Возрождение древнерусской теории

Волны итальянизированного концертного пения, захлестывавшие православное богослужение на протяжении всего XVIII в., долгое время не только не вызывали никакого возражения, но начали считаться чем-то естественным и своим. Вот что писал об этом протоиерей В. Металлов: «Первоначально слышались недовольство и протесты против иноземного пения со стороны некоторой части ревнителей старины, но затем насаждаемая европейская культура взяла свое и только через сто с лишком лет раздался правдивый авторитетный голос православного иерарха, указавшего на неестественное исторически направление православного русского церковного пения и на несвойственный православному богослужению его характер».

Речь идет о митрополите Евгении (Болховитинове) и его статье «Историческое рассуждение вообще о древнем христианском богослужебном пении, и особенно о пении российския церкви», изданной в 1804 г. и представляющей собой текст речи, произнесенной им на акте в Воронежской Духовной семинарии еще в 1799 г. «Историческое рассуждение»— первая в истории обоснованная, опирающаяся на источники, подкрепленная подстрочными примечаниями, ссылками на источники, статья о русском церковном пении и его истории. Особое внимание было обращено на то, что богослужебное пение не является только музыкой и что иноземное пение для церкви остается «вещью постороннею и от одного произволения зависящею». Таким образом, митрополит Евгений явился первым лицом, обратившим внимание на ненормальность состояния, в котором находилось богослужебное пение, и указавшим на то, что единственным путем к исправлению этого состояния может быть только тщательное изучение истории русского богослужебного пения. Все это с полным правом позволяет считать митрополита Евгения основоположником русской музыкальной медиевистики — комплексной науки, изучающей древнерусское богослужебное пение.

Однако сознание русского просвещенного общества того времени еще не было готово к решению подобных проблем, и первые работы, пытающиеся раскрыть конкретные вопросы, связанные с древнерусским богослужебным пением, появились гораздо позже — в сороковые годы XIX в. По времени им предшествует еще один интересный документ, который необходимо упомянуть, несмотря на то что никакого своевременного отклика он получить не мог по той же причине неготовности общества. Речь идет о проекте Дмитрия Бортнянского, который хотя и явился как композитор представителем итальянизированного направления, но сумел оценить достоинства древнего пения.

В своем проекте Дмитрий Бортнянский предлагал напечатать полный крут церковного крюкового пения, чтобы «восстановить историческую связь в ходе и развитии древняго отечественного пения», чтобы «прекращены были сии нелепые и самовольные церковного пения переправы, исказившие и мелодию онаго и степенный ход ее, тогда можно было иметь полный и утвержденный перевод, сообразный с слогоударением языка, и даже можно было бы иметь перевод пения сего расположенный в мере, не разрушая мелодии онаго». Чтобы открыть возможность объяснения крюковой системы, «которая была бы самым лучшим способом познать подробнее свойства диатонического рода, в каковом идет все церковное пение, противоположно новейшей музыкальной системе». Далее высказывается замечательная мысль: «Древнее пение, быв неисчерпаемым источником для образуемого новейшего пения, имело бы равную участь с древним славяно-российским языком, который породил собственную гармонно-звучную поэзию; а древнее пение возродило бы подавленный тернием отечественный гений, и от возрождения его явился бы свой собственный музыкальный мир». «А для сего нет других лучших и надежнейших средств, как собрать все древнейшие сего рода рукописи и отпечатать все крюковое пение». Естественно, что подобные мысли не могли найти никакого отклика в просвещенных умах александровского времени, занятых совсем иными устремлениями.

