Едва Ирман закрывал глаза, как перед его мысленным взором появлялось бледное лицо Амиса, лежащего у его ног. И руки, тянущиеся к бесчувственному телу парня, желающие забрать его

Ирман стиснул зубы, сдерживая подступающую злость. Он бы никогда, ни при каких обстоятельствах, никому не позволил бы прикоснуться к нему.

Почему?

Хороший, блядь, вопрос!

- Я ебучий извращенец, - процедил он сквозь зубы и тяжело вздохнул. Грудь наполнялась ядовитой болезненной тяжестью, которая не была ему до сего дня знакома. Это каким же ебанатом надо быть, чтобы без конца думать о другом парне? И КАК думать! Как о собственности, на которую никто даже смотреть права не имеет, не то что руки распускать. И как так могло получиться?

Он ненавидит все эти пидарские замашки, которые буйным цветом расцвели в школе. Он ненавидит всех этих ушлепков, которые, чуть что пытаются трахнуть, кого-то, кто послабее и помягче. Его тоже пытались зажать в углу в первую учебную неделю, но пара разломанных об голову стульев усмирила всех охотников за его задом.

Так почему же?.. Почему же?.. Почему, блядь, он сходит с ума от одной только мысли, что этот идиот Амис сейчас загибается в какой-нибудь больнице, а он не может ему помочь?!

Еще раз глубоко вздохнув, Ирман осторожно сел, стараясь как можно меньше тревожить свою руку. Потом встал. Нужно умыться и успокоиться.

Потянулся к ширме с лева от себя и, отдернув ее, замер, тяжело сглотнув.

Ну вот, он мозг себе выносит, а этот ублюдок мирно спит на соседней койке, подложив ладонь под щеку и свернувшись калачиком.

Значит, в чувство его привели. И даже в больницу не отправили. Прекрасно! Как проснется, получит кулаком в нос, за то, что полез в драку и чуть не умер.

Оставив ширму открытой, Ирман сел на койку и долго рассматривал умиротворенное лицо, чуть приоткрытые губы и длинные ресницы, немного заостренный нос и такой же заостренный подбородок. И родинку на левой скуле рядом с ухом. Это возможно был первый раз, когда Ирман смотрел на Амиса без красной пелены в глазах. Наоборот, обнаружив, что парень тут, рядом с ним, он начал успокаиваться и приходить в себя. Сердце, до того бешено колотившееся в груди, потихоньку замедляло свой ритм, а тянущая боль отступала.