пройти, хотя пешие справятся. Сопровожу их ночью, чтобы Отори думали, будто мы пока в храме… Надо срочно действовать, но сначала посоветоваться с настоятелем.

Ход моих мыслей прервала Майами в сопровождении слуги. У него в руках была чаша с водой, а сама она принесла поднос с рисом, овощами и двумя чашками чая. Майами опустила поднос на пол, глядя на Е‑Ана с таким отвращением, будто перед ней гадюка. Слуга пришел в состояние не меньшего ужаса. Надеюсь, общение с неприкасаемым не подмочит мою репутацию. Я велел слугам оставить нас, и они не стали мешкать. Майами неодобрительно ворчала, возвращаясь в дом для гостей.

Е‑Ан вымыл лицо и руки, затем соединил ладони и произнес молитву Потаенных. Мои губы невольно зашевелились в такт знакомым словам, что привело меня в раздражение. Он снова подверг жизнь опасности, чтобы доставить мне важную весть, и все же мне хотелось, чтобы Е‑Ан был благоразумней и не превратился в обузу.

Когда он насытился, я сказал:

– Уходи. Тебе предстоит длинная дорога домой.

Неприкасаемый молчал, слегка наклонив голову набок, словно кого‑то слушая, – уже знакомая мне повадка.

– Нет, – наконец произнес он. – Я должен идти с вами.

– Это невозможно. Я не хочу видеть тебя рядом.

– Так угодно Богу, – ответил он.

Переубедить его было не в моих силах, а убить или взять в плен – слишком жестокая награда за помощь.

– Прекрасно, – кивнул я, – только в храме тебе оставаться нельзя.

– Да, – безропотно согласился Е‑Ан. – Я должен привести остальных.

– Кого?

– Всех тех, кто пришел со мной. Вы уже видели некоторых.

Неприкасаемые работали у реки кожевниками. Мне не забыть, какими горящими взглядами они провожали меня. Люди ждали защиты и справедливости. Я вспомнил перо: Шигеру боролся за справедливость. Мне тоже предстоит добиться ее ради памяти о нем и для ныне живущих.

Е‑Ан снова сложил руки и воздал благодарность за пищу.

В тишине подпрыгнула рыбка.

– Сколько их? – спросил я.

– Около тридцати. Прячутся в горах. Последнюю неделю они пересекали границу по одному, по двое.

– Разве граница не охраняется?

– Люди Отори и Араи вступали в схватки, поэтому их отозвали с постов. Все границы открыты. Клан Отори четко дал понять, что не собирается бросать вызов Араи и не претендует на Ямагату. Они хотят лишь уничтожить вас.

Моей смерти желали многие. Поддерживает ли их народ? Нет, конечно! – воскликнул Е‑Ан. – Вам известно, на чьей мы стороне – Ангела Ямагаты. Абсолютно все. Зачем бы мы пришли сюда?

Я не был уверен, что нуждаюсь в их помощи, хотя меня впечатлила такая храбрость.

– Спасибо, – поблагодарил я. Неприкасаемый улыбнулся, обнажив выбитые зубы – итог его страданий ради меня.

– Мы присоединимся к вам по другую сторону горы. Вот увидите, мы вам пригодимся.

Я велел охранникам открыть ворота и попрощался с Е‑Аном. Худая скорченная фигура поспешно удалилась в темноту. Из леса донесся вой лисицы, словно крик измученного призрака. Я вздрогнул. Казалось, неприкасаемым руководит сверхъестественная сила. Я более не верил в нее, но боялся, подобно беззащитному ребенку.

По коже бегали мурашки, когда я вернулся в караульную. Я снял одежду и, несмотря на поздний час, велел Майами выстирать ее, а затем прийти в баню. Она тщательно вымыла меня с ног до головы, и я десять минут отмокал в кипятке. Надев чистое платье, я послал служанку за Кахеи и распорядился разбудить настоятеля. Шел час Быка.

Я встретил Кахеи в коридоре, вкратце описал ему ситуацию, и мы вместе направились к комнату к настоятелю. Макото стоял на посту и должен был вскоре присоединиться к нам.

Было принято решение вывести нашу армию как можно раньше, оставив небольшую группу всадников в Тераяме, чтобы дать арьергардный бой.

Кахеи с Макото тотчас отправились в деревню будить Амано и остальных: необходимо срочно готовить провизию и снаряжение. Настоятель велел слугам оповестить монахов – колокольный звон сделал бы это быстрей, однако в столь поздний час дал бы знак шпионам. Я пошел к Каэдэ.

Она ждала меня в сорочке. Распущенные волосы окутывали ее подобно одеянию, сияя чернотой на фоне молочной ткани и белой кожи. При виде Каэдэ я, как и всегда, затаил дыхание. Что бы с нами ни произошло, я всегда буду помнить ту счастливую весну. Моя жизнь полна незаслуженных радостей, но быть с Каэдэ – величайшее блаженство.

– Майами сказала, что пришел неприкасаемый, а ты впустил его и разговаривал с ним.

В голосе Каэдэ звучало то же изумление, что и у служанки.

– Его зовут Е‑Ан. Я встретил его в Ямагате.

Я разделся, надел ночное белье и сел напротив, колено к колену.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Ты устал. Ложись.

– Да, мы должны поспать несколько часов. Отправляемся в путь с первым лучом солнца. Храм окружили Отори. Пойдем через горы.