В 1846 г. выходят «Замечания для истории церковного пения в России» В. М. Ундольского, содержащие фрагменты музыкально-теоретических трактатов допетровской эпохи, а также некоторые другие исторические и археологические сведения. Эта работа имела огромное значение для своего времени и весьма высоко оценивалась впоследствии. «Замечания» составляют краеугольный камень и основание для всех дальнейших исследований в этом роде»— писал протоиерей В. Металлов, а князь В. Ф. Одоевский утверждал, что «Замечания» эти открыли новую, дотоле не известную сторону в истории нашего древняго песнопения и установили действительность его существования». Несколько позже в 1849 г. выходит статья И. П. Сахарова «Исследования о русском церковном песнопении», также содержащая ряд ценных исторических и археологических сведений. Статьей И. П. Сахарова и в особенности статьей В. М. Ундольского был введен в научный обиход целый ряд важнейших письменных памятников, без которых невозможно составить представление о древнерусском пении и которые являются отправной точкой всякого рассуждения на ату тему.

Ни В. М. Ундольский, ни И. П. Сахаров не были специалистами в области музыки и поэтому для них область древнерусского пения была областью исторических, археологических, палеографических, но еще не музыкально-теоретических исследований. Попытку объединить эти розно существующие области знаний «осуществил князь В. Ф. Одоевский, который сам так охарактеризовал свою деятельность в одном из писем: «Я постарался раскопать вещь непочатую — наши древние рукописи о музыке, которые доныне оставались иероглифами по очень простой причине — потому, что наши музыканты не археологи, а археологи не музыканты; с драгоценных отрывков наших ди-даскалов XVI и XVII века: Шайдурова, Александра Мезенца, Тихона Макарьевского — я нашел целую определенную теорию нашей мелодии и гармонии, сходную с теориею средневековых западных тонов, но имеющую свои оригинальные отличия». Перу князя В. Ф. Одоевского принадлежит целый ряд статей об истории и техническом устройстве русского богослужебного пения. Этой же теме были посвящены и беседы с членами кружка, объединившегося вокруг него и имевшего большое влияние на дальнейшее развитие медиевистики. Особенно велика заслуга князя В. Ф. Одоевского в деле собирания древних певческих рукописей, в котором его можно считать зачинателем. Предполагая написать книгу «О древнем русском песнопении», где он хотел обратить особое внимание на древнерусскую певческую нотацию, князь В. Ф. Одоевский тем самым как бы предвосхитил третью часть труда протоиерея Дм. Разумовского «Церковное пение в России».

Подлинно новую страницу в истории русской медиевистики вписал протоиерей Дмитрий Разумовский, выпустив в свет сочинение «Церковное пение в России» (1867). По существу это первая работа, обнимающая собой все области медиевистики: и историческую, и археологическую, и музыкально-теоретическую, и литургическую. Протоиерей Дм. Разумовский широко использовал опыт трудов, созданных ранее, что позволило ему написать сочинение, подытоживающее и суммирующее все сделанное в этой области. Но эта работа содержит и ряд принципиальных новшеств. Одним из таких новшеств являются (в третьей ее части) знаменная и демественная крюковые азбуки, знаменный кокизник и знаменный фитник, придающие всему труду сугубо практическое направление. Протоиерей В. Металлов, характеризуя эту часть труда протоиерея Дм. Разумовского, писал, что он «открыл и изъяснил совершенно новую для исследователя дотоле область крюковой семиографии, в ее старинных образцах, первоисточниках с отлично составленною грамматикою для уразумения своеобразных крюковых письмен, открывая тем новое широкое поле обозрения древних отечественных церковных напевов, в их первоначальной чистоте и неповрежденности». Отныне крюковая письменность перестала быть некоей таинственной «китайской грамотой за семью печатями» и стала доступна каждому музыканту-теоретику.

Особое место в деятельности протоиерея Дм. Разумовского занимает его участие в издании «Крута церковного древняго знаменного пения», осуществляемом Обществом Любителей Древней Письменности. Для печатания была специально изготовлена рукопись, составленная старообрядцем И. А. Фартовым, а для доказательства ее правильности были представлены древние подлинники, с которых Фартов изготовил свою рукопись. Это первое в истории печатное издание крюковой безлинейной нотации состояло из шести частей: I. Октай (Октоих). II. Обиход всенощного бдения, Триоди постной и цветной. III. Обиход — Литургия св. Иоанна Златоуста и Преждеосвященных Св. Даров. IV. Праздники. V. Трезвоны. VI. Ирмолой (Ирмо-логий). Первой части «Круга» предпосылалась вводная статья протоиерея Дм. Разумовского и краткая азбука знаменной нотации. Это издание замечательно и тем, что представляет собой первый опыт сотрудничества со старообрядцами в области богослужебного пения.

