Антихрист в новозаветной литературе

В Новом Завете нет единого и связного рассказа об Антихристе. Можно сказать, что Антихрист как таковой, Антихрист в его позднейшем понимании в священных книгах христианства ещё отсутствует (хотя самый термин и употребляется). В различных эсхатологических пророчествах Нового Завета возникают фигуры и образы неких экстраординарных противников Церкви, но связь между этими фигурами достаточно условна. Почти у каждого автора, затрагивающего эту тему, имеется свой отдельный взгляд на вещи и свои собственные критерии, которые не только отличаются от критериев других авторов, но нередко вступают с ними в противоречие.

Сама по себе идея появления в «конце дней» чрезвычайного врага заимствована христианством из еврейской эсхатологии [338]. Исследователи выделяют здесь две группы источников: ветхозаветные пророчества и межзаветную апокалиптическую литературу. К числу первых источников относятся указания пророков, что торжество враждебных Богу сил прекратится не раньше, чем весь мир окончательно развратится (Мих 7:4-6), а перед наступлением «дня Господнего» на Иерусалим состоится последнее великое нашествие языческих полчищ под водительством Гога (Иез 38, 39; Зад: 12, 14) [339]. «Естественно, – отмечал Л. Гинцберг, – что противопоставление мира современного миру будущему, Сатаны – Богу, язычества – Израилю, вызвало к жизни образы известных представителей этих идей. Если Господь Бог готов самолично принять участие в решительном бою, то Его противником будет не кто иной, как Сатана; если же Господь Бог заменен Мессией, то из этого обязательно следует, что и Сатана должен иметь такого же своего заместителя, каким является Мессия для Бога, другими словами – Антихриста» [340].

Вторая группа источников включает в себя различные еврейские апокалипсисы II в. до н. э. – I в. н. э., в которых представлены образы эсхатологических супостатов: «четвертого зверя», «наглого царя», «дракона», «беззаконника», Велиара и пр. (см. раздел I). Эти образы не только создали общий фон христианских представлений об Антихристе, но непосредственным образом вошли в христианскую проповедь и заняли прочное место в церковной литературе. Конечно, они подверглись при этом соответствующей обработке. Если раньше они воспринимались как противники народа Божьего и его святынь, то теперь были переосмыслены как противники Церкви и личные антагонисты Христа.

Сам Иисус, насколько можно судить по Его речениям, передаваемым евангелистами, ещё не предусматривал появления в будущем некоей особенной личности, враждебной Его общине и сопоставимой по масштабам с Ним Самим, хотя говорил о «лжехри-стах и лжепророках», которые размножатся при «кончине века» (Мф 24:11, 24; Мк 13:22). Эти ловкие самозванцы, выдающие себя за Христа (Мф 24:5), ещё не являются собственно врагами христианства, – они всего лишь пагубные обольстители, «умножающие беззаконие». Преследовать и уничтожать христиан будут некие враждебные силы, обозначенные как «все народы» (πάντωι׳ των ίθνών), то есть все «язычники», не христиане (Мф 24:9; Мк 13:13).

Традиция усматривает намек на Антихриста в словах Иисуса, переданных евангелистом Иоанном: «Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придёт во имя своё, его примете» (Ин 5:43). Однако в этом речении нет никакого утверждения. Слово «иной» (άλλος) может относиться ко многим людям, не обязательно к какой-то отдельной личности. Речение Иисуса в Ин 5:43 перекликается с замечанием в 2 Кор 11:4: «ибо если кто, придя, начал проповедовать другого Иисуса, которого мы не проповедовали… то вы были бы очень снисходительны [к тому]». И здесь, и там мы видим не предсказание того, что будет, но сожаление или упрек, выраженный путём моделирования возможной противной ситуации. Другое дело, что после разрыва христианства с иудаизмом стиху Ин 5:43 была придана следующая интерпретация: Я, Христос, пришел во имя Отца Моего, и вы, иудеи, не приняли Меня; а в конце дней придёт к вам Антихрист во имя своё, и тогда вы, иудеи, примете его за Христа (Бога) [341].

