Глава пятнадцатая

Я был совершенно спокоен, потому что знал, что мне всего дороже - это

моя воля, возможность жить по одному завету, а не по нескольким, не спорить,

не подделываться и никому ничего не доказывать, если ему не явлено свыше, -

и я знал, где и как можно найти такую волю. Я не хотел решительно никаких

служб, ни тех, где нужна благородная гордость, ни тех, где можно обходиться

и без всякой гордости. Ни на какой службе человек сам собой быть не может,

он должен вперёд не обещаться, а потом исполнять, как обещался, а я вижу,

что я порченый, что я ничего обещать не могу, да и не смею и не должен,

потому что суббота для человека, а не человек для субботы... Сердце

сжалится, и я не могу обещания выдержать: увижу страдание и не выстою... я

изменю субботе! На службе надо иметь клятвенную твёрдость и уметь самого

себя заговаривать, а у меня этого дарования нет. Мне надо что-нибудь самое

простое... Перебирал я, перебирал, - что есть самое простое, где не надо

себя заговаривать, и решил, что лучше пахать землю.

Но меня, однако, ждала ещё награда и по службе.

Перед самым моим выездом полковник объявляет мне:

- Вы не без пользы для себя с Дмитрием Ерофеичем повидались. Он тогда

был с утра прекрасно намолившись и ещё с вами, кажется, молился?

- Как же, - отвечаю, - мы молились.

- Вместе в блаженные селения парили?..

- То есть... как это вам доложить...

- Да, вы - большой политик! Знаете, вы и достигли, - вы ему очень

понравились; он вам велел сказать, что особым путем вам пенсию выпросит.

- Я, - говорю, - пенсии не выслужил.

- Ну, уж это теперь расчислять поздно, - уж от него пошло

представление, а ему не откажут.

Вышла мне пенсия по тридцати шести рублей в год, и я её до сих пор по

этому случаю получаю. Солдаты со мною тоже хорошо простились.

- Ничего, - говорили, - мы, ваше благородие, вами довольны и не

плачемся. Нам всё равно, где служить. А вам бы, ваше благородие, мы желали,

чтобы к нам в попы достигнуть и благословлять на поле сражения.

Тоже доброжелатели!

А я вместо всего ихнего доброжелания вот эту господку купил... Невелика

господка, да добра... Може, и Катря ещё на ней буде с мужем господуроваты...

Бидна Катруся! Я её с матерью под тополями Подолинского сада нашёл... Мать

хотела её на чужие руки кинуть, а сама к какой-нибудь пани в мамки идти. А я

вызверывся да говорю ей:

- Чи ты с самаго роду так дурна, чи ты сумасшедшая! Що тоби такэ

поднялось, щоб свою дытыну покинуты, а паньских своим молоком годувати!

Нехай их яка пани породыла, та сама и годует: так от бога показано, - а ты

ходы впрост до менэ та пильнуй свою дытыну.

Она встала - подобрала Катрю в тряпочки и пишла - каже:

- Пиду, куды минэ доля моя ведэ!

Так вот и живём, и поле орем, и сием, а чого нэма, о том не скучаем -

бо все люди просты: мать сирота, дочка мала, а я битый офицер, да ещё и без

усякой благородной гордости. Тпфу, яка пропаща фигура!

По моим сведениям, Фигура умер в конце пятидесятых или в самом начале

шестидесятых годов. О нём я не встречал в литературе никаких упоминаний.