Дальнейший существенный шаг в изучении крюкового пения принадлежит С. В. Смоленскому, и существенность этого шага особенно проявляется в опубликованной им в 1888 г. «Азбуке знаменного пения» (Извещение о согласнейших пометах) старца Александра Мезенца. Уже сам факт публикации выдающегося теоретического трактата Древней Руси ставит труд. С. В. Смоленского в совершенно особое положение, но ценность его возрастает еще более из-за аналитического комментария, сопровождающего эту публикацию. Сердцевиной этого комментария являются сравнительные таблицы, в которых сопоставляются одни и те же крюковые строки, взятые из рукописей, относящихся к периоду от XII до XVIII вв. Среди этих рукописей есть и хомовые, и иосифовские, и новоречные, что позволяет проследить историю взаимоотношения текста и знаменной мелодии. Здесь же анализируется также и генезис попевок, распределенных по гласам, с указанием некоторых неправильностей синодального издания. Труд С. В. Смоленского расширил и углубил представления о крюковой нотации, раскрыл наиболее существенные стороны ее природы, такие, как особую динамичность крюкового знамени, переменность знамени в зависимости от нахождения его в том или ином гласе, в той или иной по-певке, многозначность каждого отдельного знамени и многое другое, что отличает крюковую письменность от линейной нотации. Можно сказать, что С. В. Смоленский открыл древнерусскую теорию как единую совершенную систему, не переводимую никакими другими знаковыми системами, и сделал ее доступной для дальнейшего изучения и исследования. Этот же пафос, пронизывающий и другие его работы по русской палеографии, проявился в создании С. В. Смоленским, в бытность его директором Синодального училища, огромной и единственной в своем роде библиотеки певческих рукописей, которую он собирал на личные средства, не имея на то официального поручения, чем спас от гибели и ухода в небытие многие и многие бесценные рукописи. В этом он поступал как истинный древнерусский распевщик, чью профессиональную гордость составляло знание «добрых переводов».

Дальнейшее развитие этих идей осуществлялось в научной деятельности протоиерея В.Металлом, являющейся, очевидно, кульминационным моментом русской медиевистики, ибо ему удалось добраться до самой сути строения знаменного пения — попевочной техники, представляющей собой основу русского осмогласия. Большинство предшественников протоиерея В.Металлом, в том числе протоиерей Дм. Разумовский и С. Смоленский, считали осмогласие системой ладов и звукорядов со своими господствующими и подчиненными звуками. В своей книге «Осмогласие знаменного распева», выпущенной в 1899 г., протоиерей В. Металлов утверждает, что первый признак знаменного осмогласия есть не тот или иной звукоряд или тетрахорд, но попевки и их комбинации. Это открытие позволило прикоснуться ко святая святых не только знаменного осмогласия, но и всей древнерусской системы распевов» Оно дало возможность проникнуть в секрет составления напевов и найти точку отсчета для их правильного восприятия. Именно в работах протоиерея В. Металлова основополагающая триада русского богослужебного пения — глас-попевка-крюковое знамя — обрели истинную взаимообусловленность и координацию, ибо теперь стало совершенно ясно, что ни одно из этих явлений не может быть осмыслено и осознано вне связи с двумя другими. Таким образом, древнерусская теоретическая система вырисовывалась во всей своей полноте.