– Эту весть принес тебе неприкасаемый?

– Он рисковал жизнью.

– Но ради чего? Откуда ты его знаешь?

– Помнишь тот день, когда мы приехали сюда с господином Шигеру?

– Как же забыть, – улыбнулась Каэдэ.

– Предыдущей ночью я забрался в замок и положил конец страданиям пленников, подвешенных на стене. Они были Потаенными. Слышала о таких?

Жена кивнула.

– Шизука кое‑что мне рассказывала. Люди клана Ногучи мучили их не меньше.

Один из них был братом Е‑Ана. Неприкасаемый видел, как я выходил из рва, и решил, что перед ним ангел.

– Ангел Ямагаты? – медленно произнесла Каэдэ. – Наутро об этом говорил весь город.

– С тех пор мы встретились снова, наши судьбы словно переплетены. В прошлом году он помог мне добраться до Тераямы. Если бы не он, я бы погиб в снегу. По пути Е‑Ан отвел меня к святой женщине, и она предрекла мне жизнь.

Я никому не говорил, ни Макоте, ни Мацуде, о словах пророчицы, но теперь мне захотелось поделиться с возлюбленной. И я прошептал ей на ухо, что во мне перемешаны три крови: я рожден среди Потаенных, жизнь моя более мне не принадлежит. Судьбой мне предначертано мирно править над землями от моря до моря, когда Земля выполнит веление Небес. Я не раз вспоминал эти слова, иногда веря в них, иногда нет. Пять битв принесут нам мир, четыре победы и одно поражение. Каэдэ не должна знать только то, что мне предстоит умереть от руки собственного сына – это слишком тяжелое бремя, к тому же нельзя выдать главный секрет: девушка из Племени по имени Юки, дочь Муто Кенжи, носит под сердцем моего ребенка.

– Ты родился среди Потаенных? – осторожно спросила Каэдэ. Племя решило забрать тебя из‑за происхождения твоего отца? Шизука пыталась объяснить мне.

– Когда Муто Кенжи впервые пришел в дом Шигеру, он поведал, что мой отец был Кикутой, из Племени. Он сам тогда не знал, в отличие от Шигеру, что отец был наполовину Отори.

Я уже показывал Каэдэ удостоверяющие это письмена. Отец Шигеру, Отори Шигемори, приходится мне дедом.

– А кем была твоя мать? – тихо спросила она.

– Мама – из Потаенных. Я вырос среди них. Люди Йоды вырезали мою семью в деревне Мино. Они убили бы и меня, если б не Шигеру. – Я перевел дыхание и заговорил о том, о чем и вспоминать боялся. – У меня было две сестренки, две девочки – девять лет и семь. Их тоже уже нет.

– Какой ужас, – произнесла Каэдэ. – Я всегда переживаю за сестер. Надеюсь, мы сможем послать за ними, когда прибудем в Маруяму. Только бы с ними ничего не случилось.

Я молчал и думал о Мино, где нам так спокойно жилось.

– Какая странная тебе выпала судьба, – продолжила Каэдэ. – Когда мы встретились, мне показалось, ты скрываешь много тайн. Я наблюдала за тобой, таким замкнутым, и мне хотелось узнать о тебе все.

– Я когда‑нибудь расскажу тебе, но сейчас надо поспать.

Мы легли на тюфяк, и Каэдэ натянула стеганое одеяло. Я обнял ее, развязав сорочку, чтобы почувствовать прикосновение кожи. Она позвала Майами погасить ламы. Запах дыма и масла остался в комнате, когда шаги служанки утихли.

Я знал все звуки храма в ночной час: полная тишина, нарушаемая приглушенным перемещением монахов, регулярно встававших в темноте для молитвы, слабое пение, неожиданный бой колокола. Однако сегодня привычную гармонию разбила непрестанная беготня людей. Мне не лежалось на месте, будто я тоже обязан участвовать в приготовлениях. Так не хотелось оставлять Каэдэ.

– Каково быть одним из Потаенных? – прошептала она.

– Мне привили некоторые верования, однако я не придерживаюсь их более.

Произнеся эти слова, я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Неужели я правда отрекся от убеждений своего детства, за которые моя семья отдала жизнь?

– Говорят, Йода наказал господина Шигеру и мою родственницу госпожу Маруяму за то, что они были Потаенными, – пробурчала Каэдэ.

– Шигеру никогда не признавался в связи с ними. Он знал молитвы и читал их перед смертью, однако его последнее слово было о Просветленном.

Прежде я почти не вспоминал того момента. Он стерся из памяти ужасом сокрушительного горя. А теперь вот подумал и вдруг сложил слова пророчицы и Шигеру. «Все одно», – сказала она. Так значит, Шигеру тоже так считал. Я будто вновь услышал его удивительный смех и увидел, как он мне улыбается. Мне открылась мудрость, невыразимая словами. Сердце екнуло от изумления. В затихший разум хлынули все образы сразу: самообладание Шигеру перед смертью, сострадание пророчицы, собственное чувство предвкушения в день прибытия в Тераяму, перо птицы хо‑о с красным кончиком на моей ладони. Я осознал истину, которая лежала за их учениями и верованиями, понял, как тщеславие затеняет ясность ума, с сожалением увидел, что все мы подвластны страстям и смертны – воин и неприкасаемый, священник и крестьянин, даже сам император. Какое имя дать мне этой ясности? Небеса? Бог? Судьба? Или мириады названий, данных бесчисленным духам, которые якобы населяют эту землю? Все они – лица безликих, выражения тех, кого не выразить словами, части правды, но не вся истина целиком.

