Амис внимательно слушал мужчину, стараясь ничего не упустить из сказанного им

Забыл? Он же обещал... обещал, что будет рядом. Просил не оставлять его, а сам...

- Так не честно, доктор Уэйн. Это совсем не честно. Они не должны были так делать. - Он все продолжал всхлипывать и цепляться за халат мужчины, словно тот мог помочь ему в его горе. - Он обещал быть со мной. Просил, что бы я никогда-никогда не оставлял его, а теперь не помнит... Доктор, он совсем-совсем не помнит меня? Что же мне делать? - Новый поток слез уже невозможно сдержать. Амис помнил, как однажды отец говорил, что бывают случаи, когда память совсем не восстанавливается после электрошока. Как страшно. Он не сможет без Ирмана. - Я хочу, чтобы мне вернули мою птицу. Я хочу, чтобы мне вернули Ирмана. Как я теперь без него, доктор Уэйн? А он без меня? Он теперь так и будет бить всех, кто к нему подойдет?

- Малыш, я тоже хочу вернуть тот проклятый день. Он ведь уже был почти здоров. Почти забыл. А теперь вот помнит так, как будто это произошло вчера. Не плач. Просто верь, что когда-нибудь он вспомнит тебя. Какой бы страшный зверь не пробудился в нем сейчас, он примет тебя. Только тебя он и может принять. - Джозеф говорил все эти слова, совершенно не веря, что Ирман сможет теперь довериться хоть кому-то. Но Амис притих. Задумался. Пусть лучше думает о том, что все поправимо. Такой жизнерадостный светлый ребенок не должен впадать в уныние.

Верить? Верить мало. Надо знать. Но и как верить после того, что произошло. Ведь его забирали не потому, что на них напал пациент. Нет, Ирмана отняли совсем по другой причине. И Амис уже знал по какой. Он слышал разговор родителей. Слышал, как отец рассказывал маме про то, что тот мужчина, отдавший Ирмана на электрошок, грозился подать в суд на клинику за разврат и совращение. Тогда Амис стал искать, что же значили эти слова...

- Он не сможет... - вновь заливаясь слезами, проговорил Амис. - Если он помнит все так хорошо, он не сможет меня принять. Его зверь меня уничтожит за то, что мы делали. Он не простит того, что я чувствую.

- Что... - Джозеф запнулся, чуть отстраняя от себя мальчишку и вглядываясь в его заплаканное лицо. - Что вы делали? Ты должен мне рассказать. Если это важно, ты должен сказать. Что вы натворили?

Неужели все было не просто так. Неужели Ральф Гердер взбесился только потому, что дети сделали что-то ненормальное по его мнению?

Амис чувствовал, как румянец заливает его щеки, как уши начинают гореть, и от воспоминаний по телу опять разливается жар. Каждый раз, когда он вспоминал, как язык Ирмана скользит по его коже, те места, к которым он прикасался, начинало покалывать. Но унять это странное чувство он не мог. Не получалось.

- Там, под лестницей... когда мы сбежали из общей комнаты Ирман... он слизывал кровь. Сначала с моих пальцев, потом с шеи и лица. Это было так... приятно и... больно. Болело здесь, - он показал на свой пах, - но мне хотелось, чтобы он не останавливался. А потом Ирман целовал меня, а я его. Мы целовались, как взрослые... Но теперь... Доктор Уэйн, я читал о том, что с ним произошло. О подобном случае. О том, что это не правильно. Ведь и он, и я - мы мальчики. А целоваться должны только мальчик и девочка. И тот, кто сделал с ним это, тоже был мужчиной. Ирман ненавидит того человека. И меня возненавидит. Теперь, да. Я не хочу, чтобы он ненавидел меня. Я ведь так сильно его люблю...

- Амис, стой, что ты говоришь? Ирман добровольно целовал тебя? - Джозеф уставился на мальчишку, как на призрака. Но тот лишь утвердительно кивнул и потупил взгляд.