Вообще же без преувеличения можно сказать, что протоиерей Дм. Разумовский, протоиерей В. Металлов и С. Смоленский являются «тремя китами», на деятельности которых базируется все здание современной медиевистики, ибо именно их крюковые азбуки, кокизники, фитники и сравнительные таблицы дали возможность прямого певческого теоретического и исполнительского освоения древнерусского богослужебного пения в его первозданном естественном виде. Время же, в которое они жили и работали, безусловно, является «золотым веком» русской медиевистики. И дело не только в том, что вместе с ними работали такие крупнейшие ученые, как протоиерей И. Вознесенский, труды которого по болгарскому, греческому и киевскому распевам до сих пор имеют основополагающее значение, или А. Преображенский, много занимавшийся параллелями между греческими и славянскими рукописями ХII-ХШвв., важность чего была осознана много позже, и что стало чуть ли не одним из важнейших направлений современной медиевистики, а также трудилась целая плеяда ученых музыкантов и палеографов, православных иереев и старообрядцев, писавших статьи, издававших крюковые азбуки и пособия, собиравших древние певческие рукописи и т.д. Но дело в том, что именно в это время был заложен единственно возможный фундамент истинного познания и осознания древнерусской певческой системы, когда стало возможным рассматривать ее не через деформированные стекла западной музыкальной теории, но через посредство знаков, ею же самою и установленных. Непереводимость одной системы в другую, несоприкасаемость русской и западной теорий неожиданным образом высветили смысл и значение древнерусской системы. Этот смысл и это значение проясняются еще больше, когда мы, продвигаясь от пометного периода к беспометному, начинаем понимать, что древнерусская система есть система ангельского небесного языка, в противоположность западной музыкальной системе, которая есть система языка земного и человеческого.

Итак, развитие русской медиевистики XIX - начала XX вв. непосредственно подвело к осознанию реального факта существования двух противоположных теорий, двух взаимоисключающих языковых систем, несовместимость которых проистекает из несовместимости предметов и явлений, описываемых ими — небесного и земного, духовного и телесного, ангельского и человеческого. Таким образом, положение о различении богослужебного пения и музыки, данное в начале настоящего пособия, снова обрело конкретные осязательные формы, в результате чего мы получаем четкий критерий, позволяющий отличать ангелоподобное пение от пения мирообразного. Исторические же обстоятельства сложились так, что сегодня мы мыслим и действуем музыкальными нормами и средствами, в то время как нормы и средства богослужебного пения остались для нас существующими где-то в далеком прошлом, отчего противопоставление богослужебной певческой системы и музыкальной системы можно свести к противопоставлению «древнее — новое». Казалось бы, что «древнее» должно относиться к прошлому и оставаться в нем, в то время как «новое» должно являться содержанием настоящего и мы должны жить им, однако Святая Церковь призывает нас к обратному, а именно к восстановлению древнего (в данном случае древнего пения) в настоящем. К этому призывали все Высочайшие Указы Святейшего Синода, о которых говорилось выше, к этому же практически призывал и Святейший Патриарх Алексий I, писавший: «Зачем нам гоняться за безвкусным, с точки зрения церковной, подражанием светскому пению, когда у нас есть изумительные образцы пения старого церковного, освященного временем и традициями церковными».

Восстанавливая древнерусскую певческую систему, восстанавливая древнее пение, мы тем самым не извлекаем на свет некий археологический объект или музейный экспонат, но причащаемся небесному пению и обновляемся истинной непреходящей новизной. Ибо вся та новизна, которая кажется нам новизной, есть новизна ложная, видимая, являющаяся по сути дела возвратом к ветхим, языческим временам и уводящая нас от подлинной непреходящей новизны новозаветного пения, песни новой, предреченной святым пророком Давидом. Как при реставрации древней иконы реставратор должен снимать с этой иконы слой за слоем, чтобы освободить подлинный древний образ от поздних записей, грязи и копоти, так и при восстановлении древней певческой системы нужно слой за слоем счищать напластовавшуюся ложную новизну, чтобы открылась новизна истинная. Но если при реставрации иконы снимаются наслоения с некоего внешнего обтъекта, то при восстановлении древнерусской певческой системы наслоения надо счищать с нашего сознания, с присущего нам певческого мышления, и хотя эта операция не всегда приятна, безболезненна и желательна, но в выполнении ее заключается следование урокам истории и велениям Православной Церкви.