Июня 1992 года. С тех пор как я прибыл в Ливан, я еще ни разу не отдыхал

С тех пор как я прибыл в Ливан, я еще ни разу не отдыхал. Да, у меня были периоды вынужденного безделья – но и в это время я либо думал о том, что мне предстоит, либо кропотливо, скрупулезно перебирал собственные действия, ища в них мельчайшие ошибки. В том, чем я занимался сейчас, даже самая маленькая, в других обстоятельствах незаметная ошибка могла привести к такой смерти, которую не представишь и в самом страшном кошмаре.

Было страшно. Как‑то с самого детства получилось так, что я… не боялся. У всех людей должен быть страх, страх – это нормально, это своего рода предохранитель, позволяющий вовремя распознавать опасность и реагировать на нее. А у меня страха не было, вообще не было. Понял я это в семь лет, когда бросился с кулаками на парня, которому было тринадцать! И не просто на парня – рядом с ним были и его друзья. Отмолотили меня тогда крепко, но это породило во мне лишь досаду и холодную ярость, желание заниматься спортом, рукопашным боем, постигать все новые его тайны. И к пятнадцати годам со мной мало кто решался выяснить отношения, даже те, кто намного старше. Не боялся я – совсем…

Дед, когда я пришел в разодранной одежде и с разбитым в кровь лицом, ничего мне не сказал…

А теперь было страшно. Нет, не за себя, и я не боялся кого‑то конкретно. Просто как‑то получилось, что я вдруг понял, какую ответственность я на себя взвалил, в буквальном смысле слова – ответственность за будущее, за то, что дальше произойдет. Это может показаться глупым, может, и неискренним – но я больше всего боялся ошибиться и покрыть позором себя, нашу фамилию. Этот страх не давал мне покоя, я гнал его как мог, старался не думать о нем, но он возвращался…

Утром появилась Юлия, где я живу, она уже знала. Если честно, я не хотел в этот день никуда идти, я просто хотел лежать в комнате и смотреть, как медленно ползет по паркету луч солнца, пробивающийся через неплотно задернутые шторы, отмечая убегающее, как песок сквозь пальцы, время. Но Юлия взяла с собой корзину и заявила, что если я откажусь ее сопровождать в ее поездке в долину, на знаменитые виноградники Шато Мусар, – то она больше не желает меня видеть. Ну а желание дамы, как говорится…

Доехали быстро, дорога была узкой, извилистой, коварной – ее специально оставляли такой, не прокладывали здесь спрямленных бетонных скоростных автострад, чтобы сохранить первозданное очарование этого края: потрескавшийся асфальт, изумрудные заросли виноградной лозы по одну сторону дороги и пугающий обрыв по другую, резкий поворот‑шпилька, которые так любят местные «гонщики‑раллисты». Юлия была за рулем, свою машину она мне не доверила, и пару раз меня реально прошиб холодный пот. Жаль, что положил видеокамеру в багажник, – такая поездка была достойна того, чтобы запечатлеть ее в анналах истории…

Виноградник был очарователен. Эти каменистые склоны тоже оставили в первозданном виде, ибо на бедной каменистой почве родится самый сладкий, самый терпкий виноградный плод – тот самый, что принес всероссийскую известность тщательно культивируемому местному винограду и вину «Шато Мусар», которое делалось из него и ничем не уступало французскому. Единственным, что напоминало здесь о том, что на дворе конец двадцатого века, была сверхсовременная система орошения. Светло‑синие шланги змеями проползали между выстроившимися в ряд виноградными лозами – и строго по часам склон вдруг окутывался водяным туманом, переливающимся под лучами солнца всеми цветами радуги. Совсем рядом с виноградниками был древний храм, возведенный еще древними греками в чествование бога виноделия Бахуса. Сейчас Юлия договаривалась с одним из местных виноделов насчет нескольких бутылочек вина, ее заливистый смех доносился из одной из древних каменных построек, приспособленных местными под винный магазин. Ну а я снимал на видеокамеру лежащие на земле мраморные колонны – заодно и иностранных туристов, пасущихся возле них…

– Александр… – Юлии почему‑то нравилось звать меня именно так, полным именем.