– А госпожа Маруяма? – спросила Каэдэ после долгого молчания.

– Полагают, она веровала, только я никогда об этом с ней не заговаривал. Когда мы впервые встретились, она начертила знак на моей руке.

– Какой? Покажи, – прошептала Каэдэ.

Я взял ее ладонь и провел пальцем.

– Опасны ли Потаенные? Почему их ненавидят?

– Нисколько не опасны. Религия запрещает им убивать, поэтому они даже не защищаются. Они верят, что все равны перед Богом и предстанут перед Его судом после смерти. Великие вожди, такие как Йода, ненавидят это учение. Воины тоже. Если все равны, и Бог наблюдает за нами, то постыдно так плохо обращаться с народом. Наш мир перевернулся бы с ног на голову, если бы каждый мыслил, как Потаенные.

– Ты веришь?

– Вряд ли такой Бог существует, хотя я считаю, что ко всем должно относиться одинаково. Неприкасаемые, крестьяне, Потаенные – они все нуждаются в защите от жестокости воинов. И я собираюсь принять помощь от любого, кто ее предложит. Мне плевать, земледелец то будет или неприкасаемый. Я всех возьму в свою армию.

Каэдэ промолчала. Наверно, мои мысли показались ей чуждыми и омерзительными. Я уже не верил в Бога Потаенных, однако их учение неизменно укоренилось во мне. Действия простолюдинов, убивших у ворот незваных Отори, вызвало у меня только одобрение, ибо я видел в них равных, а вот Макото был шокирован и оскорблен. Прав ли он? Выпускаю ли я зло, которое не смогу контролировать?

– Потаенные считают, что женщины ничем не хуже мужчин? – тихо спросила Каэдэ.

– В глазах Бога, да. Жрецами обычно становятся мужчины, но если нет человека подходящего возраста, то старшая женщина может стать жрицей.

– Ты разрешишь мне сражаться в твоей армии?

– Будь любая девушка столь искусной в бою, я бы с радостью бился с ней бок о бок, как в Инуяме. Однако ты наследница Маруямы. Если тебя убьют, наше дело будет проиграно. К тому же я этого не перенесу.

Я притянул Каэдэ поближе и провел рукой по волосам. Осталось обсудить положение учения Потаенных, которое не мог понять ни один воин – нельзя лишать себя жизни.

– Здесь мы были в безопасности, – прошептал я. – Как только отправимся в путь, все изменится. Хорошо бы никогда не расставаться, но случиться может всякое. Многие хотят моей смерти, и все же я буду жить, пока не свершится пророчество, пока наша мирная страна не раскинется от моря до моря. Обещай: что бы ни произошло, что бы тебе ни говорили, ты не поверишь в мою гибель, пока не убедишься собственными глазами. Обещай не убивать себя, пока не увидишь меня мертвым.

– Обещаю, – едва слышно произнесла она. – И ты тоже.

Я поклялся ей не поступать иначе. Когда жена заснула, я еще долго лежал в темноте и думал об открывшейся мне истине. Все таланты, которыми я награжден от рождения, даны во имя достижения цели – страны мира и правосудия, где хо‑о не только появится, но и совьет гнездо и взрастит потомство.

Я немного поспал. Когда проснулся, было по‑прежнему темно. Я позвал Майами, разбудил Каэдэ и велел ей одеваться. Вернусь за ней, когда настанет время уходить. Я доверил ей сохранить коробку с записями Шигеру о Племени. Они должны непрестанно находиться под присмотром, чтобы спасти меня однажды от смертельного приговора, вынесенного Племенем, и, возможно, заключить союз с Араи Даичи, самым могучим полководцем Трех Стран.

Храм бурлил, однако монахи готовились не к утренним молитвам, а к отражению удара Отори и к долгой осаде. Факелы откидывали мерцающие тени на мрачные лица людей. Я надел кожаные доспехи с красно‑золотой отделкой, сразу почувствовав себя старше и уверенней. Я вышел к воротам и увидел, как на рассвете мои люди отправляются в путь.

Макото с Кахеи ушли вперед с авангардом. Из долины доносились крики фазанов и ржанок. На листьях бамбука блестела роса, а между ними повисли весенние паутины, которые рвались под ногами воинов.

Когда я вернулся, Каэдэ с Майами уже облачились в мужские одежды для езды верхом. На Каэдэ – доспехи, изготовленные для пажа. Я велел выковать ей меч, и она повесила его на пояс, рядом с ножом. Мы быстро съели холодный завтрак и направились туда, где нас ждал Амано с лошадьми.

С ним был настоятель, в шлеме и кожаной кирасе, с мечом на поясе. Я опустился перед ним на колени и поблагодарил за все, что Мацуда для меня сделал. Он обнял меня, как отец.

– Пошлите гонцов в Маруяму, – бодро проговорил он. – Вы будете там до появления нового месяца.

Его уверенность придала мне силы и мужества.