Вместе с тем предсказание Иисуса о «лжехристах и лжепророках» способствовало развитию представлений о грядущих врагах христианства. Уже в апостольское время заговорили о некоей особенной, экстраординарной личности, которая должна потрясти Церковь. Во Втором послании к Фессалоникийцам апостол Павел предупреждает, что перед вторым пришествием Христа должно произойти массовое отступление от христианства, вдохновителем и знамением чего станет «человек греха (=беззакония), сын погибели», «беззаконник», который «в храме Божием сядет как Бог, выдавая себя за Бога» (2:3, 4, 8). Судя по этому и другим посланиям Павла, он говорил о не очень далеком будущем. По мысли Павла, его поколение уже достигло «последних веков» (1 Кор 10:11); апостол надеялся даже, что второе пришествие Христа состоится ещё при его жизни (1 Фес 4:17). Эсхатологические ожидания были тогда очень напряженными как среди христиан, так и среди иудеев. В связи с этим фигура «человека греха», упомянутого Павлом, представляет большой интерес для историков. О ком говорит Павел в данном случае и имеет ли в виду кого-то конкретно? Если это реальная историческая личность, то почему Павел не называет этого человека по имени? Надо думать, адресаты апостола, к которым он обращался с посланием, – члены общины в Фессалониках, – и без специальных пояснений понимали, кто имеется в виду; ведь Павел говорил им о нём и раньше (2:5). Но нынешним историкам остается только гадать, кто кроется под обозначением «человек греха, сын погибели». Так, В. Буссе и другие исследователи находят в словах Павла «в храме Божием сядет он как Бог, выдавая себя за Бога» [342]воспоминание о попытке императора Калигулы установить в Иерусалимском храме свою статую и добиться от иудеев божеских почестей (Иосиф Флавий. Древности, XVIII 8.2). Следовательно, под «человеком греха» мог пониматься либо настоящий, либо будущий римский император.

Кроме того, в эсхатологическом пророчестве Павла возникает ещё один загадочный персонаж: «тайна беззакония уже в действии, только [не совершится] до тех пор, пока удерживающий (6 KCtTEXMv) ныне не будет [взят] от среды» (2:7). Фессалоникийцы, несомненно, знали, о ком идет речь. Павел прямо об этом пишет: «И ныне [вы] знаете удерживающее, чтобы [человек греха] открылся [не теперь, а] в своё время» (2:6). Но для нас слова Павла совершенно загадочны. Дважды он использует слово «удерживать», причём в стихе 2:6 образует из него прилагательное в среднем роде, а в стихе 2:7 – в мужском роде. Спрашивается: кто или что, по мнению Павла и фессалоникийцев, удерживал врага от открытого выступления? Это некий символ, идея или какая-то организация, конкретная личность?

Церковь никогда не испытывала недостатка в предположениях на этот счет: в «удерживающем» видели то Римское государство, идолопоклонство, тайных еретиков внутри Церкви, ещё «не вошедших в полное число», то, наоборот, пророка Илию или даже самого Бога. Как и в других подобных случаях, подразумевалось, что пророчество Павла было рассчитано на длительную перспективу, что оно ещё должно исполниться в будущем. Между тем для Павла это будущее было совсем рядом. Следуя смыслу текста, «удерживающий (от отступления, беззакония)» находится в непосредственной связи с «человеком греха»: «взятие (уход, исчезновение)» первого влечет появление или выступление второго. Может быть, говоря об «удерживающем», Павел имеет в виду самого себя и свой уход (арест, смерть)? В Деяниях апостолов в уста Павла вложено аналогичное речение: «Ибо я знаю, что по отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою» (20:29-30). Следовательно, Павел расценивал себя как своего рода препятствие для активизации отступников и еретиков и в этом смысле мог говорить о себе как об «удерживающем», а о своей деятельности – как о том, что удерживает Церковь от совращения [343].

Павлове речение в Деяниях апостолов проливает свет и на «человека греха, сына погибели» во Втором послании к Фессалоникийцам. Очевидно, лицо это можно сопоставить с «лютыми волками» в аналогичном речении. При этом особенно важно указание, что обольстители выйдут из среды самих христиан. Можно предположить, что Павел говорил фессалоникийцам о том, что после его ухода или ареста в христианской общине возобладают отступники, такие как, например, Александр-медник, который, по словам Павла, «много сделал ему зла» (2 Тим 4:14) и которого апостол отлучил от Церкви за богохульство (1 Тим 1:20). Фессалоникийцам сообщалось, что вожаки-»волки», подобные Александру-меднику, увлекут за собою маловерных и колеблющихся членов общины. Добавляя к этому, что «тайна беззакония уже в действии» (2 Фес 2:7) [344]Павел давал понять, что обольстители уже действуют, но пока ещё тайно, исподволь. Полностью откроются они лишь после того, как община лишится «удерживающего», т. е. Павла.