Я резко обернулся – подкралась ведь, зараза, и почти бесшумно. И я уши развесил…

– Что?

– А тебя не накажут по службе за то, что ты сейчас со мной, а не на корабле?

– Не накажут…

– Почему?

– У меня дедушка адмирал.

– Правда?

– Правда‑правда. Не только адмирал, но и начальник Главного оперативного управления штаба ВМФ. Все корабли подчиняются непосредственно ему, если начнутся боевые действия – координировать действия флотов будет именно он…

– Понятно… Так ты, выходит…

– Ничего не выходит. Просто мне могут дать небольшое послабление – но и только. И у меня есть хорошие друзья, которые не оставят меня в беде. Я поменялся – сегодня они отстоят вахту за меня, а завтра придется мне стоять за них…

– Пошли к храму…

Лично мне все эти лежащие на земле мраморные обломки никакого благоговения не внушали: ну старинный храм, полуразрушенный – и что? Однако Юлия смело забралась на них, несмотря на шпильки, и, оказавшись на метр выше, победно посмотрела сверху вниз на меня…

– А что будет, если будет война?

Вопрос был настолько неожиданным, что я оторвался от видеокамеры…

– Какая еще война?

– Ну, не знаю… С немцами. С британцами. С североамериканцами…

– С немцами? А зачем им с нами воевать, мы же друзья. С британцами – мы один раз им уже показали, почем фунт лиха. Надо – покажем еще. Тогда мы уступали им по флоту втрое и шли на верную смерть, сейчас мы их превосходим. Есть план прорыва усиленной авианосной эскадры Балтфлота к берегам Британии. Немцы нас поддержат. А североамериканцы… Пока сильнее нас – но у них два длинных и совершенно открытых берега, которые им надо защищать. А у нас либо Северный Ледовитый океан, в который не так‑то просто зайти, либо Средиземное, Черное, Балтийское моря, Персидский залив. Все это – ловушки для вражеского флота, здесь нет возможности для маневра, а мы обладаем подавляющим превосходством. Так что не будет никакой войны. Никто просто не посмеет сунуться…

– Держи меня! – Юлия внезапно прыгнула с развалин, и я едва успел ее подхватить…

– Сумасшедшая…

– Ну, рядом со мной, я так полагаю, морской офицер, который не даст даме упасть…

– Для того чтобы так поймать человека, нужна реакция, какая есть не у каждого…

– Но у тебя же она есть…

– У меня есть….

– Дай камеру…

Я снял камеру, протянул ее Юлии. Та, заливисто смеясь, начала снимать сначала развалины древнего храма, а потом перевела объектив на меня – причем так неожиданно, что я не успел уклониться…

– Малыш… Меня не надо снимать…

– Почему?

– Служба…

– Это что за служба такая? – шутливо нахмурившись, спросила она.

Черт… А, ладно…

– Ты умеешь хранить тайны?

– Не уверена….

– И тем не менее эту постарайся сохранить. Я прохожу службу в спецназе.

– Где?

– Отряд специального назначения. Правильно это называется «Подводные диверсионные силы и средства». ПДСС. Диверсанты‑разведчики…

– Вот как… – Она даже опустила камеру. – А почему ты мне раньше не сказал?

– А это что‑то меняет? Информация о личном составе ПДСС является государственной тайной. У нас даже место прохождения службы и должности не указываются. Верней, указываются, но всякая ерунда типа «старший каптенармус».

– Вот как. – Она прикусила губу. – Я даже не знала… И что твоя служба – опасная?

Я улыбнулся:

– Кто‑то считает, что да. Но я с самого детства на флоте, для меня боевой корабль – что родной дом, и никакая служба не опасная…

– А тебе уже приходилось убивать?