Каэдэ ехала на подаренном мной Раку – сером коне с черной гривой и хвостом, а я на черном жеребце одного из воинов Отори, которого Амано назвал Аои. Майами и еще несколько женщин, сопровождавших армию, сели на вьючных лошадей. Служанка убедилась, что коробка с записями надежно привязана. Мы присоединились к отряду, петлявшему по лесу и далее вверх по крутой горной тропе, по которой мы с Макото спустились в прошлом году по первому снегу. Небо было ярко‑алым, лучи солнца коснулись белых вершин, окрасив их в розово‑золотистый. Прохладный воздух леденил щеки и пальцы.

Я обернулся на храм, на широкие покатые крыши, высившиеся, подобно кораблям, над морем весенних листьев. Он выглядел внешне мирным в тихое утро, белые голуби порхали у свесов. Я молился, чтобы храм сохранился таким, чтобы его не сожгли и не разрушили в предстоящей битве.

Красное небо не предвещало ничего хорошего. Вскоре ветер пригнал с запада серые тучи, и хлынул первый ливень, перейдя в монотонный дождь. Пока мы поднимались к перевалу, он сменился мокрым снегом. Мужчинам на конях было легче, чем носильщикам, на чьи плечи взгромоздили огромные корзины. Однако когда снег под ногами стал глубже, даже лошадям пришлось туго. Я представлял себе доблестные сражения, рев горна, развевающиеся знамена, но и подумать не мог, что нас ждет утомительное шествие, борьба не с врагом из плоти и крови, а с погодой и горами. Изнуряющий подъем наверх.

Вскоре лошади заартачились, и мы с Амано решили идти пешком. К тому времени как одолели перевал, все промокли до нитки. Спускаясь вниз, я видел, как мое войско растянулось темной змеей, на фоне свежего снега. Каменистый участок пути закончился, дальше нас ждал дремучий лес. Если там засада, мы окажемся в милости судьбы. Однако лес был пуст. Отори ждали нас по другую сторону горы.

Под пеленой деревьев мы нагнали Кахеи – он остановился дать авангарду передышку. Мы поступили так же, чтобы мужчины справили нужду небольшими группами, а затем поели. Влажный воздух наполнился едким запахом мочи. Войско шло больше пяти часов, но, к моей радости, воины и крестьяне не показывали признаков усталости.

Во время привала дождь полил сильней. Я беспокоился за Каэдэ, которая тяжело болела прошлой зимой. Она замерзла, однако не жаловалась. Немного поела. У нас не было ничего теплого, а на разжигание костра ушло бы слишком много времени. Майами, как ни странно, все время молчала, посматривала на хозяйку и вздрагивала при каждом звуке. Вскоре мы двинулись дальше. По моим подсчетам было около полудня, между часом Козла и Обезьяны. Склон стал менее крутым, тропа немного расширилась, и я смог ездить вдоль войска. Оставив Каэдэ с Амано, я пустил коня легким галопом, и вскоре нагнал Кахеи и Макото.

Монах знал местность лучше всех и сообщил, что впереди, по другую сторону реки, будет небольшой городок, Киби, где мы и остановимся на ночь.

– Он защищен?

– Вряд ли. Может, там имеется небольшой гарнизон. Замка нет, и город едва укреплен.

– Чья это земля?

– Араи посадил туда своего человека, – ответил Кахеи. – Господина с сыном, который был на стороне Тогана в Кушимото. Там все погибли. Некоторые вассалы присоединились к Араи, кое‑кто остался без земель и бежал в горы.

– Пошлите вперед людей. Пусть скажут, что нам нужен ночлег, и объяснят: мы не ищем войны, а хотим только пройти мимо. Посмотрим, каков будет ответ.

Кахеи кивнул, подозвал троих мужчин, которые поскакали галопом, а мы продолжили размеренный путь. Не прошло и часа, как они вернулись. Кони тяжело дышали, раздувая ноздри, по колено в грязи.

– Река разлилась, а мост разрушен, – отрапортовал главный среди них. – Мы пытались переплыть, но течение слишком сильное. Даже если бы нам удалось, у пеших и вьючных лошадей шанса нет.

– Куда ведут дороги вдоль реки? Как далеко следующий мост?

– Дорога на восток ведет через долину обратно в Ямагату, прямо к Отори, – сообщил Макото. – Путь на юг отдаляется от реки и петляет по горам к Инуяме, однако переход в это время года неприступен.

Если у нас не получится пересечь реку, мы в ловушке.

– Поехали со мной вперед, – велел я Макото. – Взглянем своими глазами.

Я приказал Кахеи вести армию медленно, за исключением арьергарда, который должен рвануть на восток в том случае, если нас уже преследуют.

Мы с Макото проехали меньше мили, когда я услышал размеренно угрюмый гул речного потока. Выйдя из берегов благодаря тающим снегам, что неминуемо в это время года, весенняя река несла свои желто‑зеленые воды, не огибая препятствий. После того как мы выехали из леса в бамбуковые рощи, а затем в тростниковое поле, мне почудилось, будто мы стоим у края моря. Вода простиралась до горизонта, сливаясь из‑за дождя с небом. Я, должно быть, ахнул, потому что Макото поспешил успокоить меня:

– Все не так плохо. Перед нами по большей части залитые поля.