Вернемся к словам апостола, что «человек греха… в храме Божием сядет как Бог, выдавая себя за Бога» (2:4). всё же вряд ли эти слова можно отнести к деятелям типа Александра-медника, сколь ни велики были их притязания. Вероятно, здесь мы имеем дело с обобщенным и гипертрофированным образом будущего противника. Еврейские ученые указывают, что в своём пророчестве Павел опирался на некоторые идеи раввинской эсхатологии того времени. Самые эпитеты, использованные Павлом для грядущего врага, – еврейского происхождения. Так, термин «беззаконник» в 2 Фес 2:8, вероятно, означает не кого иного, как Велиала (Велиара), о котором Павел в другом месте (2 Кор 6:15) упоминает как об антиподе Христа. Между тем, по толкованию талмудистов, слово велиал означает того, кто не желает возлагать на себя ярмо Закона (Торы), т. е. беззаконника [345].

Впервые в христианской литературе специфический термин «антихрист» появляется в Соборных посланиях апостола Иоанна, причём в Новом Завете он встречается только здесь. Говоря о наступлении «последнего времени», апостол напоминает своим адресатам: «И как вы слышали, что придёт Антихрист» (1 Ин 2:18). Впрочем, по Иоанну, «антихрист» – понятие собирательное. «И теперь появилось много антихристов», – говорит он, – и это те, которые «отвергают Отца и Сына» (2:22), то есть расходятся с Церковью по основным вопросам вероисповедания. «Они вышли от нас» (2:19), – добавляет апостол, подчеркивая, что имеет в виду именно внутренних противников, христианских еретиков и отступников. Следовательно, эти антихристы тождественны «человеку греха» в послании апостола Павла.

Примечательно, что, предсказывая появление особенного, чрезвычайного противника Церкви, авторы новозаветных посланий не ссылаются на Книгу пророка Даниила, как это стало принято в Церкви позднее. Антихрист ещё не ассоциируется с «четвертым зверем» и «наглым царем» Книги Даниила. «Человек греха, сын погибели» пребывает в роли «одного из нас», в вину ему вменяется главным образом вероотступничество, отрицание мессианского достоинства основателя Церкви, узурпация титула Мессии или даже самого Бога. Кроме того, называя его беззаконником, Павел, вероятно, имеет в виду, что он не будет следовать христианским нормам жизни. Какие-либо государственные и военные полномочия у этого Антихриста отсутствуют.

Антихрист как внешний для Церкви враг, как языческий царь-притеснитель – порождение другой раннехристианской традиции. Отчасти она отражена в апокрифическом Послании Варнавы. Когда речь заходит о близком конце света, здесь приводится пророчество Даниила о десяти «рогах»-царях и «коротком роге», восставшем между ними. Впрочем, этим раскрытие образа врага и ограничивается. Автор апокрифа предлагает читателям самим догадаться, кто предстанет в роли «короткого рога» – «малого царя». Всё же некоторые фразы в его послании, прежде всего предостережение от «состязания с нечестивыми и грешниками», то есть с язычниками, заставляют думать, что автор прямо следует Книге Даниила и представляет «малого царя» языческим правителем, точнее даже, римским императором.

В полной мере взгляд на Антихриста как на внешнего врага раскрыт в Откровении Иоанна Богослова, представляющем собой христианскую обработку еврейской эсхатологической традиции. «Зверь, выходящий из моря (=бездны)» Откровения наделен теми же чертами и теми же качествами, что и «нечестивый царь» Книги пророка Даниила, «дракон» Псалмов Соломона, «пернатый орел» Апокалипсиса Ездры. Этот «зверь», во-первых, имеет «языческое» происхождение (появление «из моря», «из бездны», символизирующих «языческий» мир – 11:7; 13:1); во-вторых, обладает политической (13:7-8) и военной властью (19-19); в-третьих, наделен царским достоинством (17:11); в-четвертых, опирается на «язычников» (42 месяца «язычники» «попирают святой город» – 11:2, и столько же времени продолжится власть «зверя» – 13:5); наконец, в-пятых, стремится уничтожить Церковь как таковую («и дано было ему вести войну со святыми и победить их» – 13:7), а не «соблазнить», не увлечь за собой, что характерно для «человека греха» в послании Павла и для антихристов в посланиях Иоанна. Поэтому нет сомнений, что под этим «зверем» автор Откровения в широком смысле понимал враждебное христианам (как и современным им евреям) земное царство – Римскую империю. В узком смысле «зверь» – это римский император. В Откровении есть довольно прозрачные намеки на Нерона, первого гонителя христиан: «имеет рану от меча и жив» (13:14), «был, и нет его, и явится» (17:10), «восьмой [царь] из числа семи» (17:11).