И тут я заметил квадратный рисунок канав и борозд. Рисовые поля болотистые, но мелкие. Однако их разделяла река в тридцать метров шириной, поднявшаяся над защитными насыпями, значит, не меньше четырех метров в глубину. Я видел остатки деревянного моста: темные верхушки двух пирсов выглядывали из‑под бурлящей воды. Под косым дождем они казались невыносимо одинокими, подобно человеческим мечтам и устремлениям, разрушенным природой и временем.

Я взирал на реку, размышляя, сможем ли мы ее переплыть или восстановить мост, или бог знает что придумать, как вдруг услышал, помимо шума воды, иные звуки. Сосредоточив внимание, я вроде распознал голоса, удар топора, хруст падающего дерева.

Справа, вверх по течению, река резко поворачивала, лес подходил к берегу. Там виднелись остатки мола или погрузочной платформы для отправки древесины в город. Я тотчас повернул коня и поскакал по полю к изгибу.

– Что случилось? – спросил Макото, нагнав меня.

– Там кто‑то есть. – Я схватил Аои за гриву, когда конь чуть не поскользнулся.

– Давай вернемся! – крикнул монах. – Это слишком опасно. Ты не должен ехать туда один.

Он достал лук и стрелу. Кони разбрызгивали копытами мелкую воду. В памяти всплыла другая река. Я уже знал, кого найду там.

Е‑Ан стоял по пояс голый, промокший, вместе с тридцатью неприкасаемыми. Они доставали бревна с пристани, куда их прибило течением, валили деревья и срезали тростник, чтобы построить наплавной мост.

Увидев меня, люди бросили работу и опустились на колени прямо в грязь. Некоторых я узнал. Они были столь же худыми и жалкими, но глаза горели жадным пламенем. Я представил, чего им стоило уйти с Е‑Аном с привычного места, нарушить все законы ради смутного обещания, будто я принесу им мир и справедливость. Страшно было подумать, что с ними станется, если я не оправдаю этой надежды.

– Е‑Ан! – выкрикнул я, и он подошел к коню, который фыркнул и встал на дыбы. Неприкасаемый успокоил его, взяв за поводья. – Вели им продолжать работы, – сказал я и добавил: – Я еще в большем долгу перед тобой.

– Вы ничем мне не обязаны, – ответил он. – Вы обязаны Богу.

Подъехал Макото, и я надеялся, что он не слышал слов Е‑Ана. Наши кони столкнулись мордами, и черный жеребец заржал, пытаясь укусить другого. Е‑Ан ударил его по шее.

На него пал взгляд монаха.

– Неприкасаемые? – изумленно воскликнул Макото. – Что они здесь делают?

– Спасают нам жизнь. Они строят наплавной мост.

Он попятился назад. Под шлемом презрительно изогнулись губы.

– Никто не пойдет по этому… – начал монах, но я оборвал его.

– Все пойдут, если я прикажу. Это наш единственный шанс ускользнуть.

– Мы могли бы отвоевать мост в Ямагате.

– И потерять время? В любом случае нас будет в пять раз меньше. Даже отступать некуда. Я на такое не пойду. Переберемся через реку по новому мосту. Езжай к людям и приведи как можно больше народа работать вместе с неприкасаемыми. А остальные путь готовятся к переправе.

– Никто не станет пользоваться сооружением, возведенным неприкасаемыми, – сказал Макото.

Меня взбесил его самоуверенный тон. Монах разговаривал со мной, будто с ребенком. Подобным образом я кипел, когда охранники Шигеру пропустили Кенжи в дом в Хаги. Они поддались на его уловки, не подозревая, что перед ними наемный убийца из Племени. Я могу защищать людей только в том случае, если они мне подчиняются. Забыв, что Макото старше, мудрей и опытней меня, я дал волю гневу.

– Делай, как я приказываю. Ты должен убедить их или ответишь передо мной. Пусть воины послужат охраной, пока перейдут пешие и вьючные лошади. Приведи лучников для прикрытия. Мы пересечем реку до сумерек.

– Господин Отори.

Монах поклонился, и его конь понесся по рисовому полю и вверх по склону. Я проводил его взглядом, пока он не исчез меж бамбука, затем переключил внимание на работу неприкасаемых.

Они связывали собранные бревна и сваленные деревья в небольшие плоты, каждый обвязывали снизу тростником, собранным в пучки веревкой, сплетенной из конопли и коры деревьев. Готовые плоты спускали на воду и крепили к предыдущим. Силой потока вереницу сбивало к берегу.

– Нужно зафиксировать их с противоположной стороны, – велел я Е‑Ану.

– Кто‑нибудь доберется туда вплавь, – ответил он.

Один молодой мужчина взял веревку, обвязался вокруг талии и прыгнул в воду. Однако течение оказалось для него слишком мощным. Руки какое‑то время били по поверхности, затем он исчез под желтой водой. Неприкасаемые вытянули его за веревку полуживого.

– Дайте мне веревку, – велел я. Е‑Ан тревожно взглянул на берег.

– Нет, господин, подождите, – взмолился он. – Когда подъедут ваши люди, один из них сможет переплыть.

– Когда подъедет армия, мост должен быть уже готов, – возразил я. – Дай мне веревку.

Е‑Ан развязал волонтера, который кашлял и едва дышал. Я быстро закрепил веревку вокруг талии и подстегнул коня. Веревка скользнула ему по крупу, и он подпрыгнул. Не успел Аои понять, что происходит, как уже был в воде.

Я криками подбадривал коня, и он навострил ухо. Первые два шага ноги касались земли. Когда вода достигла уровня шеи, Аои поплыл. Я старался повернуть ему голову в том направлении, где надеялся выйти на сушу. Несмотря на упрямство и рвение, течение оказалось сильней, и нас относило вниз к остаткам старого моста.

Мне не нравилось увиденное там. Меж столбов застряли ветки и обломки. Если конь окажется среди них, то испугается и утопит нас обоих. Я чувствовал мощь реки и боялся ее. Аои тоже. Оба уха прижались к голове, глаза закатились. К счастью, страх гнал вперед, и он сделал последнее усилие, работая всеми четырьмя ногами. Мы миновали столбы в двух метрах, и поток неожиданно ослаб. Середина пройдена. Вскоре конь нащупал почву. Наконец он с трудом выбрался на землю и встал, свесив голову, тяжело дыша. От прежней прыти не осталось и следа. Я соскользнул со спины и похлопал Аои по шее со словами, что его отец, наверное, был водным духом, раз уж он так хорошо плавает. Мы вымокли и походили на рыб или лягушек.

Я чувствовал натяжение веревки вокруг талии и боялся, что она сорвет меня обратно в реку. Ползком и на четвереньках я перебрался в небольшую рощу у самого берега. Деревья стояли по нижние ветки в воде вокруг крошечной святыни в честь бога‑лиса, судя по белым статуям. Вода омывала им ноги, и создавалось впечатление, будто лисы держатся на плаву. Я обвязал веревку вокруг клена с набухшими почками и потянул на себя. Она была соединена с толстым канатом, и в руках ощущался немалый вес упрямого троса. Как только у меня набралось достаточно длины, я закрепил его за крупное дерево. Мне пришла мысль, что я, вероятно, оскверняю чью‑то святыню, но в тот момент было все равно, какого бога, духа или демона я обижу. Главное – переправить армию через реку.

Я постоянно прислушивался. Несмотря на дождь, мне не верилось, что это место столь пустынно, каким представляется. К мосту вела широкая дорога. Сквозь шепот дождя и гул реки доносились курлыканье осоеда и кваканье сотен лягушек, довольных обилием влаги, вороны кричали из леса. Но куда делись люди?

Как только канат был надежно закреплен, десять неприкасаемых пересекли реку, держась за него. С завидной сноровкой, они перевязали все мои узлы и соорудили некое подобие шкива из гладких веток клена. Медленно они притянули плоты, грудь каждого неприкасаемого вздымалась, а мышцы натягивались словно струны. Река неистово била по инородным предметам, вторгшимся в ее владение, но люди не сдавались, и плоты уверенно держались на поверхности благодаря тростниковой подкладке, хотя и вели себя подобно упрямым быкам, приближаясь дюйм за дюймом.

Одна сторона наплавного моста упиралась течением в старые столбы. Если бы не они, река одолела бы нас. Построение подходило к концу, а я не видел Макото с воинами. Давно перестал следить за солнцем – темные тучи нависли слишком низко, чтобы вычислить его положение, – прошло не меньше часа. Неужели Макото не смог убедить их, и они повернули в Ямагату, как он и предполагал? Хоть монах самый близкий мне друг, я убью его, если это так. Я напряг слух, однако ничего не услышал, кроме реки, дождя и лягушек.

За святыней, где я стоял, из воды выходила дорога. Она шла в горы, белый туман полосами повис над склонами. Мой конь дрожал. Надо как‑то его согреть, хоть высушить невозможно. Я взобрался на Аои и направил его наверх: оттуда можно лучше оглядеть реку.

Неподалеку стояло нечто вроде деревянной сторожки с косой крышей из тростника. Рядом дорогу преграждало дубовое заграждение. Странно, не похоже на пограничный пост, да и охранников нет.

Приблизившись, я увидел несколько человеческих голов на колах: одни еще покрытые плотью, другие – голые черепа. Не успел я осознать увиденное, как сзади донесся долгожданный звук: топот лошадей и шаги людей по другую сторону реки. Я обернулся и увидел сквозь стену ливня, как из леса вышел авангард моей армии, направляясь по лужам к мосту. Спереди сверкнул шлем Кахеи. Макото ехал рядом с ним.

Я с облегчением вздохнул и развернул Аои. Конь увидел знакомые очертания и приветственно заржал. На эхо откликнулся оглушительный крик из сторожки. Земля затряслась, распахнулась дверь и на пороге появился огромных размеров человек, крупней даже знакомого мне гиганта‑угольщика.

Казалось, передо мной великан‑людоед или демон: больше двух метров ростом и с быка в ширину. Несмотря на внушительную тушу, голова выглядела непропорционально крупной, будто череп никогда не думал останавливаться в росте. Волосы длинные и перепутанные, лицо наполовину закрывали густые усы и борода, глаза имели форму круглую, как у зверя. Одно ухо свисало, на месте другого светился серо‑голубой шрам. Однако вырвавшаяся из гортани речь была человеческой.

– Эй! – проревел громкий голос. – Что ты делаешь на моей дороге?

– Я Отори Такео. Я веду армию. Освободи путь! Он рассмеялся так, словно камни посыпались вниз с горы.

– Никто тут не проедет, пока не разрешит Йон‑Эмон. Возвращайся и передай это своей армии!