Имя Нерона долго внушало ужас подвластным империи народам, а его окутанная тайной гибель во время дворцового переворота 68 года породила множество самых разных предсказаний и оракулов. В восточных провинциях распространилось поверье, будто бы Нерон не был убит («имеет рану от меча и жив»), но скрылся где-то на Востоке (за Евфратом, у парфян) и готовится вернуться к власти. В Сивиллиных книгах неоднократно предсказывалось, что «на Запад явится тот, кто бежал из Рима; / Копье он поднимет, снова Евфрат перейдя [346], приведёт несметное войско», «…от границ земных беглец возвратится, мать погубивший» (4:137-139; 8:71-72, а также 5:88, 215-224). О нескольких Лже-Неронах, появившихся на Востоке, сообщают римские авторы Тацит (История, II 8), Кассий Дион (Римская история, 69.19) и Светоний (Нерон, 57). Последний имеет в виду ставленника парфян, действовавшего ещё в 88 году н. э. Ранние христиане восприняли это поверье, видя в Нероне эсхатологическое чудовище, с уничтожением которого должно наступить Царство Божие.

Понимал ли «зверя» в узком смысле как Нерона (Лже-Нерона) сам автор Откровения, писавший в конце I или начале II века? Или он всего лишь компилировал, использовал популярные в его время пророчества о римских правителях, не имея в виду какое-либо конкретное лицо? Возможно и то, и другое. Возвращения Нерона «из сокрытого места» ожидали и во II веке, и много позже. Свидетельством тому ветхозаветный апокриф «Вознесение Исайи», созданный во II-III вв., где говорится о пришествии Велиара в образе Нерона, а также «Апологетическая поэма» христианского поэта III века Коммодиана, предсказывавшего, что «при кончине века» Нерон «вырвется из преисподней».

В «звере» Откровения имеются и такие черты, которые роднят его (и его «лжепророка») с предсказанным Павлом «человеком греха, сыном погибели». К их числу относятся: сила, полученная от дьявола, Сатаны (2 Фес 2:9; Отк 13:2-3); совершение чудес (2 Фес 2:9; Отк 13:13-14); наконец, личное столкновение с Христом и гибель в этом столкновении (2 Фес 2:8; Отк 19:20). Этих совпадении оказалось достаточно, чтобы учители Церкви уже во II веке определили «зверя» Откровения как Антихриста и стали уверенно говорить о Павловой «человеке греха» и «звере» Откровения как об одном и том же лице.

Любопытный взгляд на эсхатологического «зверя» мы находим в «Пастыре Герма», произведении, принадлежащем перу римского христианина середины II века. Ужасный «зверь», явившийся в видении Герму, лишен привычных еврейской апокалиптике атрибутов («рогов», «корон», надменности, сатанинской силы и пр.) и не является образом грядущего супостата. Этот «зверь» олицетворяет собой приближающиеся суровые для христиан времена, а четыре цвета на его голове означают четыре эсхатологических этапа: мир существующий (черный цвет), мир гибнущий в огне (красно-кровавый цвет), мир будущий (белый цвет) и золотистая прослойка между ними – стойкие христиане, ожидающие «жизни вечной». Если искать аналогии этому «зверю», то можно вспомнить «истукана» 2-й главы Книги пророка Даниила, состоящего из четырёх металлов – сменяющих друг друга царств.

Итак, в новозаветных канонических писаниях, а также в апокрифическом «Послании Варнавы» мы находим по крайней мере две традиции, два различных взгляда на грядущего анти-Меесию, бытовавших в разных раннехристианских общинах. Одна традиция непосредственно следовала еврейским апокалипсисам и популярным на Востоке оракулам. её можно назвать иудеохристианской традицией. Ей принадлежит «зверь» и «восьмой царь» Откровения Иоанна Богослова и отчасти «короткий рог» «Послания Варнавы». Другая традиция во многом является собственно христианской, родившейся в самой Церкви и имевшей теологические, религиозно-нравственные основания. её персонажи: «человек греха» и «беззаконник» Второго послания к Фессалоникийцам апостола Павла, а также антихристы и Антихрист Соборных посланий апостола Иоанна. Традиции эти по мере сплочения христианских общин и образования вселенской Церкви имели тенденцию к сближению, взаимопроникновению и, наконец, к слиянию, когда, как мы увидим далее, и возникло, собственно говоря, учение об Антихристе.

Отрывки из новозаветных книг приводятся в русском Синодальном переводе (РСП), за исключением некоторых уточненных стихов Второго послания к Фессалоникийцам апостола Павла; отрывки из «Послания Варнавы» и «Пастыря Герма» – в переводе П. Преображенского (СПб., 1862). В квадратных скобках – слова, добавленные по смыслу текста; в фигурных скобках – слова, отсутствующие в более ранних списках оригинала.