Дождь полил еще сильней, быстро темнело. Я устал, промок, замерз и проголодался.

– Освободи путь! – нетерпеливо выкрикнул я. – Мы и так пройдем.

Великан молча сделал шаг вперед. У него за спиной было какое‑то оружие. Не успел он шевельнуть рукой, как я услышал металлическое побрякивание. Одной рукой я развернул коня, другой достал Ято. Аои тоже услышал звук и метнулся в сторону. Цепь пролетела мимо уха с завыванием волка.

На одном конце цепи был груз, на другом – серп. Я никогда раньше не встречал такого оружия и не знал, как против него бороться. Цепь подлетела снова, оцарапав заднюю ногу коня. Аои заржал от страха и боли и попытался лягнуться. Я вынул ногу из стремени, соскользнул с коня по другую сторону от великана и повернулся к нему лицом. Очевидно, передо мной стоял сумасшедший, который уничтожит меня, если я не убью его первым.

Он злорадно улыбнулся. Должно быть, я представлялся ему не больше Персикового мальчика* (* Персиковый мальчик – персонаж японской сказки) или иного крошечного сказочного персонажа. Я заметил, как мышцы великана напряглись, и раздвоился, бросившись влево. Цепь прошла сквозь двойника. Ято сверкнул в воздухе и опустился чуть выше запястья. Обычно такой удар отсекает руку, но у этого противника кости были из камня. На секунду я почувствовал отдачу в плече и испугался, что меч застрянет в Йон‑Эмоне подобно топору в дереве.

Йон‑Эмон издал нечто вроде скрипящего стона, походившего на ропот замершей горы, и перекинул палку в другую руку. С правой кисти стекала черновато‑красная кровь. Когда цепь завыла снова, я стал невидимым и подумал, не отойти ли мне обратно к реке. Жаль, что моих воинов не оказалось рядом в нужный момент. Затем я увидел незащищенный участок тела и вонзил Ято в плоть. Рана получилась огромной, но оттуда снова едва сочилась кровь. Меня обуял страх. Я сражался со сверхъестественным, нечеловеческим врагом. Есть ли у меня шанс одолеть его?

В следующий заход цепь обвилась вокруг моего меча. С ликующим криком Йон‑Эмон вырвал его из моих рук. Ято пролетел по воздуху и приземлился в нескольких метрах. Великан стал приближаться, размахивая руками.

Я стоял недвижно. У меня за поясом был нож, но я не хотел доставать его, дабы не спровоцировать смертельный удар цепью. Пусть этот монстр посмотрит на меня. Он подошел и поднял меня за плечи. Неизвестно, что Йон‑Эмон собирался делать, возможно, разорвать мне горло огромными зубами и выпить кровь. Я подумал: «Он мне не сын, и не может меня убить», – и уставился великану в глаза. В них было не больше мысли, чем у зверя, однако, встретившись с моими, они исполнились изумления. Я чувствовал его притуплённую злобу, жестокую беспощадную натуру. Зная о собственной силе, я дал ей свободу. У великана начали опускаться веки. Он тихо зевнул, разжал пальцы, пошатнулся и рухнул на землю подобно дереву под топором лесника. Я бросился в сторону, чтобы не угодить под тяжелую тушу, и откатился к Ято, напутав Аои. С мечом в руке я подбежал к лежащему Йон‑Эмону, который храпел в глубоком сне Кикуты. Попытался приподнять огромную голову, чтобы отрубить ее, но вес оказался слишком велик, к тому же не хотелось повредить лезвие. Поэтому я вонзил Ято в горло, разорвав артерию и дыхательный путь. Даже оттуда кровь полилась медленно. Судорожно задергались ноги, прогнулась спина, однако великан не проснулся. Наконец сердце перестало биться.

Я думал, он один, но тут из сторожки послышался шум: в дверях появился человек уже не таких габаритов. Он выкрикнул нечто бессвязное, перепрыгнул через канаву за лачугой и исчез в лесу.

Пришлось убрать преграду самому, разрушая ее, я рассматривал черепа. Интересно, чьи они? Два упали, и из глазниц поползли черви. Я переместил их на траву и вернулся к коню, чувствуя отвращение и холод. На ноге Аои был синяк, из раны текла кровь, но вроде обошлось без перелома. Он мог идти, хотя и сильно хромал, и я повел его к реке.

Неожиданная встреча казалась кошмарным сном. Чем больше я думал об этом, тем легче мне становилось. Йон‑Эмон должен был убить меня, отсечь голову и повесить рядом с остальными. Меня спасли умения Племени. Еще одно подтверждение пророчеству. Если даже такой великан не в силах лишить меня жизни, кто сможет? Подходя к реке, я чувствовал необыкновенный прилив сил. Однако увиденное там обратило радужное настроение в ярость.

Мост стоял на месте, но на ближний берег перешли только неприкасаемые. Армия замерла в ожидании. Строители угрюмо сгруппировались в кучки, всем видом выражая непонимание презрения к себе со стороны всего мира.

Е‑Ан сидел на корточках и мрачно смотрел на бурлящую воду. Заметив меня, он быстро поднялся.

– Люди не хотят переходить через реку, господин. Вы должны поехать и приказать им.

– Так и сделаю, – выговорил я, закипая от гнева. – Держи коня, промой рану и води его кругами, чтобы не замерз.

Неприкасаемый взял поводья.

– Что случилось?

– Я столкнулся с демоном, – кратко ответил я и шагнул на мост.

Воины зашлись криками, когда увидели меня, но никто из них не посмел направиться навстречу. Идти по мосту было непросто: он шатался, иногда уходил под воду, сопротивлялся течению. Я почти бежал, вспоминая, с какой легкостью пробирался через соловьиный этаж в Хаги. Оставалось молиться, и надеяться что со мной дух Шигеру.

Макото спрыгнул с коня и подал мне руку.

– Где ты был? Я боялся, тебя уже нет в живых.

– Могло и не быть, – сердито ответил я. – А ты где пропал?

Не успел он ответить, как к нам подъехал Кахеи.

– Чего вы ждете? – грозно спросил я. – Вели людям пошевеливаться.

– Они боятся осквернения, – замялся Кахеи.

– Слезай с коня! – прорычал я и принялся изливать на них всю свою ярость. – Я чуть не погиб из‑за вашей глупости. Когда я отдаю приказ, его нужно тотчас выполнять, а не раздумывать. Если вас это не устраивает, возвращайтесь обратно, в Хаги, в храм, куда угодно, но с глаз моих долой. – Я говорил тихо, чтобы не слышала армия. – А теперь пошлите тех всадников, кто хочет переправиться первыми. Направьте на мост вьючных лошадей, чтобы их прикрывал арьергард, а затем пеших солдат, не больше тридцати за раз.

– Господин Отори, – произнес Кахеи, запрыгнул в седло и поскакал вдоль линии.

– Прости меня, Такео, – тихо извинился Макото.

– В следующий раз я убью тебя, – ответил я. – Дай мне своего коня.

Я проехался вдоль выжидающих солдат, повторяя приказ.

– Не бойтесь осквернения, – говорил я им. – Я уже пересек мост. Если там есть проклятие, пусть оно падет на меня. – Я пребывал в возвышенном состоянии духа и думал, что ничто ни на земле, ни на небесах уже не сможет причинить мне вреда.

С громким криком первый воин вошел в воду, за ним последовали остальные. На мост ступили вьючные лошади, и, к моему облегчению, он их выдержал. Как только переправа пошла своим чередом, я вернулся к армии, чтобы ободрять солдат и раздавать команды, пока не доехал до Каэдэ с Майами и другими сопровождавшими нас женщинами. Майами достала зонты, под которые они забились, пытаясь согреться. Амано держал лошадей. Каэдэ, увидев меня, просияла. Волосы ее переливались от дождя, с ресниц свисали капли.

Я спрыгнул на землю и отдал поводья Амано.

– Что случилось с Аои? – спросил он, узнав коня Макото.

– Он ранен, не знаю, насколько серьезно. Я оставил его по ту сторону реки. Мы переплыли ее вместе. – Я хотел поведать Амано, какую храбрость проявил Аои, но не было времени. – Мы собираемся переправиться на тот берег, – сообщил я женщинам. – Неприкасаемые построили мост.

Каэдэ промолчала, внимательно глядя на меня, а Майами тотчас открыла рот возразить, но я не дал ей произнести ни слова.

– Другого выхода нет. Вы должны делать то, что я говорю.

Пришлось повторить им, что проклятие падет только на меня.

– Господин Отори, – пробормотала Майами, встряхнув головой и искоса сверля меня взглядом. Я едва подавил желание ударить ее.

– Мне ехать верхом? – спросила Каэдэ.

– Нет, мост качает. Лучше идти пешком. Я переплыву реку с твоим конем.

Амано и слышать об этом не хотел:

– У нас достаточно конюхов, – сказал он и посмотрел на мою промокшую грязную одежду.

– Направь ко мне одного, – велел я. – Пусть возьмет Раку и выделит мне нового коня. Я должен вернуться на противоположный берег.

Я не забыл о человеке, который убежал в лес. Если он собирается оповестить кого‑то о моем прибытии, я должен быть готов.

– Приведите Шана для господина Отори, – крикнул Амано конюхам.

К нам подъехал мужчина на маленьком гнедом коне и взял поводья Раку. Я быстро попрощался с Каэдэ, велев проследить, чтобы коробка с записями успешно преодолела реку, и снова вскочил на коня Макото. Мы легким галопом пустились вдоль линии солдат, которые молча двигались на мост. Около двухсот уже перебрались на ту сторону, и Кахеи разделял их на группы, назначая главных.

Макото ждал меня у воды. Я вернул ему коня и решил подержать Раку, пока они с конюхом переплывали реку. Гнедой конь Шан бесстрашно ступил в бурлящий поток, плыл уверенно и спокойно, словно преодолевал подобные препятствия каждый день. Конюх вернулся по мосту и забрал у меня Раку.

Пока они перебирались вплавь, я воспользовался наплавной конструкцией.

Мужчины напоминали крыс в заливе Хаги, когда перепрыгивали мокрые участки. Вряд ли кто из них умеет плавать. Некоторые приветствовали меня, кто‑то коснулся плеча, словно я мог отвести от них несчастье и принести удачу. Я всячески ободрял их, шутил о горячей ванне и вкусной еде, которая ждет нас в Маруяме. Люди пребывали в хорошем настроении, хотя знали, что Маруяма еще очень далеко.

На другом берегу я велел конюху ждать Каэдэ вме